скачать книгу бесплатно
– Грозовской? – Медсестра захлопнула журнал, раздраженно отбросила ручку, сорвала с себя очки в тонкой металлической оправе и, словно дирижируя ими своим праведным гневом, возмущенно воскликнула: – А что о ней говорить?! Скажите спасибо, что вообще ее положили! У нас бывает, после операций больные в коридоре лежат! А тут алкашка!
Ольга поймала очки, метавшиеся перед ее носом, положила их на стол перед медсестрой и отчетливо, по слогам повторила:
– Я хочу поговорить с главврачом.
Медсестра воинственно поправила белую шапочку и, набрав воздух в легкие, встала, чтобы сказать какую-то резкость. Но, наткнувшись на Ольгин взгляд, тихо и растерянно произнесла, словно оправдываясь:
– Его нет сегодня… Приходите завтра.
Ольга вернулась в палату, полная решимости немедленно перевезти подругу в частную клинику.
Надина койка оказалась пуста.
Бомжиха собирала с пола рассыпанные купюры. Ее руки тряслись, а губы беззвучно шевелились, пересчитывая свалившееся богатство.
Ольга выхватила у нее деньги, одновременно наступив на валявшуюся стодолларовую купюру.
– Где Надя? – тихо спросила она бомжиху.
Та беззлобно выругалась, глядя на пачку денег в руках у Ольги.
– Где?!!
– Не знаю! Убегла! – крикнула бомжиха, глазами указав на приоткрытое окно.
Ольга бросилась к нему и посмотрела вниз – там, на примятой клумбе, валялся грязно-розовый Надин тапочек.
– Да не боись ты, – засмеялась жуткая тетка, заметив, как побледнела Ольга. – Тут всего-то второй этаж. С похмелюги сигануть – нечего делать. За водкой небось помчалась сестренка твоя…
Он уже собирался в аэропорт, чтобы встретить Ольгу, когда она вдруг позвонила и срывающимся голосом сообщила, что не сможет приехать.
И завтра не сможет, потому что Надя сбежала из больницы, пропала и ее нужно искать и спасать.
Сергей, сжав зубы, выслушал этот сбивчивый монолог, потом решился спросить:
– Может, все-таки прилетишь завтра? Ну, не вставишь же ты ей свои мозги…
– Все, я больше не могу говорить, – отрезала Ольга. – Перед приездом позвоню обязательно.
Оскорбительно-равнодушные гудки ударили в ухо. Слушая их, Сергей подошел к окну. По стеклу хлестали шальные струи летнего дождя.
Он виноват, конечно, и всю жизнь должен замаливать грех. Но неужели Ольга постоянно будет плевать на его просьбы, обрывая на полуслове и поступая по-своему…
В комнату с Костиком на плечах вошел отец.
– Пап! – закричал сын. – У нас с дедушкой кругосветное путешествие!
– По квартире! – язвительно добавила заглянувшая в дверь Машка.
– Не мешайте, у папы деловые переговоры, – заметив мрачное лицо Сергея, сказал Леонид Сергеевич.
– У него с мамой переговоры! – снова вмешалась Машка, дернув Костю за ногу.
Отец внимательно посмотрел на Сергея, так и слушавшего короткие гудки, потом перевел взгляд на струи дождя, глухо барабанившие по стеклу, побледнел и… схватился за грудь.
– Пап! – бросился к нему Барышев.
– Ничего, ничего… – Леонид Сергеевич наклонился, держась за стену, и тяжело задышал.
Сергей осторожно снял с его плеч Костика и, обняв отца, повел к дивану.
– Я сейчас «Скорую» вызову!
Он вдруг абсолютно забыл, какую комбинацию цифр нужно набрать, чтобы вызвать врача. Он держал в дрожащей руке телефон и набирал почему-то ноль девять.
– Ноль три, папа! – подсказал Костик.
– По мобильному сто двенадцать, – поправила его Маша.
Сергей совсем запутался и растерянно посмотрел на отца.
– Не надо «Скорую», – слабо улыбнулся Леонид Сергеевич. – Уже отпустило…
– Папа! – Сергей поправил подушку под головой отца и стал набирать…
– Сережа, я врач. Я сам знаю, когда нужна «Скорая», а когда нет. – Отец отобрал у него телефон и сунул под подушку.
– Ну, хорошо, хорошо, – паника у Сергея сменилась уверенностью – отец столько жизней спас, уж свою-то опасности не подвергнет. – Ты не волнуйся только…
Костик куда-то сбегал, принес таблетки, Маша взяла со стола журнал и стала обмахивать деда.
– И ты за меня не волнуйся, – ободряюще похлопал Сергея по руке отец. – Видишь, какие у меня врачи… – Он положил под язык таблетку и сел. – Я устал просто. Надо бы мне в клинику лечь. Отдохну, витаминчики мне поколют, и буду как огурчик!
– Так в чем же дело? Я тебя в Москве в хорошую клинику устрою!
– Не нужна мне твоя Москва, – отмахнулся отец. – Я здесь останусь. Тут мои ученики за мной присмотрят. Я им верю, сам их учил. А твоих, московских, я не знаю. – Он тихо засмеялся, потирая рукой грудь, и неожиданно спросил: – Оле звонил?
– Хочешь, сейчас позвоню?
– Вот Олю дождусь, и – в клинику, – словно не слыша Сергея, сказал отец и снова посмотрел за окно – туда, где хлестал дождь и гнулись под ветром ветки деревьев.
– А зачем ждать? Мы к тебе приезжать будем. Оля вообще может здесь остаться!
Сердце отчего-то сжалось, заныло, будто предчувствуя беду.
– Мне бы Олю повидать успеть… – глядя в окно и опять не услышав его, грустно сказал отец.
– Пап! – Сергей легонько встряхнул его за плечи и заглянул в глаза. – Мне не нравится твое настроение!
– Мало ли что тебе не нравится! – Отец наконец вышел из ступора, улыбнулся и даже щелкнул Сергея по носу – как в детстве, когда шутя, невсерьез ругал. – Ты лучше скажи, как жить-то дальше собираешься?
– Ну-ка, идите, чай поставьте и стол накройте, – приказал Барышев детям и, когда они вышли, с горечью спросил: – Я что-то делаю не так, папа?
– «Не так» ты уже наделал, Сережа… – голос у Леонида Сергеевича вдруг задрожал, и на глаза, кажется, набежали слезы. – Не обижайся, но я хочу, чтобы ты больше не ошибался. Чтобы знал, что, когда ты оступаешься, больно не только тебе, но и Ольге. Ей даже больнее.
– Я знаю, пап! И больше не оступлюсь. Ты мне веришь?
Дождь за окном неожиданно прекратился, ветер утих и – как бывает только летом, – сразу вспыхнуло яркое солнце.
– Верю, – помолчав, сказал отец. – И Ольга тебе верит. Теперь сделай так, чтобы она поверила в себя…
Он закрыл глаза и повалился Сергею на грудь, будто внезапно, на полуслове, заснул.
– Папа, – потряс его за плечо Барышев. И страшно, дико, понимая неотвратимость происходящего, закричал: – Па-а-а-па!
…Будь оно проклято, это солнце…
Говорят, от резкой перемены погоды у пожилых людей может случиться инфаркт…
Ольга обегала все супермаркеты и мелкие магазинчики вокруг больницы, но Нади нигде не нашла.
Куда она могла деться в халате и одной тапке?
Ольга позвонила Сергею, сказала, что не сможет вернуться вечерним рейсом, потом поймала такси и поехала к Надьке домой.
Оставалась маленькая надежда, что, выпрыгнув из окна больницы, подруга все же помчалась к сыну, а не за спиртным.
Надя открыла ей в том же несвежем халате и розовом тапке.
– Ну, слава богу, – облегченно выдохнула Ольга, заходя в квартиру.
Грозовская с равнодушным лицом развернулась и пошла на кухню.
Все равно, все равно не отстану, упрямо подумала Ольга, направляясь за ней. Ведь не бросила же она меня, когда я пропадала, погибала в секте, спасаясь от предательства и одиночества… А ведь секта – это тот же алкоголь, может быть, даже хуже, потому что методики выхода из запоя есть, а вот по выходу из сект – нет. А Надька тогда сначала дурой ее обозвала, а потом сама же и успокаивала, когда Петька едва не погиб, оставленный без присмотра…
На плите в кастрюле варился фирменный Надькин борщ. Ольга приоткрыла крышку и улыбнулась, убедившись, что и косточка там мозговая есть, и шкварки. Грозовский за такой борщ душу бы продал. И это при его любви к заморским деликатесам и приверженности к правильному питанию.
– Ты молодец, Надюш, – садясь за стол, сказала Ольга. – Что из больницы сбежала – плохо, а что борщ варишь – молодец!
Надя посмотрела на нее пустым взглядом, из-за пазухи достала плоскую бутылку виски и, зубами яростно отвинтив крышку, сделала жадный глоток.
Ольга отвела глаза.
Значит, борщ, это так… временное прояснение рассудка, тут же заглушенное алкоголем.
– Что? – усмехнулась Надя. – Смотреть противно?
Она спрятала бутылку обратно под халат и села напротив Ольги, закинув ногу на ногу и обнажив сбитые коленки.
– Почему мы не можем спокойно поговорить? – глядя в ее холодные, с пьяной поволокой глаза, спросила Ольга. – Ты ведешь себя как чужая.
– Потому что я хочу, чтобы меня оставили в покое. Все.
– А что это значит, Надя, – оставить тебя в покое?
– Чтобы меня не трогали. Не отвозили в больницу без моего согласия. Не орали на меня за то, что я сбежала из этой больницы!
– Я на тебя не орала. Я просто пытаюсь понять…
– Ты пытаешься понять то, что тебе понять не дано! – Надя встала и обошла стол, прихрамывая – то ли ей одна тапка мешала, то ли ушиб после прыжка из окна. – И слава богу! Я врагу такого не пожелаю! – закричала она, обдав Ольгу перегаром. – И ты меня, пожалуйста, не учи! Ты на это права не имеешь! Ты любимого человека не теряла!
– Я – не теряла?! – тоже сорвалась на крик Ольга. – Да ты вспомни мою жизнь! И я тебя учить ничему не собираюсь! Я все бросила и сюда прилетела, потому что узнала – тебе плохо!
– А до этого мне, значит, хорошо было?!
– Это тупиковый разговор. Ты можешь спокойно сказать, как собираешься жить дальше?
– Отстань, – Надя вернулась на свое место, снова сделала жадный глоток виски и, подперев кулаком подбородок, уставилась в окно больным и тоскливым взглядом.
Все равно не уйду, подумала Ольга. Ее надо спасать, за волосы тянуть из этого омута, пусть даже она изо всех сил отбивается.
– Тебе две фирмы надо вытаскивать, – сказала Ольга.
– «Золушки» больше нет, – бесцветным голосом ответила Надя.
– «Солнечный ветер» есть! Ты должна там хотя бы появляться. Ты же сама говорила, что не дашь пропасть Димкиной фирме. И в конце концов, эта фирма приносит тебе деньги.
– Что еще скажешь? Давай, не стесняйся, – не отводя от окна взгляда, сказала Надежда, опять нащупав бутылку за пазухой, достала ее, зубами привычно отвинтила крышку и отхлебнула.
Ольга несколько лет жизни бы отдала, чтобы снова увидеть прежнюю Надьку – веселую, никогда не унывающую, добрую, ярко накрашенную, в нарядах, от которых рябило в глазах, но они шли именно Надьке, выдавая широту ее души и – не отсутствие вкуса, нет, – а невозможность уложиться в общепринятые рамки этого самого вкуса, скучных и надоевших брендов.
– Мама! – крикнул из детской Димка.
Надя ушла, а через минуту вернулась, швырнув в мусорное ведро пустую бутылку из-под виски. Ольга не удивилась бы, если б она из-за пазухи достала новую – как фокусник, который из спичечного коробка способен вытащить бесконечное число кроликов…
– Что ты решила с Димкой? – прервала тягостное молчание Ольга. – Хочешь, я сама ему няню найду? Или пока к себе заберу.
– А что значит – пока?! – взвизгнула Надя и, махнув ногой, отправила единственную тапку тоже в ведро. – Это на сколько ты сына у меня отнять хочешь?
– Что ты несешь, Надя? Перестань, пожалуйста, так со мной разговаривать. Ты меня словно в чем-то обвиняешь.
Ольга встала и обняла подругу, почувствовав, как колотится ее сердце. Надя вывернулась, выскользнула из объятий, схватила тарелку и налила в нее борщ – наверное, Димке.
– Просто сытый голодного не разумеет. Ты меня не понимаешь, потому что у тебя все хорошо. У тебя же на лбу крупными буквами написано: «Жизнь удалась!»
– Это хорошо, что у меня на лбу так написано, – усмехнулась Ольга. – Значит, умею лицо держать…
– Ой, перестань… Опять будешь про Оксану вспоминать? – Надя с остервенением начала резать хлеб – прямо на столе, не подложив доску. – Пора бы уже успокоиться! Ты дальше своего носа ничего не видишь! Тебе только твои проблемы кажутся настоящими! Потому и Оксану тогда проглядела! Только о себе думаешь! Муж налево сходил! Вот горе! Это смешно, Оля!
