Персональный ангел

скачать книгу бесплатно

У него было грубое лицо с резкими чертами – непривлекательное, но очень мужское. Очки смотрелись на нем ужасно. Он был очень большой – на голову выше ста семидесяти восьми сантиметров Катерины Солнцевой. Похож на медведя – неповоротливый и занимающий очень много места. Идеально скроенный костюм скрывал его явную неуклюжесть. Лишний вес делал его старше. Модная нынче меж политиков и журналистов харизма даже близко не подступала к рвущемуся в цари Тимофею Кольцову. «Кто тут в цари крайний? – вспомнила Катерина. – Никого? Ну, тогда я первый!»

Усмехнувшись некстати пришедшему воспоминанию о бедолаге из очередного мультфильма, Катерина быстро опустила глаза и незаметно вытерла о юбку влажную ладонь. Потрясение от того, что клиент застукал ее в тот момент, когда она издевалась над его службой безопасности, не прошло даром. Ей еще предстоит выслушать много «теплых слов» от Саши Скворцова, что тоже к спокойствию не располагало.

С людьми уровня Тимофея Кольцова Катерине приходилось встречаться всего пару раз, да и то за одним переговорным столом она с ними никогда не сидела. Теперь самое главное – не завалить работу. А завалить ее очень легко, еще легче, чем представляла себе осторожная Катерина. Юлия Духова – бо-ольшая проблема, особенно если она действительно «в курсе всех дел Тимофея Ильича» и лозунг «На выборы – с открытым лицом» ее идея. Михаил Терентьев – проблема поменьше, но тоже существенная. Память о голодных журналистских годах украшает его физиономию и запястье. Он будет рвать, тянуть, грызть, кусать, только бы побольше, поскорее и потом убежать подальше. Таких, оставшихся голодными после президентских, всех озолотивших выборов, было много. Более талантливые, вроде Терентьева, оказались в выборных штабах депутатов, мэров и губернаторов. Или на телевидении, приютившем всех сирых и убогих в политических программах самого разного направления. Конечно, вряд ли Михаил Терентьев сам себе враг и будет воровать у такого монстра, как Тимофей Кольцов, открыто, но все равно с ним придется осторожничать и перестраховываться.

Катерина очнулась оттого, что услышала, как Приходченко произносит ее имя, и поняла, что она совершенно упустила нить разговора.

– Она руководит в нашей компании службой специальных проектов, и ей нет в этом равных, – договорил Приходченко с официальной улыбкой. Катерина моментально выдала шикарный cheese, с ужасом осознав, что Приходченко, в свою очередь, перевел все стрелки на нее. Понятно, что в случае просчетов и неприятностей отвечать все равно будет он, но провалит проект она, лучшая среди равных.

Тимофей Кольцов переместил свой взгляд с уха Приходченко в ее сторону и, похоже, вовсе ее не увидел. А Юлия, Абдрашидзе и Терентьев смотрели на нее с разной степенью интереса. Юлия – со здоровым акульим дружелюбием, зам – с холодным любопытством, а Михаил Терентьев с нервным блеском в стеклах дорогих очков.

– Катерина разработала и провела всю PR-кампанию Друбича. – Это был известный промышленник, желавший, чтобы о нем знали все его соотечественники. – Еще без нас она работала в президентском штабе на прошлых выборах. Теперь мы полностью переключаем ее на этот проект, – Приходченко сделал поклон в сторону «проекта», сидевшего с неподвижностью сфинкса, – и совершенно уверены, что…

– Большое спасибо, что встретились с нами, – нежданно-негаданно подал голос сфинкс. – К сожалению, время поджимает. Надеюсь, что мы сработаемся. – И медленно поднялся.

Абдрашидзе вскочил первым, и за ним – все остальные: обескураженный Приходченко, безмятежная Юлия, нервный Терентьев, изумленная Катерина и Саша, решивший, что их выгоняют.

Поняв, что аудиенция окончена, всей толпой они двинулись к двойной двери, ведущей в приемную, и в последний момент Катерина увидела Кольцова, уже поместившегося за массивный письменный стол, заваленный бумагами и уставленный телефонами.

В приемной некоторое время все делали вид, что задают друг другу какие-то вопросы. Юлия – моложавой секретарше, Скворцов – Приходченко… Всем было неловко. Очевидно, со своим окружением Тимофей Ильич не церемонился, а перед чужими людьми окружению было неловко.

– Ну что ж, самое главное, старт дан. – Абдрашидзе наконец-то решил взять инициативу в свои руки. – Ваши орлы могут приступать, Олег Николаевич. Юлия Павловна всегда поможет.

– Конечно! – с энтузиазмом воскликнула Юлия. – Что вам нужно в первую очередь?

– Ну, хотя бы этот список планируемых мероприятий, – брякнул Приходченко первое, что пришло в голову. – И, конечно, совещание собрать, чтобы понять, в каком направлении действовать, чтобы не перекрывать друг друга.

– Совещание можно провести здесь в любое время, хоть завтра. Мы все подготовим. – Доброжелательность Юлии явно хватала через край. – Список мероприятий у вас будет к вечеру, я пришлю с курьером. К вечеру же мы сможем назначить точное время совещания.

– А можно посмотреть тексты выступлений Тимофея Ильича? – вступила Катерина.

– Конечно, – с готовностью согласилась Юлия. – Тексты пишет спичрайтер. Всю информацию для выступлений готовлю я. Все ваши предложения будут учитываться. Конечно, после рассмотрения, насколько они приемлемы. – Тут пресс-секретарь улыбнулась особенно мило. – Я думаю, у нас все должно получиться. Вы не работали в политике, зато работали над имиджем многих известных личностей. А у нас как раз есть необходимый опыт политических кампаний.

– Хорошо, – заключил Абдрашидзе, – назначайте совещание, и до встречи.

В лифте все молчали. И только Катерина, перед тем как лифт деликатно тренькнул, сообщая о прибытии, сказала с грустью в голосе:

– А кофе так и не дали.

Все сложилось совсем не так, как предполагали Катерина и ее начальники. Все сложилось в тысячу раз хуже.

На совещании в «Юнионе» раздраженный и мрачный Олег поведал трудовому коллективу о новом направлении деятельности и внезапно объявил, что они берут в штат профессионального консультанта по выборам. Для Катерины и для Скворцова это было так же неожиданно, как и для всех остальных. Катерина насторожилась – как ни любила она начальников, сдавать свои позиции, «любимой и единственной», ей совсем не хотелось. И интересы дела тут были вовсе ни при чем. Или она играет с ними в открытую, или не играет никак. Роль третьего человека в компании ей вполне подходила, и отдавать кому-то управление во имя процветания нового губернатора Калининградской области она не собиралась.

После совещания, в десятом часу, она поймала Приходченко в его собственной приемной и потребовала объяснений.

– Кать, мы не вытянем все это самостоятельно, – сказал он устало, – ты же видишь, как все сложно и непонятно.

– Я тебе сразу сказала, что все будет сложно и непонятно, а ты не хотел меня слушать, – отрезала Катерина. – Олег, я не буду работать под неусыпным надзором пресс-службы Кольцова да еще и чужого дяденьки с чужими идеями.

– Уволишься? – спросил Приходченко сердито.

– Уволюсь, – согласилась Катерина. – Или я отвечаю за процесс, или нет. Назначай своего политолога главным на проекте, а меня оставь заниматься Друбичем, тверским пивом и Домодедовскими авиалиниями. Как это тебе в голову пришло, что я буду еще и политолога слушаться?

– Кать, ну не вытянем же! – жалобно проговорил Олег. Он устал, как собака, был голоден и зол. Все прошло совсем не так, как он ожидал. Он был очень недоволен собой. Девчонка поняла ситуацию лучше, чем он. Впрочем, с той стороны, откуда смотрела Катерина, ситуация сразу представлялась безнадежной. Она же не знает о его договоренности с Абдрашидзе. Олег был уверен, что в соответствии с этой договоренностью Абдрашидзе к моменту их встречи с Кольцовым уже произведет все необходимые перестановки в своем хозяйстве. Игорь никаких перестановок не произвел, и в результате Приходченко и его люди получили, по крайней мере для начала, совсем не то, что предполагалось. Кроме того, ему срочно нужно было позвонить, а при Катерине он не мог этого сделать.

– Кать, если у тебя так взыграли амбиции, я отдам этого политолога под тебя. Мне-то что? Я под тебя не копаю. Я знаю, что нам без тебя – крышка. Ты только дело не завали, а?

– Олеженька, – сказала Катерина с яростью, – я твоих дел не знаю, хотя догадываюсь, что ты не все, как примерный шеф, выносишь на суд родного коллектива. Но если тебя интересует моя точка зрения, после двадцати четырех часов базара, то я хочу тебя обрадовать – с политологом или без, но мы проект завалим. И не говори потом, что я тебя не предупреждала.

Она думала, что Приходченко сейчас взорвется, как слишком сильно надутый воздушный шар, и начнет метаться по приемной, выкрикивая угрозы и оскорбления, такое с ним раз в году случалось. Но он промолчал. И это было ужасно. Он промолчал и только присел на край стола, как будто не мог вынести этой мысли.

– Езжай домой, Катерина. Завтра поговорим. Дел много. Надо Гордеева с Андреевым в командировку отправлять, за «свежачком». – Так они называли только что собранные факты. – Им нужно направление, в котором они будут рыть. Нужно как-то к этой Юлии подъехать, чтобы она с нами делилась информацией и чтобы до Кольцова хоть что-то доходило из того, что мы придумаем.

– И неплохо, чтобы он знал, что это мы придумали. – Она помолчала, всматриваясь в его лицо. – Что с тобой, Олег? Что-нибудь очень скверное стряслось? Расскажи, я умная. Я что-нибудь посоветую.

– Все мое скверное ты знаешь, Катька. – Он улыбнулся. – Советуй, если можешь.

– Все продолжается? – спросила она тихо. – Ничего не меняется?

– Все усугубляется. А у меня сын. Целый день дома черт знает с какой нянькой. То есть нянька-то нормальная, но я не знаю, сможет она его защитить, если что… И от кого защищать? От матери? И я давно уже должен ехать, а вот стою и не знаю, что я там застану…

Они помолчали, и Приходченко закурил. Катерина горячо и остро сочувствовала ему и не знала, какими словами это можно выразить. Да и что слова?! Помочь бы, да нечем…

– Привози его на выходные к нам, в Немчиновку, – предложила она, зная, что это ничего не изменит. – Мама пироги будет печь. Места – сколько хочешь…

– Спасибо, Кать. – Он улыбнулся, стряхивая пепел в кофейную чашку секретарши Ирочки. – Может, и приедем, если что… А сейчас давай домой. Давай-давай! Как вы мне все надоели…

– Уезжаю, Олеженька! – Она решила не возвращаться к щекотливой теме наемного политолога. Кроме того, не грех бы подумать до завтра. От двери она оглянулась. Приходченко сидел на столе и задумчиво смотрел на тонкий белый сигаретный дым, странно висевший посреди комнаты. Вид у него был угрюмый.

– Пока! – сказала Катерина и взялась за ручку двери. Но сразу не ушла. Она любила уходить в несколько приемов. – Ты бы тоже ехал, Олег. Ночь на дворе. А тебя Кирюха ждет.

– Да, – ответил Олег. Только Катерине он разрешал сочувствие. – Да. Спасибо.

Дверь она прикрыла тихо-тихо. И еще несколько секунд он слышал ее шаги, гулко отдававшиеся в пустом офисе. Загудел лифт, бахнули двери. Наступили долгожданные тишина и одиночество. Хоть на пять минут. Не думать ни о чем, не волноваться, не бояться, не прятаться. Просто набрать телефонный номер.

Ответили сразу, на втором гудке.

– Я на работе, – пожаловался он. – Сейчас домой поеду. Видишь, как все ужасно. А мне так хотелось приехать, ты не представляешь…

Он говорил довольно долго, минут десять. Потом сунул мобильник в карман, запер кабинет на ключ, спустился к машине и поехал домой.

Саша Андреев, ведущий специалист агентства «Юнион», тридцатилетний, уверенный в себе и в жизни, бывший сотрудник МУРа, примерный муж и отец, не чаял души в своей начальнице.

А когда-то он не верил Мишке Гордееву, другу детства, юристу и недотепе, что с женщиной-начальницей вообще можно работать. И ошибался. Из МУРа он ушел потому, что не стало денег мальчишке на йогурты, а Таньке – на шампуни. Сердце кровью обливалось – так не хотел уходить. Да и в очередь за классным розыскным специалистом Сашей Андреевым никто не выстраивался. Податься особенно некуда. Разве что мешочников у Белорусского подвозить или охранником устраиваться. Дверь сторожить или тело – неизвестно, что лучше. Мишка уговорил его сходить на собеседование в контору, где сам работал. Там как раз набирали сотрудников. Зарплата – десять милицейских сложить и еще на два умножить. Начальник – какая-то баба. Саша отказывался. Саша говорил – ни за что. Саша никогда не работал под началом у женщины.

Как они потом хохотали всем отделом, вспоминая Андреева с грозным и напряженным лицом, первый раз пришедшего, «чтобы побеседовать». Как хохотала Катерина, та самая «баба-начальник», вспоминая его подозрительность, и неловкость, и осторожность, и недоверие.

Что бы он теперь без них делал, отставной капитан Саша Андреев?!

Работа ему нравилась очень. И была похожа на ту, которую он умел делать так хорошо. Он собирал материалы, и равных ему в этом деле не было. Мишка мог дать собранным фактам правильное юридическое и какое хочешь толкование. А добыть их мог только Саша. Из обрывков разговоров, выброшенных документов, слухов и счетов за телефон он мог вытрясти столько деталей, выводивших его потом на нужную информацию, что Катерина, читая его отчеты, закатывала глаза в припадке бурного восторга. Ради этого восторга он и старался, собственно говоря. Ему хорошо платили, его любили коллеги и жена, и он никогда не испытывал потребности кому-то что-то доказывать. А Катерине, взявшей его на работу, несмотря на все его завихрения той поры, поверившей, что он именно тот, кто ей нужен, он с утра до ночи готов был доказывать, что она не ошиблась. Что ей нужен только он, Саша Андреев. Он понимал ее с полуслова, он всегда делал больше, чем она просила, и не во имя каких-то прозаических премий – хотя премии тоже неплохо, – а во имя необыкновенного духа дружбы и взаимной заинтересованности, который Катька так хорошо умела создавать.

Отправляя их в Калининград, «баба-начальник» просила добыть максимум сведений о промышленных предприятиях Тимофея Кольцова. Не данных аудиторской проверки, а именно сведений – сколько людей работает, какие зарплаты получают, чем довольны, чего боятся. Еще она просила поговорить под каким-нибудь предлогом с бывшей супругой, с бывшими учителями и одноклассниками, коллегами по наладочным и разным прочим работам. Посчитать, по возможности, сколько у него на самом деле домов и квартир на исторической родине и в Москве, а также вытащить на свет все «трупы». «Трупами» они называли эпизоды, имеющиеся в биографии каждого клиента, которые клиент, как правило, тщательно скрывает и прячет от всех, в том числе и от самого себя. Эти «трупы» в конце концов неизменно вылезали на свет в самый неподходящий момент и могли испортить и провалить даже очень хорошо подготовленную кампанию.

Работали они с Мишкой слаженно и толково. На сбор данных у них, как правило, уходило недели две. Иногда меньше. Но Тимофей Кольцов был фигурой слишком закрытой, с одной стороны, и слишком известной – с другой, чтобы ограничивать себя по времени. Тем более что информация день ото дня становилась все интересней и интересней. Саша регулярно звонил Катерине в Москву, докладывал, что работа идет и они привезут много всего неожиданного. Катерина изнывала от нетерпения, торопила и ругалась. Это была своего рода игра – так она подтверждала, что их работа – одна из самых ответственных.

Пробыв неделю в Калининграде, они переехали в Светлогорск. Во-первых, чтобы не особенно мозолить глаза персоналу калининградской гостиницы, а во-вторых, поближе к даче Тимофея Ильича и к его очередной фирме, которая вроде строила отели, а потом сдавала их в аренду. Школьно-детсадовскую часть биографии Саша оставил на потом, как самое легкое.

Светлогорск Саше понравился. Немецкая чистота мощеных улочек, крутые спуски и подъемы, плотный и соленый ветер с моря, маленькие, почти европейские забегаловки, где можно поесть и выпить пива, дети и туристы, гуляющие, несмотря на осень и дождь, по лаково блестящей брусчатке, и – в довершение картинки – маленький оркестрик, играющий вальсы на площадке перед военным санаторием.

Саша вполне понимал, почему у Тимофея Кольцова дача именно здесь, а не на Куршской косе, где по традиции находила заслуженный отдых от праведных трудов верхушка местной администрации.

Три дня они прожили спокойно, тихо занимаясь своими делами. На четвертый, вернувшись в номер, Саша обнаружил, что дверь не заперта. Ругая на чем свет стоит беззаботного Мишку, Саша спустился к администраторше попросить запасной ключ. Он собирался снова уходить, а оставлять дверь открытой до возвращения Мишки не было никакого резона. Администраторша ключ дала не сразу, пришлось ждать, пока она оформит каких-то вновь прибывших, и выслушивать ахи и охи по поводу открытой двери. Почему-то Саше даже в голову не пришло спросить, возвращался ли Мишка после того, как утром они ушли вдвоем, пока администраторша не начала распространяться о том, что, уходя с утра в город, двери нужно обязательно запирать.

– А сосед мой не приходил разве? – спросил удивленный Саша. Утром он сам запер чертову дверь, и отлично это помнил.

– Никто не приходил, – заверила его администраторша, – вот я и говорю, дверь-то проверять надо, а то чего пропадет, на нас же скажете, а мы разве можем за каждую дверь отвечать…

«Во дела!» – изумленно подумал Саша. Такого с ним за время работы не случалось еще ни разу. Сбор информации они проводили вполне легально, да и Приходченко, не будь дурак, сразу же справил им лицензии на частную розыскную деятельность и на ношение оружия. Лицензии эти были никому не нужны, но в командировки Катерина всегда заставляла брать их с собой во избежание неприятностей.

Перескакивая через три ступеньки, Саша полетел наверх, в свой номер. Так и есть. У них побывали гости, причем гости совершенно нестеснительные, потому что они даже не потрудились оставить после себя все в том же виде или хотя бы дверь запереть.

Бумаги из портфеля явно вынимались и просматривались. Белье в шкафу сдвинуто в сторону. Интересно, а там что искали? «Калашников»? Лэп-топ со всеми дискетами Саша всегда носил с собой, не столько из-за конспирации, сколько понимая, что если его сопрут, Катерина с них головы снимет за разбазаривание корпоративного имущества. Копии дискет, по милицейской привычке подстраховываться, он держал в портфеле в камере хранения на вокзале, благо тут до вокзала – два шага. На бумаге они ничего не писали. С появлением компьютера это казалось полной глупостью – зачем писать от руки и потом себя же перепечатывать?

Саша задумчиво сидел в кресле, положив на колени лэп-топ. Кто у них был? Откуда проследили? Из Калининграда? Из Москвы? Версию с жуликами или нерадивой горничной он не рассматривал. Ничего не взято, а горничной ни за каким чертом не нужны их бумаги. Это забеспокоился кто-то из местных. И хорошо, если ребята Кольцова, а если другие? Тогда прости-прощай вся работа, и Катька не получит вожделенный доклад. Вытурят с территории моментально.

За свою драгоценную жизнь он совсем не боялся, понимая, что если люди так наследили, то, значит, скрывать им особенно нечего или они принимают его за полного дурачка. И то, и другое неплохо, и означает, по крайней мере, что никакой опасности для окружающих Саша Андреев пока не представляет. А значит, и бояться ему нечего. Обидно другое: никакой слежки он нигде не заметил, расслабился, и теперь под угрозой срыва оказалась вся работа. Как это он проглядел, отставной милицейский капитан? Не мог, не должен был проглядеть. Хотя в добытых ими с Мишкой данных никакой криминал и не ночевал, только, может, мимо проходил. Но ведь еще Ильф и Петров писали, что все крупные состояния нажиты нечестным путем, и никого сегодня этим не удивишь, и никакой это не компромат.

Они выяснили, что начинал Тимофей Кольцов действительно в Калининграде, открыв мастерскую, или, как тогда говорили, «кооператив», по ремонту иномарок. Иномарок, старых, как мир, в Калининграде, как в любом портовом городе, было просто море. С удручающей хозяев регулярностью они ломались, а Тимофей Кольцов с приятелями придумал их чинить и даже наладил поставку запчастей из Германии и Польши. Кооператив платил взятки таможенникам. Детали беспрепятственно следовали через границу, и все были счастливы. Потом скромную мастерскую Тимофея Кольцова сожгли. То ли дань не стал платить, то ли платил, но мало, то ли платил, но не всем. Тимофей Кольцов построил на ее месте новую, лучше прежней, и говорят, что в день открытия вовсе в другом конце города сгорело кооперативное кафе. Говорили также, что это Тимоха отомстил за свое детище, и больше к нему вопросов со стороны местных авторитетов не поступало.

Потом началась эра приватизации, и Тимоха решил купить родной завод, помиравший к тому времени медленной и мучительной смертью. Мастерская уже превратилась в громадный техцентр с автосалоном и заправкой. Машины и бензин они продавали по чудовищно низким ценам, и тогда же пошел слух, что полукриминальный и оборотистый Тимоха наладил какую-то связь с «ЛогоВАЗом». Берет у них машины по бросовым ценам якобы для вывоза за границу, платит взятки пограничникам, оформляющим вывоз, и спокойненько продает машины в городе, как реэкспортные.

«К нам за «Жигулями» очереди стояли, – поделился с Сашей Андреевым бывший охранник техцентра «Балтика», – у соседей они сгнили все, а у нас шли нарасхват. Умен Тимофей Ильич и дело умел организовать. И спокойно все было, ни тебе бандитов, ни тебе милиции. Уж с кем он там делился, не знаю, а уважали его в городе очень. Машину на каждой заправке знали, в каждом ресторане. Жалко, что за большими делами в Москву уехал, редко здесь бывает». – «А говорят, вернется». Саша решил проверить, есть ли у Кольцова хоть один потенциальный избиратель. Бывший охранник посмотрел на Сашу вопросительно: «Совсем вернется?» – «Ну, губернатором станет», – пояснил Саша. Охранник воспрял духом: «А что? Из него губернатор во какой получится! Он моментально порядок наведет, всех работать заставит. У него на заводе знаешь, как вкалывают? Как при немцах. И на верфях тоже. У меня зять там, мастером участка. Так он говорит, у них перекур по звонку. Звонок зазвенел – все закурили, другой раз зазвенел – все потушили, и опять на стапеля. И попробуй ты на пять минут дольше курить. В книгу занесут, и всем премия к Новому году, а тебе – шиш. У них там в отделе кадров заявлений лежит на десять лет вперед. Работа тяжелая, грязная, на улице, а все хотят или на «Янтарь», или на верфи. А почему? Потому что хозяин – редкий человек. И платит хорошо, отлично платит. Задержки – ни-ни. Ни разу не задержали. Директор себе в последнюю очередь выписывает. Говорят, сам Тимофей Ильич так постановил и сам следит». – «Вы же рассказывали, он бандит какой-то», – не удержался Саша. «Сам ты бандит, – разгневался охранник, поднимаясь с лавочки, на которой они разговаривали. – Может, он чего и нарушал, но, если бы все правители такие бандиты были, у нас бы уж точно давно коммунизм сделался».

Завод этот необыкновенный коммунист приватизировал очень легко. Под соусом какого-то очередного постановления о самоуправлении были назначены и с блеском проведены директорские выборы, на которых Тимофей Ильич победил. Завод, выпускавший турбины для мощных кораблей, остановился еще в начале перестройки и с тех пор работал от случая к случаю, когда находились заказы. Кольцов половину завода тут же сдал в аренду каким-то фирмачам, бравшимся выпускать лодочные моторы. Другую половину Тимофей Ильич запустил через полгода после покупки, и с тех пор завод больше не останавливался ни на день. С бычьим упрямством он искал заказы на турбины и в конце концов нашел их. Он заключил договоры с Литвой и Эстонией, с какими-то совсем далекими развивающимися африканцами, которым нужны были корабли, и с МЧС, которое покупало у него лодки. Африканцы остались турбинами премного довольны и посетовали, что у господина Кольцова нельзя купить корабль целиком. Господин Кольцов, пораскинув мозгами, решил, что он вполне потянет и собственные верфи, которые тут же приватизировали в его пользу. К этому моменту его, по слухам, поддерживали премьер-министр и некоторые вице-премьеры. Из этой поддержки сложилось несколько государственных заказов, облегчивших жизнь судостроительной империи Кольцова в тот период, когда нужно было только вкладывать, не получая никакой отдачи.

Министр МЧС несколько раз приезжал в Калининград по приглашению Тимофея Кольцова и в конце концов заключил с ним договор на строительство учебной базы спасателей под Зеленоградском. Тимофей Ильич выкупил у местной военной части землю, построил базу, оснастил ее вертолетами, катерами, грузовиками и всевозможной техникой, купленной все в той же военной части, где она долгие годы гнила на улице, и нажил на этом деле еще одно состояние, вполне достаточное для того, чтобы платить дотации Калининградской области из собственного кармана.

Из сопредельных держав, очень обеспокоенных собственной гражданской безопасностью, на базу потекли желающие потренироваться. Желающих принимали, обучали, тренировали и брали с них за это немалые денежки. Все были довольны – скандинавы, которым тренироваться здесь было дешевле, чем на базах в Атлантическом океане, МЧС, получающее дополнительные денежные вливания, и даже премьер, который возил на эту базу иностранных гостей.

Но Тимофею Кольцову всего этого оказалось мало. В процессе создания империи откуда-то еще всплыл Уралмаш, в совет директоров которого Тимофей Ильич вошел. Конечно, ему понадобились карманные банки для того, чтобы проводить через них деньги, и он их создал. Потом он стал покупать газеты и телеканалы, финансировать театры и гастроли знаменитостей. Пожалуй, к сегодняшнему дню, когда какие-то неизвестные забрались в номер Саши Андреева и Миши Гордеева, Тимофей Кольцов был самым известным человеком в области и одним из самых известных в России.

Саше казалось, что чем больше он работает, собирая информацию, тем меньше представляет себе, зачем Тимофей Кольцов все это проделал. Саша, весьма неглупый, читающий, циничный, да еще много лет проработавший «в органах» молодой человек, отлично понимал, что никакой «финансовый олигарх» ни за что не будет платить зарплату на своих нефтяных скважинах или заводах, если он вполне может этого не делать. Огромные состояния возникали из воздуха и тут же уходили за границу – на счета в швейцарские банки и в недвижимость в Ницце. Бесконечный дележ мест у кормушки – у бюджетной трубы, у газо– или нефтепровода, у шахты с цветными металлами – вот назначение и основной жизненный смысл олигарха. Зачем тратить силы и деньги, вкладывать их в какое-то производство, раздавать взятки, искать инвесторов и заказчиков, когда можно ничего этого не делать, а приватизировать, например, «Норильский никель» и спокойно торговать сырьем? В высокие чувства людей, подобных Тимофею Кольцову, Саша совсем не верил, значит, было что-то еще, заставлявшее его поступать так, а не иначе. И Саше казалось, что, если он поймет, что именно, задача будет решена и ответ сойдется. Тимофей Кольцов станет понятен и ясен, как друг детства, всю жизнь проживший за соседним забором.

Было и еще кое-что в его биографии, совсем непонятное Саше. Но об этом прежде всего придется посоветоваться с Мишкой, а уж потом с Катериной.

«Надо «хвоста» вычислять, – с тяжелым вздохом решил Саша. – И разбираться, кто это, свои или чужие. А Катьке пока не буду говорить. Переполошится еще. Скажет, провалил ты задание, капитан Андреев!»

Наемный политолог оказался веселым бородатым мужиком с красными рабочими руками, в дорогих джинсах и стильном пиджаке. Демонстрируя лояльность ко всем окружающим и профессионализм, позволивший ему с ходу разглядеть своего главного врага, он тут же пригласил Катерину поужинать и ничуть не расстроился, получив «ответ с отказом», как называл это Приходченко. Политолога звали Слава Панин, и он был вовсе никакой не политолог, а консультант по выборам.

К своему удивлению, Катерина очень быстро нашла с ним общий язык – видно, он и впрямь был профессионал. Кроме того, Приходченко, как и обещал, оставил Катерину главной, сделав наемного консультанта лишь вспомогательной рабочей силой при ее высочестве. Но и консультант мало чем смог помочь. Отношения с окружением Тимофея Кольцова никак не выстраивались.

Прежде всего оказалось, что авторами идеи «выборов с открытым лицом» действительно были Юлия Духова и Миша Терентьев. С кем они советовались – непонятно, и почему именно эта, скажем прямо, совсем не новая идея так увлекла их – тоже неизвестно, но вся работа проводилась, исходя именно из этой, глубоко неправильной идеи. Так считала Катерина, так считал Приходченко, и так, чуть-чуть войдя в курс дела, стал считать консультант Панин. Совещание, на которое созвали и людей Абдрашидзе, и людей Приходченко, прошло в «теплой, дружественной обстановке», ничуть не облегчив задачу выработки каких-то совместных стратегий.

Катерина написала план работы. План осел у Юлии, и на вопросы, видел ли его Абдрашидзе, Юлия отвечала, что все всё увидят, когда придет время. Саша Андреев и Миша Гордеев пропали в Калининграде, а без их данных работать в полную силу было совершенно невозможно.

Катеринины родители улетели в Англию. Бабушка, сидя целый день на даче, изнывала от одиночества и порывалась ехать в Москву, встречаться с «девочками», а Катерина ни за что не хотела отпускать ее одну. У племянницы Саньки резались очередные зубы, и она температурила, а Дарья, сестра, только-только собралась отправить их с нянькой на какое-то теплое море.

Катерина знала, что так бывает в жизни – вдруг все сразу идет наперекосяк. Какие-то унылые мелочи начинают раздражать и представляться совершенно неразрешимой проблемой. С Катериной так бывало редко, но все-таки случалось. Отец в таких случаях мечтал вслух: «Замуж бы тебя отдать», но разговоры о счастье в браке Катерина не поддерживала, и родители – слава богу! – эту тему не развивали.

В довершение всего Тимофей Кольцов вдруг появился в программе «Герой дня» на НТВ и выглядел там так плохо, что расстроенная Катерина едва-едва смогла досмотреть передачу до конца.

Ему противопоказаны долгие студийные беседы. Он выглядит идиотом. Камера искажает его голос, подчеркивает необъятность размеров и неумение говорить. Он слишком долго думает, прежде чем ответить, поэтому кажется, что ему совсем нечего сказать. Он не улыбается, и поэтому кажется, что у него плохие зубы или скверный характер. Он не умеет уходить от ответа, а когда пытается, то делает это с грацией слона. У него прямо-таки на лбу написано: «Я не буду отвечать на этот вопрос».

Все это Катерина записали на листочке и стала звонить Приходченко. Его не было дома, к телефону подошла его жена и долго молчала, прежде чем выдавила из себя, что он повез Кирюху в цирк.

– Вот это цирк, – пробормотала Катерина, набирая следующий номер. Скворцов был на месте. Выслушав Катерину, он пообещал поговорить с Абдрашидзе по поводу согласования и пересмотра пресловутого «плана мероприятий».

– С Абдрашидзе, если уж на то пошло, я сама могу поговорить, – сердито сказала Катерина, ожидавшая от него вовсе не обещания поговорить с Абдрашидзе. – Ты мне лучше скажи, как мы вообще будем с ними работать? Вот ты знал, что у него сегодня выступление на НТВ?

– Нет, – честно признался Саша. – Не знал. Ну и что, собственно? Если бы знал, все равно ничего не изменилось бы. Ты ж понимаешь, все решения принимает Юлия.

– Все решения должен принимать Игорь Абдрашидзе, согласовывая их с Олегом Приходченко. Или никакая PR-служба им ни за каким чертом не нужна. Ну, я завтра с Юлией вашей поговорю по-своему…

– Катька, не смей, – вдруг переполошился Скворцов, – а если и вправду она его подруга жизни, тогда что? Прощай, работа?

– Кстати, так и не выяснили, кто у него подруга жизни? – хладнокровно поинтересовалась Катерина. – Надо выяснить, что так-то, пальцем в небо… Ну, ладно, Саш, а с Юлией я все-таки поговорю.

Разговор этот состоялся не на следующий день, а только в конце недели, когда проводилось очередное «рабочее совещание» и, как всегда, «в пользу бедных». Это отцовское выражение нравилось Катерине все больше и больше.

– Я не понимаю нашей роли во всем этом замечательном деле, – начала Катерина, когда, уже под конец совещания, ей предоставили слово. – Мне кажется, что у нас и роли-то никакой нет. Мы только прессу мониторим, но для этого не нужна PR-служба. Две недели назад мы отправили на согласование наш план. И никакого ответа. Мы даже не знаем, в какой стадии там дела. Может, его заново надо переписывать от начала до конца.

– Я прошу прощения, что перебиваю, – вступила Юлия, ничуть не утратившая дружелюбия и спокойствия, – но скорее всего так и придется сделать. Это наша общая ошибка, мы сразу не договорились… Мероприятия придумываем мы, а вы организовываете их и освещаете в СМИ.

– По-моему, задача наемной PR-службы состоит совсем не в этом, – сказала Катерина, нажимая на слове «наемная». – Естественно, мы можем и организовывать, и освещать, но если мы участвуем в выборах, нам хотелось бы иметь возможность хоть как-то влиять на результат. А мы ее не имеем. И я не понимаю, почему мы не можем предложить какого-то своего решения проблемы.

Все совещавшиеся вдруг разом замолчали: впервые с тех пор, как они начали некое подобие совместной деятельности, одна из сторон решилась открыто высказать неудовольствие другой. Но Катерину было уже не остановить:

– Почему мы не можем изменить основной выборный лозунг? Почему не можем придумать другой, пока есть время? Почему мы не можем посмотреть речи Тимофея Ильича до выступления и дать какие-то рекомендации? Почему прошел «Герой дня», а мы даже ничего не знали о том, что он должен быть?

– Кстати, совершенно провальная программа, – неожиданно подал голос Слава Панин. – И вопросы не ахти какие, а уж ответы и того хуже. Нельзя давать Кольцова в прямой эфир, это не Жириновский с его живостью. То стаканом кинет, то обзовет нецензурно… Всем весело и хорошо. Тимофея Ильича надо солидно подавать, основательно, например, на каком-нибудь благотворительном вечере с женой под ручку. Или на открытии больницы, или на стадионе. На трибуне, рядом с Лужковым… Но уж точно не в прямом эфире.

– Но кандидат должен быть на телевидении, – возмутился Миша Терентьев, уверенный, что чем больше телевидения, тем солиднее выборы. – Он не может только в больницы ходить.

– Вот мы и должны вместе придумать, куда он должен ходить, – подхватила Катерина. – Миша, вспомните прошлые выборы. Сколько раз там, в штабе, повторяли – в следующий раз ничего не будем делить, только работать, а мы с вами уже месяц все делим и делим непонятно что. Все равно по степени близости к боссу вас никто не переплюнет. Мы только предлагаем: прислушайтесь к нам, мы ведь тоже дело знаем…