скачать книгу бесплатно
Андрей Петрович встал из-за стола, отложив в сторону гусиное перо.
– Не мог отказать себе в любезности лично преподнести вам, Андрей Петрович, этот деликатес, как вы выразились, из даров моря. Честно говоря, не ожидал, что из этих «мерзких» рыб получится столь достойное блюдо.
– На мой взгляд, это не просто блюдо, а и прекрасная закуска, Фердинанд Петрович! – лукаво заметил Андрей Петрович.
Лицо капитана просияло – совершенно неожиданно появился повод впервые провести время с ученым, который был старше его лет на пятнадцать, в, так сказать, товарищеской обстановке.
– Вы какой предпочитаете напиток, Андрей Петрович? – быстро спросил он.
– Мы с Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном останавливали свой выбор во время плавания на мадере…
Лицо капитана исказилось гримасой сожаления.
– Но так как «Кроткий» не заходил на Канарские острова, – Шувалов позвонил в колокольчик, – и мадеры в буфете кают-компании нет, то я сделал некоторый запас любимого напитка, – и он дал указание мгновенно появившемуся Тимофею: – Накрой стол на двоих под мадеру. Это будет называться «малой программой», – назидательно пояснил он. – И вместе с вестовым капитана принеси сюда его любимое кресло.
– Есть, ваше высокоблагородие! – коротко ответил вестовой и метнулся в капитанскую каюту выполнять приказание.
Врангель улыбнулся:
– Приучаете Тимофея к своим порядкам?
– А как же! Вестовой должен с полуслова понимать своего хозяина.
– Полностью согласен с вами, Андрей Петрович. Тем не менее должен заметить, что Тимофей толковый, расторопный и исключительно исполнительный матрос.
– А я нисколько и не сомневался, что вы не подсунете мне какого-нибудь безмозглого растяпу, – парировал ученый к явному удовольствию капитана.
* * *
Они сидели в креслах напротив друг друга, разделенные письменным столом, и колеблющееся пламя свечей скупо освещало их мужественные лица. Это были люди, которых не могли устрашить ни свирепые штормы и бури, ни «ревущие сороковые»[10 - «Ревущие сороковые» – поэтическое название, данное моряками океаническим пространствам между 40° и 50° широты в Южном полушарии Земли, где дуют сильные и устойчивые западные ветры, вызывающие частые штормы.], ни полярные льды. Они были разных возрастов, но их объединяло подвижничество, готовность к самопожертвованию ради достижения великих целей во славу Отечества. Они были из тех, кто порой совершает, казалось бы, невозможное ради познания еще неведомого. Это были люди особой породы, закаленные в схватках с проявлениями дикой, порой беспощадной природы.
Фердинанд Петрович испытывал благодарность к Андрею Петровичу за возможность сблизиться с ним, о чем не раз мечтал, по достоинству оценивая богатый опыт мореплавателя и путешественника и глубокие знания признанного ученого. Перед тем как отправиться «сватать» Шувалова в свою экспедицию, Врангель еще раз прочитал его научную статью с предисловием члена-корреспондента Петербургской академии наук Лангсдорфа о признаках земли значительных размеров в высоких южных широтах и прямо-таки оробел. Как же он сможет пригласить известного ученого в свою далеко не научную экспедицию на должность рядового натуралиста? Ведь тот был руководителем ряда экспедиций, организованных Российско-Американской компанией, а в Антарктической – даже заместителем руководителя по ученой части с целым штатом ученых! И тем не менее вот он, барон Врангель, сидит с этим человеком один на один на своем судне и преспокойно потягивает из фужера золотистую мадеру. Фантастика какая-то…
А Андрей Петрович, чувствуя в собеседнике родственную душу, радовался возможности общения с единомышленником. Теперь-то он сможет при необходимости обсудить волнующие вопросы, связанные с возникшими научными предположениями. Раньше он делился своими мыслями с Фаддеем, верным другом. Но тот был более практиком, в то время как Врангель отличался аналитическим складом ума, отточенным в испытаниях Колымской экспедиции, длившейся в течение четырех долгих лет за Северным полярным кругом.
– У меня, Фердинанд Петрович, сложилось впечатление, что между вами и лейтенантом Матюшкиным существуют особые отношения.
– Это вполне естественно, – улыбнулся капитан, – и ни для кого на «Кротком» не является тайной, – он приложился к фужеру и, сделав несколько маленьких, по обычаю флотских офицеров, глотков, отставил его в сторону, как бы готовясь к длительному разговору, – Федор Федорович обучался в Царскосельском лицее, где подружился с Александром Сергеевичем Пушкиным. Окончил его с первым выпуском и по рекомендации директора лицея Энгельгардта был принят волонтером в кругосветную экспедицию под командой Головнина на шлюпе «Камчатка». Вот там-то мы и встретились с ним.
У нас сразу же сложились те же отношения, что и у вас, Андрей Петрович, с мичманом Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном на шлюпе «Надежда». Я на совместных вахтах обучал Федора Федоровича, исполнявшего должность гардемарина[11 - Гардемарин – чин в российском Военно-морском флоте, установлен Петром I в 1716 году для воспитанников старшинских рот Морской академии при направлении во флот на практику. После практики гардемарины получали офицерский чин.], основам управления парусным судном, и уже через некоторое время он стал нести самостоятельные вахты наравне с офицерами шлюпа, исполняя должность вахтенного офицера. По окончании плавания он по представлению Головнина был произведен в мичманы.
– Меня Крузенштерн тоже хотел по окончании плавания представить к производству в мичманы, однако я предпочел пойти другим путем, – признался Андрей Петрович. – За что и получил нагоняй от камергера Резанова, бывшего в то время полномочным посланником России в Японии. Торговая миссия его находилась на «Надежде», а я состоял ее членом.
– У каждого из нас действительно свои пути-дороги, – задумчиво произнес Врангель. – Надеюсь, вы не жалеете о выбранном вами пути ученого? – улыбнулся он.
– Ни в коем случае, Фердинанд Петрович. Ни в коем случае. За время пребывания в Русской Америке у меня сложился вполне независимый характер. Вы, кстати, не почувствовали этого?
– Отчасти, Андрей Петрович, – мягко улыбнулся барон.
– А вот моя супруга, Ксения Александровна, в отличие от вас почувствовала это, мне кажется, в полной мере.
И они рассмеялись, пододвинув к себе фужеры. Их служебные отношения явно переходили в дружеские…
– После возвращения экспедиции и «Камчатки» в Кронштадт, – продолжил Врангель, – Головнин почти сразу же предложил мне возглавить Колымский отряд, целью которого помимо уточнения карты северо-востока России были розыски земли к северу от Чукотского полуострова, о наличии которой ходили упорные слухи, а также окончательное разрешение гипотезы о соединении Азии с Америкой. И хотя существование пролива между Азией и Америкой было установлено еще Дежневым и подтверждено экспедицией Беринга, все же имело хождение предположение, что Америка, так называемая «Большая Земля», где-то на северо-востоке соединяется с Азией узким перешейком, идущим от Шелагского мыса[12 - Шелагский мыс – самый северный мыс Чукотки; расположен под 70°06? с.ш. и 170°36? в.д. Мыс был открыт Семёном Дежнёвым в 1648 году и назван: мыс Первый Святой Нос.]. В связи с этим детальное обследование Чукотского побережья представляло особый интерес. Поэтому я дал согласие и пригласил с собой Матюшкина.
Прибыв в конце июля двадцатого года в Якутск, я направил Федора Федоровича в Нижнеколымск подготовить место для астрономических наблюдений и закупить пятьдесят нарт и шестьсот ездовых собак.
– Шестьсот собак?! – удивленно воскликнул Андрей Петрович.
Фердинанд Петрович снисходительно улыбнулся:
– А как же? Ведь обследование берегов на протяжении многих сотен верст[13 - Верста – старинная русская мера расстояния, равная примерно 1066 метрам.] можно было проводить только на собачьих упряжках – весной и летом по прибрежному льду. Потому как в это время года тундра превращается в совершенно непроходимую местность, по которой в состоянии передвигаться лишь стада северных оленей в поисках ягеля. К зиме мы возвращались на нашу базу в Нижнеколымске. Кроме того, нужно было совершать и дальние походы по льду к северу от берегов в поисках так называемой «Земли Санникова», о которой ходили легенды.
– Мне несколько знакома эта проблема, – пояснил Андрей Петрович. – В свое время я намеревался по предложению главного правителя Русской Америки организовать экспедицию по обследованию северного побережья полуострова Аляска с целью определить, возможно ли обустроить там пушной промысел песца. Поэтому и проводил предварительные расчеты потребного количества собачьих упряжек. Потому-то приведенное вами количество заказанных собак и вызвало мое удивление. Ведь ваш отряд, по вашим же словам, насчитывал всего семь человек.
– Вы, Андрей Петрович, и в этом вопросе стоите на высоте. Количество закупленных нами ездовых собак действительно оказалось несколько завышенным.
Тот откровенно рассмеялся:
– Сразу видно, что рядом с вами, Фердинанд Петрович, не было Ивана Александровича Кускова, помощника главного правителя Русской Америки Баранова. Тогда бы вам не пришлось столь вольно распоряжаться казенными деньгами.
– Неужели Российско-Американская компания с ее огромными прибылями ущемляла вас как руководителя экспедиций в финансовом отношении? – откровенно удивился уже Врангель.
– Ни в коем случае. Я никогда не испытывал недостатка в денежных средствах. Просто Иван Александрович имел звание коммерции советника[14 - Коммерции советник – почетный титул, установленный в 1800 году для купечества и сравненный с VIII классом статской службы. В 1824 году установлено, что «сего звания могут быть удостоены купцы, пробывшие в I гильдии 12 лет сряду».], а посему весьма скрупулезно рассчитывал все предстоящие расходы. И я привык к этому, хотя зачастую и спорил с ним, – он улыбнулся, вспомнив, как «выбивал» у Кускова вторую лошадь для экспедиции по обследованию залива Аляска. – Поэтому покорнейше прошу извинить меня за, возможно, несколько нетактичное замечание по поводу количества закупленных вами собак.
Барон приложил руку к сердцу:
– Вы зря так беспокоитесь, уважаемый Андрей Петрович! Это я должен благодарить Всевышнего за возможность откровенно беседовать с вами, так сказать, тет-а-тет. Ведь вы же, не замечая того, преподаете мне уроки в качестве многоопытного руководителя научных экспедиций, – привстав, он признательно пожал руку ученому и продолжил: – Когда, закончив описание истории Якутска, и я в феврале уже двадцать первого года прибыл в Нижнеколымск, то узнал, что большая часть из закупленных собак и нарт может быть доставлена лишь в середине марта. Не дожидаясь их доставки, я решил составить небольшой отряд и предпринять путешествие до Шелагского мыса, географическое положение коего было весьма неопределенно.
Мы почти сразу же, уведомив об этом генерал-губернатора Сибири, выехали из Нижнеколымска на трех путевых и пяти завозных, то есть для провианта, нартах. Я имел намерение обозреть берег океана от Большого Баранова Камня[15 - Баранов камень Большой и Малый – два мыса в Якутской области на берегах Северного океана, между устьями рек Калыми и Баранихи.] до Шелагского мыса, к северу от которого, по утверждению Сарычева, находилась обитаемая матерая земля. А по существовавшему мнению некоторых ученых, располагался перешеек, соединяющий Азию с Америкой. Наш путь лежал через места, где ранее путешествовали Биллингс и Сарычев. Поэтому я сравнивал собственные географические определения с наблюдениями своих предшественников и был очень доволен, что они совершенно согласовывались.
Преодолевая трудности в сорокаградусный мороз, мы наконец-то достигли Шелагского мыса, далеко вдающегося в Ледовитое море. Определив его точные координаты, мы с надеждой через зрительные трубы вглядывались с его высоких утесов в раскинувшееся к северу пространство, покрытое бесконечными ледяными полями. Но никаких признаков какой-либо земли, расположенной за ними, так и не обнаружили. Пора было возвращаться на нашу базу в Нижнеколымск. – Фердинанд Петрович сделал глоток из фужера, закусив кусочком шоколада. – И тут нас постигло несчастье, – тяжко вздохнув, продолжил он. – Еще по пути к Шелагскому мысу мы устраивали на льду продовольственные склады, а освободившиеся упряжки отправляли назад, в Нижнеколымск, для экономии корма собак. И каков же был наш ужас, когда мы обнаружили, что три из четырех этих самых складов были разорены песцами и росомахами! А кругом на сотни верст снежная пустыня…
Андрей Петрович передернул плечами.
– Несмотря на жесточайший режим экономии, введенный мной, тяжелый голод буквально парализовал людей. Можно было, конечно, съесть собак, но это означало бы верную гибель экспедиции в снежном безмолвии. В этих условиях единственным выходом было поделить с собаками корм. И каким же лакомством казалась нам юкола![16 - Юкола – вяленная на солнце и ветру рыба. Заготовлялась населением Сибири и Дальнего Востока на зиму для питания людей и отчасти на корм ездовым собакам.] Полную норму давали только вожакам упряжек. Упряжки выбивались из сил, и приходилось чаще обычного делать кратковременные остановки.
И все-таки мы кое-как, но добрались до Нижнеколымска! Когда же собаки почуяли близость жилья, то, собрав последние силы, налегли на постромки так, что нарты чуть ли не летели по снегу… – Фердинанд Петрович встал из кресла и несколько раз прошелся по каюте, чтобы Андрей Петрович не заметил слез, блеснувших в глазах этого мужественного человека. Несколько успокоившись, он снова сел и продолжил: – Так что у Августа Эриха Кибера, нашего доктора, появилась новая забота – следить, чтобы путешественники с голоду не съели чего лишнего. Но, слава богу, все обошлось без нежелательных последствий.
– Да, Фердинанд Петрович, пришлось вам хватить лиха… Но какую-нибудь неизвестную ранее землю вам все-таки удалось обнаружить? – заинтересованно спросил Андрей Петрович.
– К сожалению, нет. Мы совершили три дальних похода к северу от берегов, максимально углубившись в Ледовитое море на двести шестьдесят верст, но каждый раз встречали непреодолимое препятствие – огромные полыньи. Тем не менее мы с Матюшкиным были убеждены, что такая земля существует. Ведь в один из походов вроде бы рассмотрели у горизонта снежные холмы, да и чукчи убеждали нас, что видели их в этом же самом месте.
– Знакомое чувство, – задумчиво произнес Андрей Петрович. – Когда мы в январе двадцатого года впервые приблизились к Южному материку на несколько десятков миль[17 - Миля (морская) – расстояние, равное 1852 метра.], то увидели какие-то странные белые облака, которые, как потом выяснилось, на самом деле оказались далекими горами, покрытыми снегом.
– Вот видите! – обрадованно воскликнул Фердинанд Петрович. – Именно поэтому я просил разрешения продлить экспедицию еще года на два, в крайнем случае на год, но получил отказ и был отозван вместе с отрядом в Петербург.
– Всякое бывает, – заключил Андрей Петрович, вспомнив судьбу главного правителя Русской Америки Баранова, но не стал из тактичности говорить об этом спутнику Головнина – этого злого гения.
– Зато мы с вами благодаря данному факту имеем возможность беседовать на борту «Кроткого», идущего в кругосветное плавание. И я, может быть, смогу открыть какой-нибудь неизвестный доселе остров, – с тайной надеждой взглянул на него Врангель.
– Особо не обольщайтесь, Фердинанд Петрович, – мягко заметил Андрей Петрович. – Ведь по маршруту, которым вы ведете «Кроткий», уже прошли десятки, а может быть, и сотни испанских, голландских, французских и английских кораблей. За последние два десятка лет и наши соотечественники не отставали от них.
– Но вы же сами только что сказали, что, мол, всякое бывает, – напористо настаивал на своем Врангель.
– И то, правда, – рассмеялся Андрей Петрович, прекрасно понимая неукротимую жажду открытий любого мореплавателя.
* * *
Однообразно проходили дни. В течение всего похода вахтенные офицеры четыре раза в сутки проводили астрономические и метеорологические наблюдения, а штурман Козьмин аккуратно записывал их результаты.
После непродолжительной стоянки в Рио-де-Жанейро для исправления повреждений и отдыха команды транспорт вновь вышел в море – курсом на мыс Горн. Это произошло 14 декабря 1825 года, в день выступления гвардейских полков декабристов на Сенатской площади Петербурга. Но об этом офицеры «Кроткого» узнали гораздо позднее.
Легендарный мыс Горн у южной оконечности Америки, который еще со времен королевского пирата Френсиса Дрейка пользовался у мореплавателей дурной славой, обогнули, как это и бывает почти со всеми кораблями, в жестокий шторм.
Андрей Петрович, глядя на эту черную скалу, угрюмо возвышавшуюся над бушующим морем, вспоминал, как будучи еще совсем молодым человеком и исполняя обязанности вахтенного офицера на шлюпе «Надежда», он, как и сейчас, с уходящего из-под ног капитанского мостика с замиранием сердца взирал на огромные волны, разбивающиеся об этот утес. И как же он был благодарен капитану Крузенштерну, когда тот попросил у него разрешения самому вывести шлюп в Тихий океан… Это были сладостные воспоминания о тех временах, когда вся жизнь, казалось, была еще впереди…
После короткой стоянки в чилийском порту Вальпараисо начали переход через Тихий океан. Встречные ветры и штормы значительно их задержали. Прошло уже два месяца, а цель оставалась еще очень и очень далеко.
– Вот вам и так называемый «Тихий» океан, Андрей Петрович! – усмехнулся Врангель, смахивая с лица брызги пенных волн, разбивавшихся о палубу «Кроткого».
– Ничего удивительного, Фердинанд Петрович. Просто Магеллану и его спутникам повезло больше нашего. Только и всего, – философски заключил ученый.
* * *
Андрей Петрович как-то зашел в штурманскую рубку, где над картой колдовал штурман Козьмин. Бегло глянув на прокладку курса транспорта, ученый был удивлен чрезмерной, с его точки зрения, извилистостью курса «Кроткого».
– Что это так затейливо идем, Прокопий Тарасович?
Штурман, ничуть не удивившись вопросу человека, который, как тот уже успел понять, был весьма сведущ в вопросах кораблевождения, с лукавой искоркой в глазах, но тем не менее внешне спокойно ответил:
– Как мне кажется, Андрей Петрович, Фердинанд Петрович специально ведет судно нехожеными еще районами Тихого океана.
– В надежде открыть какой-нибудь неизвестный остров?
– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил Козьмин, явно согласный со своим капитаном.
– К сожалению, это маловероятно, – вздохнул Андрей Петрович.
Штурман встревоженно посмотрел на него.
– Дело в том, – пояснил тот, – что эти места Тихого океана уже прошли шлюпы «Надежда» и «Нева» экспедиции Крузенштерна. Причем следовали они разными курсами, потеряв друг друга из вида во время жестокого шторма у мыса Горн. Да, несомненно, корабли и других морских держав изрядно «потоптались» здесь же.
– Но ведь посмотрите, Андрей Петрович, как огромен этот малоисследованный район Тихого океана, – Козьмин обвел тыльным концом карандаша действительно большой район на карте.
– Может быть, вы и правы, Прокопий Тарасович. Во всяком случае, пожелаем Фердинанду Петровичу успехов в его многотрудных делах, – улыбнулся ученый. – Да, пожалуй, и вам тоже, – добавил он.
Штурман удивленно глянул на него.
– Ведь в случае открытия неизвестного острова он будет нанесен на карту и надписан именно вашей рукой!
– Спасибо за доброе пожелание, Андрей Петрович! – лицо штурмана зарделось от самой возможности такого. – Если бы только оно исполнилось!..
– Все в руках Божьих, Прокопий Тарасович, – развел руками ученый. – Все в руках Божьих…
* * *
Заканчивались пресная вода и дрова. Корабль, изрядно потрепанный штормами, нуждался в ремонте. Для исправления наиболее существенных повреждений, пополнения запасов воды и продовольствия, а также отдыха измученной штормами команды, нужно было сделать где-нибудь кратковременную остановку.
– Не подскажете, Андрей Петрович, где можно найти подходящее место для стоянки, находясь почти в самом центре Тихого океана? – озабоченно спросил ученого капитан Врангель. – Ведь вы уже хаживали здесь.
– В свое время Крузенштерн перед прохождением мыса Горн назначил Лисянскому рандеву на случай расхождения шлюпов на острове Пасхи, а в качестве резервного варианта – на острове Нукагива, входящем в группу Маркизских островов. Вот именно на Нукагива они и встретились. Это же почти совсем рядом, Фердинанд Петрович.
Тот задумался.
– И какие впечатления у вас остались от посещения этого острова? – заинтересованно спросил капитан.
– Крузенштерн сделал стоянку в бухте Анны-Марии. Там произошла стычка с туземцами, которая, правда, закончилась без кровопролития с обеих сторон. В то же время мы с натуралистом Лангсдорфом побывали в заливе Чичагова на противоположной стороне острова. Жители встретили нас вполне радушно, несмотря на то, что за несколько лет до этого их селение было обстреляно из орудий каким-то кораблем европейцев.
Врангель сначала насторожился, а потом уже с явной тревогой слушал ученого. Андрей Петрович, видя его расстроенное лицо, успокоил капитана:
– Надо бы сделать поправку на два десятка лет, прошедших с тех пор. Ведь, несмотря на то, что аборигены убили великого английского капитана Кука, открывшего Гавайские или, как он назвал их, Сандвичевы острова, мореплаватели всех стран тем не менее регулярно посещают их, ни мало не смущаясь произошедшим.
– Спасибо за ценную информацию, Андрей Петрович, а так же за экскурс в историю мореплавания, хотя и довольно печальную, – Врангель благодарно пожал руку ученому. – Я, пожалуй, именно так и сделаю. Но предпочтение все-таки отдам заливу Чичагова, – и направил «Кроткий» к острову Нукагива.
Глава третья
В Тихом океане
Когда показались очертания острова Нукагива, покрытого пышной тропической растительностью, вся команда высыпала на верхнюю палубу. Моряки были очарованы его красотой, предвкушая долгожданный отдых под сенью экзотических прибрежных пальм. А когда легкий бриз донес нежные запахи цветущих растений, все, находившиеся на палубе, притихли, вдыхая их аромат. Только моряки, месяцами бродившие в открытом океане, вдали от берегов, могут оценить непередаваемый словами пленительный запах земли.
– Здесь довольно сложный фарватер между подводными рифами при входе в бухту у селения туземцев, – предупредил Андрей Петрович капитана Врангеля, когда «Кроткий» подошел к заливу Чичагова.
– А вы не сможете провести по нему судно? – живо отреагировал тот.
– К сожалению, нет, Фердинанд Петрович, – честно признался ученый. – Мы приходили сюда на баркасе, а это, сами понимаете, две большие разницы.
– Жаль, – откровенно вздохнул капитан. – Ну что же, будем, помолясь, сами вести. Тем более что входной фарватер в бухту довольно подробно обозначен на карте.
– Это заслуга Григория Ивановича Лангсдорфа, руководившего экспедицией по описанию Нукагивы, и штурманов «Надежды», – засвидетельствовал Андрей Петрович.
– Дай бог им здоровья, – пожелал капитан, и принял управление судном на себя.
Штурман Козьмин, принесший карту на капитанский мостик, поглядывал на нее из-за его плеча, готовый дать необходимую справку.
– Из залива навстречу нашему судну выходит лодка туземцев! – громко доложил сигнальщик. – Под парусом! – тут же уточнил он.
– Ну вот, кажется, объявился и лоцман! – удовлетворенно воскликнул Фердинанд Петрович…
