скачать книгу бесплатно
– А так, – продолжал Кесарев, – рассказал бы, что тут у вас творится.
Он выпил еще одну рюмку и, зацепив вилкой маленький, упругий огурчик, покрытый микро-скопическими пупырышками, аппетитно похрус-тел им.
– Слишком многое, я смотрю, изменилось за это время.
Да, за прошедшие восемь лет много воды утекло. И крови. Сейчас в столице правили иные короли, и занять свое место под солнцем было нелегко. Даже Бесу…
Выслушав обстоятельный рассказ Битмана, Кесарев перевел разговор в другое русло.
– Ну а ты чем занимаешься? – налил он очередную порцию «Лимонной».
– Я, Толя, – усмехнулся оживившийся Битман, – стал в некотором роде банкиром! Владею небольшим частным банком… под контролем Креста, конечно! – поспешил помянуть он лидера своей группировки, которому уже уделил достаточно внимания в ходе беседы с Бесом. – И премного этим владением доволен!
Григорий Александрович еще долго рассказывал с интересом слушавшему его Бесу о своей жизни и даже похвастался сыном, который заканчивает аспирантуру экономического факультета Московского университета.
Спать они легли под утро, благо что Григорию Александровичу, превратившемуся благодаря демократии из шейлока в банкира, спешить на службу уже не было никакой необходимости. Начальство, как известно, не опаздывает…
Глава 7
Кесарев жил на тихой Суворовской улице в по-строенной в начале восьмидесятых годов двенадцатиэтажной башне.
Строго говоря, это была уже новая квартира, полученная матерью после слома ее дома на соседней улице, носившей нелепое название – улица Девятая рота.
Именно здесь, где Толя Кесарев много лет назад играл в футбол и в хоккей, когда-то маршировали бравые усачи девятой роты Преображенского полка. Возможно, и сам первый перестройщик не раз громыхал здесь своими ботфортами.
Из Сокольников Кесарев доехал до Преображенки на метро. Ему очень хотелось подойти к дому именно со стороны площади.
Купив у выхода из метро газеты и несколько роскошных букетов роз, он перешел на другую сторону.
Повернув к кинотеатру имени Моссовета (знаменитый «Орион», где в свое время собиралась вся преображенская и окрестная шпана, был давно сломан), он вдруг услышал, как его окликнули:
– Толя!
Это была Галька Назарова, с которой он учился в школе. Конечно, теперь уже не Галька, а Галина Михайловна, но… для Беса она навсегда осталась Галькой.
И эта неожиданная встреча несказанно обрадовала его. Он даже увидел в ней некое доброе предзнаменование.
Обняв когда-то любившую его пятидесятилетнюю женщину, он поцеловал ее и протянул ей розы.
– Да ты что, Толя? – На глазах Гальки блеснули слезы. – Не надо! Тебе ведь они, наверное, для дела нужны!
– Надо, Галька, еще как надо! – улыбнулся Кесарев, стараясь скрыть охватившее и его волнение. – А цветы для того и предназначены, чтобы дарить их женщинам!
– Сколько же мы не виделись, Толя? – спросила вдруг Назарова. – Десять? Двенадцать?
– Около того, – улыбнулся Кесарев.
– А ты… – нерешительно начала было она.
– Да, Галя, – не стал обманывать ее Кесарев. – Я только что вернулся из колонии.
Они помолчали, думая об одном и том же. Неисповедимы не только пути Господни…
– А как у тебя дела? – снова улыбнулся Кесарев.
– Все нормально, Толя, – как-то уж слишком быстро произнесла Назарова, и Кесарев понял, что до нормальности у Гальки, по всей видимости, далеко.
Жизнь у Гальки не сложилась. По-своему, конечно. Она очень долго не выходила замуж. И вы-шла только потому, что не выходить уже было нельзя. И до сих пор… любила его, Толю Кесарева, с которым когда-то целовалась в сквере. И пригласи он ее сейчас к себе…
Может быть, при других обстоятельствах он бы и пригласил. Но сегодня ему очень хотелось побыть одному. И он сказал:
– Заходи как-нибудь, Галя! Буду рад!
И по этому «как-нибудь» Галька поняла, что заходить ей к Кесареву не стоит.
– Зайду! – тем не менее жалко улыбнулась она.
Кесарев долго смотрел на ее все еще стройную удаляющуюся фигуру. Ему было грустно.
Войдя в квартиру, он сразу же открыл все окна и принялся за уборку. Именно об этом он почему-то мечтал последние месяцы перед освобождением. И теперь с удовольствием мыл, драил, протирал…
Часа через три Кесарев отправился в магазины, благо их только в его доме было целых пять. Вернулся он с полными сумками продуктов и в сопровождении трех молодцов из «Шарпа», где приобрел всевозможную технику. Потом расставил вазы с цветами. Все! Теперь можно было и отобедать.
Он пожарил в микроволновке цыплят и заставил весь стол всяческой вкуснятиной. Затем налил большую хрустальную рюмку «Лимонной».
– С новосельем, Толя! – поздравил он сам себя и с удовольствием выпил.
Пообедав, Кесарев сварил кофе и развалился на тахте. Давно он не испытывал такого наслаждения.
Потом принялся за газеты. Почти все они сообщали об убийствах на Лавочкина и Гастелло. И чего только не нагородили журналисты! И борьбу кланов и месть! А один дописался аж до ревности!
«Дурачки, – отбросил последнюю газету Кесарев, – все куда проще… Один продал, других наняли, третий… наказал… Вот и все…»
Ладно, черт с ними, пусть разбираются! Все равно не разберутся… Ему о другом надо думать. О будущем. Ведь, по сути, предстояло начать все сначала.
Что ж, и начнет… А ждут его впереди далеко не розы, благоухавшие сейчас в квартире, а пистолеты и автоматы (ножи теперь казались невинной детской игрушкой).
Добровольно никто ничего не даст… «Никогда ни у кого не просите… сами все дадут…» – вспомнил он Булгакова. И усмехнулся. Эх, Михал Афанасьич, Михал Афанасьич! Ни хрена никто не даст! Хоть проси, хоть не проси!
Да что там далеко ходить? Его отношения с тем же Крестом никогда не были особенно теплыми. Так чего же ожидать от него сейчас? Ведь как-никак он конкурент, а конкурентов никто не жа-лует…
Вторые же роли не для него! Не ему ходить под кем бы то ни было. Это однозначно.
Как бы ни сложилась его жизнь, но наследственность сказывалась. Талантливый отец, прекрасно воспитанная и образованная мать, привившая ему любовь к чтению… И даже тот… другой, с которым позже связала свою судьбу мать, был далеко не заурядным человеком…
Но жизнь сложилась именно так, как сложилась. И в сорок шесть лет он уже не поступит на факультет журналистики, о котором когда-то мечтал. Он вообще уже больше никуда не поступит.
«Дорога в жизни одна…» – вдруг вспомнил он песню своей молодости об оборванце, подравшемся с матросом «из-за пары распущенных кос».
Да, дорога у каждого своя, и у него тоже, и никуда ему уже не свернуть, при всем желании. Даже если на ней и стреляют…
А с Галькой он, конечно, зря так… «Как-нибудь…» А может, и не зря. Правда в любом случае лучше.
Когда Кесарев проснулся, было уже около шести часов.
Он сварил кофе и взял телефонную трубку.
– Слушаю! – почти сразу же ответил хорошо знакомый баритон.
– Здравствуй, Олег!
– А, Толя! – в общем-то равнодушно прозвучало на том конце провода. – С возвращеньицем!
– Спасибо!
Кесарев вовсе не ожидал, что Крест зайдется от радости. Но отчетливый холодок, который собеседник даже не посчитал нужным скрыть, был ему неприятен. И поскольку Крест, как чувствовалось, не собирался продолжать разговор, Кесарев сухо сказал:
– Когда мы сможем увидеться?
И снова – холодный душ, да еще после долгой паузы.
– Ну, приезжай часам к девяти в «Фиалку»…
И, не прощаясь, Крест положил трубку, как это обычно делают большие начальники. Видно, он и на самом деле возомнил о себе, что ж, тем хуже для него…
«Заходи как-нибудь, Галя…» – вспомнил Кесарев. Вот именно! «Ну, приезжай…»
Глава 8
До Сокольников Кесарев ехал на троллейбусе. Ему хотелось посмотреть на родные места, которые он не видел вот уже столько лет.
Как ни странно, но вокруг мало что изменилось. Те же обшарпанные дома непонятного цвета, те же грязные и ставшие какими-то неуютными дворы, та же маслянистая и еще более загаженная Яуза.
Проезжая Матросский мост, Кесарев сначала по-смотрел все-таки направо и увидел все ту же толстую трубу, перекинутую через Яузу напротив женского сумасшедшего дома.
И вдруг с какой-то поразившей его отчетливостью увидел жаркий июльский день и себя, идущего по этой трубе на другую сторону, к пляжу, где проводил летом почти все свободное время. А за ним гуськом шли его приятели, многих из которых уж нет, а иные – далече…
Боже, как давно это было… А как будто вчера! Только где этот жаркий июльский день и тот идущий через Яузу мальчик?.. И был ли он вообще… этот мальчик…
В самом конце моста Кесарев все же не выдержал и посмотрел налево: «Матросска»…
И он снова увидел себя. На этот раз входящего в камеру и небрежно бросающего ее обитателям: «Привет!»
Никто тогда не ответил на его приветствие. И только часа через полтора к нему нарочито развязной походкой подошел угловатый парень и спросил, по какой статье он «чалится». И услышав, что по сто сорок четвертой, протянул новичку свою жилистую руку: Крест!
Стромынка, Короленко, Русаковская… Родные, тысячи раз виденные места. И привыкшему к их патриархальности Кесареву было странно видеть то там, то здесь нерусские названия магазинов: «Sharp», «Shop», «Panasonic»… Ну почему не «Катюша» или «Калинка»?
«Перестроили»…
Пройдя от метро до входа в парк, он не встретил ни одного знакомого. А бывало, только и слышал: «Привет, Толя! Здравствуй, Толик! Салют, Бес!»
И странное дело! Он, считавший Сокольники своим вторым домом, вдруг почувствовал себя в них совершенно чужим и никому не нужным! Даже в проклятой Мордве он никогда не испытывал того щемящего чувства одиночества, какое вдруг охватило его сейчас. Откуда оно шло? Трудно сказать…
Крест сидел на террасе. Но когда Кесарев попытался было туда войти, ему преградили дорогу двое здоровенных парней.
– Далеко, приятель? – угрожающе-вежливо уставился на него рыжий детина с могучей шеей борца и с расплющенными ушами.
– К Кресту, – холодно ответил Кесарев, глядя детине в переносицу.
– А зачем?
– Слушай, баклан, – уже зло произнес Кесарев, – не представляйся идиотом, ты и так им являешься! Я – Бес!
Но его некогда громкое имя не произвело на охранников ни малейшего впечатления. Ну, Бес так Бес! Подумаешь, невидаль какая!
– Может, врезать ему? – посмотрел рыжий на приятеля. – Тоже мне…
Договорить он не успел. Кесарев коротким ударом в печень посадил верзилу на пол и, быстро сунув руку в карман куртки, в упор посмотрел на второго мордоворота.
– Свали с дороги, сучонок!
Он шел напролом. Поскольку был уверен, что подобной увертюрой Крест хотел сразу же поставить его на место.
И пока парень тяжело раздумывал, что ему делать, не сводя настороженного и теперь уже испуганного взгляда с правой руки Кесарева, к ним подошел Юра Граф.
– Что за базар, Толя? – улыбаясь, протянул он Кесареву руку.
– Учу вежливости ваших шестерок! – холодно ответил тот.
Небрежным, воистину графским движением руки Юра сделал детине знак успокоиться, и тот сразу же склонился над все еще сидящим на полу товарищем.
– Извини, Толя, – насмешливо сказал Граф, – почти полная смена караула.
Но его взгляд сказал Бесу куда больше.
Они никогда не клялись друг другу в любви. Тем не менее отношения между ними всегда были дружескими. И наверное, поэтому Граф шепнул ему по дороге к столику, за которым восседал Крест:
– Не лезь на рожон…
И Бес слегка кивнул.
– Боже мой, какие лица! – услышал он в следующее мгновение низкий голос Креста и увидел его улыбающееся лицо, на котором застыло ранее не свойственное ему выражение надменности. – Садись, Толя! С прибытием в столицу!
– Здравствуй, Олег! – пожал Кесарев протянутую руку, быстро окинув взглядом окружение Креста.
Сплошь незнакомые лица, и на большинстве – ни приветливости, ни почтения, ни даже интереса к весьма известному сравнительно недавно в их кругах человеку.
Впрочем, это были уже другие круги. Не его, не бесовские. И Кесарев сразу понял это.
