скачать книгу бесплатно
Это же диво: два дня – и с земли слетело дикое разнотравье и разнолесье; месяц – выстроен аккуратный светлый домик в два этажа с верандами, мансардой, мезонином; еще месяц – заблестели под летним солнцем две просторные стеклянные теплицы. Потом земля подобралась и похорошела несказанно, как ухоженная, лелеемая и обожаемая красавица. Егор и супруга его заботливыми руками вызвали к жизни здесь, на своих шесть плюс шесть соток, всякий овощ и фрукт, как произрастающий в местном климате, так и не желающий произрастать. Недостаток тепла и солнца они компенсировали невероятным трудолюбием.
Однако Егор не переставал думать-кумекать, как оптимизировать добровольно каторжный труд в зоне рискованного земледелия. Одним из таких направлений было сокращать долю ручного труда за счёт изменения технологии работ и механизации. Чтобы не бегать с лейкой по саду он сделал оросительную систему всего участка, организовал водосбор атмосферных осадков в шестикубовую стальную емкость, откуда под собственным напором, вследствие природной силы тяжести, вода растекалась по трубам к калиброванным точкам полива – практическая импровизация идеи вечного двигателя.
У теплиц была смонтирована ветряная силовая установка, которая преобразовывала силу ветра в тепло, необходимое тепличной рассаде в суровые весенние дни холодостояния. В эти дни как раз усиливался ветер, вплоть до шквалистого. Стало быть, одна энергия (ветра) у рачительного хозяина попусту не будет проноситься по участку, а преобразуется в другую энергию (тепло) – именно то, что гонит холод, само становится теплом. Здесь Егору Тимофеевичу впору было оформить патент на изобретение, поскольку техническое решение давней идеи ветряков реализовано оригинально. Далее была построена мастерская, удивляющая всех продуманностью и практичностью. О самодеятельном техническом творчестве Егора можно написать отдельную повесть…
3. Без хохмы не жили
Но летят года, все созданное прежде неминуемо стареет и ветшает, хотя и закладывался как будто вековой запас прочности, но что-то, какая-нибудь деталюшка, какое-нибудь свойство материала, учтенное недостаточно, ровно червоточина на яблоке, становиться очагом разрушения.
Так трубы оросительной системы заржавели изнутри, у ветряка на лопасти трещина, подпорная бетонная стенка покосилась. И так далее. А годов-то уже скоро стукнет много, 60 лет! Как внести завершающий штрих в то, что сделано, чтобы в преклонном возрасте созданное твоими руками преклонялось тебе, а не ты ему, и служило ещё долго потомкам?
Почему бы, например, трубы оросительной системы, сделанные из черной стали, подверженные ржавчине, заменить трубами из нержавеющей легированной стали. Резервуар (шестикубовая емкость) заменить бассейном. Размером шесть на шесть метров и глубиной в метра два, чтобы и поплавать можно и добрый запас воды хранить.
Итак, удосужилось Егору увидеть на заводе штабель труб из нержавеющей стали, диаметром как раз подходящим для устройства оросительной системы в саду, тут же залежи арматурной сетки для бетонного резервуара-бассейна. Ахнул Егор, глянув на трубы и прутки, ударил в ладоши и конем ретивым помчался к диспетчерской, где обычно приостанавливались грузовые машины.
Нашел шофера, друга закадычного, упросил и посулил: помоги дружище, дело тебе на копейку, а магарыч от меня будет знатный с северной надбавкой. Ну, по старой памяти друган отказать не мог. Подкатил грузовик к задворкам цеха, и трубы с прутками перекочевали в кузов. Что было частью народного достояния, стало достоянием лучшего представителя народа, то бишь Егора.
«Завод богатый, – по привычке успокаивал себя Егор. – Эти трубы ему, что слону дробина, завод – это золотая жила, что никогда не оскудеет. Вон на свои деньги какой шикарный профилакторий отгрохал завод (в наше-то кризисное время!), отдыхают там за полцены. Я же буду в собственном профилактории отдыхать и сэкономлю деньги, которые бы завод потратил на моё пролечивание в санатории. Как раз равные стоимости этих труб».
Другие аргументы находил Егор для обоснования своего как будто нечестного поступка, но поди ты – не мог, ничем и никак, утишить и прогнать поселившуюся тревогу с того самого момента, когда увез трубы в сад. Случалось ли приметить милицейско-полицейскую форму, со страхом отмечал, как предательски ёкает сердце. Что-то он не учёл. Что же?
Кто-то на работе сказанул, что в цех, в самом деле, зачастили сыщики, как будто из уголовного розыска. Чуть кондрашка Егора не хватила. Ночи бессонные пошли, если и спал, видел исключительно два сна: в первом он всем на зависть и славу, убелённый благородной сединой, сидит за кнопочным пультом, перед ним большущий ЖК-монитор. Егор набирает код доступа – на экране появляется его сад.
Смотрит Егор телеглазом на грядки с викторией – нет, не созрели. Заглядывает в теплицу, там лампочки сигналят. Это помидоры воду просят. Егор другую кнопочку жмет. Приводится в действие оросительная система, изготовленная из дорогостоящей нержавейки. Смотрит Егор снова на грядки – эх, напасть! – сорняки глушат овощи, тогда он сигналом тревоги вызывает Кузьмича (он же Ибрагим-оглы), наемного работника, объявляет ему замечание, что грядки не прополол, в бассейне воду не заменил и выписывает штраф в размере полумесячной зарплаты. Вот какой сон пленял ночами Егора.
И это не утопия – это было вполне достижимо. Уже есть земля, дом, теплицы, баня (помывочно-оздоровительный комплекс), оросительная система в стадии монтажа, недостает электроники, компьютера с первичными датчиками и системой беспроводной передачи данных, телеметрической оснастки. Это поправимо. Егор уже наведывался в вычислительный центр завода. Кулибины и эйнштейны его пошиба нашлись и там, остается наладить кооперацию баш на баш.
Однако другой сон являлся ему: остриженный наголо, в темном хлопчатобумажном костюме притулился на колченогом стуле у тюремного окна с массивной решеткой понурый зык. Вот он поворачивает изможденное лицо, – батюшки! – лицо его, Егора. В толстых решетках дробится солнечный свет и добирается сквозь немытые стекла мутным грязным потоком, чтобы подсветить горючие слезы узника. Вскоре сон второй уже не сном стал казаться – явью грозил стать, будущим Егора.
Тяжелы душевные терзания! Явился он к начальнику участка с повинной. Сказал убитым голосом: «Так мол и так, я спер эти проклятые трубы, с арматурной сеткой в придачу. Отбой ментам из уголовки. Сегодня как стемнеет, привезу их обратно».
– Как же так, Егор Тимофеевич?! – наигранно огорчился начальник участка Икс Иксович и сощурил хитрый глаз. – Ты наш передовик, по прежним годам – наше знамя. Человек ты неплохой, трудяга, работаешь всегда отлично, настоящий мастер своего дела, ветеран завода, имеешь правительственные награды, бригадир. Или, как сейчас говорят, – лидер! Твоя бригада, или рабочая группа, неоднократно признавалась лучшей. И это на самом деле так: сложнейшие ремонты аварийного оборудования выполняли именно вы, всегда качественно, всегда в срок… припоминаю, был и есть за тобой грешок такой: спереть, что плохо лежит, (а лежит у нас многое, что плохо). Молодец, что сам пришел. Иначе, по нынешним временам, дело твое, однозначно подсудное.
– Я сам не понимаю, почему такое случается со мной. Инстинкт древний хватательный? Затмение какое-то находит? Минута слабости? Магнитные бури, поди, бушуют? Я готов понести самое суровое наказание, только прошу: не разлучайте с заводом, иначе хана мне, хандра заест. Хоть и не наш, не народный теперь завод. Этот хозяин-барин, которого и не видели вживую, задарма скупил завод. Помните, акционировались, выдали акции. Потом два года почти не платили зарплату. Зачем хозяину-барину нам платить? Он их, зарплату нашу, в банк клал под 180 процентов годовых. Ничего делать не надо: рубль в банк отнес, через год три забрал. А что работягам не на что жить – ему по барабану! Мы, конечно, пункты по приёму металлолома переполняли, что скрывать. Когда завод упал на грань банкротства, этот барин за бесценок скупил акции и стал единственным владельцем. А был-то кем, рыжий пентюх?! Спал в кабинете, гнида… Затем цена полезла на химические удобрения. И мы снова как будто на плаву. Поэтому перед барином моей вины нет, а вот перед тобой повинюсь. Любое наказание вынесу.
– Допустим, наказание тебе найду. – Потер обширную лысину Икс Иксович и чихнул в платок: весной его мучила аллергия. – Промежуточный холодильник на пятой турбокомпрессорной машине забился органикой. Что-то опять поднесло с охлаждающей водой. Светится нам с этой аварийной остановкой негоже: новый хозяин разнос нам такой устроит, что мало не покажется. Потребует расследование причин аварии, посчитает убытки. Тут ещё пропажа труб. Вот же в чём особенность теперь наша: над нами ХОЗЯИН-БАРИН! И это всё его, здания, сооружения, технические устройства, прибыль. Прежняя словесная мишура о том, что производство ради человека, ушло в прошлое. Вторая особенность заключается в том, что наш труд, квалификация, умение – это наш товар, который мы предлагаем хозяину, чтобы он с нами заключил договор в участие процесса производства прибыли за согласованную плату. Вот и надлежит нам стараться, где-то аккуратно и бороться, чтобы в этой плате была заложена возможность приобретения тобой, другим ли подобного этим злосчастным трубам. Не будем соблюдать эти две основные особенности – найдут негативную особенность в тебе, чтобы моментально, без всяких проволочек уволить. Понимаешь ли ты это? Создадут такие условия работы, что либо сам уйдёшь, либо силком выведут. Мы с тобой на эту тему как будто толковали? Давай уж, чтобы в последний раз. Посуди, Тимофеевич, мне, как и тебе два-три года здесь продержаться, чтобы тебе достроить, что не достроил, и детей в институте доучить; мне – квартиру по ипотеке дочке выплатить, немного и осталось. Да и дом на даче достроить. После, свалить отсюда, от всех этих новых и старых головняков на заслуженный покой. Так что давай, как и прежде продолжать хранить наше стародавнее, проверенное временем, товарищество, поддержку и соблюдение обоюдных интересов. Заключим свой негласный трудовой договор на три года. После – спокойненько уйдём на пенсию… По рукам? Замечательно!.. Теперь ближе к делу. По устному распоряжению пойдешь на все выходные чистить холодильник. Работа левая, значит, никакой тебе оплаты пока что не будет.
– Пойду в любом случае, если надо производству, ведь не впервой авралы у нас.
– Хорошо и правильно сказал. За это ценим. Еще про трубы в последний раз заикнемся, так сказать с другого бока, с другой стороны на это дело посмотрим. Поясни мне, как с трубами так прокололся?
– Трубы мне в сад позарез нужны.
– Если тебе дверь также понадобится в сад, получается, ты возьмешь здесь у меня снимешь дверь и отволочешь к себе в сад, так?
– Нет, не так.
– Разве у меня плохая дверь?
– Дверь хорошая, но вы-то как без двери здесь будете?
– Вот в этом и суть! Сколько раз раньше на эту тему говорил! Знаешь сам, что на турбокомпрессорной станции теплообменники из черной стали быстро обрастают толстой коркой из ржавчины и органики, что в проточной воде, охлаждение в них существенно ухудшается, а то и вовсе отсутствует: то и дело мы эти агрегаты останавливаем, чистим, латаем. Поэтому было принято техническое решение о замене существующих теплообменных труб из чернушки на трубы из нержавейки. Затраты на ремонт уменьшатся, и работы грязной у вас поубавится. Ты это великолепно и сам знаешь.
– Да, конечно, понимаю. Так ведь трубы я взял не все. Как раз столько взял, сколько останется после замены. Привезенные трубы я измерил, посчитал, прикинул, сколько останется, и этот остаток заранее взял. Труб завезено больше.
– Ух, ты какой расчетливый! Все ли учел?
– Не новичок я.
– В чем не новичок?
Тут Егора догадка озарила, что трубы заказаны и получены с заведомым остатком, который уже был кому-то предназначен, обещан. Хоть владеет заводом неведомый ХОЗЯИН-БАРИН, а мы, работяги всех ранжиров, тоже не лыком шиты. Не раз и не два Егору, ещё прежде, приходилось выполнять секретные, не афишируемые поручения начальства: одному за литр неучтенного спирта расточить блок цилиндров автомобиля, другому – за машину керамзита подобрать также неучтённый швеллер для гаража и т. п. и т. д. А что сейчас изменилось? Ничего. Значит, вляпался я: у них, у начальников, тоже почти у всех дачи. Помнится, сидели мы в курилке и гадали: куда это столько неучтенного железа вывозит Иксович? Вот бы дачу его глянуть, говорят вся из железа!
– Популярно объяснил. Виноват. Признаюсь. Раскаиваюсь. Нужда заставила… Получается, впредь надо спрашивать? Спрашивать значится, нельзя ли неликвид какой вывезти за наличный расчет, что-нибудь из б/у, что идёт на списание. Интересовался я как-то у нашего механика на этот счет, просил даже его, чтобы разрешил выписать трубы, бывшие в употреблении, которые никак в металлолом сдать не можем. Нельзя говорит, план по металлолому выполнять нужно. Присовокупить к этому плану то, что я бы выписал нельзя разве? Так и не ответил, ухмыльнулся только.
– Подошел бы ко мне, и решили бы вопрос положительно.
– Не осмелился беспокоить, отрывать по пустякам.
– Ладно, порешаем как-нибудь. Разъясни-ка мне ситуацию с третьим агрегатом. Механик на ежедневном докладе мне что-то не договаривает.
– На коренных подшипниках турбины зазоры подогнали. Не удается пока отцентровать валы турбины и двигателя. Механик приво… принёс лазерный центровщик, чтобы по нему центровали. Делаем центровку по этому прибору, собираем турбину, включаем – трясёт, да ещё как! Я хочу свою приспособу попробовать, чтобы поискать, откуда дисбаланс идёт.
– Попробуй. Электроника – прогрессивная штука, но надежней нашей механики еще ничего не придумано, когда же механики становятся электронщиками – пиши пропало. Я поинтересуюсь у механика, когда он в поверку лазерный центровщик сдавал, и кому ещё сдавал. Спасибо, Тимофеевич, за подсказку.
– Потом еще маслонасос будем перебирать: низкое давление в работе выдавал.
– Поторапливайтесь, Егор Тимофеевич. Времени у нас в обрез… Да! Чуть не забыл. Вынуждают нас заниматься так называемой стандартизированной работой. Чтобы мы новой поросли, новому типу работника передали опыт в виде стандартов качественной работы. Ни в каких маркетинговых пособиях не найти наш бесценный технический опыт. Тебе в бригаду (тьфу ты, в рабочую группу) дали Скворцова. Придется и ему помочь в плане составления стандартов работы.
Выйдя из кабинета, закурил Егор едкою папиросину. Задумался. Разговор с начальником оставил некоторую смуту: подозрительно спокоен был он, не шумел, не кричал, не возмущался с искренним пафосом. Не оттого ли, что он заранее знал, кто упер треклятые эти трубы, возможно, кто-то доложил ему. Уж не новичок ли Скворцов донёс в плане зачета для дальнейшего роста и повышения квалификации? Мне теперь придется переносить на бумагу какие-то стандарты, чтобы упрочить его квалификацию!
«Вот дают, извращенцы! – кумекал Егор. – По нормальному отдрючить не могут, что ли? Прямо как садомазохисты… Растяпой, все-таки, вышел я! Видимо, теряю квалификацию. Хотят меня выпнуть, да сразу не могут: я тут каждую гайку как подружку знаю, по слуху любую неисправность определю. Пусть поработают сами, коли такие умные. Так нет, сначала вытянуть из меня, из нас, всё полезное, выжать и оформить это в стандарты, по которым якобы любой сможет также на высоком уровне работать. А меня, нас – в утиль, то есть на пенсию. Скворцов толковый, конечно, паренек, к работе интерес живой есть. Выпытывает у меня обо всем: как клапан комбинированный отрегулировать, как дифференциальный поршень в компрессоре подрезать, чтобы в мертвое пространство вписаться, как промеры цилиндров правильно сделать; ходит прямо по пятам. Вызнает у меня все секреты мастерства, и, в самом деле, скажет, иди-ка на хрен пень старый, тепереча я буду бригадиром (тьфу ты, лидером), а ты у меня будешь на посылках. Вот срамота будет на старости лет у пацана в подчинении оказаться! И потом, всю нашу работу хочет застандартизировать. Как?! Как написать, разработать стандарт на тот душевный подъем, с которым вершат великие дела? С которым и была построена могучая держава, которой гордились одни и боялись другие!
Горлопаны! Скворцы-скворцовы – вестники новой весны. Зовут на самом деле в пропасть, где сгинет великий народ, вымрет как мамонты, и на огромные просторы обезлюдевшей родины придут янки из-за бугра-океяна. Не думают ли новые гегемоны, что как только рухнет православная Русь начнется великий беспредел на земном шарике, грянет кровавая война на самоуничтожение…
Все же было у нас: огромная могучая страна, великие победы, замечательная научно-философская теория, разрешившая все вечные и все больные вопросы бытия. А как мы жили! Нам не надо было думать, где и как раздобыть денег на серьезное лечение, потому что оно было бесплатным. Не надо было изворачиваться, чтобы обучить детей, потому что образование было бесплатным. Не надо было каторжно вкалывать, чтобы купить квартиру, машину и прочие жизненные блага, потому что это приходило само собой, по выслуге лет.
Я и не помышлял что-то существенное спереть – достаточно кирпичика, коробки-другой кафельной плитки, обоев рулончик завалявшийся. И это мое несоответствие облику строителя светлого будущего заставляло меня работать производительнее, точно окупить взятое. Что было плохого в Советском Союзе – то и вырастает тепереча с большей силой. А что было хорошего – то высмеяли, оболгали и обкакали…
Нет, мы жили правильнее! Мы жили беспечно и просто, занимались тем, что нравится, к чему влекло, а не тем, за что платят большие деньги. Какой коллектив у нас был замечательный! Без хохмы не жили! Смеха было больше чем вина! Вот здесь в курилке в домино как резались – стены дрожали! Помнится, в доминошной игре такого знатного «генерала» влепил Саньке, токарю нашему, и так можно сказать виртуозно, что на весь завод прославился. Месяц в героях ходил. А Санька от стыда на больничный ушел.
Придет начальник, скажет: «Ребята, надо сделать то-то срочно и на высшем уровне». И мы делали! За троих работали, и не ныли. Наоборот, с огромным воодушевлением работали. Потому знали, что это было надо огромной стране… Вот жизнь была! Пойду, спрошу Скворцова, напишет ли стандарт, как работать с огоньком? С тем огоньком, с которым удесятеряются силы, и без которого захиреет русская душа».
Коралловые рифы
1. Звезда услады
Олеся не могла понять, что же случилось с её принтером. Она, отработанными до автоматизма движениями, посылала в печать созданный документ, но симпатичное печатающее устройство выбрасывало на дисплей информацию о какой-то ошибке и предлагало сделать то, что Олесе совершенно не хотелось делать: вынуть картридж, освободить лоток и прочее. Её длинные ухоженные ногти подвергались риску быть сломанными, а не менее длинные пушистые ресницы могли намокнуть легкой слезинкой, вытолкнутой разгоравшейся досадой. Утро, как будто, стало складываться неудачно, если не считать раннего утра.
Тут же бархатные щечки порозовели от еще не унявшейся и блуждающей по телу волны удовольствия, и поцелуй милого словно задержался как верное напутственное слово и горел почему-то в левом уголке губ. Чтобы вернуться к тому изначальному моменту, когда всплеск радости пробудил от пленительного сна, ухватить ускользающий позитив и воскресить остатки приятных ощущений, девушка откинулась в объятия подогнанного по телу офисного кресла. Попробовала сконцентрировать растёкшееся по невидимым жилкам удовольствие, так щедро полученное утром.
Каштановые волосы прикрыли тонкие плечи и легли на упруго колыхнувшуюся грудь. Вот взгляд её прошел по стройным ногам, в которых нет ни грамма лишнего веса. Ласковые волны, побуждаемые руками влюблённого мужчины, отшлифовали и сгладили зримую форму ног так, чтобы движение рук, а теперь глаз с возрастающим восторгом скользили к самому средоточию блаженства, не смея проникнуть до поры… Озноб пробежал по коже, подогнал движение глаз. И одновременно глаза и телесные мурашки остановились на белой полоске, оголившейся середины живота, как ни удивительно, но с крохотным бриллиантом в золотом пояске, подколотого к стенке пупка.
Она вдруг смутилась открывшейся сердцевины с драгоценным многогранным блеском и быстро потянула вниз короткую блузку. Движение настолько стремительно, что резко стронула пирсинг – из полуоткрытых губ вырвался шумный невнятный вздох так же, как вдруг перехватывает дыхание, когда пригоршня студеной воды картечью впивается в обнаженное тело, не готовое принять ледяную бодрость…
– Проблемы? – раздался у правого уха сочный мужской баритон.
– Проблема у принтера. А мне через пятнадцать минут следует положить распечатанный отчёт на стол Главной, вот тогда проблемы будут и у меня, – с улыбкой ответила Олеся, мгновенно очнувшись от медитации.
– Помочь?
– Валяй! – Настроение поднималось.
Обладатель сочного баритона – Григорий или Гоша – высокий плотный молодой человек, с черными длинными волосами и круглым лицом с крупными чертами. Гоша увлечен оперным пением, не жалея на это свободного от работы времени. Он участвовал во многих конкурсах, был номинантом ряда премий. Гоша и в самом деле имел от природы хорошие задатки стать профессиональным тенором, однако недостаток музыкального образования и невысокие доходы рядовых оперных певцов подвинули к иному приложению жизненных сил.
Гоша получил хорошее и правильное экономическое образование, неплохо закрепился в крупной компании ведущим специалистом. Четко усвоив премудрость профессии, в остальное время продолжил оттачивать составляющие природного дарования, для чего окончил курсы оперного искусства и поступил в самодеятельную театральную студию.
На основной работе частенько в минуты установленного отдыха отрабатывал то, что вечерами изучали в студии. Это – движения, приёмы, манера доносить окружающим мысли, желания, ощущения способом отличным от делового официального стиля, который к слову, он отлично знал.
Олеся здесь была его пассией, то есть той, которой он оказывал покровительство как менеджер более высокого грейда, как импозантный мужчина чувственной оригинальной девушке. Он становился актером, нашедшего благодарного зрителя.
Вплетение в однообразные рабочие будни легкой и ненавязчивой театральной игры Гоши забавляло Олесю и будило собственную фантазию. Часто эта игра воображения вплотную смыкалась с другого рода фантазией, где уже Олеся была маэстро и могла заткнуть любого и любую. Чтобы побудить эту фантазию к действию нужно еще кое-что, которое рождалось само по себе, по неведомым законам.
Между Олесей и Гошей был особый негласный сговор, который они никогда не озвучивали за ненадобностью говорить об очевидном. Этот сговор был в том, сумеет ли Гоша запустить механизм основной фантазии Олеси, сумеет ли четко следовать фазам его развития и в нужный момент быть готовым к стремительному апофеозу. Затем квалифицированными движениями закрепить успех и получить щедрый приз в виде потрясающего выброса экологически чистых эндоморфинов собственного производства.
Никакого принуждения, никаких обязательств, никакого надоедливого приставания – каждый раз как с самого начала приступить к ней, как хранительнице редких ощущений, доброжелательной и любопытной, чтобы расшевелить и увлечь.
Гоша облокотился на стол Олеси, справа от неё, так что их плечи невольно оказались вплотную друг к другу. Несколькими движениями компьютерной мышки он выявил ошибку печати, устранил и запустил нужное действие. Принтер послушно зачмокал, проглатывая бумагу и выбрасывая в лоток горячие готовые страницы.
– Ты торопишься! – Объявил он причину решённой проблемки. – Посылаешь по несколько раз один и тот же документ, и не даёшь компу время на обдумывание задачи. Быстродействие твоих выставляемых задач превосходит быстродействие этой машины. «И жить торопиться и чувствовать спешит!» – как сказал князь Вяземский в известной поэме Александра Сергеевича, то бишь Пушкина.
– Сильно сказано! И как точно! – Она вдруг почувствовала тепло его плеча, легкий запах мужского одеколона, и ещё нечто похожее на стынущий поцелуй в правом уголке губ.
Пришло невольное сравнение двух отпечатков мужского внимания: левый – уже угасающий, и правый – нарождающийся. Так ли это? Она снова расположила свое красивое тело по линии чуть откинутого назад кресла и устремила внимательные глаза на Гошу. Между тем, снова пробуя сконцентрировать утреннее удовольствие, растёкшееся по жилам и клеточкам.
– Эта фраза, ставшая крылатой, взята эпиграфом к первой главе «Евгения Онегина». Тебе знакомо это имя? – продолжал разглагольствовать Гоша.
– Оно мне знакомо по арии, которую ты иногда напеваешь «Онегин, я скрывать не стану…»
– Замечательная ария. Послушай ещё раз. У меня сегодня звуки сами рвутся из груди.
Гоша отступил назад, выпрямил спину, руки чуть отвел в стороны, и потом плавно возвел ладони, ставшие дланями, на уровень плеч и разомкнул напрягшийся рот, как освободил устье для божественных звуков. И звуки исторглись. Мощные, сотрясающие, сложившиеся в бесподобную, волшебную, нереальную музыку.
«Любви все возрасты покорны:
Её порывы благотворны
И юноше в расцвете лет,
Едва увидевшему свет,
И закаленному судьбой
Бойцу с седою головой.
Онегин, я скрывать не стану:
Безумно я люблю Татьяну!
Тоскливо жизнь моя текла.
Она явилась и зажгла,
Как солнца луч среди ненастья,
Мне жизнь и молодость,
Да, молодость и счастье!…»
Оперное пение в живую, да с искренним чувством сопереживания, даже от самодеятельного талантливого исполнителя, напрочь затмит любой раскрученный шлягер какой-нибудь гламурной поп-дивы и креативного поп-идола.
Величавыми жестами Григорий умело усиливал эстетическое воздействие на благодарную слушательницу, всю обращенную во внимание. И она смогла услышать в арии не только красоту звука в самом приятном тембре, но и глубину душевных терзаний…
Потрясенная, Олеся не сразу и пришла в себя. После некоторой паузы, когда её волнение достигло вершины, она разразилась горячими аплодисментами, в завершение которых прыгнула на шею Гоши и оставила маленький благодарный поцелуй на громогласном рте.
Как ни был невинен поцелуй, но всколыхнул другую дремлющую силу. Гоша торжествовал: ему удалось снять защиту, угадать секретный код сегодняшнего настроя милой слушательницы. Выплеснутое обожание будет испито до конца. Губы приготовились творить другую арию – без слов и также выразительно.
Руки сомкнулись за спиной хрупкого тоненького девичьего тела и оторвали восторженную девушку от пола. Поцелуй, прежде невинный, начинающий артист уловил, задержал и дал ему перерасти в глубокое переплетения двух языков, четырех рук и ног. Совершенно естественно наслаждаясь поцелуем, Олеся на весу, как в полете, опустилась на крепкую мужскую ось, нежданно-негаданно выскочившую подобно эксклюзивной пружине из старинного дивана, и уверенно вошедшей в благодатное тело, чтобы организовать новые обоюдные движения в зеркальном исполнении…
2. Галактика любви
В кабинет Главной (руководитель отдела муниципального предприятия – МУП) Олеся опоздала ровно на пятнадцать минут. Вошла запыхавшаяся, с легкой испариной на бледном высоком лбу и выложила на стол свежий отчёт. И тут же обратила внимание, что титульный лист порядком помят. На листе помимо надлежащих надписей проглядывался контур, видимо, её сжатой ладони вкупе с отпечатком мужского коленка и характерным следом известного колечка с обильно нанесённой силиконовой смазкой.
Улыбнулась кончиками губ: натюрморт получился что надо! Что ж, как некоторые труженики расплескивают кофе на листы и сыплют туда же пепел, так другие оставляют следы от своих стимуляторов рабочего процесса.
Главная, сдерживая растущее раздражение, выпустила первый пар в замечании на опоздание, оставшееся – методично, с садистским удовольствием стала вымещать в разборе ошибок прежних отчётов.
Олеся слушала спокойно, в большей мере прислушиваясь к самой себе. Еще пульсировала жилка на шее, и сердце гулко стучало, с каждым стуком умеряя встряску от шквала полученного удовольствия. В правый уголок губ с легким жжением переместился поцелуй Гоши. Она вдруг подумала о левом краешке губ, где с утра так долго горел поцелуй другого влюблённого в неё мужчину.
Лишь она подумала, и легкое жжение возродилось и в левом уголке. Она невольно сравнила ощущения и находила их равнозначными, особенными и отличными друг от друга. Сравнения пошли дальше в другие детали – эта игра её забавляла. Между тем, Главная распекала её по полной программе. Голос крепчал, выражения употреблялись на гране приличия.
Олеся вдруг отвлеклась от занимательного и мягкого разбора, оказанного ей мужского внимания, и пристально посмотрела спокойным твердым взглядом прямо в лицо начальнице, так что та от неожиданности поперхнулась. Олеся рисковала, потому что хорошо знала: как нельзя смотреть в упор на взъярившуюся псину, так и на изошедшего гневом начальника.
Тогда, чей взгляд тверже, чья позиция вернее? У Главной существенные преимущества: кабинет, грандиозное кресло, закреплённое распорядительной документацией право диктовать свою волю. У Олеси всего лишь декларативное право любого человека в любой ситуации чувствовать себя именно человеком. Вслед за взглядом пришла мысль: за что её Главная так ненавидит? Ведь ненавидит и мурыжит, и гнобит с удовольствием похожим на сладострастное.
С легким прищуром и совершенно безбоязненно Олеся смотрела и видела всего-то располневшую броскую дамочку. Яркие полные губы на сытом лице, пышный бюст, уравновешивающий не менее пышное седалище, грива тщательно уложенных крашеных волос с когда-то модным ярко-рыжим оттенком, следы лифтинга… выщипанные брови с татуировкой вместо них – ого! – она явно подсела на услуги косметологов!
Когда-то эта дамочка была, пожалуй, в немалом спросе у известного типа мужчин, и теперь утраченную молодость и свежесть с половинчатым успехом пытается поддержать, а то и восстановиться искусством косметологов. Может быть, это и есть искусство – в сморщенное яблоко вспрыснуть формообразующие растворы и подать как свежее.
Вспомнились байки про Главную, что она ещё какая светская львица и кошка. Как иные не пропускают ни одной юбки, так и она не пропускала ни одного чего-то бы стоящей мужской особи. И, быть может, чин её обязан правильности применения одного известного места… Бедного муженька держала при себе прислугой, поуважительнее – домохозяином.
Олеся знала, что такие энергичные, хитрые и коварные дамочки бахвалятся количеством попользованных мужиков, как будто в этом есть какое-то подтверждение собственной выдающейся сексапильности. Настоящая женщина должна иметь несколько мужей и не один десяток любовников – этот известный постулат для Олеси то же, что и варварские обряды племени тубо-юбо…
Когда она примеряла прошлое дамочки к себе, тут же ёжилась, и невольно безбоязненный взгляд полнился оттенками брезгливости и гадливости. Не поэтому ли руководитель отдела МУП так жестка и придирчива? Главной бы презрительно фыркнуть на гордый вид непреклонной подчинённой.
Хотела ли Главная внести новый штрих в свои угасающие любовные утехи? Или она, как растревоженная старая самка, интуитивно понимала, что вот эта молодая девица пронизана свежими ощущениями иной реальной любви, и что эта любовь подаётся под другим соусом, секрет которого недоступен ей. Здесь особая ею непознанная прелесть в наплывающих и накладывающимся одно на другое радостных ощущениях, которым ни в какую не может подобрать известные ей слова. Романтическая любовь. Свободная любовь. Любовник и муж, партнер по сексу и муж, друг и еще один друг. Не охотница и не искательница. Как будто всё само идёт ей в руки…
Между тем, два разных поцелуя горели в уголках губ Олеси, как у плывущего корабля плещутся по обе стороны борта две одинаковые громады волн. Наверно не будь этих равновеликих и равнозначных волн, корабль потонул бы по известным законам гидравлики, сбился с курса, да и немало усилий следовало бы приложить, чтобы поддерживать уравновешивающую силу. Так это или не так, но Олеся прикрыла ладонями уголки губ, чтобы не случилось несчастье. Чтобы очарование любви испепелилось от гнёва Главной.
– Ты слушаешь меня? Что это за раскованная поза? Ты мне тут на стол ноги готова выложить. Сядь прямо! Тебя отправить изучить деловой этикет за свой счет?
