Словесный религиозный экстремизм. Правовая квалификация. Экспертиза. Судебная практика

скачать книгу бесплатно


Опираясь на понятие и признаки правонарушения, разработанные в рамках общей теории государства и права (прежде всего, на труды Т. Н. Радько[42 - См., например: Радько Т. Н. Теория государства и права. М.: Проспект, 2011. 752 с.]), а также на концепцию судебного речеведения, разработанную Е. И. Галяшиной[43 - См., например: Галяшина Е. И. Основы судебного речеведения: монография. М., 2003. 236 с.], В. В. Макашова предлагает следующую дефиницию речевого правонарушения: «это представляющее собой юридический факт виновное противоправное речевое деяние (действие или бездействие) людей, достигших установленного законом возраста и обладающих относительной свободой воли (т. е. действие, возникшее в результате целенаправленной речемыслительной деятельности и выраженное вовне), причинившее вред другим субъектам права»[44 - Макашова В. В. Речевое действие как правонарушение: монография. М.: Ред. – изд. центр, 2014. С. 197.].

В разрезе темы настоящего исследования базовый признак криминогенной агрессии – деструктивная интенция – лежит в плоскости обоснования или оправдания религиозно мотивированного социального насилия, угроз его совершения, а также призывов к нему.

Опираясь на определение речевого правонарушения В. В. Макашовой и описанный нами выше концепт криминогенной агрессии, мы предлагаем следующую дефиницию экстремистских речевых действий (экстремистских преступлений): это представляющие собой юридические факты виновные противоправные действия, возникшие в результате целенаправленной речемыслительной деятельности и выраженные вовне в продуктах речевой деятельности, содержащих криминогенную агрессию, направленную на обоснование или оправдание социального насилия, угроз его совершения, а также призывов к нему.

Фактически равным по содержанию выступает понятие «словесный (вербальный) экстремизм», являющееся собирательным и рассматривающее экстремистские речевые действия как совокупность – как деятельность.

В связи с тем, что материнской наукой для судебной лингвистической экспертизы является лингвистика, а в ней получила свое развитие теория речевых актов Остина (имеющая прикладное значение и для исследования материалов религиозного характера экстремистско-террористической направленности), эксперты-лингвисты оперируют и понятием «речевое действие», и понятием «речевой акт», зачастую отождествляя их. Например, О. В. Кукушкина, Ю. А. Сафонова, Т. Н. Секераж в своей работе «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму» пишут: «Речевое действие, формируемое одной прагматической целью, чаще всего называется в лингвистической семантике речевым актом»[45 - Кукушкина О. В., Сафонова Ю. А., Секераж Т. Н. Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму / РФЦСЭ при Минюсте России. М., 2011. С. 82.].

На наш взгляд, необходимо разграничивать вышеупомянутые понятия: концепт «речевой акт» необходим для лингвистического анализа продуктов речевой деятельности, и вполне допустимо использовать данное понятие в экспертной практике, однако понятие «речевое действие», на наш взгляд, наполнено чисто юридическим содержанием, отражает объективную сторону соответствующего правонарушения, поэтому не рекомендуется к употреблению в языке эксперта, так как установление объективной стороны правонарушения (оценка речевого действия) входит в компетенцию суда, а не эксперта.

Криминализация[46 - Концепт «криминализация» используется нами в расширительном толковании, подразумевая в том числе и закрепление соответствующих административных правонарушений и гражданско-правовых деликтов.] некоторых форм речевой агрессии ставит вопрос о соотношении концептов «речевой конфликт» и «юридический конфликт».

А. М. Говоруха определяет юридический конфликт как «противостояние субъектов, в котором спор так или иначе связан с правоотношениями сторон (их юридическими правами и обязанностями), а сам конфликт влечет юридические последствия»[47 - Говоруха А. М. Понятие и основные технологии управления юридическими конфликтами // Перспективы государственно-правового развития России в XXI веке. Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции адъюнктов, курсантов и слушателей вузов МВД России, аспирантов и студентов образовательных организаций, посвященной 55-летию Ростовского юридического института Министерства внутренних дел Российской Федерации. Ростов н/Д.: Ростовский юридический институт Министерства внутренних дел Российской Федерации, 2016. С. 27–32.]. Мы разделяем точку зрения В. Н. Кудрявцева о том, что для признания конфликта юридическим необходимо, чтобы хотя бы один из его элементов обладал правовыми признаками: «субъекты либо мотивация их поведения, либо объект конфликта обладают правовыми признаками, а конфликт влечет юридические последствия»[48 - Кудрявцев В. Н. Юридический конфликт: процедуры разрешения. М., 1995.].

В разрезе преступлений, охватываемых понятием «словесный религиозный экстремизм» (создание и распространение продуктов речевой деятельности религиозного характера экстремистско-террористической направленности) речь может идти только об абсолютных правах и обязанностях (право на недискриминацию, право честь, достоинство и т. д.), так как для данных речевых конфликтов и не обязательна персонализация второй стороны конфликта (адресанта продукта речевой деятельности), он может быть определен как социальная группа по признаку отношения к религии.

Если же исходить из аксиомы о том, что любой социальный конфликт, рассматриваемый через призму права, есть конфликт юридический, речевые конфликты, сопряженные с криминогенной агрессией, соотносятся с юридическими конфликтами как частное и целое.

Кроме того, В. В. Касьянов, В. Н. Нечипуренко полагают, что юридический конфликт есть вторичное образование от социального конфликта, который становится юридическим, если стороны конфликта нарушают ту или иную норму права[49 - Касьянов В. В., Нечипуренко В. Н. Социология права. Ростов н/Д., 2001. 480 с.].

§ 1.2. Концепт словесного экстремизма в международном и российском праве

Право на свободное выражение своего мнения закреплено в ст. 19 Международного пакта о гражданских и политических правах. Эта статья предусматривает для этого права только такие ограничения, «которые установлены законом и являются необходимыми для защиты прав и репутации других лиц; для охраны государственной безопасности, общественного порядка, здоровья и нравственности населения». Но при этом следует рассматривать данную статью совместно со ст. 20, которая запрещает «всякую пропаганду войны, всякое выступление в пользу национальной, расовой или религиозной ненависти, представляющее собой подстрекательство к дискриминации, вражде или насилию»[50 - Международный пакт о гражданских и политических правах / международный пакт от 16.12.1966: принят резолюцией 2200 А (XXI) Генеральной Ассамблеи ООН. URL: https://www.un.org/ru/documents/decl_conv/conventions/pactpol.shtml (дата обращения: 11.09.2018).]. Аналогично статья 10 Европейской конвенции о правах человека закрепляет свобода выражения мнения, но в части 2 этой же статьи установлено: «Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с определенными формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, которые предусмотрены законом и необходимы в демократическом обществе в интересах национальной безопасности, территориальной целостности или общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия»[51 - Европейская конвенция по правам человека, измененная и дополненная Протоколами № 11 и № 14 в сопровождении Дополнительного протокола и Протоколов № 4, 6, 7, 12 и 13. URL: http://www.echr.coe.int/Documents/Convention_RUS.pdf (дата обращения: 12.09.2018), статья 10.]. Статья 17 данной конвенции устанавливает запрещение злоупотреблений правами: «Ничто в настоящей Конвенции не может толковаться как означающее, что какое-либо Государство, какая-либо группа лиц или какое-либо лицо имеет право заниматься какой бы то ни было деятельностью или совершать какие бы то ни было действия, направленные на упразднение прав и свобод, признанных в настоящей Конвенции, или на их ограничение в большей мере, чем это предусматривается в Конвенции»[52 - Европейская конвенция по правам человека, измененная и дополненная Протоколами № 11 и № 14 в сопровождении Дополнительного протокола и Протоколов № 4, 6, 7, 12 и 13. URL: http://www.echr.coe.int/Documents/Convention_RUS.pdf (дата обращения: 12.09.2018), статья 17.].

Сходные положения, направленные на противодействие словесному экстремизму, содержатся и в других международных договорах: Всеобщей декларации прав человека от 10.12.1948 Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 04.11.1950, Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации от 21.12.1965, Декларации Генеральной Ассамблеи ООН от 25.11.1981 о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений и др.

За последние 10–15 лет в России различного рода проявления экстремизма на основе расовой, национальной, религиозной ненависти или вражды стали распространенным явлением.

Как отмечает Д. И. Леньшин, «в многонациональной и многоконфессиональной стране, каковой является Российская Федерация, усиление экстремистских настроений, совершение общеуголовных преступлений по их мотивам становится миной замедленного действия, заложенной под фундамент отечественной государственности»[53 - Леньшин Д. И. Преступления экстремистской направленности: автореф. дис. …канд. юрид. наук: 12.00.08. М., 2011. С. 8.].

В правовом поле проблема противодействия словесному экстремизму подразумевает конфликт свободы слова (права на свободное выражение своего мнения (freedom of expression)) отдельного лица, а также его права на производство и распространение информации, с одной стороны, и прав других лиц (в том числе права на недискриминацию и т. д.), а также охраны национальной (государственной) безопасности, конституционного строя, общественного порядка, здоровья и нравственности населения, с другой стороны.

Как отмечалось в решениях Европейского суда по правам человека, свобода самовыражения (freedom of expression) «составляет одну из необходимых основ (демократического общества), одно из базисных условий для его прогресса и развития каждого человека»[54 - European Court of Human Rights: Case Handyside v. United Kingdom, № 5493/72, judgment of 07.12.1976. URL: http://hudoc.echr.coe.int/ (дата обращения: 06.03.2017).], «…терпимость и равное уважение достоинства всех людей составляют основу демократического плюралистического общества. На этом основании принципиальной становится необходимость в некоторых демократических обществах применить санкции против всех форм самовыражения, которые распространяют, провоцируют, стимулируют или оправдывают основанную на нетерпимости ненависть, или даже предотвратить такие формы самовыражения…»[55 - European Court of Human Rights: Case Erbakan v. Turkey, № 59405/00, judgment of 06.07.2006. URL: http://hudoc.echr.coe.int/ (дата обращения: 07.12.2016).]. Свобода самовыражения (freedom of expression) охватывает свободу слова (free speech), а также свободу самовыражения посредством невербальных средств (картины, видео, жесты и т. д.).

Конституционно-правовым основанием установления уголовной ответственности за преступления экстремистской направленности являются положения ч. 5 ст. 13, ст. 14, ст. 29 Конституции Российской Федерации.

Конституция, гарантируя каждому свободу мысли и слова, запрещает пропаганду или агитацию, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду (ч. 1 и 2 ст. 29). В развитие данного конституционного положения, а также иных положений Конституции и международных договоров, указанных выше, ратифицированных Российской Федерацией, УК устанавливает запрет публичных призывов к осуществлению экстремистской деятельности, предусматривая уголовную ответственность не за любые действия, а только за те, которые совершаются публично, с обращением к неопределенному кругу лиц. Поэтому положения данной статьи не могут рассматриваться как несовместимые с конституционным правом на свободу выражения мнения.[56 - Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / отв. ред. В. М. Лебедев. М., 2012.]

В своем постановлении от 20.09.2018 № 32, вносящем изменения в постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 28.06.2011 № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» (далее – ПП № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности»), Пленум Верховного Суда РФ обращает «внимание судов на то, что гарантированные Конституцией Российской Федерации и международно-правовыми актами свобода мысли и слова, а также право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом могут быть ограничены только в исключительных случаях, прямо закрепленных в федеральном законе, в той мере, в какой это необходимо в демократическом обществе в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства, общественного порядка, территориальной целостности»[57 - Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 20.09.2018 № 32 «О внесении изменений в постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 28.06.2011 № 11 “О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности”» // СПС «КонсультантПлюс».].

Экстремизм понимается в доктрине как приверженность к крайним взглядам и мерам, главным образом в политике (от лат. «extremus» – крайний)[58 - Новейший словарь иностранных слов и выражений. Мн.: Харвест; М.: АСТ, 2001. С. 936.], как крайний радикализм, сопряженный с силовыми, нелегитимными и не правовыми методами и средствами.

В Федеральном законе от 25.07.2002 № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» (далее – ФЗ о противодействии экстремизму) в ст. 1 законодатель употребляет понятие «экстремизм» как синоним понятия «экстремистская деятельность» и включает в него следующие элементы (курсивом выделены речевые действия):

1) насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации;

2) публичное оправдание терроризма и иная террористическая деятельность;

3) возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни;

4) пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии;

5) нарушение прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии;

6) воспрепятствование осуществлению гражданами их избирательных прав и права на участие в референдуме или нарушение тайны голосования, соединенные с насилием либо угрозой его применения;

7) воспрепятствование законной деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, избирательных комиссий, общественных и религиозных объединений или иных организаций, соединенное с насилием либо угрозой его применения;

8) совершение преступлений по мотивам, указанным в пункте «е» части первой статьи 63 Уголовного кодекса Российской Федерации;

9) пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики либо атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения, либо публичное демонстрирование атрибутики или символики экстремистских организаций;

10) публичные призывы к осуществлению указанных деяний либо массовое распространение заведомо экстремистских материалов, а равно их изготовление или хранение в целях массового распространения;

11) публичное заведомо ложное обвинение лица, замещающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, в совершении им в период исполнения своих должностных обязанностей деяний, указанных в настоящей статье и являющихся преступлением;

12) организация и подготовка указанных деяний, а также подстрекательство к их осуществлению;

13) финансирование указанных деяний либо иное содействие в их организации, подготовке и осуществлении, в том числе путем предоставления учебной, полиграфической и материально-технической базы, телефонной и иных видов связи или оказания информационных услуг[59 - Федер. закон от 25.07.2002 № 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» (принят Гос. Думой Федер. Собр. РФ 27.06.2002; одобр. Советом Федерации Федер. Собр. РФ 10.07.2002; офиц. текст: по состоянию на 28.11.2018) // СПС «Гарант».].

Как указывал в своих определениях Конституционный Суд Российской Федерации, отнесение данным положением «всех действий и материалов, связанных с возбуждением социальной, расовой, национальной или религиозной розни и пропагандой исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии, основано на положениях Конституции Российской Федерации, которая, гарантируя свободу мысли и слова, также запрещает пропаганду, возбуждающую социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду, пропаганду социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства, что соответствует и международно-правовым стандартам; такое регулирование само по себе конституционные права и свободы не нарушает»[60 - Определение Конституционного Суда РФ от 17.02.2015 № 347-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Синицына Михаила Владимировича на нарушение его конституционных прав положениями пункта 1 статьи 1 Федерального закона “О противодействии экстремистской деятельности”» // СПС «КонсультантПлюс». Аналогичная позиция высказана Конституционным Судом в следующих определениях: определение Конституционного Суда РФ от 18.12.2007 № 940-О-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Петухова Юрия Дмитриевича на нарушение его конституционных прав положениями статей 1 и 13 Федерального закона “О противодействии экстремистской деятельности”» // СПС «КонсультантПлюс»; определение Конституционного Суда РФ от 18.10.2012 № 1995-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы компании “New Era Publications International ApS” (“Нью Эра Пабликейшенз Международная Апс”) на нарушение его конституционных прав и свобод положениями пунктов 1 и 3 статьи 1 Федерального закона “О противодействии экстремистской деятельности”» // СПС «КонсультантПлюс»; определение Конституционного Суда РФ от 19.06.2012 № 1271-О «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина Сальманова Азата Салаватовича на нарушение его конституционных прав положениями статьи 13 Федерального закона “О противодействии экстремистской деятельности”» // СПС «КонсультантПлюс».].

Ю. М. Антонян определяет терроризм как «относительно массовое, исторически изменчивое, уголовно наказуемое явление, характеризующееся совершением умышленных преступных действий с целью вызвать страх и панику, с выдвижением различных требований»[61 - Антонян Ю. М., Белокуров Г. И., Боковиков А. К. Этнорелигиозный терроризм / Ю. М. Антонян, Г. И. Белокуров, А. К. Боковиков и [др.]; под ред. Ю. М. Антоняна. М.: Аспект Пресс, 2006. С. 11.].

В Федеральном законе от 06.03.2006 № 35-ФЗ «О противодействии терроризму» (далее – ФЗ о противодействии терроризму) законодатель разводит понятия «терроризм» и «террористическая деятельность».

Под терроризмом в нем понимается «идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий» (статья 3).

Террористическая деятельность, согласно указанному закону, – это деятельность, включающая в себя (курсивом выделены речевые действия):

а) организацию, планирование, подготовку, финансирование и реализацию террористического акта;

б) подстрекательство к террористическому акту;

в) организацию незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации), организованной группы для реализации террористического акта, а равно участие в такой структуре;

г) вербовку, вооружение, обучение и использование террористов;

д) информационное или иное пособничество в планировании, подготовке или реализации террористического акта;

е) пропаганду идей терроризма, распространение материалов или информации, призывающих к осуществлению террористической деятельности либо обосновывающих или оправдывающих необходимость осуществления такой деятельности[62 - Федер. закон от 06.03.2006 № 35-ФЗ «О противодействии терроризму» (принят Гос. Думой Федер. Собр. РФ 26.02.2006; одобр. Советом Федерации Федер. Собр. РФ 01.03.2006; офиц. текст по состоянию на 29.03.2019) // СПС «КонсультантПлюс».].

Таким образом, законодатель, «разводя» понятия «терроризм» и «террористическая деятельность», исключил из последнего идеологию насилия, оставив в нем лишь практическую реализацию данной идеологии.

Как утверждает И. М. Мацкевич, «не всякая экстремистская деятельность обязательно имеет террористический характер, но всякую террористическую деятельность следует считать экстремистской»[63 - Эминов В. Э. Криминология: учебник. М.: Проспект, 2015. С. 177.]. С. М. Кочои также говорит о «связи экстремизма с опаснейшим преступлением современности – терроризмом, являющимся, как известно, одной из форм экстремизма»[64 - Кочои С. М. Экстремизм в России: криминологическая и уголовно-правовая характеристика // Российское право в Интернете. 2006. № 1. URL: https://elibrary.ru/download/elibrary_9162094_50132729.htm (дата обращения: 09.01.2019).]. Многие другие авторы в своих работах определяют терроризм как форму экстремизма, например: Л. В. Сердюк в своей монографии «Терроризм как форма экстремизма»[65 - Сердюк Л. В. Терроризм как форма экстремизма: монография. Министерство внутренних дел Российской Федерации, ФГКОУ ВО Уфимский юридический институт. Уфа: Уфимский ЮИ МВД России, 2017. 156 с.], А. В. Воропаева, А. М. Юнусов в работе «Роль образования и воспитания в предотвращении ксенофобии, национализма, терроризма и иных форм экстремизма»[66 - Воропаева А. В., Юнусов А. М. Роль образования и воспитания в предотвращении ксенофобии, национализма, терроризма и иных форм экстремизма / Российская акад. наук, Ин-т социологии. М.: Экслибрис-Пресс, 2007. 183 с.], О. Н. Барышникова в работе «Терроризм – крайняя форма проявления экстремизма»[67 - Барышникова О. Н. Терроризм – крайняя форма проявления экстремизма (профилактика ксенофобии, экстремизма, национализма среди молодежи) / Департамент семейной и молодежной политики г. Москвы, Гос. бюджетное учреждение г. Москвы «Центр правовой и информационной помощи молодежи «Выбор». М.: Центр правовой и информационной помощи молодежи «Выбор», 2012. 12 с.], Р. И. Мороз в диссертации «Терроризм как форма политического экстремизма: тенденции развития в 1990 – 2004 гг.»[68 - Мороз Р. И. Терроризм как форма политического экстремизма: тенденции развития в 1990–2004 г: дис…. канд. политич. наук: 23.00.02. М., 2004. 175 с.] и др.

Мы солидарны с мнением данных ученых и рассматриваем терроризм как крайнюю форму экстремизма, поэтому в целях настоящего исследования мы будем использовать понятия «материалы экстремистско-террористической направленности» и «экстремистские материалы» как равнозначные.

Кроме того, законодатель также определил, что террористическая деятельность и экстремистская деятельность соотносятся как частное и целое, включив публичное оправдание терроризма и иную террористическую деятельность в определение понятие экстремистской деятельности (экстремизму в статье 1 ФЗ о противодействии экстремистской деятельности.

С другой стороны, в ст. 205.1 УК РФ, посвященной такому составу, как «Содействие террористической деятельности», законодатель определил, что к террористической деятельности относятся: «террористический акт» (ст. 205 УК РФ), «публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма» (ст. 205.2 УК РФ), «прохождение обучения в целях осуществления террористической деятельности» (ст. 205.3 УК РФ), «организация террористического сообщества и участие в нем» (ст. 205.4 УК РФ), «организация деятельности террористической организации и участие в деятельности такой организации» (ст. 205.5 УК РФ), «захват заложника» (ст. 206 УК РФ), «организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем» (ст. 208 УК РФ), «угон судна воздушного или водного транспорта либо железнодорожного подвижного состава» (ст. 211 УК РФ), «незаконное обращение с ядерными материалами или радиоактивными веществами» (ст. 220 УК РФ), «хищение либо вымогательство ядерных материалов или радиоактивных веществ» (ст. 221 УК РФ), «посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля» (ст. 277 УК РФ), «насильственный захват власти или насильственное удержание власти» (ст. 278 УК РФ), «вооруженный мятеж» (ст. 279 УК РФ), «нападение на лиц или учреждения, которые пользуются международной защитой» (ст. 360 УК РФ).

Несомненно, нечеткое определение понятий экстремизма и терроризма (террористической деятельности) порождает правовые лакуны: с одной стороны, в вышеупомянутых федеральных законах законодатель определяет экстремистскую деятельность через понятие террористической деятельности, не давая четких дефиниций, с другой стороны, в уголовном кодексе содержится и состав «Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма» (ст. 205.2 УК РФ), и состав «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности» (ст. 280 УК РФ). Таким образом, исходя из вышеприведенных дефиниций экстремистской и террористической деятельности, речевые действия, призывающие к террористической деятельности, образуют состав и по статье 205.2, и по статье 280 УК РФ. Кроме того, если в продуктах речевой деятельности содержатся призывы к нарушению территориальной целостности Российской Федерации посредством совершения террористических актов, речь может идти о совокупности преступлений по ст. 205.2 УК РФ и ст. 280.1 УК РФ («Публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации»), что является, на наш взгляд, концептуально неверным.

Таким образом, прежде чем переходить к рассмотрению вопросов устранения правовых лакун путем внесения изменений в составы правонарушений, образованных экстремистскими речевыми действиями, необходимо, во-первых, рассмотреть словесный экстремизм как концепт, изучаемый различными науками гуманитарного цикла, а во-вторых, на основе данного анализа, сформулировать признаки словесного экстремизма и криминалистические диагностические комплексы, соответствующие конкретным экстремистским речевым действиям. Данный алгоритм позволит разомкнуть существующий в сегодняшней правоприменительной практике порочный круг, когда правоприменитель, в условиях неопределенности правовых категорий, «перекладывает» ответственность на экспертов, фактически отдавая им на откуп решение вопроса о признании материалов экстремистскими, а эксперты, опять-таки, ввиду неопределенности правовых категорий, а следовательно, отсутствия адекватных диагностических комплексов, не всегда в состоянии решать экспертные задачи по выявлению признаков того или иного экстремистского речевого действия. Таким образом, криминалистические диагностические комплексы имеют дуалистическую функцию: с одной стороны, они позволяют корректно сформулировать составы экстремистских речевых преступлений, с другой стороны, эксперты к ним обращаются при проведении экспертного исследования, когда для решения вопроса о наличии состава экстремистского речевого преступления требуется привлечение специальных знаний.