скачать книгу бесплатно
– Минутку обождите, – ответил неизвестный.
– Принято, – коротко ответил Елизаров, а потом добавил, – ожидаем.
Тишина на том конце провода явственно говорила о крайнем замешательстве секретариата президента «нэзалэжной». Подполковник, молча и упорно ждал ответа. После продолжительной паузы, тот же голос, но с несколько изменившейся и неуверенной интонацией ответил:
– Подождите еще немного. Мы попробуем найти Володимира Олександровича. Не кладите трубку.
Афанасьев негромко хрюкнул, услышав непривычную для уха транскрипцию имени и отчества руководителя сопредельного государства. Аполлинарий Захарович сморщился и повернул голову в сторону Афанасьева. Тот утвердительно кивнул, давая понять, что согласен обождать.
– Хорошо, – коротко бросил он в трубку и застыл в каменном ожидании.
Недовольство связиста можно было понять. Украинская сторона, явно или по обычному своему разгильдяйству, нарушила четкий регламент подобных разговоров тем, что не представилась. И теперь подполковник ломал голову, какую сопроводительную запись к предстоящему разговору ему придется делать, не зная имя своего собеседника. На этот раз пришлось ожидать гораздо дольше. Только минут через десять все тот же голос с вернувшейся к нему уверенностью и даже как-то развязно поинтересовался:
– А на какую такую тему правитель вашего режима собирается общаться с самим президентом державной Украины?
В словах и в тоне, каким они были произнесены, чувствовалась ничем неприкрытая издевка, явно намекавшая на сомнительную легитимность нового высшего органа российской власти. От ярости у Афанасьева побелели скулы, но он сумел сдержаться и тихонько произнес, так, чтобы его не слышали на том конце:
– По вопросу безопасности, который, если не решить немедленно, грозит перелиться в вооруженный конфликт между нашими странами.
Подполковник слов слово повторил сказанные ему слова в гарнитуру, которую успел надеть на голову, на случай требующегося синхронного перевода.
– У пана президента сейчас идет очень важное совещание по вопросам реформирования аграрного сектора, – уже совсем не скрывая злорадного тона, сообщил невидимый и не представившийся собеседник, – поэтому, если у вас имеется какая-то интересующая его информация, то вы можете ее сообщить мне, а я ее передам. И если пан президент сочтет для себя нужным, то с вами свяжутся наши компетентные органы. Будете передавать информацию?
Лицо Афанасьева в этот момент было похоже не на человеческий облик, а на застывшую в последний миг жизни голову горгоны Медузы. Только короткая по-военному стрижка не давала его волосам превратиться в шипящий клубок змей. Губы сжались в узкую полоску. И Рудов, стоящий за спиной, и сидящий рядом на крутящемся кресле офицер-связист ждали, что тот отрицательно мотнет головой и, развернувшись на месте, скорым от бешенства шагом покинет помещение, но все произошло не так, как ожидалось.
– Буду! – прошипел диктатор, раздувая от ярости крылья своего смешного «пуговкой» носика.
– Размовляйте[18 - Говорите (укр).]. Я включаю запись, – ехидно проворковал динамик.
Вообще-то это была несусветная ложь. Все прекрасно понимали, что подобные разговоры автоматически записываются от начала и до конца, а запись каждого разговора потом хранится в специальных секретных архивах. Но сейчас на это никто не обратил внимания.
– Передайте вашему пану президенту, шибко озабоченному состоянием дел в сельском хозяйстве, что намечаемая им или его окружением провокация с применением боевых отравляющих средств на линии соприкосновения с силами народной милиции будет иметь далеко идущие последствия для всего правящего на Украине режима. И все полученные нами сведения по этому вопросу лягут в основу обвинения, переданного на рассмотрение Международного Уголовного Суда. У меня все, – в заключение рубанул Афанасьев решительно и бесповоротно. Сказал, как отрезал, делая знак рукой телефонисту, чтобы тот отключил связь. Тот немедленно подчинился приказу, хотя это было тоже в нарушение регламента, по которому прежде чем отключиться, надо было сделать запрос о полученном сообщении, принять ответ о его записи, самому заявить о сделанной записи и уж, потом уведомить об окончании разговора.
Афанасьев уже начал приходить в себя, после овладевшего им приступа бешенства, а потому, переступая с пяток на носки, поинтересовался, у стоящего рядом, примерно в таком же немом приступе ярости, Рудова:
– Вот и поговорили, Сергей Иваныч, как меду напились. Что теперь будем делать?
– Да пошли они на х…, б… конченные!!! В зад им х… моржовый, чтоб голова не качалась!!! – экспрессивно и витиевато выразился тот, рубя воздух рукой.
– Согласен с тобой, целиком и полностью, – ответил тот, ничуть не краснея, потому, как и сам обладал подобным лексиконом, будучи танкистом по природе и специальности. Но нельзя ли как-то выразить это более конкретно?
– Конкретней? – на всем скаку остановился «пруссак». Затем, почесав переносицу, выдал уже куда более спокойным голосом. – Козе понятно, что «клоун» там ничего не решает. Его держат, как в польском преферансе в качестве «болвана», поэтому разговор с ним все равно бы ничего не дал. Надо говорить с теми, кто рулит.
– А если еще точнее, – поправил его Афанасьев, – то с теми, кто приказывает тем, кто рулит.
– С теми, кто приказывает, не имеет смысла говорить. Они просто сделают вид, что они тут вовсе не причем и впервые об этом слышат, – парировал Сергей Иваныч.
– И кому тогда звонить? – вскинул брови Глава Совета.
– Тут два варианта. Можно позвонить твоему коллеге – Корнейчуку. Или Таранову. С этим я сам могу поговорить. Все-таки мы оба с ним «немцы».
– То есть, как немцы? – не понял Валерий Васильевич.
– Оба родились в ГДР, во Франкфурте-на-Одере. Наши отцы даже служили в одной части и были хорошими приятелями, – охотно пояснил он.
– А ты не говорил об этом раньше.
– А ты и не спрашивал.
– Так, все же, кому будем звонить? – нетерпеливо переступил с ноги на ногу главарь хунты.
– Давай, звони своему коллеге, а если и там невпротык, то тогда уж и я попробую свои старые связи, – здраво рассудил Рудов.
– Ладно, – не стал спорить Афанасьев со своим «серым кардиналом».
– Аполлинарий Захарович, сообрази-ка нам связь с украинским генштабом, если можно, – обратился он уже к замершему на своем месте связисту. Тот понятливо кивнул и опять принялся выстукивать кнопками одному ему понятную комбинацию цифр.
– И как это вы умудряетесь держать в голове все номера телефонов? – изумился Рудов, глядя на мелькание его пальцев по кнопкам. – Я же видел, что вы никуда не заглядывали и не сверялись.
– Работа такая у нас, – усмехнулся уголками губ подполковник.
После недолгих манипуляций с кнопками вновь послышался протяжный зуммер, означающий соединение с абонентом. Опять пришлось долго ожидать, когда кто-нибудь возьмет трубку. Афанасьев уже хотел дать отбой, когда представитель украинской стороны соизволил ответить:
– Генеральний штаб збройных сил Украйны слухае.
– Говорит подполковник войск связи Вооруженных Сил Российской Федерации Елизаров, – заученно и повторно представился он. – Здесь Глава Военного Совета Российской Федерации – генерал армии Афанасьев Валерий Васильевич. Прошу соединить с Начальником Генерального штаба вооруженных сил Украины для неотложного разговора, – подчеркнуто вежливо произнес положенные слова в гарнитуру связист.
– Не розумию москальску мову, – послышалось насмешливо из динамика громкой связи.
Подполковник-полиглот не растерялся, тем более, что по большому счету, противоположная сторона была в какой-то мере права, по тому, как, вызывающая сторона, по негласным правилам, должна говорить либо на языке принимающей вызов стороны, либо на английском, как общепринятом в мировой практике:
– Каже пiдполковник вiйськ зв'язку Збройних Сил Росiйськоi Федерацii Єлiзаров. Тут голова Вiйськовоi Ради Росiйськоi Федерацii-генерал армii Афанасьев Валерiй Васильович. Прошу з'еднати з Начальником Генерального штабу Збройних сил Украiни для невiдкладноi розмови, – повторил он вышесказанное без запинки.
На том конце провода, кажется, слегка опешили от такой неожиданности. Видимо они никак не ожидали, что Москва предусмотрит подобное развитие событий и сумеет в должной мере приготовиться к этому. Поэтому после некоторой паузы, там ничего не нашли лучшего чем просто нахамить, причем уже по-русски:
– Мы не знаем такого органа власти от имени, которого ты пытаешься говорить, поэтому вести разговоры с узурпаторами не видим смысла, – с нескрываемым ядом процедил кто-то, тоже, кстати, не назвавшийся. И уже окончательно потеряв всякие нормы приличия, добавил, – и ты неумытая москальская рожа сюда больше не названивай.
Последняя фраза вывела из себя даже такого уравновешенного и дипломатичного человека, как подполковник. Нарушая, в свою очередь, все правила дипломатического общения, он, не сдержавшись, проорал:
– Ты невежа, не представившийся, как положено, знай свое место! Твое дело – соединить с начальством, а не рассуждать на недоступные тебе темы.
В ответ на эту тираду послышались какие-то булькающие звуки, более всего напоминавшие натужный хохот. На этом связь оборвалась. Елизаров опасливо обернулся к стоящим сбоку генералам, ожидая справедливого нагоняя за проявленную неуместную инициативу. Но генералы даже не соизволили посмотреть в его сторону.
– Они там, что, анашой, что ли все обкурились?! Я тут слыхал, что у них вроде как не запрещено уже, – недоумевающе развел руками Рудов, как бы отвечая на немой вопрос Афанасьева о неадекватном поведении «чубатых хлопцев».
– Не скажи, Сергей Иваныч, – задумчиво покачал головой Глава. – Тут, куда все сложнее, чем кажется на первый взгляд.
– И какую же сложность, ты, Валерий Василич, углядел в ругани «шестерок», что повисли на трубке связи?
– Эта площадная брань не от сердца, а от ума. Ты разве не понял? У «шестерок», как ты говоришь, не хватило бы ни мозгов, ни мужества хамить по личной инициативе. Это сделано было по приказу свыше.
– Поясни. Ведь они просто могли не брать трубку. Всего и делов-то.
– Э-э-э, брат, не скажи. Тут своя, скрытая, но, тем не менее, железная логика, – не согласился Афанасьев со своим соратником. – Во-первых, они дают нам понять, что не признают и не собираются признавать новую власть и новые реалии, сложившиеся к сегодняшнему дню. Во-вторых, неприкрытым хамством, они, как бы сжигают за собой мосты, чтобы не возникло в дальнейшем даже соблазна к налаживанию хоть какого-то подобия диалога. Какое уважающее себя руководство после того, как его, буквально, обматерили, захочет возобновлять контакты? В-третьих, они реально почуяли за собой силу и поддержку извне, воочию убедившись, на днях, как хрупка и беззащитна, бывает власть, даже в такой большой стране, как наша. И четвертое. Самое главное, и самое тревожное для нас. Своим поведением они невольно признались, что у них уже все готово к проведению акции и отступать они не намерены ни при каких обстоятельствах. Счет, действительно, идет на часы, если не на минуты. И мы здесь, к сожалению, катастрофически запаздываем с принятием превентивных мер.
– И что же делать? – растерянно спросил Рудов, до этого никогда не терявший инициативы. Афанасьев про себя отметил, что это, как бы ни первый случай, когда не он у Рудова, а Рудов у него спрашивал совета.
– Теперь вся надежда на тебя, Сергей, – опуская отчество друга, тихо и проникновенно произнес Афанасьев. – Попробуй связаться с Тарановым, раз уж вы, земляки, в некотором смысле. Поговори по-доброму, вызови чувство ностальгии. В общем, как-то так.
– Ага. Если к телефону подойдет, – угрюмо буркнул заместитель Начальника Генштаба.
– Само собой, разумеется.
– Ладно. Попробую.
– Аполлинарий Захарович, – обратился к застывшему на своем креслице связисту Афанасьев, повернув голову, – ты все слышал?
– Так точно! – попробовал Елизаров вскочить, при этом быстро кивая головой в знак подтверждения, но остался сидеть, видя, что Главком жестом руки разрешает остаться на месте.
– Тогда попробуй связаться с министром обороны. Чем черт не шутит? Нужно пробовать все варианты. У нас просто нет другого выхода.
Вновь замелькали пальцы по клавишам, выстукивая одному ему известную комбинацию.
– Ты, вот, что, подполковник, – обратился к нему Сергей Иванович, – ты, это, политесы не разводи там, а дай-ка мне самому поговорить.
– Так точно, товарищ генерал армии! – не стал возражать связист. – Тогда возьмите трубку с телефона, что стоит сбоку от меня, – кивнул он Рудову на точно такой же аппарат. Не дожидаясь соединения, Рудов облапил своей ручищей старомодную трубку на скрученном в спираль телефонном шнуре.
– Только громкую связь не отключай.
– Слушаюсь.
В отличие от предыдущих попыток связаться, абонент на том конце провода не стал испытывать долготерпение русских генералов:
– Приймальня Мiнiстра оборони, молодший лейтенант Титоренко, – послышался почти сорвавшийся от усердия до дисканта юношеский голос. Слышно было, как он старательно выговаривает непривычные для него слова. Сразу стало ясно, что украинский язык для него – не родной.
– Сынок, – сразу же подпустивший задушевности в голос обратился к нему Рудов, – ты бы не мог позвать к телефону Андрея Васильевича, а?
Афанасьев с удивлением воззрился на своего друга и заместителя. Обычно «пруссак» в разговорах на службе, да еще и с младшими по званию, никогда прежде не допускал подобного стиля общения. «Тот еще, жучила» – ухмыльнулся про себя Афанасьев, дивясь пронырливости соратника.
– А к-кто ег-го спрашивает? – слегка заикаясь, пробормотал юнец в погонах уже на привычном русском.
– Передай ему, что звонит Сергей Иванович – земляк его из Франкфурта-на-Одере. Он поймет, – продолжал панибратствовать Рудов.
– Хорошо. Я попробую с ним связаться, – послышалось в ответ неуверенно.
– Вот и спасибочки, – поспешил заранее поблагодарить генерал армии младшего лейтенанта.
Неизвестно, что именно, и как передал слова Рудова младший лейтенант Титоренко своему министру, однако, вопреки ожиданиям тот довольно быстро откликнулся.
– Слушаю, – просипел Таранов в трубку севшим голосом.
– Приветствую тебя Андрей Васильевич, – не стал, как положено «здравствовать» своего визави русский генерал.
– И тебя, Иваныч, тем же самым и по тому же месту, – ответил ему в тон министр вражеского государства, сразу узнавший своего собеседника. – За какой надобностью звонишь, земеля?
– Андрей Василич, давай поговорим с тобой откровенно, как два потомственных военных, без всяких там экивоков и политесов, – сразу решил приступить к делу Рудов, подспудно чувствуя, что сейчас, от их разговора, очень многое решится в судьбе обоих государств.
– Ну, говори. А я тебя послушаю, – снисходительным тоном, с каким обычно принимают просителей или родственников из провинции, произнес министр.
Рудов в ответ на это только скрежетнул про себя зубами, но в его голосе ничего не изменилось. По крайней мере, этого никто с российской стороны не заметил.
– По имеющимся у нас сведениям из источника заслуживающего особого доверия, в расположение одной из артиллерийских частей ВСУ, расположенной в районе Волновахи, накануне были доставлены спецбоеприпасы, начиненные боевым нервнопаралитическим газом. В связи с этим, у нас возникли вполне обоснованные подозрения, что готовится некая провокация с их применением. Не мог бы ты развеять наши опасения? – перешел на полуофициальный тон Сергей Иванович.
– Ваш, так называемый «заслуживающий особого доверия источник», а сиречь – шпиён, окопавшийся где-то у нас и которого мы, безусловно, вычислим и поймаем, гонит откровенную «дезу». И без того всем известно, что Украина, в отличие от некоторых стран, не будем указывать на них пальцем, строго придерживается Конвенции о нераспространении химического оружия, а значит, не располагает никакими боевыми отравляющими веществами. ОЗХО в своих ежегодных докладах не раз отмечала нашу стойкую привязанность к неукоснительно взятым на себя обязательствам по нераспространению оружия массового поражения.
– Андрей Василич, – пригорюнился Рудов, услышав менторскую отповедь из уст человека, на остатки порядочности которого он все-таки рассчитывал, – я думал у нас с тобой выйдет хоть и сложный, но все же конструктивный диалог, а ты мне тут комедию разыгрываешь, прости Господи…
– Официальное заключение ОЗХО об отсутствии на территории Украины запасов химического оружия ты расцениваешь, как один из актов всемирной комедии?! – перебил его Таранов.
– Василич, ты же не дурак, в конце-то концов, и прекрасно понимаешь, о чем я толкую. Никто не говорит о масштабном количестве этих спецбоеприпасов. Просто со времен распада СССР в районе Полтавы сохранились специальные склады, хоть и небольшие, где хранилась вся эта гадость, и её учет с тех самых пор так и не производился. А то, что по договору о нераспространении оружия массового поражения, украинская сторона в 1992-м передала на ответственное хранение, с дальнейшей утилизацией на территории России, количественно не соответствовало централизованным данным, имеющимся в распоряжении нашего государства, как правопреемника Советского Союза. В 92-м году, ваша сторона самовольно и без согласования, заменила персонал полтавского склада, на срочно принявших украинскую присягу военнослужащих. И с тех пор мы не имеем доступа к этому хранилищу, о чем, кстати, не раз заявляли российские эксперты, почти на всех переговорах высшего уровня между нашими странами.
– Пресловутый полтавский склад, о котором ты тут распинаешься, неоднократно проходил международный мониторинг в 93-м и 2013-м годах. И оба раза на нем не было выявлено никаких запрещенных к хранению веществ. Причем, в 2013-м прошла проверка после того, как вас уличили в сговоре с преступным сирийским режимом по сокрытию следов применения химического оружия против граждан собственной страны.
– Да. Проходил. Не спорю. Но как-то странно – без представителей от России.
– В мониторинге участвовали представители семи государств, поэтому присутствие россиян было не принципиальным и не критическим, – вывернулся украинец. – Да. И кстати, тут у тебя промелькнула фраза о провокации. Я, как министр обороны не могу её игнорировать и считаю недопустимым подобные инсинуации в отношении моего государства, против которого вот уже шесть лет идет необъявленная война.
– Василич, да брось ты этот официоз, – попробовал зайти с другой стороны Рудов, – я понимаю, что положение обязывает тебя говорить именно так, но давай поговорим не как представители высшего комсостава, а как настоящие земляки, большую часть жизни, прожившие в едином государстве, как братья-славяне, тем более, что наши с тобой отцы дружили. Давай откинем все наносное, ведь наши распри выгодны только нашим врагам.
– Братья, говоришь?! – еле сдерживая себя, прошипел Таранов.
Рядом на столе зазвонил некстати еще один телефон, но он не стал поднимать трубку, чтобы не сбиться с мысли.
– Разве это по-братски – более семи десятков лет использовать в качестве колонии территорию и братский народ, выпивая из него все соки? – начал он не на шутку распаляться в праведном, как ему самому казалось гневе. – Вспомни-ка голодомор! Разве настоящий брат может, как тать в ночи прийти к тебе в дом и, угрожая ножом, отнять одну из комнат? И все это в нарушение элементарных международных норм и правил. Где была совесть у него, когда он, пользуясь временными трудностями в семье брата, начал натравливать одну часть его семьи на другую? Сколько погибло народу? Сколько осталось вдов и сирот от этой братской любви? И у тебя еще поворачивается язык называть наши народы братскими?! Нет. Вы предали и растоптали братскую любовь к себе! Сами. Своими руками. А теперь ты стоишь и просишь меня вспомнить заветы славянского единства. Стыдись, если, конечно, тебе еще ведомо это чувство, – уже почти на крик сорвался украинец.
– Ну, что ж, – вполне спокойно сказал Рудов, дождавшись, когда иссякнет желчь из уст «западэнца», – давай поговорим о братстве и предательстве, раз уж на то пошло. Обвинения, предъявленные тобой действительно, выглядят на первый взгляд логично, да ведь только и мне, грешному, есть чем тебе ответить. Наберись терпения и выслушай, может в последний раз.
У вас сейчас принято отсчитывать свою независимость, с какого момента? Не напомнишь?
– С января 1918-го, – процедил сквозь зубы Таранов.
– Ну да, ну да, – покивал головой Рудов невидимому собеседнику. – Это когда к власти пришла Директория во главе с гетманом Скоропадским и объявила о своей «нэзалэжности». А не напомнишь ли ты мне, какие губернии тогда вошли в ее состав?
В трубке слышалось только носорожье сопенье оппонента.
– Ладно. В конце концов, историю ты знать не обязан, – продолжил вкрадчиво, но, тем не менее, напористо русский генерал. – Ну да я тебе напомню. А если ты мне не веришь, то загляни в Гугл. В нее входили – Житомирская, Черниговская, Полтавская, Киевская и Подольская губернии. Всего пять губерний. А теперь погляди, какими областями приросла Украина после образования, так нелюбимого тобой СССР. К сороковому опять прирезали на западе не хилый кусок, включая Львов. Не оставили горемычную Украину и после войны, передав ей Крым. Ты вот, давеча мне пенял, что де нарушила Россия все международные нормы и правила. Как ни странно, но соглашусь с тобой. Да, нарушила – росчерком пера, без соблюдения принятых в международной практике формальностей, увеличив вашу территорию более чем в два раза. Не помню, чтобы у проживавших в Одессе, Харькове, Николаеве и Симферополе спрашивали мнение по данному вопросу. Не упомню также протестов и со стороны киевлян с черниговцами и полтавчанами по поводу вопиющего безобразия по увеличению территории, нарушавшего не только международные, но и советские законы. Почему молчали? Да потому что выгодно было. Ты мне тут про колонию толкуешь, а я вот опять же не упомню ни одного факта из истории, чтобы метрополия увеличивала территорию и население колонии за свой счет. Поехали дальше. Опустим референдум 91-го года, где 74 % жителей вашей республики проголосовали за сохранение Советского Союза. Тогда и у вас и у нас к власти пришли подлые негодяи, которые проигнорировали мнение большинства. Вы после этого быстренько, наплевав на волеизъявление народа, объявили о суверенитете, и, воспользовавшись правом на отделение, прописанном в Конституции СССР, тут же и отчалили в беловежском лесу. Вроде бы законно и в соответствии с хельсинскими договоренностями о самоопределении. Но когда 20 января 1991 года прошел референдум в Крыму о присоединении к России, причем в соответствии с международными нормами и приглашением на него зарубежных представителей, вы объявили его незаконным. То есть, себе, любимым, вы милостиво разрешили выйти из состава единого государства, вопреки воле народа, а крымчанам в этом законном праве отказали. Ну и где ваша честность и принципиальность? Или ваша принципиальность зависит от обстоятельств? Тут, значит, читаем, там – не читаем, на это закрываем глаза, а здесь рыбу заворачивали. Тогда это уже не принципиальность, а нечто совсем другое. И после этого, взывать к соблюдению нами международных норм, с вашей стороны, просто несусветное нахальство.
В трубке послышались возмущенные булькающие звуки, которые, по всей видимости, должны были означать яростное несогласие с приведенными аргументами.