скачать книгу бесплатно
– Это ты лечебница? – почему-то вслух спросила Аня.
– Ле-чеб-ни-ца, – девочка то ли услышала эхо, то ли вода голосом родника прошептала.
– Дак тут больше двух маралов и не поместится, – рассудила она.
– По-мес-тит-ся, – прозвучало в ответ.
Вокруг источника девочка увидела следы косуль, маралов, заячью тропку, отпечатки птичьих лапок. «А водица-то и вправду, видно, целебная», – обрадованно подумала Аня.
– Це-леб-на-я, – теперь уже не на голос, а на мысль отозвался родник.
– Ты что, разумный, говорящий?
– Ра-зум-ный, го-во-ря-щий, – ответил тихий голос родника.
Девочка опустила руку в источник. Вода была почти горячая, ласковая. Потом выпила из ладошки целебной водицы, омыла потное лицо, открыла глаза и увидела над озером то самое облачко, что явилось ей недавно, и, вскинув в неосознанном порыве ручонки к этой притягивающей большой серебристой птице, напевно заговорила:
– Летать хочу,
Хочу летать
На тучах-облаках,
На звёздах,
На луне.
Но кто поможет мне?
Но кто поймёт мои мечты?
Ах, облачко, пойми хоть ты…
И вдруг снова, как и при спуске со склона, Ане почудилось, что она – лёгкая, летящая, неземная.
– Внученька! – донёсся вроде издалека родной голос.
Как будто проснувшись, девочка обернулась и увидела своего деда.
– Господи, прости и помилуй, – крестился дед.
– Ты чего, дедуля?
– Эт, вот померешшилось значит, кха…
– Что тебе померещилось, деда?
– Ды так маненько чой-то, а так ничо, – лепетал перепуганно дед, не решаясь сказать внучке, что видел её одновременно поднятой в воздух и на снегу стоящей. Дед приблизился к внучке, ощупал её дрожащей рукой и уже спокойнее перекрестился:
– Господи, прости меня грешного, глаза солнце перегрело.
И тут же, заминая свою растерянность, он возвысил голос:
– Тебя кто суды пригласил, мне зверей спасать али с тобой нянькаться?!
– Не серчай, дедулечка, я осмотрелась, чую, поможем маралятушкам. Теперь могу и домой.
– Спеши, Анночка. Тропа в тайге немеряна и на лыжах – не на мерине.
– Торёная, пристылая лыжня помчит меня быстрей коня.
– Удалая девка, удалая, да сила в тебе пока малая. Выдюжишь?
– Сама не сдюжу – лыжи заставлю, довезут.
– Ох, стрекоза, погодь-ка.
Дед снял с плеч тощий рюкзачишко, вынул краюху хлеба и сало.
– Вот, держи, – протянул он ломоть хлеба и кусочек сала, – смажь зубы салом – и лыжи побегут сами.
Анюта сунула припасы в карман куртки и, повернувшись, заскользила по лыжне.
– Лыжи в наледи не вымочь, камус заледенеет – не уедешь, – напутствовал дед, – да мамке моей поклон передай. Завтре к вечеру, може, явимся.
Девочка обернулась и молча помахала рукой.
Во-ры, вра-ги
– Ах, какая же земля умница, хитренькая, – удивлённо размышляла на ходу Анюта, – до обеда один бок греет под солнышком, а с обеда – другой. И кто это так устроил всё ладно: солнце греет землю, дождик её поливает, а она – большая добрая Мама – не устаёт детей рожать и нянчить, и кормить, и поить… И место каждому ребёнку своему находит: и цветку, и пихточке, и орлу, и оленю, и мышке, и людям. И все родня друг другу.
Вот и стожок сена. Бородачей возле него не было. Девочка прошла немного и усмотрела их в лощине – они тянули маленькие копёшки сена для маралов.
– Хорошие люди, дай Бог вам здоровья, – прошептала она бабушкиными словами.
Лыжня, притаяв днём под солнцем, к вечеру крепла от морозца и ветерка. Шагалось легко. За спиной осталась уже большая часть пути, было ещё светло. Аня решила не вспугивать стайку солнечных снегирей. Они так шумели и торопились найти в снегу сбитые их собратьями ягоды калины, что не услыхали, как к ним почти вплотную подошла лыжница. Ягоды на ветках калины, видимо, уже давно склевали рябчики и глухари, и вот теперь птахи шумно искали упавшие когда-то в снег объедки. Несколько снегирей, от слабости или воспитанности, съёжившись, сидели в сторонке и поглядывали на взбудораженных борьбой за крохи съестного собратьев.
Аня достала хлеб, мелко искрошила его в шапочку и разбросала в сторонке от калины на открытом месте с твёрдым настом. «Здесь не вдруг-то затопчут», – решила она. Первыми заметили летящие крошки «воспитанные» птички. Они перепорхнули на полянку, осмотрелись и, не пугаясь девочки, принялись ужинать. Через несколько секунд одна из них чуть привзлетела и просигналила в сторону стайки:
– К нам, здесь вкусно и всем хватит.
– Ешьте, маленькие, ешьте, слабенькие, птенчиков выводите, – приговаривала Аня, – пусть деревьям и травам веселее живётся от песен ваших.
Стайка дружно перепорхнула на зов, а заботница, разделив сало зубами на маленькие кусочки, нанизала их на веточки калины.
– Птички умные, найдут и спасибо скажут, – рассуждала она.
Надо ребят поднимать, кормушки для птиц устраивать.
– Ну вот, зубы смазала салом, теперь лыжи пойдут сами, – со смехом повторила она дедовы слова.
Не успела Аня десяти шагов отмерить, как вздрогнула: тишину раскололи хлёсткие выстрелы – один, второй, третий… Стреляли где-то не очень далеко впереди девочки и, видимо, в логу – эхо несколько секунд металось по отлогам от гривы к гриве.
– Кто же это, в кого? – растерянно спросила себя таёжница. Анюта резко ускорила ход, почти до бега, хотя на камусных лыжах и шагом-то идти – не чай пить. Зорко поглядывая по сторонам, она резво шла уже минут двадцать, но ничего подозрительного не замечала.
– Но что это? – Она услыхала и вскоре увидела с криком кружащих ворон. Не без труда Аня расшифровала их возмущённые возгласы:
– Кар-аул! Кро-овь, во-о-оры, вар-р-ва-ры, вра-а-аги, гра-а-би-те-е-ли…
Сердце девочки учащённо забилось. Она поняла: кто-то ранен или убит. Кто? Лыжница шла вскинув голову, наблюдая за вороньём и вслушиваясь в их истошные крики. Неожиданно её правая лыжа потеряла опору, и девочка упала.
– Кро-о-овь! А-а-а! – заголосила Аня испуганно и звонко. Кровавая дорожка пересекла и нарушила лыжню. Осмотревшись, таёжница всё поняла.
– А-а-а-аа, Ма-а-ма, – продолжала уже в слезах кричать девочка. – Де-е-да-а-а!
Рядом с Аней на ветку черёмухи опустился молодой ворон.
– Ан-ра! – позвал он.
– Ко-кос-трик, – рыдая, отозвалась девочка, – кого тут уби-уби-ли?
– Слабую мать-маралуху мы вели в хороший лог, как указал нам Ангел. Но двое белых людей вышли на её след и остановили её сердце.
Аня поднялась и, всё ещё всхлипывая, спросила:
– А где, где эт-ти во-воры?
– Вон они, – повернулся Костря и вытянул шею.
Шагах в двухстах двое в белых защитных халатах тащили воровскую добычу к стоящей невдалеке большой автомашине.
– Сто-о-йте! – рванулась в их сторону Аня. Но её бег по целику оказался недолгим: на спуске лыжи с наста влетели в рыхлый снег, и преследовательница, упав, запуталась в лыжах, палках, увязла в снегу.
Вороны, чувствуя человеческую поддержку, зашумели ещё напористей и воинственней:
– Ка-ра, кар-ра придёт! Кро-во-пий-цы! Убий-цы! Дер-жи!
Однако задержать браконьеров было уже невозможно: барахтаясь в снегу, заступница видела, как из кабины выскочил ещё один человек и помог затащить тело маралухи в кузов. Ещё несколько ударов потрясённого детского сердца – и автомобиль скрылся. Аня сидела в снегу и тихо плакала от сострадания и бессилия. Рядом опустился Костря и торопливо заговорил:
– Они остановили большое сердце матери, но маленькое сердце ещё живёт – спасать надо!
– О ком ты, Кострик? – не поняла девочка.
– Быстрее за мной, – вспорхнув, позвал он.
Маралёнок Марик
Недалеко от лыжни, на кустах, все в чёрном, как на похоронах, молча сидели вороны, к ним и улетел Костря. Аня шла вдоль кровавого следа и увидела, что вороны сидят вокруг части того целого, что несколько минут назад называлось матерью-маралухой.
– Ой! – вздрогнув, вскрикнула девочка. – Шевелится!
– Там бьётся маленькое сердце, – сказал Костря.
– Телёночек? – догадалась Аня.
– Да!
Девочка бросилась на колени и лихорадочно стала искать возможность извлечь телёночка из материнской колыбели. Ей мешали лыжи, она не могла разобраться в этой куче тёплого, кровавого… И тогда Анюта снова со слезами отчаяния воззвала:
– Ма-а-ма! Ко-о-стрик, помо-о-ги-и-те!
Костря подал сигнал – и три старых вороны ловко и быстро вскрыли оболочку. Девочка отыскала головку телёнка и извлекла его. Дальше она знала, что делать: видела, как бабушка обихаживала новорождённых телят. Маралёнок был худенький, мокрый, липкий, вялый, со слабыми признаками жизни. Аня рукавицами, а потом шапочкой стала протирать новорождённого.
– Сиротинушка ты малая, – приговаривала юная повитуха, – мать-то тебя бы сейчас язычком обласкала, обсушила, молочком напоила. Двуногие пираты из груди ей сердце вырвали и тебя на погибель бросили. Терпи, мой братик, мы тебя с бабушкой выходим-выхолим – и будешь ты через две осени такой же могучий и красивый, как отец твой.
Таёжный воздух и массаж ободрили маралёнка, он стал тыкаться тёплыми губами в руки, лицо спасительницы – искал материнское вымя.
– Потерпи, братик, вот доберёмся до дому – бабушка нас парным молочком согреет, я тебе постельку у печки устрою, потерпи.
Девочка тщательно и быстро просушивала ножки, и ушки, и спинку, и животик малыша, но он всё ещё был влажным, и она боялась, что мороз может надеть на него смертельную ледяную одёжку. Аня сдёрнула шарф и ещё раз тщательно прошлась по всей жиденькой меховой шубке маралёнка. Но и этого ей показалось мало, и она сняла куртку, обернула его тощенькое тельце и завязала рукава узлом на груди.
– Ну как, братушка, хоть чуть-чуть потеплело?
Маралёнок молчал, головёнка его плохо держалась, никла, дышал он учащённо, а сердчишко трепетало, как у воробушка.
– Мой Марик, – неожиданно родилось имя, – чуешь, что не родная мать о тебе заботится, вот с горя-страху и мечется сердчишко.
А Марик (утвердим это имя) действительно нервно вздрагивал, несуразно двигал ножонками, однако был слишком слаб, чтобы проявить свободолюбивый характер лесного жителя и вырваться из чужих человеческих рук.
– Не пугайся, маленький, не ругайся, миленький, мы с воронами друзья твои. А Кострик твой главный спаситель. Если бы не он…
Приговаривая, «сестричка» продолжала действовать: на носки лыж натянула шапочку – чтобы не разъезжались, петли от палок надела на задники лыж. Марика устроила на сооружение, как могла, закрепила его шарфом.
Вороны всё это время внимательно и почти без разговоров следили за действиями Ани, вслушивались в её слова. Когда вороны догадались, что девочка сейчас уйдёт, заволновались, и Костря спросил:
– Как быть с тем, что осталось от матери и её сына?
– Поступайте с этим так, как велит вам, санитарам, закон тайги.
– Завтра на заре мы продолжим полёты помощи большим, но ослабевшим братьям нашим.
– Хорошо, Кострик, но я растерялась и не попросила тебя сразу: попытайся сейчас настичь автомобиль убийц и запомнить его номер. Они, должно быть, из города.
– Если не сумею догнать, помогут городские крылатые братья. Завтра к вечеру я прилечу к тебе. Ар, Ан-ра!
– Ар, Кострик!
Трудный, трудный путь
Лыжня шла под уклон, и у Марика то в одну, то в другую сторону сваливалась головёнка. Обледеневшие края лыжни царапали его длинные ножонки. Промучившись сотню-другую шагов, девочка поняла: таким способом она либо шею Марику свернёт ненароком, либо глаза ему испортит уколистой заморозью. Вот и ножки уже закровоточили.
– Что же придумать? – заволновалась девочка.
А из тёмных логов выползал, поднимался над тайгой вязкий туман ночи. На небесных полянах вспыхивали первые костры-путеводители. Деревья, открытые для добра и беззащитные перед злом, набравшие за день тепла и влаги, вздрагивали, будто вскрикивали от боли. Это зима, остуда и завистница, истрачивая последние силы, рвала ранами-трещинами им кожу. У Ани защипало уши, начали коченеть пальцы рук.
– Как же я оплошала, – вслух раздумывала она. – Надо было Кострика-то за дедом отправить, а я за бандитами.
