скачать книгу бесплатно
Тётя Клава отмахивалась:
– Сиди уж, сивый мерин, хорошо, хоть ты угомонился!
Вокруг все смеялись, а Серёжке было непонятно, что тут смешного, если люди ругаются. Выпивали по рюмке, и дядя Вася с отчаянным надрывом в голосе затягивал свою любимую: «Бывали дни весёлые, гулял я, молодец…»
Родители братьев вернулись с Войны коммунистами. Они ходили на партийные собрания, во время выборов заседали в избирательной комиссии, а дед, хоть и воевал, был беспартийным. На следующий после застолья день Олег спросил деда с пристрастием:
– Деда, вон – папка с мамкой – коммунисты, а ты – нет… почему?
Дед запнулся от неожиданности, но нашёлся быстро:
– А я, знаешь, – беспартийный большевик…
Большевики в фильмах про революцию считались наравне с коммунистами, и успокоенные братья убежали играть в «казаки-разбойники».
10
Промокая хлебной корочкой последние, притаившиеся на дне банки крохи бычков и кислого красного соуса, неугомонный младший брат продолжал подначивать старшего:
– Ты всё же разобъясни мне, бестолковому, зачем ты подался в партию? Ты что, не видишь, какой в этой партии бардак творится, какое они нам всеобщее равенство устроили?
Олег мялся, мычал что-то вроде «как тебе сказать…» потом разродился словами:
– Ну, ты понимаешь, я подумал, если в партию пойдут порядочные люди, то что-то исправится.
– О-о-о, конечно! И придёт обещанный коммунизм, недолго ждать осталось, один только годик! – Сергей изображал наиполнейший восторг, а потом, сделав вид, что перешёл на серьёзный, тон, продолжил. – Может быть, ты и прав. Порядочным людям всё по плечу. У меня в голове возникла интересная мысль. Давай ты, как молодой начинающий коммунист, сходишь в партком и предложишь организовать на заводе выпуск холодильников. А то ведь просто безобразие, живем в развитом социализме, а за холодильником приходится в очереди полгода стоять. Представляешь, сколько за это время драгоценных продуктов испортится в семьях очередников по всей стране? Холодильник по сравнению с ракетой – безделица, комариная плешь. Ящик из штампованного железа да электронасос. Ну, ещё мелочёвка: реле, провода, трубки. А народ будет благодарен.
– Нет, не возьмутся. В области есть завод холодильного оборудования, выпускают холодильники. – Олег явно не въехал, что брат ёрничает. – Вот пусть и стараются.
– Делаем же мы пылесосы. Примемся делать ещё и холодильники, ликвидируем дефицит хоть одного товара широкого потребления.
– Нет, по-моему, нужна специализация.
– Э-э-э, да ты в партком идти стесняешься. Не бойся, не засмеют – по крайней мере, в глаза. Примут твою инициативу, рассмотрят и сообщат, что в данный исторический момент осваивать новую продукцию нецелесообразно. Вполне рациональный ответ. Проще сделать парочку ракет и ползавода накормить. Начальник производства под видом резерва, на случай брака, запустит пару лишних ракетных корпусов, а брака, глядишь, не случится. Поедет в министерство, поплачется: мол, добро пропадает, увеличьте план. Ему, конечно, пойдут навстречу. И всем хорошо: заводу, смежникам деньги дополнительные привалят. И на фиг заморачиваться с холодильниками? А этих ракет наделано уже столько, что две мировые войны можно выиграть, арсеналы полны.
– Ты стратег, однако. Не дай бог, конечно, но ведь может так случиться, что эти самые изделия, что мы с тобой сейчас делаем, как ты считаешь, без счёта и не очень-то разумно, окажутся в один момент очень даже востребованы, и наши моряки, их применяя, бо-о-ольшое спасибо нам скажут за то, что мы нервы трепали, клепая это проклятие врагам нашим. А вдруг и вправду, справедливо, что всё в этой жизни происходит не просто так?..
– Не накаркай… хотя, конечно, пашем-то мы добросовестно, если что, не стыдно будет за наши крылатые камешки, долетят туда, куда понадобится. А я сирый… как тебе сказать? Стратег-не-стратег, но к обстановке присматриваюсь. Ты на заводе сидишь, железом занимаешься, а я испытатель, по всей стране мотаюсь, все полигоны объездил, ориентируюсь. Половина институтов и предприятий на оборонку пашет. Перебор очевидный. Да, какая там половина – больше.
Сергей начал было распаляться, но осёкся, не считая для себя возможным волноваться по поводу происков стихии, а именно с ней, не управляемой здравым смыслом, сравнивал он жизнь в стране Советов. И заговорил уже спокойно:
– Вот ты хочешь автомобиль? – И не дожидаясь ответа, продолжил: – Хочешь-хочешь. И я хочу, и многие ещё, кто хочет. А машин нет. Вообще-то, они есть на рынке, но по завышенной в полтора раза цене. Тут, чтобы накопить хотя бы до официальной суммы, нужно не по-детски поджаться, экономить на еде, на одежде. Зарплатами-то нас государство не балует. Сократите, товарищи партийцы, в два раза выпуск ракет, клепайте легковушки, чтобы люди не думали, что социализм на самом деле недоразвитый. И много ещё чего можно настроить, создать, осуществить. Нас ведь реально боятся, и нападать не будут. Карибский кризис показал. Кеннеди-то быстренько свои ракеты из Турции убрал, узнав про наши ракеты на Кубе.
Олег разлил по кружкам водки, поднял свою, предлагая чокнуться.
– Кончай проповедовать антисоветчину. Вон в тех кустах особист сидит, пишет на магнитофон твои речи. Вернёмся, а нас под белы ручки и на нары.
Выпили, закусили остывшей, ставшей ещё вкуснее, ухой. Наваристая, она обещала превратиться в утешительный утренний студень.
– Может, как-то договорятся наши с америкосами. Сделали ведь «Союз-Аполлон». – Сергею не хотелось оставлять тему разговора. – Правда, после того полёта новых проектов нет, а неплохо было бы скинуться и что-нибудь совместное замутить. И нам, и им легче бы было. Слишком уж дорогие они, эти космические истории. А ведь интересных задач немеряно.
– Вряд ли. «Союз-Аполлон» – это здорово, но мне полёт представляется случайностью. А возможно, никакой случайности и не было, хитрые янки решили на халяву перехватить какие-то наши продвинутые технические решения. Получили своё и свалили, они ж ненавидят коммунистов. Их маккартизм – это как священная инквизиция в двадцатом веке. Кичатся демократией, а инакомыслие не терпят. Наш КГБ поносят за преследование диссидентов, а у себя с коммунистами так же обходятся, если не хуже. Никогда они с нами не примирятся. Их цель – быть первыми на планете, а тут – опаньки! – одна шестая часть суши не признаёт их первенства. Это тебе не заноза в заднице, такое терпеть они не хотят. Америка очень богатая страна, она позиционирует себя как владыка мира.
– СССР тоже богатая страна, только по «Голосу Америки» я не слышал, чтоб они говорили о дефиците продуктов в штатах, живут-то они точно лучше нас с тобой. Нам остаётся только грустно и не очень тактично шутить: «Зато у них негров линчуют…» А ведь наши большие начальники тоже не прочь быть первыми на планете. Замшелые коминтерновцы в Политбюро, готовы полмира содержать ради иллюзорной идеи мирового соцлагеря. Только получается-то у них, мягко говоря, негодно. Нет… надо помогать сирым и убогим, это в русских традициях, надо учить студентов, от этого дружба и взаимопонимание народов только растут, надо помогать развивать промышленность, но на взаимовыгодной основе. Если у тебя деньги куры не клюют, можно и весь мир содержать; а ты посмотри на деревню в глубинке России, в нашей, например, области. Помню, как-то приехали на рыбалку. Запамятовал, в какую деревню. Вы со Светкой и с Морозовыми сразу на Урал потопали, а я в магазин за солью зашёл. Завезли им с какого-то перепуга баранки. Обычные баранки, но в сельмаг сроду такой товар не привозили. И в городе-то баранки на прилавке долго не залёживаются, а тут – в деревне! Ребятишки эту диковинку впервые в жизни пробовали: надели на запястья, как туземцы браслеты надевают, бегают по улицам, радуются. Откусывают прямо с руки… – От рассказанного Сергей и в самом деле начал заводиться. – Баранки! Это даже не холодильники, а и баранок на всех напечь не умеем. Так вот: строить где-то социализм, за счёт детей собственной страны, это – преступление.
– Ты этот случай про баранки не рассказывал… – Олег, кряхтя, потянулся за бутылкой. Когда он себя чувствовал неудобно, всегда так характерно то ли хмыкал, то ли покряхтывал.
– А я тогда в придачу к соли купил чай со слоном. В нагрузку дали два кило пряников. Помнишь, все обалдели? Дефицитом в деревне торгуют! А деревенские такой чай не покупали, потому что дорого, денег-то у них нет, одни колхозные трудодни, тем более, чай с нагрузкой. Мы тогда с пряниками развлекались. У меня самые крепкие зубы, но даже я откусить не сумел. Потом попытались резать ножом – не получилось. Топора, к сожалению не было. Пробовали размочить в горячем чае, ничего не вышло, пряники не поддавались, словно это был кремень. Так и выкинули в Урал, надеясь, что раки со временем одолеют. Великовозрастные были пряники, завалялись в магазине, вот им и подкинули «Индийский чай», чтоб залежи распродать, на убытки не списывать. Иначе всему Райпо премии не видать…
Выпили, закусили варёной рыбой из ухи. Сергея никак не отпускала смутная внутренняя неудовлетворённость, незаконченность разговора:
– В космос летаем, а закусываем бычками в томате – не потому, что очень любим, а потому, что больше нечем. Ты вот завтра утром масло будешь на батон мазать. И наказал, чтобы я две пачки подогнал. А мне пришлось два раза в очереди стоять, за один раз в руки, как известно, дают только одну пачку. Или всю семью в очередь веди, или стой несколько раз сам… и как тебе нравится такой беспроигрышный выбор? Причём «кухарки», так ведь Ленин обзывал способных руководить государством, в чине работников райкомов и горкомов родной руководящей и направляющей компартии на рыбалке закусывают бутербродами с натуральным маслом, чёрной икрой и осетринкой. И вовсе не обязательно потому, что любят, а потому, что для них-то, как пишется в протоколах, имеется в наличии. И без всяческих очередей, потому что в спецмагазинах! Если из суток выкинуть время, проведённое на работе и потраченное на сон, то получится, что мы полжизни проводим в очередях за колбасой, за зимними сапогами, за справками, за билетами в кино и на поезд… да, и на почте, в сберкассе, в парикмахерских, везде!.. А ведь время, проведённое в хвостах, как не без иронии обзывают очереди наши современники, сознательные граждане могли бы использовать для самосовершенствования, например… читая умные книги или же глядя по телеку интеллектуальные пьесы. А несознательные граждане, само собой, потратили бы освободившиеся часы на саморазложение, которое сводится отнюдь не к одному только пиву и табаку. Как ни странно, эти оппозитные по своим устремлениям слои общества солидарно считают очереди бо-ольшим недостатком развитого социализма.
– Понесло тебя, однако, всё собрал… Ты закусывай, обличениями развитого социализма сыт не будешь, – Олег выкатил из углей чёрный шарик печёной картошки, охлаждая, покидал её с руки на руку, разломил и протянул половинку брату. – Возьми-ка, прямо с пылу с жару. Я лично ем вместе с кожурой. Говорят, горелая кожура паразитов из организма изгоняет.
– Спасибо. До чего душиста, зараза! Хвала Петру, завёз в Россию-матушку спасительницу нашу от голода на рыбалке. Чем бы мы с тобой без неё закусывали? Я ведь, в сущности, говорю о мелочах, устранить которые не так уж и сложно, но эти пустяки раздражают простой люд, говорят о неспособности нынешнего руководства искать и находить новые, непривычные решения. Впрочем, власть не только неспособна, она и не желает перемен. Народу предлагают потерпеть до прихода коммунизма, а сами уже живут припеваючи. А сменность партийных боссов, как у монархов, одна – после погребального венка. Кстати, интересная мысль мне в голову пришла. Прилагательное «развитой» происходит от глагола «развить», а глагол, как это нередко в нашем языке случается, имеет два противоположных значения! Одно значение – сделать мощным, совершенным. Второе – расплести, распустить что-то, например, канат. То есть, ослабить, разрушить. Лексический казус, из которого на самом деле следует, что социализм получился расплетённый, дерьмовенький. Народ так и считает. Так что русский язык не обманешь.
– Вот, вот, всё собрал, даже лингвистику приплёл. Между прочим, мы живём в великой демократической державе, построенной, кстати, под руководством той же компартии.
– А можно назвать демократической страну, где половина населения фактически крепостные, то бишь рабы? Коллективизацию сельского хозяйства тем способом, каким её осуществили, лучше было и не начинать. Меньше семидесяти лет крестьяне были свободны от крепостной зависимости, потом коммунисты снова ввели своё крепостное право под видом колхозов. Почему? А потому, что народ колхозов не принимал. Взяли и отобрали у крестьян паспорта, а без паспорта ни прописаться где-то, ни на работу устроиться невозможно. Силком заперли в деревне. Землю обещали – не дали. Пять лет назад – всего-навсего! – отменили паспортное рабство. Зарплата крестьян в несколько раз ниже, чем у рабочих. Народ задаром работать не хочет, от безысходности запил и пьёт поголовно. Помню, мы только поженились, у Вальки любимая тётя в деревне померла, она в раннем детстве любила у той тётки отдыхать. Поехала на похороны и меня с собой потащила. А приехали почему-то за день до похорон. Ну, и сходили к ещё одним родственникам, посидеть. Зашли в горницу, комната практически пуста – стол, лавки, кровать, всё самодельное, грубоватое, кондовое. Сели к столу. Хозяева выставили водку, гранёные стаканы и луковицу. Разлили по юбочку, это двести граммов, считай. Круто, думаю, что же дальше? Смотрю, хозяин с сыном выпили до дна – за встречу, заодно и на помин тёткиной души. Валька пригубила, а я-то, что ли не мужик, тоже до дна. Закусили луковицей. О чём-то вроде поговорили, гляжу, хозяин снова разлил, и опять по юбочку. Выпили, луковицу доели. Я Вальке намекаю, пора, мол, ноги уносить, пока живые. Вот так и пьют; при тяжёлой сельской работе до пятидесяти мало кто доживает.
– Есть и богатые колхозы-миллионеры, там жизнь нормальная.
– Значит, я езжу только по ненормальным колхозам? А что мешает все хозяйства привести к норме? Если надо, субсидируйте, но доведите зарплату до нормы, народ зарабатывая приличные деньги бросит пить, будет вкалывать, причём добросовестно! Даже и в колхозах.
– Ну, знаешь, время в тридцатые годы было такое. По-другому, без коллективизации, скорее всего, не получилось бы. Нужно было разворачивать индустриализацию, а без неё, как показали события, мы бы войну точно не выиграли. Без заводов, производивших танки и самолёты, нас Гитлер без соли съел бы и не поперхнулся. Деревня поголовно неграмотная была, хлеб как могла придерживала. Но рабочих чем-то кормить надо было. Сталин всё это и осуществил. Да, жёстко, что тут скажешь? А мягко получилось бы? Нет, времени уже не оставалось, война на носу… Вот не думал, что ты такой непримиримый противник Советской власти… прямо удивляешь, брат.
– Олег! Причём здесь Советы?! Власть на самом деле коммунистическая. Партия власть узурпировала, а Советы оставила как ширму. Даже и не партия, а самая верхушка её. Рядовые члены – это массовка, как в опере хор, для объёмного звучания. Я ведь не за смену строя говорю. Мы с тобой получили высшее образование, и не только бесплатно, а нам ещё и стипуху платили. Медицина, может быть, не самая совершенная, но тоже бесплатная. А чтобы была совершенней, надо хотя бы часть денег, которые в Африку, Азию, Америку загоняем, перекачать в свою медицину. Уже за два эти пункта систему надо сохранять. Я тебя удивлю: я, может статься, в душе коммунистом попервее тебя буду, коммунистическая идеология в сути своей ничего страшного, на мой взгляд, не таит. Свобода, равенство, братство – кто ж против этой замечательной утопии? А хлебом, я думаю, крестьяне бы страну накормили. Если бы, конечно, не душили налогами, платили бы хорошие деньги, вот и был бы хлеб. НЭП-то зачем отменили? Во имя идеи! Частник – чуждый элемент по определению, эксплуататор. Именно при НЭПе сельское хозяйство хорошо развивалось, страна была сыта. Ради абстрактной идеи обрубили сук, на котором сидело сытое население. Казалось бы, ясно, что перегнули палку, колхозы не справляются с задачей. Отмените неверное решение, или хотя бы поправьте его, проявите гибкость. Нет, бились до последнего кулака, до последнего середняка, всех обобрали и выслали, некоторых расстреляли. Комитеты бедноты, отлично справившись с уничтожением зажиточных соседей, оказались никудышными управленцами, что, я думаю, неудивительно. А совсем недавно чудик наш Никитка Хрущ решил частника вообще с лица России-матушки стереть. Ввёл неподъёмные налоги на подсобное хозяйство. Крепостные советские крестьяне за счёт него только и выживали. Подсобное хозяйство от Никиткиного указа загнулось. Крестьяне его прокляли и ломанулись в город. Вскоре выяснилось, что подсобное хозяйство как раз и кормило страну, а с его ликвидацией мы с тобой под видом ветчинно-рубленной колбасы едим завёрнутое в оболочку непонятно что. Шутники в нашей курилке говорят, что это всякие сиськи-письки. Самое юморное то, что, когда народ зубы на полку положил, Хрущёв, для поднятия морального духа трудящихся, обнадёжил их скорым приходом коммунизма – через двадцать лет. Это, чтоб сытнее голодалось в мечтах туманных.
– Хрущёв, конечно, противоречивая фигура, но он, как ни крути, был государственник. Ты вот его перегибы перечислил, а ведь развитие советской науки после войны – это его несомненная заслуга, один только Академгородок чего стоит! На этой волне и мы с тобой в инженеры подались, этот самый, как ты выражаешься, «Хрущ» фактически наш профессиональный крёстный отец. О благосостоянии простых людей он, что бы ты ни говорил, заботился, но на свой манер… Хрущёв, то ли по малограмотности, то ли от упёртости считал, что человека можно переделать; с помощью лозунгов и директив сотворить убеждённого коммунистического праведника, для которого общественное выше личного. Ошибался, одними лозунгами народ не накормишь, надо поднимать экономику. Ещё плюс для него: после смерти Сталина ослабилось репрессивное давление. Наш фотограф Виктор Филиппович, знаешь его, тишайший мужичок, недавно мне открылся, что у него была судимость. Я не поверил, спрашиваю, за что же? За опоздание на работу, говорит, проспал однажды в молодости. Сейчас-то такого и близко нет. Дальше: Хрущёв начал массовое строительство жилья для всех. Представляешь, сколько людей было ему благодарно?
– Да уж, отмолили они ему спокойную старость: жил на пенсии и смерть принял в домашней кровати. Что ж, каждому минусу находится свой плюс – как необходимое условие равновесия во всём. Повезло Никите Сергеевичу с этим законом природы. Не знаю, как на небесах взвесили результаты его земных деяний.
Сергей поднялся, аккуратно сложил над костром пирамиду из обломков тополиных веток, вернулся на спальник. Выпитое требовало выговориться:
– Наши партийцы внутри себя не смогли выстроить конкурентную среду. Разве в партии есть свобода слова? Идут широкие дискуссии куда идти, как развивать экономику? В партии есть мнение, естественно, наверху. Есть партийная дисциплина. Те, кто внизу, должны изучать, исполнять, прославлять, не подвергать сомнению, короче, не ерепениться. Но ведь без здорового соперничества развитие сомнительно. Противников линии партии крошили и крошат безжалостно и поголовно, будто гражданская война до сих пор не закончилась; в былые годы – пятьдесят восьмая статья – лагерь или расстрел, во времена новые – антипартийная группа – отставка, общественное проклятие, забвение.
– Здорово ты партию разнёс, прямо на щепки. И возразить-то, к сожалению, нечего. Генерального секретаря выбирают келейно, а надо бы избирать прямым голосованием всех коммунистов. Но есть же ещё один существенный плюс социализма, который ты не вспомнил: квартиры, крыши над головой бесплатно дают.
– О-о, мама дорогая! – Сергей неожиданно развеселился. – Квартирный вопрос, скажу тебе, в своё время в хлам разрушил моё наивное мироощущение, на нём я лишился политической невинности!
– Чего, чего ты лишился? До сих пор слышал только про легионы политических проституток, разве существуют политические девственники?
– Ещё как! Сейчас и вспомнить смешно, каким я был идеалистом. Свято верил во внушаемое со страниц, с экранов и через репродукторы торжество справедливости. С первого класса я верил, что каждому честно воздаётся по заслугам: если ты, как промокашка, штудируешь материалы школьной программы, да ещё и голову ясную носишь на плечах, ты отличник, если при светлом уме халтуришь, ты хорошист, если лентяй, то и голова не спасает, ты неуспевающий. В институте эти мои представления только укрепились: пашешь – получаешь повышенную стипу, ленишься – не получаешь вообще.
– Как-то у тебя от квартиры далековато мысля ускакала… ажно до стипендии…
– Не спеши, коза в лес… Что у нас фактически происходит с квартирами? Давай разберём на собственном примере. Мы оба обзавелись жильём, ты государственным, я – кооперативным. Рассмотрим сначала твой случай. Государственные квартиры строят, в основном, заводы. Для своих тружеников. А всякие прочие учителя, медработники, продавцы, парикмахеры квартиру ждут в городской очереди. Но город-то строит мало. Часть квартир заводы отстёгивают городу, правда, не очень щедро. Скорость движения в разных очередях разная. Тебе повезло. На оборонном предприятии, к тому же недавно организованном и расширяющемся, очередь на два года. А врач в городской очереди может ждать все пятнадцать. Заводы фактически у нас такие… квазигосударства, они не только дома строят и их обслуживают, но ещё и возводят дворцы культуры, стадионы, плавательные бассейны, санатории… Однако, и заводы у нас не все равны между собой. Как я понимаю, сейчас министр оборонной промышленности наиболее пробивной чувак, он своим предприятиям за их продукцию платит больше, ну… в относительных, конечно, показателях, чем министр той же лёгкой промышленности. Вроде так и должно быть – укрепление обороны задача первостепенная, а с другой стороны – это несправедливо, не по социалистически. По-моему, социалкой должно заниматься государство, коль уж оно у нас социальное, а заводы пусть наращивают объёмы выпускаемой продукции, ликвидируют дефицит товаров. Народ снимет деньги со сберкнижек и купит что-то, о чём мечтает. Государство получит реальную прибыль. А если вернуться к квартирам, то очевидно, что очередь на жильё должна усредниться, допустим, до пяти лет. Теперь второй, мой случай. Сейчас даже на кооперативную квартиру очередь несколько лет. А, казалось бы: кооперативное строительство нужно проталкивать всеми способами, дайте больше кредитов, и люди будут платить, хата-то получается собственная, а не государственная! Если разобраться, это же в помощь государству. Нет, даже эту стройку организовать не могут. Или не хотят, частников-то у нас принято изводить как сорную растительность. Мне тоже повезло, кооперативную квартиру построили за год. Вот только, как ты знаешь, по блату, у мамы нашлись нужные связи, а по закону меня вообще в очередь ставить не должны были.
– Если ты такой поборник справедливости, то должен был отказаться от этой квартиры…
– Хм-м… Но и ты не пошёл в горком партии, не сказал, мол, я ещё годика три в очереди поошиваюсь, пусть сначала врач из поликлиники, отстоявший в ней пятнадцать лет, получит своё жильё.
– Я тогда коммунистом ещё не был, – вяло отшутился Олег.
– Вот и я тоже, оказавшись на съёмной квартире с удобствами во дворе, и туманными перспективами удостоится отапливаемого сортира, не стал падать на амбразуру, восстанавливать справедливость в государстве за собственный счёт. Увы, не стал предаваться душевным терзаниям о том, что кого-то из-за меня отодвинули в очереди, что это несправедливо по отношению к моим согражданам; я счёл, что мне просто повезло. Это сейчас я резвлюсь, так весело обо всём рассказываю, а тогда я, вообще-то, реально был потрясён, присмотрелся к окружающему миру и понял, что справедливости в нём в моём прежнем понимании очень мало. И наш сегодняшний пьяный разговор фактически весь об этом. И мой пример с тем же кооперативом наглядное свидетельство тому, что идеальных людей, живущих прям совсем-совсем по справедливости, практически не бывает, слаб человек, не помню, кто изрёк эту истину, всегда найдётся соблазн, способный совратить его, будь это квартира или деньги, или власть над кем-либо, или спецсанаторий, либо ещё что-то. Вот и большевики с первых дней своей власти не смогли удержаться от искушений, хоть и трепетно высказывались о всеобщем равенстве. Нет, по-человечески я коммунистов понимаю, вокруг разруха или просто нехватка жизненных благ, а они распределяют то немногое, что есть. Как же обделить себя? Если помрут с голоду или хотя бы, как говаривала баба Настя, «похудают», кто страной рулить будет? Им даже в голову не приходило и не приходит как-то обосновать, объяснить массам необходимость привилегий, втихаря бегали и бегают по спецмагазинам, спецбольницам. Лицемерие возмущает советского человека больше, чем корыстолюбие, разве не так? Получается, что сегодня верхушка КПСС совесть продала за вкусный кусок, за спецпривилегии, а завтра Родину продаст за новые жизненные блага? Аппетит приходит во время еды.
– До такого предательства не дойдёт, ты уж не нагнетай. Нужны правильные законы и жёсткий контроль над их исполнением
– Иосиф Виссарионович уже вёл страну путём очень жёсткого исполнения очень жёстких законов, только вот Виктор Филиппович вспоминает это время без благодарного трепета в груди
– И всё же, мне кажется, твоё диссидентство, это что-то неправильное. Сегодня СССР и США самые мощные державы и неизвестно, кто кого обойдёт, как пишут газеты, в мирном соревновании социализма и капитализма. Не тебя мне просвещать, что мы очень успешны в космосе и атомной промышленности, у нас есть заводы, обладающие уникальными, лучшими в мире технологиями. У нас, я считаю, лучшее в мире образование, у нас потрясающие учёные, в разных школах, типа математических, растёт им хорошая смена. Не всё так уж плохо, есть чем гордиться.
– Да прав ты: и наука, и космос, и атом, и уникальные производства, особенно в оборонке, всё это есть и это жирный плюс в оценке нашей действительности, правда, эти достижения никак не влияют на уровень жизни населения, а это основной пункт моего диссидентства. При этом завал в сельском хозяйстве, а главное, жизнь в крестьянской глубинке – это жирный минус. У меня в голове не укладывается, как такое возможно в одной и той же стране? Люди, управляющие государством: и цари-генсеки, и министры одни и те же; и если они загубили одно, почему при них же развивалось второе? Как могли сосуществовать высокие достижения и глубокие просчёты? Боженька рулит оборонной промышленностью, спасая Русь-матушку? Не хочет он, чтобы Русь загнулась, значит, есть ей какое-то предназначение в этом мире, не иначе…
– Ты же не веришь в бога.
– Ну… как не верю?.. Есть там что-то…
– Скатываешься к мистике… этак периодически, по настроению… агностик ты наш неуверенный. Народ у нас такой – несгибаемый, понимает, что слабая Русь не выживет, развалится на провинции. Давай-ка ещё по граммулечке огненной воды, а то засиделись на сухую.
Выпив, Олег продолжил:
– На бога надейся, а сам не плошай. Я тебе и говорю: нужны новые кадры, надо омолодить руководство партии, проводить новую политику. Сам же только что об этом распинался.
– Конечно, нужно, дорогой Олежек, только как это осуществить? К твоему разумному голосу юного коммуниста никто ведь не прислушается. Меня, беспартийного, и вовсе запишут в диссиденты, выгонят с работы. Нет, чудо какое-то должно произойти. Народ устал от бестолковости существования. Все стоят в очередях и проклинают власть, устроившую им эту развлекуху. Все завидуют несправедливой обеспеченности номенклатуры, которая провозгласила равенство а втихаря его нарушила, и просят о возмездии. Учитывая размеры страны, стон этот звучит практически круглосуточно. Сказано же: «Вначале было Слово». В расширенной трактовке – Слово значит Осознание. Толстой ещё говорил «Разумение жизни». Так это самоосознание неустроенности, необходимости перемен когда-то ведь воплотится в перемены. Ты же веришь в молитву Серафима Саровского, а тут всем населением без передыха молимся…
– Ты вот тут про чудо – а оно явление не материального мира, явление неуправляемое, неизвестно в каких дебрях мы окажемся по воле случая. Может случиться так, что какие-то небольшие, но неверные изменения превратятся в лавину, сметающую всё на своём пути. А находясь в лавине, невозможно что-либо сделать, тебя несёт в неизвестность помимо твоего желания, против твоей воли. Может же так быть?.. Нет, надо осознанно менять управление страной. Ты членам Политбюро присвоил почётный титул «замшелых», верхушку партии расколошматил, а не так уж они неразумны, систему выстроили устойчивую. Народ бухтит втихаря по кухням, а на баррикады не рвётся. И дело не только в том, что чекисты маузер к виску каждого свободомыслящего гражданина приставили. Работает известная схема – разделяй и властвуй. Коммунисты хорошо усвоили, что источник революционной угрозы в России – это Москва и Петербург. Там запылало в семнадцатом году. В наше время Москва, Ленинград, чтоб не было голодных бунтов, снабжаются прилично, местные на всю жизнь запомнят брежневское время как самое распрекрасное. Да и крупным городам тоже кое-что перепадает, а на провинцию можно забить. Население там малочисленное и терпеливое, а самые предприимчивые стараются перебраться в столицу. Так что в твоих рассуждениях про чудо несусветное, возможно, есть какое-никакое зерно. Только чудо это может случиться, когда нынешние кремлёвские мамонты начнут вымирать, а на смену им придут правильные управленцы из числа честных, совестливых коммунистов.
– Да, я, наконец-то, понял, почему тебя потянуло в партию. Потому что менять управление будут люди. А что это будут за люди, откуда упадут-вылезут, то ли это будут белокрылые англы с небес, то ли черти подколодные себе на уме, и куда они нас поведут, как, какими путями-тропами, тайна сия велика есть. Есть у меня сомнение, что нас с тобой спросят, кого в этот момент кормчим ставить, вне зависимости от того, есть у нас партбилет или его нет. По крайней мере, по сю пору нас и нам подобных не спрашивали. Кстати, в последней командировке свежий анекдот услышал: «что такое: длинное, зелёное и пахнет колбасой? – Электричка из Москвы»… Народ на самом деле со всей округи туда за продуктами съезжается. А в Оренбурге, сам знаешь, в магазинах мяса не бывает. На рынке в очередь дают свиную пересортицу без права выбора: много мослов, не нравится? Отваливай, не задерживай очередь! По три с полтиной за килограмм, а в Москве я за эти деньги покупаю лучшую вырезку. У нас и рыбные консервы «сайра в масле» купить – за счастье. В деревенские магазины можно не заходить. Хлеб, соль, сахар, спички, кое-какие макароны, некоторые крупы – ассортимент почти эпохи военного коммунизма. Хлеб по вечерам не купить, весь днём разбирают. Горько, вот и пьют беспробудно. Даже говорить об этом тошно; не то что пошутить – плакать хочется…. Народ при любой власти, в любом государстве, если беспристрастно всмотреться в историю, считался просто расходным материалом, и большевики не исключение. Цинизм в том, что они при этом провозгласили себя партией рабочих и крестьян. Но вот что для меня удивительное, так это то, что на Украине, в Прибалтике продуктов навалом, не хуже, чем в Москве. Юрка Доронин на рыбалке рассказывал, как он во Львов ездил на могилу отца, он у него там похоронен. Ему показалось, что будто в другую страну попал. Почему в Российской Федерации люди живут гораздо хуже, чем в национальных республиках? Доблестное Политбюро опасается националистических бунтов?
– Тот же самый принцип – разделяй и властвуй. Кстати, многие русские, кто пошустрее, почувствовали этот партийный уклон, перебирались в союзные республики. Но опасаются наши верхи, честно говоря, обоснованно. – Олег разлил остатки водки из второй бутылки. – Юрка мне тоже описывал, как шли они с тёткой по Львову, разговаривали по-русски. Вдруг молодой парень к ним привязался, мол, вы, кацапы, во Львове надо на мове говорить. Тётка не растерялась, ну и выговорила ему по-хохляцки, что она-то как раз учительница украинского языка, учит львовских детей их родному языку. Парубок тот чубатый опешил и тут же слинял.
– Неудивительно. У нас об этом не пишут, а мне кто-то, кажется, Тольки Журина отец рассказывал, что в Закарпатье до пятьдесят шестого года самая настоящая война с бандеровцами была. Он в погранвойсках служил, знает. Отдельные подрывы аж в пятьдесят девятом были.
– А это ж совсем недавно происходило, всего двадцать лет прошло. Конечно, они помнят ту войну. При первом удобном случае будут отыгрываться. Бесполезно с ними заигрывать, как их ни корми – всё им мало будет.
– Давай-ка выпьем за то, что хотя бы по вопросу осуждения бандеровщины у нас консенсус. Но вопрос всё равно остался: Почему мы в Оренбурге должны жить на порядок хуже, чем львовские националисты? И почему верные ленинцы не просекают: случись война, мы с тобой пойдём Родину защищать, а львовяне откопают в огороде фашистские автоматы и нам в спину стрелять будут? Сдаётся, что тем, кто в Политбюро, наплевать на народ. Они от народа не зависят, их не выбирают. Да и выборы в Советы – голимая фальсификация, результат рисуют тот, какой захотят, и альтернативы у избирателя нет. Удобно. Помню, мама пришла на участок голосовать, уже перед самым закрытием. А ей девушка из комиссии говорит: «Ой, а Вы уже проголосовали, тут галочка стоит…» Мама возбухать не стала, развернулась и ушла. Не-ет, без перемен не обойдётся…
Полежали, послушали недовольное бормотание переката, явно не привыкшего слушать затянувшиеся заполночь политические дебаты. Сергей сходил к рюкзаку, вернулся с третьей бутылкой и, разливая, спросил:
– А насчёт порядочных людей, призванных улучшить партийный кадровый состав, – кого всё-таки ты цитируешь?
– Да… подошёл Прохоров, сказал: «Надо вступать в партию, дали разнарядку – на мужчину из инженеров». Ну, не мог я ему сказать «нет». Давай-ка, не будем больше об этом…
Прохоров был начальником сектора, секретарём парторганизации в отделе, где работал Олег, при том, человеком порядочным и уважаемым. Серёга мысленно пожалел безотказного брата: «Попал, как кур в ощип!» Вслух сказал:
– Ладно, давай не будем. Толку от наших диспутов так и так никакого.
Выпили ещё по малой, отвлеклись; было о чём другом поговорить. Разговор стал малозначащим. Сергей не стал рассказывать о том, что к нему тоже недавно подходил секретарь парторганизации их отдела, сказал правильные слова об укреплении партийных кадров, предложил вступить в организацию. Отказаться от вступления напрямую Сергей не рискнул, стал говорить, что для него это неожиданность, надо подумать, подготовиться…
Парторганизация КБ входила в заводскую, а на заводе была очередь ИТРовцев, желающих получить партбилет, служивший одновременно пропуском на карьерную лестницу. Второй раз секретарь к нему не подошёл, и Лагунов мысленно перекрестился: отвязались… Возможно, это была та же самая вакансия, которую после него предложили Олегу. Но впоследствии отказ подпольному диссиденту аукнулся. Зам главного конструктора вышел на пенсию, Костюков должен был занять его место, а Сергей, к тому времени зам начальника, был единственным реальным кандидатом на должность начальника отдела; но назначили Родионова, начальника сектора, коммуниста. У жизни были свои, косые лекала, по которым чертились правила существования. Признаки порядочности, наивности, хитрости, как в кривом зеркале, путались и замещали друг друга.
Но до этих карьерных потрясений ещё нужно было дожить, а пока ночь переполнялась свиристением сверчков; из близких камышей вопли лягушек волнами накатывали на обгоревшие за день уши. Четвёртую бутылку, уготовленную для прощального вечера, обоюдно решили не открывать. И даже поспорили, оставить ли её на утренний опохмел или на последнюю вечернюю уху. Если вдруг на выбор открылись две добродетели, как решить, которая из них вернее ведёт в райские кущи? Тем более что узнать, чья верней, так и не довелось. Бутылочка сама собой не удержалась, разошлась по походным кружкам.
Забыв про палатку, ночевали у дотлевающего костра в спальниках, на мягких днищах перевёрнутых надувных лодок. Спасались от кровососущих по всем правилам бывалых походников: голову засунули в накомарники, а кисти рук в шерстяные носки, которые всегда возили с собой «на всякий пожарный».
11
Диктор аэропорта объявила о начале регистрации на рейс Уфа – Хайнань. Между тем, мысль о возможном и, как показывало развитие событий, вполне реальном невозврате в зал уфимского аэропорта царапнула душу. Ещё не поздно было развернуться и уехать домой, и потом, в случае действительно трагического развития эпидемии в Китае, ощущать себя предусмотрительным героем с чутьём непобедимого Джеймса Бонда. Или кусать локти и выглядеть, прежде всего в собственных глазах, трусом, если новая зараза скоро утихнет.
Сергей Анатольевич почти никогда не отказывался от выполнения задуманного, если оно уже сдвинулось к воплощению. Только один раз, когда неожиданно заболела жена, пришлось отменить проплаченную поездку в Челси на выставку работ лучших ландшафтных дизайнеров мира. Это была первая попытка выбраться за рубеж, к тому же сразу в Туманный Альбион. К этому времени он уже несколько лет занимался строительством садов, получал настоящее удовлетворение от работы и перед отъездом жил предощущениями удовольствия от участия в грандиозном шоу, но не сложилось. Блин, как и положено по классике, вышел комом. Разрушение мечты породило неосознанную неприязнь к Англии, и потом, объездив почти всю Европу, он так и не попытался исполнить второй подход к британскому снаряду.
Нет, отказываться от вылета и на Хайнань нельзя. «Чего ради праздновать труса, – думал Сергей Анатольевич, – если государственные службы, отслеживающие реальную обстановку, не закрывают китайское направление? И вообще, отрицательные последствия моего упрямства в стремлении попасть в Поднебесную не неизбежны, они лишь могут произойти, правда, с неизвестной вероятностью».
Дальше на какое-то время неприятности отступили. Самолёт из Уфы вылетел с задержкой всего только на час, а в Санью, не иначе, как подгоняемые ветром, они прилетели вовремя. Неожиданно для себя перелёт он перенёс хорошо, даже поспал пару часов. Объездив почти всю Европу, заглянув на Ближний Восток, Сергей Анатольевич долго не решался отправиться в Восточную Азию. Не только потому, что дорого, ещё и не хотелось терпеть неудобства дальнего воздушного путешествия. Даже после трёх-четырёх часового полёта по Европе его измученные, затекшие ноги с трудом приходили в норму, настолько неудобными для них были авиакресла. И страдальцев таких вокруг всегда было много. Каждый раз после приземления он от всей души поносил конструкторов, дизайнеров, саму компанию, обрекавших пассажиров на незаслуженные мучения. В путешествии в Азию, наконец-то, разобрался в причинах. Страдал он в американских «Боингах», а в Китай без каких-либо неудобств перенёсся на самолёте европейской компании «Эйрбас». «Нет, нельзя безнаказанно издеваться над людьми: проклятия пассажиров материализовались, отсюда и проблемы у американского авиагиганта с новой моделью», – резюмировал Сергей Анатольевич после приземления в аэропорту туристического центра Хайнаня – города Санья.
Все без малого четыреста пассажиров чартерного рейса были окучены, оказывается, одним туроператором, всех ждали автобусы, готовые развести путешественников по отелям. Заблудится и потеряться, скорее всего, было невозможно. Тем более, что все необходимые действия туриста подробно были расписаны в программе тура. Прежде чем пройти на паспортный контроль, нужно было отсканировать паспорт и отпечатки пальцев у нескольких автоматических устройств, установленных перед кабинами пограничников. Сергей Анатольевич встал в очередь. Туристы, стоявшие перед ним, благополучно проходили все процедуры и получали выдаваемый автоматом талон, а у него автомат брать отпечатки вдруг отказался. Сергей Анатольевич мысленно выругался: «Чертовщина какая-то! Уж не китайские ли драконы за меня взялись, решили не пускать на остров, из аэропорта развернуть на родину?! Поздно, назад я уже ни ногой».
Обращаться к китайцам было бесполезно, туристов предупредили, что с русским языком, как и с английским, в Китае дела обстоят неважно. Пришлось устроить небольшое совещание с согражданами, стоявшими в очереди, и после нескольких неудавшихся попыток сдать-таки отпечатки, коллегиально было решено, что, если автомат не берёт, значит, не нужны ему эти пальчики. Пограничник в кабине, в крайнем случае, разберётся.
Но и чиновник отпечатки брать не стал. Стало быть, пальчики у китайских спецслужб уже были?.. Откуда – Сергей Анатольевич сначала не понял, он даже российским спецам отпечатки ни разу не сдавал. Потом вспомнил, что его биометрические данные сняли финны при оформлении Шенгенской визы. Неизвестно, поделились ли они этими данными с российскими силовиками, но, как выяснилось, китайцы их тоже поимели. Пока туристы развлекаются, спецслужбы сотрудничают. Сергей Анатольевич усмехнулся: «Людишки припоздало с ума сходят от того, что у них отбирают свободу и всех хотят пронумеровать-прочипировать, а не понимают, что они уже давно под колпаком».
Из программы тура Сергей Анатольевич знал, что на выходе из аэропорта у стенда российского туроператора должен стоять его представитель. Он должен назвать номер автобуса, который доставит туриста в отель. Шествуя в толпе прилетевших, Сергей Анатольевич умудрился не заметить щупленького клерка, загородившего собой небольшой стендик и выйти за ворота. На площади около аэропорта стояли довольно много автобусов. Было удивительно после снегопада, обмораживающего ветра родины оказаться в мягком, расслабляющем тепле летней ночи. Но благостное настроение покоя, возникшее было в душе оренбургского путешественника, не продержалось и минуты, пока он не осознал, что пропустил очередной пункт программы: не узнал, в какой автобус ему садиться, хотя вроде и пытался сосредоточиться на его выполнении. Слегка запаниковав, он развернулся назад, но не тут-то было: стоявшие на выходе полицейские не собирались его пускать в здание аэровокзала. Действовала уже знакомая по Израилю система ниппель: всех выпускать, никого не впускать. Не понятно как, но его отчаянная жестикуляция и расстроенное лицо сработали, и полицейские всё-таки разрешили пройти назад к стенду. Он уже начал уставать от преследовавших его мелких неприятностей, но старался преодолевать и препоны, то и дело возникавшие, и своё раздражение.
Автобус заполняли поселенцы всего двух отелей, в основном того, где должен был жить и Сергей Анатольевич. С креслом в самолёте ему повезло, сидел у выхода, поэтому, несмотря на задержки, случившиеся на пути от самолёта до выхода из аэропорта, в салон автобуса он попал одним из первых и сел в кресло около окна. Народ входил, занимал свободные места, но к нему никто не подсаживался. Это была его некая пожизненная особость: почему-то всегда и везде, на свободное место около него садились тогда, когда сесть было почти уже некуда. Сергея Анатольевича это не беспокоило, сторонятся, значит лежит на нём какая-то, ему самому непонятная, печать человека не такого, как все. Было даже удобно, незнакомые люди не надоедали, а если и заговаривали с ним, то не часто.
Вошла пожилая женщина, на вид не на много моложе Сергея Анатольевича, в тёмном, наглухо застёгнутом костюме и светлом платке, обёрнутом вокруг головы на мусульманский манер. Остановилась в проходе, спросила у него, свободно ли соседнее кресло и села. Сергей Анатольевич удивлённо смотрел на женщину: вот уж кто точно не должен был сесть рядом с ним, так это она. Но соседка вела себя совершенно уверенно, спросила, в какой отель он направляется, с удовлетворением сообщила, что они соседи не только по автобусным креслам, но и в отеле, потом представилась не по возрасту просто: «Ася».
Лагунов на секунду замешкался, не зная, как ему представляться, уже много лет он в таких случаях называл себя по имени и отчеству, даже близкие друзья с некоторых пор звали его хоть и запросто, но уважительно: Анатольевич. Выдавил, наконец: «Сергей Анатольевич». Но дама уверенно держала позицию: «Что, обязательно так сложно?» Пришлось поправиться: «Нет-нет давайте по-дружески – Сергей».
По-дружески они и разговорились. Ася, как и Сергей Анатольевич, приехала одна. Она и жила одна в уфимской квартире. Свободного времени на пенсии много, есть возможность путешествовать. Не так давно она десять дней провела во Вьетнаме, где всё ей очень понравилось: недорогое проживание, много сказочно дешёвых фруктов, она даже мечтает уехать туда месяца на три, снять комнату и отдохнуть около моря. Сюда приехала, чтобы посмотреть на Китай, сравнить с Вьетнамом, выполнить заказы от родственников и знакомых. Сергей Анатольевич в свою очередь рассказал, что он заядлый путешественник по Европе, но всегда мечтал побывать на Востоке, только не получалось, а теперь соблазнился невероятно дешёвым туром. Что большой любитель фотографировать всё, что видит, а особенная его любовь – птицы, которые вроде как отвечают взаимностью и с удовольствием ему позируют. После чего Ася заключила, что, поскольку она тоже обожает природу, им интересно будет путешествовать по Хайнаню вдвоём.
Сергей Анатольевич не переставал удивляться. Одежда Аси явно выдавала в ней человека религиозного, и такая непринуждённо-светская манера общения очевидно не соответствовала её облику. Широкое черноглазое лицо и едва уловимый национальный акцент выдавали в ней башкирку, но фамилию свою в разговоре она назвала русскую – Костина. Предложение путешествовать вдвоём Сергея Анатольевича нимало не смутило, по опыту он знал, что после первого же его получасового зависания с фотоаппаратом около одного дерева с птичкой желание совместных прогулок с ним пропадает. В следующие пять дней, которые они провели, если не вместе, то регулярно встречаясь, Ася умудрилась ни разу не обратится к нему по имени; видимо, во время короткого общения в автобусе все-таки почувствовала в нём ту самую печать особости. Называть его запросто «Сергей» она не решалась, а по отчеству было уже неуместно.
После двадцати минут езды прибыли на место. Автобусный гид привёл туристов к административной стойке, расположенной почему-то на третьем этаже. Несколько человек, не пожалевших денег на оплату лишних суток, начали заселяться, а основной массе туристов было предложено оставить чемоданы около административной стойки под охраной видеонаблюдения (камеры хранения в отеле не оказалось) и погулять по городу до времени заселения, то есть до двух часов пополудни.
Несмотря на почти бессонную ночь (пару часов в самолёте, а перед тем пол часика в такси засчитывать за полноценный отдых не приходилось), не терпелось посмотреть на первый в жизни китайский город. Ознакомиться с описанием экскурсий и купить те, что понравятся, предполагалось утром второго дня, а первый отводился для отдыха, размещения в отеле и самостоятельных прогулок по Санье.
12
Девушки, стоявшие за административной стойкой, никакого языка, кроме китайского, не знали, и заселение в отель происходило под руководством отельного гида, представителя российского туроператора. Гид – высокая, крепкая в кости молодая и ярко накрашенная китаянка, неплохо говорившая по-русски. Представлялась она как Софья. Главной её заботой было собрать залог в сто долларов с каждого заселяемого номера. До официального времени заселения было ещё два часа, и Софья решала с администраторами вопросы досрочного поселения туристов, нагулявшихся по Санье.
Недорогой отель был под завязку забит туристами – из России и самими китайцами. Софья заселяла своих подопечных по мере уборки апартаментов, а то и просто выдавала туристам ключ по их просьбе, чтобы они хотя бы отнесли в номер вещи и спокойно отправились за новыми впечатлениями. Расстроенный неудачным началом путешествия, крушением главных своих надежд на эксклюзивные снимки Сергей Анатольевич хмуро сидел в кресле и не сразу обратил внимание на девочку лет пяти, не в первый уже раз остановившуюся около него, – симпатичную, с большими лукавыми глазами, дочку отельного гида, бегавшую по холлу среди туристов из России. В руках у неё была коробочка с небольшой цифровой клавиатурой. Поняв, что русский дедушка наконец-то её заметил, нажала клавишу, и её игрушка произнесла: «пять». Девчушка смотрела на Сергея Анатольевича вопросительно и чего-то ждала. А он, не понимая, заторможенно молчал. Тогда она наставительно повторила вслед за игрушкой «пять!» и нажала другую кнопку. Коробочка изрекла: «два». Девчонка снова вопросительно на него уставилась, и Сергей Анатольевич, решив совсем уж бестолковость не проявлять и подыграть юной преподавательнице русского языка, улыбнулся и повторил: «два». Учительница по-доброму порадовалась за него и закрепила урок, тоже повторив: «два». Девочка отвлекла Лагунова от мрачных мыслей, но на этом к огорчению малышки занятия закончились: подошла Софья и со словами: «Я вижу, вы уже оба научились считать по-русски», – отдала Сергею Анатольевичу ключ от его комнаты.
Перед поездкой он всё-таки успел почитать о праздновании Нового года на Хайнане. Некая девушка блогер с ужасом описывала гремевшую всю ночь канонаду, безжалостных китайцев, которые не просто соревновались, кто громче стрельнет, но и кто больше досадит грациальным русским туристкам. Безуспешные её попытки засунув голову под подушку, укрыться от праздничных децибелов и уснуть, вызывали такое сочувствие, что Сергей Анатольевич из опасения неприятностей в ждущей его праздничной ночи пошёл в аптеку и купил в поездку беруши. Но Софья, которой он в своих словах изложил стенания блогерши, с некоторым удивлением заверила его, что в Санье никакой стрельбы не бывает.
Сергею Анатольевичу повезло: номер был уже прибран, и он поднялся, наконец, на свой десятый этаж, переоделся в лёгкие полотняные брюки и футболку. Балкончик, на французский манер узенький, выходил в сторону соседнего близкого здания, по счастью, невысокого. Раздвижная дверь приоткрывалась всего сантиметров на двадцать – видимо, чтобы не возникало соблазна погулять по этой конструкции, скорее декоративной. Внизу, на плоской, залитой красным покрытием крыше резвились две, можно сказать, родные оренбургские белые трясогузки. Поверх сопредельного здания открывался умиротворяющий вид на прибрежные городские кварталы, а если суметь выглянуть в щель раздвижной двери, то и вовсе можно было увидеть море.
