скачать книгу бесплатно
Пирамида преступных желаний
Сергей Николаевич Усков
Подборка рассказов о жажде прекрасного и вечного в бесчинстве человеческих страстей. Многоликое зло искусно втаптывает в грязь. Героям рассказов выпала доля жестко противостоять. Несмотря на обобщенную философскую начинку, каждый рассказ построен на реальной ситуации. Порой эпатажной, порой смешной и грустной. Зачастую вклинена запретная любовь. В беспощадной схватке под якобы мирным небом только воля и странная поддержка извне позволяет отстоять своё особенное счастье.
Эссе вместо предисловия
Каждое существо и каждый предмет в нашем бренном мире имеет одно конкретное назначение и свой клочок жизненного пространства. Птица кружит в небе, волк в лесу клацает пастью, клещ в траве поджидает добычу. Белая берёза в нежной зелени, монументальны бронзовые стволы сосен, неказистая осина удивляет осенним багрянцем…
И в этот гармоничный мир с четкими элементами саморегулирования и встроенного механизма эволюции приходит человек-человечище, который может будто бы все и хочет жить везде и даже вечно. Он может строить и разрушать, любить и ненавидеть, лелеять и втаптывать в болотную зыбь как невинные тела, так и память о прежних свершениях. Он говорит на разных языках, рычит и воет, ржёт и тоскует. Для него по словам мудрейшего Шри Рамокришна любая религия – это путь к Богу, только разный длины. И на этом пути он тысячу раз споткнется, наделает тысячу бед, больших и малых.
По версии одного эзотерического знания, недоступного для полного понимания, человек возник как ярчайшая дуга особой сверхэнергии между полюсами органического бытия и ментального космоса. Того космоса, что воплотил и мечту о бессмертия, и сказания провидцев, и счастья естественной жизни, и завораживающую бесконечность Вселенной. Лишь сильные эмоции, отточенные чувства, просветленный ум способны удержать каждого индивида человеческой натуры между полюсами двух сакральных пирамид и привнести в окружающее неведомое новое.
Не будет лишним вспомнить известные строки Анны Ахматовой о таинствах творчества: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» – в современном прочтении эти сокровенные строки открывают тему неискоренимости подлинно прекрасного в бесчинстве человеческих страстей.
Причем, применяя принцип пирамиды в упорядочении желаний и влечений, можно с удивлением обнаружить, что на вершине всегда будет благая добрая цель, в отличие от основания, обрастающего преступными желаниями. Как будто созидательная энергия творчества то и дело сбивается на грань преступного. Как будто то и дело протаскиваются и утверждаются фальшивые ценности, порождающие сонм бесспорных преступлений, среди которых цветы добра и любви с непреодолимой силой раскрывают прекрасные соцветия, так разительно отличающееся от дурно пахнувшего компоста.
Выбранный стиль изложения тематической подборки рассказов и повестей предельно лаконичен и направлен эмоционально изобразить характерное в разнообразных реалиях современной жизни.
Первая учительница
Когда у меня заструилось серебро в волосах, мысли потекли по-иному. Я вдруг ясно понял, что когда-нибудь стану дряхлым дедушкой, но представить этого не мог. Не хочу быть дряхлым, больным и немощным…
Где-то читал, что только тот, кто делает всё правильно с самого начала, с первых осознанных шагов, не страшится старости – для них эта пора как бесконечная золотая осень. Каждый хоть раз ощутил прелесть тех дивных осенних дней с умеренным теплом, безветрием, тишиной, мудрой безглагольностью. Лишь отовсюду струится позолота. Может быть, проблеск серебра в редеющей шевелюре – предвестник той позолоты? И пора сделать своеобразную уборку во внутреннем мире?
Случайно обнаружил, что не помню первой учительницы. Той, кто научила читать, писать и считать. Между тем, явственно помню чудесный эпизод с продолжением на всю жизнь…
Это было во втором классе. Я и друг мой Серёга, побросав дома портфели с тетрадками, где алели колы и двойки по всяким там чистописанием и правописанием, собрались в подъезде девятиэтажного дома, по тем временам самой высокой этажности. Мы задумали выполнить чрезвычайно захватывающий трюк: учебный полет в неведомое. Мы уже пробовали, но в этот раз решили пойти дальше.
Для этого надо пробраться в шахту пассажирского лифта. В основании шахты устроена площадка для обслуживания, где можно в полный рост стоять и смотреть, как вверх-вниз над тобой бегает кабина лифта. Дно кабины заканчивалось неким скелетом для обслуживания шахты: этакая маленькая клетушка, огражденная символической цепью.
Мы вдвоем втискивались в площадку и ждали, когда кто-нибудь воспользуется лифтом. Пассажир, безучастный и равнодушный – в кабине, мы, преисполненные предвкушением чудесного, формально под ним, но на самом деле – мы взлетали в неизъяснимо захватывающие высоты.
В тот день для остроты ощущения, решили не стоять на площадке, а повиснуть под ней на вытянутых руках, ухватившись кистями рук за нижнюю перекладину. Серёга уже провел первое летное испытание, теперь моя очередь…
Итак, мы приготовились. Я протер мелом руки, мысленно представил, как взлечу с кабиной, – и приятные мурашки ползли по телу… Ждем пождем в полумраке жильцов, запропастившихся на беду.
Наконец, хлопнула входная дверь. Клиент тихими шажками прошел в кабину. Захлопнулись двери, я крепче сжал ладони на перекладине. И… и дверь вдруг снова открылась, потом закрылась, открылась-закрылась… Озадаченный Серега выскочил из шахты, я пулей за ним. Из полуподвального помещения мы вынырнули точно черти из преисподней: чумазые, возбужденные, злые.
На площадке первого этажа стояла девочка. И такая необычная, такая красивая, что у меня захолонуло сердце, остановилось дыхание. Её светлые волнистые волосы ниспадали на хрупкие плечи. Огромные фиолетовые глаза на белоснежном личике смотрели чуть насмешливо, чуть отстранено, совсем по-взрослому, с каким-то неведомым мне знанием и опытом иной, высшей жизни. В ней не было ни капли кукольного.
– Вы кто? – без тени испуга спросила девочка.
– Мы эскпеме…экспемери…эксперимонтеры, – напустив на себя важности, ответил Сёрега. Его заводило желание сбить спесь с девчонки.
– Экспериментаторы, – легко проговорила юная краса, звонко рассмеялась.
Я никогда не слышал столь мелодичного голоса. Если и слышал, то в фильме-сказке. Я словно пожирал её глазами. Припомнил, девочка из параллельного класса, недавно появилась в нашей школе.
– И над чем вы экспериментируете?
– Над собой! Ты чего тут делаешь?
– Я всего лишь хочу подняться на лифте на свой этаж. На лифт не хочет. Он не ощущает моего веса. Обычно я хожу с портфелем. Как раз это и добавляет вес.
– Ты дура или как?
– Правильно говорит! – Я вступился за девочку, чем поразил Серёгу, ведь он был за главного. – В лифте есть защитное устройство на вес. Чтобы не гоняли пустой лифт, оно не запускает его, и не даёт включиться при перегрузе. Давай, я буду вместо портфеля. Дополню твой вес.
Я шагнул в кабину. Девочка, мило улыбаясь, вслед. Серега, недовольно сопя, протопал за нами. Лифт легко набрал высоту и, взбрыкнув, остановился.
–
А всё-таки, каким образом вы экспериментируете?
– Мы также катаемся на лифте. Но снизу, без ограждений, цепляемся за дно. И летим параллельно пассажиру, – без обиняков признался я, чем тут же заслужил тычок друга.
Девочка вдруг встрепенулась от испуга, внимательно посмотрела на нас, что-то сверила по наручным часам, сказала:
– Хотите побывать у меня в гостях? Я покажу что-то очень интересное.
– Конечно, хотим, – ответил я за себя и за Серёгу, несмотря на его тычки. Теперь я стал главным.
В прихожей нас встретил большой белый кот. Грациозно выгибая спину, он потерся об ноги маленькой хозяйки, затем крадучись подошел к нам. Принюхался – и фыркнул. Девочка рассмеялась, весело сказала нам, чтобы вымыли руки и чумазые рожицы.
Милая хозяюшка, органично входя в роль, заварила чай, достала торт «Птичье молоко», по тем временам дефицитный. Мы втроем сели за стол. Ни мало не смущаясь Серега стал наворачивать один кусок торта за другим. Я лишь надкусил предложенное угощение. Мне нужно было другое. После чая прошли в комнату, и я поразился убранству.
На полу толстый и мягкий ковер ручной работы с необычным орнаментном, на стенах картины в отливающих золотом багетах. Массивный книжный шкаф, заполненный старинными книгами в толстых переплетах. Коллекция фарфоровых статуэток. Огромное, как мне показалось, пианино, поблескивающее гладью тщательно отполированного лака густого вишневого цвета.
– Ты как восточная принцесса живешь! – сказал я, не сдерживая восторг.
– Может быть. Мой папа ученый и работает в секретном институте. А мама учитель сольфеджио в музыкальной школе… Учит нотной грамоте, – пояснила юная красавица.
– Ни фига себе, – с присвистом произнес Серега, растянувшись на ковре, – Зачем нужно сольфеджио? Чтобы купить такой ковер?
(По тем советским временам интеллигентная прослойка общества жила в материальном плане очень хорошо).
– Чтобы научиться прекрасному. Вместо музыкальной грамоты может быть что-нибудь другое. Увлечение, интерес, делать прекрасное своими руками. Я ещё изучаю французский язык, историю этой страны. Но больше всего люблю музыку.
– Как можно любить, что нельзя потрогать руками. Любить, чего нет… Пока не зазвучит. Сказала бы – нравится.
– Для меня она есть. Это невидимое прекрасное имеет разные формы. Музыка – одна из форм и звучит под его влиянием. Давайте я вам сыграю. Что хотите услышать?
– Мурку! – Серега со смехом обозначил тему и запел: – Мурка, ты мой котеночек. Мурка, ты мой муреночек…
– Сыграй что-нибудь из Чайковского, – поспешил сказать я. В зимние каникулы мы с мамой ходили на балет «Щелкунчик»
– Хорошо! – Девочка улыбнулась, положила руки на клавиши.
Она, легкая изящная воздушная, словно в мгновение наполнилась как раз тем прекрасным и невидимым, что было в мире, что добавило ей тот самый материальный вес, который не смог уловить бездушный механизм лифта. Я видел не тщедушную девочку – царственную фею с длинными шелковыми волосами, с гордо выгнутой спиной, сияющими глазами на утонченном божественном личике…
Её длинные пальчики искусно бегали по клавишам, извлекая звуки и соединяя их в музыку. Внимая одухотворенной девочке, я решил для себя точно и окончательно – она неземное существо, она – лучший учитель прекрасного, которое в каждом её движении, в каждом взгляде, в каждой линии и черточке тела, лишенного земной тяжести.
Когда девочка закончила играть, я был оглушен внезапной пустотой. Я и она, словно приходили в себя, возвращались в этот мир. Вдобавок Серега резанул по ушам:
– А песня про Мурку лучше!
Девочка поморщилась, вздохнула, сказала, точно спохватившись:
– Так, мальчики, мне уже поры собираться в музыкальную школу. Мои дни расписаны по минутам, чтобы ни одной минутки не пропали даром.
– А где то интересное, что хотела показать? – буркнул Серёга.
– Ты не заметил? – спросил я. Он помотал головой. – Тогда и объяснять незачем.
– Давай дружить, – сказал я девочке.
– Давай! – не замедлила ответить она. – Только чур, ты должен научиться делать прекрасное и быть необычным, чтобы было интересно с тобой, чтобы каждый день запомнился!
– Хорошо! Буду учиться и этому. Пока.
– Пока. Можешь завтра мне позвонить в это же время.
Мы вышли на лестничную клетку. Серёга, зевая и почёсывая за ухом, сказал:
– Ну чо, прокатимся на лифте по разу?
– Знаешь что, Серёга, жалко времени! Пойду-ка учить уроки.
PS: Девочка недолго жила в нашем доме: её папу перевели на более ответственную работу, и дороги наши как будто разошлись. Однако, когда я стал уже взрослым, вдруг встретил девушку с точно таким же именем и такой же неземной одухотворенности, и однажды услышал от неё: «Ты такой необычный и, порой, умеешь так искусно делать прекрасным и запоминающимся почти каждый день!» Я хлопнул себя по лбу, мгновенно вспомнив хрупкую и светлую девочку из параллельного класса… Выходит, справился с её задачей?! Чудеса, да и только!
Воровской десант
Наш век – амбар ростовщика,
Где всё прогнило, изветшало,
Но чья-то добрая рука
Остатки в кучу пеструю собрала.
Какой там с виду сложен хлам!
Добро и зло лежат в обнимку.
То тут валяется, то там
Кусок стыда, кусочек чести,
Остаток дружбы роковой,
Кусман отрадного раздолья,
Частица удали былой,
Любовь, изъеденная молью…
На самом дне, в сыром углу –
Искрится правда на полу,
И та с обманом
Как будто бы в ладу…
из тетради осужденного (Свердловская область, поселок Сан-Донато, колония строгого режима, 1985 год)
1. Компост времени перемен
Крепко сбитый брюнет в безупречном сером костюме, в эксклюзивных ботинках от знаменитой фирмы, вольготно развалившись в исполинском кожаном кресле, с наслаждением курил толстую кубинскую сигару и потягивал светлый шотландский виски. Он любил ароматный дым сигар за внезапную бодрость ума, приходящую вместе с легкими клубами горящего элитного табака. Как будто также горела его жизнь, оставляя тонкое внезапное удовольствие. А малые порции превосходного виски позволяли сгладить острые рифы бесконечных проблем.
Между тем, брюнет конкретно размышлял, где последняя грань терпения, и какая боль рушит гордое Я, устанавливая тотальную власть. Казалось бы, какой резон утруждать себя подобными изысками? Не оттого ли, что стенания корчившегося в дыбе человечища-человечка вызывали досаду. Досаду от чужого упрямства и напрасно теряемого времени.
Боль, как многоглавый дракон или стая хищных птиц, так или иначе, растерзает беззащитное тело. С каждым кусочком плоти, беспощадно отрываемым или умерщвляемым, так называемой душе будет теснее и теснее. Настанет миг, она возопиет необыкновенно жутким голосом. Этот вопль смерти брюнет слышал не раз. Он благоговел перед ним и считал этот особый гортанный звук и есть отчаянный рывок между небытием и вечной жизнью.
Бывает, что иные в последний миг напрягаются безгласно и легко – этих уже ждут там, в другой жизни, ждут черти или ангелы. Брюнету остается труп, с которого взять нечего. Поэтому и требовалось умно и тонко направлять работу громилы-палача, чтобы несчастный, растянутый в дыбе, стал шелковым податливым как глина, из которой Бог слепил прачеловека.
На этот раз лепить человекообразное существо будет он – элегантный господин с бокалом виски, поймавший в узду частицу животворящего духа. Впрочем, многого не потребует от полученного в результате психофизической обработки терпилы. Пусть живет по своим понятиям и напрягает предприимчивую голову, как обеспечить себе – прирост капитала, своему господину, князю тьмы и кинжала, – неиссякаемый бокал виски. А также обеспечить регулярный платеж по фиксированной ставке в подпольный банк реконструкции и развития древней страны Зазеркалья – страны ортодоксальных воров.
Жестокое воинство элегантного господина построено по старым нерушимым правилам: разведка (наводчики) выявляет возможных клиентов (терпил), натренированные молодчики (братки) склоняют клиента к сотрудничеству, мобильная ударная группа собирает подать. Изредка, для особо значимых персон, сам господин проводит вразумление (пытку). По любимому городу господин перемешается в супермощном бронированном внедорожнике, где из вдруг приспущенного черного стекла, как из амбразура дота, того и гляди появиться закопченное дуло гранатомета.
Однако, гранатомет, автомат – это поветрие времени. Господин иного оружия, кроме как искусно сделанной воровской финки, никогда и не держал при себе. Его главное оружие – непререкаемый авторитет, изощренный ум и громадный опыт.
Говорил он внушительно и медленно, словно давая время осознать завершенность и значимость изрекаемых слов. Тем, кому было мало простых и ясных доводов, помогал уразуметь Минееч еще более простым и внятным способом.
Минееч, огромный и толстый детина, когда-то был непревзойденным рубщиком мяса на колхозном рынке. Одним махом топора кроил мороженную говяжью тушу на аккуратные кусочки. Также хорошо получалось забить и освежевать взращенное животное. Труд его в советское время ценился очень высоко, денег не меряно, как в карманах, так и на сберкнижке. Неожиданно грянувшая перестройка превратила в нули его пухлый сберегательный счет. Немалая семья Минееча, привыкшая к сытости и почету, однозначно требовала продолжения сладкой жизни.
Жизненное пространство превратилось в сплошной рынок. Первыми людьми на рынке стали коммерсанты, значит, в эту масть и следует перейти. На остатки сбережений Минееч купил ларек, кой-какой товар – и продолжил бедствовать. Чего никак не мог понять. Порой ему просто хотелось отдубасить разборчивого покупателя, обходящего стороной его торговую точку, или для облегчения сердца со всего маху въехать по физиономии любому, кто начинал копаться, прицениваться, выискивать недостатки в его товаре.
Торговля шла плохо. Баснословных барышей и в помине нет. Как-то наехали на него братки-рэкитеры. Вот тут Минееч себя показал: копившаяся ярость нашла, наконец, выход. Он бы забил братков до смерти, освежевал тут же на месте и продал бы мясо по народной цене в харчевню на плов, если не появившейся внезапно брюнет в черном бронированном джипе. Ему Минееч так и объяснил, просто, без тени смущения, раскаяния и раболепства.
Брюнет усмехнулся и предложил делать тоже самое, но в его команде. По-существу предложил работать по специальности мясника, однако шинковать пришлось бы человеческие тела.
Огромные руки Минееча быстро научились вызывать нестерпимую боль, так что по коже его бежал приятный озноб и маленькие глазки на заплывшем лице оживлялись дьявольским огнем и, казалось, на лысом черепе растут характерные роговые наросты сатаны. Перед тем как пустить в ход какой-нибудь затейливый инструмент пытки, он разглядывал его внимательно, поворачивая и так и сяк, любуясь качественно изготовленной вещью из прочной высоколегированной стали и примеряя в своем заскорузлом воображении этот прибор к телу несчастного…
Брюнет щелкнул двумя пальцами в воздухе – Минееч устремил на хозяина преданный взгляд. Увидел поднятый вверх большой палец, что означало увеличить болевой шок.
На что уповать связанному по рукам и ногам, в застенках поклонника сатаны, чтобы не умереть и не превратиться в гадкого урода? На гражданский закон и неминуемое возмездие? – только на милость истязающих и согласие подчиниться. Это и только это добивался брюнет. И слегка досадовал отчасти и на себя: не хватает правильных слов втолковать самоуверенному идиоту, что для его же блага надлежало ежемесячно платить ему, воровскому авторитету, всего-то, скажем, 13 процентов от своих доходов. Это с налоговой инспекцией можно играть в прятки, хитрить и ловчить, воровские правила короткие и беспощадные.
– Минееч! – крикнул брюнет. – Сделай, чтобы не кричал так громко. Горло, что ли, прижги. Кипятильник затолкай ему пасть и включи, чтобы дымок из ноздрей пошёл. Голова что-то начинает побаливать.
