скачать книгу бесплатно
– Вы думаете, что мы не знаем, что мы дефектные? Только почему это надо постоянно втирать нам в мозги?
Некоторое время отец Патрик молчал, потом заговорил:
– Ты поверишь мне, если я скажу, что это – своеобразный способ общения с Богом?
– А если я не верю в Бога? – Он снова заерзал на стуле. Наверное, потому, что подобные изречения нарушают безопасность его работы.
– Тогда используй это время с тем, чтобы подумать над вопросом: а каким бы человеком тебе самому хотелось бы стать. Или, по крайней мере, – тихо закончил он, – поверь в себя.
Совсем не то я ожидал услышать от него, но я поскорей покинул исповедальню, прежде чем он успел назначить мне чтение молитв в качестве «домашнего задания».
Логично все оценив, я был бы просто обязан все их честно отчитать.
Когда я вышел из исповедальни, сестра Катерина указала мне на скамью слева от себя и при этом прижала указательный палец к губам, как будто мне пять лет и я не в курсе того, что тут нельзя ни свистеть, ни орать от радости, что все закончилось, когда ты перемещаешься по проходу к своему месту. Майя устроилась как раз напротив меня через проход. И молилась. Предположительно.
Я смиренно присел в своем ряду, при этом склонил голову, как положено, и закрыл глаза. Уже через секунду я понял, что кто-то усаживается рядом со мной.
– Привет! – прошептала Майя.
– Привет! – так же шепотом отозвался я. – У тебя не будет неприятностей за то, что ты в церкви ведешь беседы?
– Нет, только нужно говорить очень тихо и целеустремленно направлять взгляд вперед, – спокойно сообщила она. – Иногда Святой Дух приказывает молиться не про себя, а вслух. – Она закатила глаза и улыбнулась. – Как твой нос?
– Неплохо, – соврал я. Я не собирался жаловаться ей на то, что он до сих пор болит, особенно теперь, когда Майя явно чувствовала себя виноватой в этом. К счастью, синяка не осталось, он просто болел, и все.
– Послушай. Сестра Катерина будет спрашивать тебя, хочешь ли ты войти в нашу ученую команду. Я подслушала после уроков, как она говорила с другой учительницей и рассказывала ей про то, как ты запомнил все те молитвы.
– Это группа лузеров, которые участвуют в турнирах десятиборья?
– Это мы самые и есть, – сказала Майя, приподнимая брови. По-моему, я ляпнул что-то не то, назвав ее лузером.
– Пожалуйста, – продолжала она, словно и не заметив этого, – соглашайся. Мы уже все тоже согласились. Кроме того, тебе нужно будет обязательно выбрать себе факультатив. Если ты не играешь на музыкальном инструменте и не занимаешься в спортивной секции, тебе остается ученая команда.
– Значит, на самом деле у меня-то и выбора никакого нет.
– Ну, ты очень высокий. Ты в баскетбол играешь?
Я рассмеялся, но тут же спохватился и закашлялся, как только сестра Катерина повернулась в мою сторону. В старой школе меня как-то раз зачислили в команду, но выяснилось, что у меня нарушена координация движений. Я даже очки не могу спокойно водрузить на нос, не ткнув при этом дужкой себе в глаз. Десяти минут моим товарищам хватило для того, чтобы определить мою полную бесполезность как игрока. Я мог бы помочь им, разве только держа кольцо для мяча на должной высоте.
– Потом дашь мне номер своего телефона, и я напишу тебе, где будет проходить подготовка к соревнованию, – сказала она.
– А пока дай мне свой, – прошептал я.
– У меня нет ручки, записать нечем, – отозвалась Майя.
– Я запомню.
– Разумеется, запомнишь, – ухмыльнулась она. Я старался не выдавать свою радость за свои способности, пока она диктовала мне номер, который я тут же и запомнил.
Сестра Катерина и в самом деле попросила меня присоединиться к команде чуть позже в тот же день. Так как у меня не имелось домашнего задания по религии и беспокоиться было не о чем, я мог бы, по ее словам, использовать это время для запоминания важных фактов. Обалдеть можно!
В это время Ребекка продолжала исполнять различные пируэты прямо в классе. При этом ее светлые волосы золотом рассыпались по сторонам, а хор исполнял «Божью благодать». На минутку меня это отвлекло, пока я не заметил, что сестра Катерина смотрит прямо на меня с подозрением. Мне показалось, что я хорошо замаскировался, но оказалось, что нет. Между нами возникло понимание, но также я почувствовал и предупреждение с ее стороны о том, что мое поведение начинает ее настораживать. Тогда я набрал в грудь воздуха и сосредоточился на передней части классной комнаты, пока урок не закончился.
Позже в тот же день я отправил Майе эсэмэску. На это у меня ушло десять минут, хотя написал я всего одну фразу: «Привет, это Адам».
Через секунду от нее пришел ответ: «Спасибки».
Когда Пол заехал за мной после школы, он ни о чем меня не расспрашивал, но мы заехали в «Макдоналдс» за молочными коктейлями. Он продолжает опасаться меня. Хотя мне кажется, ему этого совершенно не хочется.
Когда мы подъезжали к дому, у меня в кармане загудел телефон, и я увидел, что Майя прислала еще одну эсэмэску:
«Кстати, добро пожаловать в группу лузеров».
Мне кажется, я ей нравлюсь.
Глава 7
Доза 1,5 мг. Дозировка прежняя. Кажется, Адам начинает открываться в том, что связано с его болезнью. Отмечается усиление враждебности по отношению к сеансам психотерапии. Все еще отказывается общаться вербально.
26 сентября 2012 года
Ваши комментарии по поводу моего дневника «слишком много самоосмысления», а потому эти записи нельзя считать откровенными, – просто чушь собачья. Я такой, какой есть. Вы просто беситесь и злитесь на меня за то, что я не разговариваю с вами.
Вообще-то меня немного раздражает тот факт, что мой психотерапевт задает мне бесконечные вопросы. Вот вы спрашиваете меня, что я знаю про шизофрению. Это все равно, как если бы я спросил вас, что вы знаете о том, как нужно одеваться, чтобы выглядеть для окружающих надменным снобом. Мне известно о шизофрении все, потому что я живу с ней.
А вот вам факты, которые вы знаете и без меня, но я все равно упоминаю о них, потому что мне хочется казаться умным, и я отчаянно ищу вашего расположения. Это же очевидно.
Шизофрения – слово греческое и буквально переводится как «расщепляться» («шизен») и «разум» («френ»). Но расщепление личности тут ни при чем. И это не означает множественной личности. «Расщепление» относится к разрыву умственных функций.
В общем, тут появляется целый рог изобилия всевозможного дерьма. Но и это вам тоже хорошо известно.
Понятие «никогда» исчезает и одновременно становится нормой. И позволяет вам расслабиться.
Заметки на полях: у вас дурацкий пиджак. Вам вообще материал в клетку не к лицу. А еще я терпеть не могу вашу прическу. Неужели вы используете специальный мусс для волос, чтобы они становились волнистыми? Выкиньте его подальше. А еще на последнем сеансе у вас целый час ширинка оставалась расстегнутой, но я ничего вам не сказал, потому что: 1) мне не хотелось, чтобы вы подумали, будто я пялюсь на ваше хозяйство и 2) я же с вами не разговариваю, а мимикой это показать было бы весьма затруднительно.
А вот кое-что из того, чего вы не знаете. У моего двоюродного дедушки было то же самое. Он был братом моей бабули, и самое интересное, что я помню из их отношений, это то, что бабуля постоянно притворялась, будто он совершенно нормальный. И на словах всегда получалось, что он обыкновенный человек, ну, только с некоторыми проблемками, и не более. Когда о нем заходила речь, то слово «шизофрения» никогда и не произносилось. Я не уверен, что это как-то помогало, но тогда время было другое, и люди относились с меньшим сочувствием к тем болезням, которые не являются смертельными. Плюс к тому еще моя мама говорила, что официально деду Грегу диагноз никто и не ставил. Если бы у него не было семьи, он, наверное, умер бы где-нибудь на улице.
Он мне нравился. Говорил он негромко и складно. Никогда ни на что не жаловался. Тело у него было идеально здоровым, он был из той породы людей, которые прячут деньги в книгах, возвращая их в библиотеку, а в бакалейной лавке всегда пропускают других в очереди перед собой. А на пианино он играл лучше, чем кто-либо другой, кого мне только доводилось слушать. Играть он научился сам и часто подбирал мелодию на слух.
Большую часть жизни он прожил вместе с бабушкой, а потому самостоятельных крупных расходов у него не было. Вот почему он обучал игре на пианино тех детей, родители у которых не могли себе позволить нанять платного учителя. Иногда они платили ему овощами со своих огородов. Иногда мамы этих учеников пекли для него печенье. Однажды он вернулся домой в шарфе, который ему связала его ученица, и носил его каждый день в течение целого месяца. Это случилось в июле.
Но вся суть заключалась в том, что, если дети хотели продолжать обучение, они уходили от него, зная основы.
Как жаль, что мне тогда не хотелось учиться…
Дедушка умер примерно в то же время, когда нас бросил мой отец. Но я никогда не забуду того, что он сказал мне, когда пытался научить меня игре на фортепиано. Он случайно подслушал, как моя мама рассказывала бабуле о том, что меня в школе дразнили за какую-то глупость. Это было еще задолго до того, как все поняли, что со мной происходит что-то неладное.
– Большинство людей боятся сами себя, Адам. И они несут с собой этот страх повсюду, надеясь, что этого никто не заметит.
Прежде чем я успел спросить его, что бы все это могло значить, он рассмеялся. У него был такой забавный смех, как звук рожка или горна, который вырывался из него порой в весьма странные и неподходящие моменты. Когда я был еще совсем маленьким, мама говорила, что это его «конек».
И хотя никто не ставил ему диагноз, я знаю, что он был такой же, как я. Разница только в том, что дедушка был по-настоящему добрым, и не важно, в какой степени ты безумный, если при этом ты еще и просто милый человек. Люди тебя простят.
Как-то вы спрашивали меня, чего я боюсь. Я тогда не ответил, потому что мне не хотелось. Говорить об этом – значит, по-моему, считать себя каким-то увечным либо просто прозвучать неубедительным. Но сейчас поздно и надо спать, а заснуть я не могу. А то, что начинает вползать мне в мозги при бессоннице, уже здесь.
Наверняка вы заметили, что я могу достойно защититься от всего того, что может вломиться ко мне в комнату посреди ночи. И все же кулаки у меня сжаты, а глаза ищут источник скребущих звуков под половицами, потому что какая-то часть меня самого все еще верит в то, что те образы, которые я вижу и слышу, являются реальными. И кто-то из них пытается до меня добраться.
Мне вспоминается рассказ, который я когда-то прочитал об одном человеке, которому казалось, что его попутчики в вагоне поезда намереваются убить его. Он убедил себя в том, будто они способны прочитать его мысли и теперь собираются вытащить его из вагона на следующей станции и там забить дубинками до смерти.
Он заперся в туалете и просидел там больше часа.
Когда поезд наконец доехал до остановки, он с жутким криком выбежал из купе и выкинулся из поезда, думая, что попадет на платформу, но не рассчитал и проломил себе череп, свалившись на снег под откос.
Ему было тридцать семь лет. Слишком молодой, чтобы умирать.
Я сделал вывод о том, что в большинстве рассказов, по крайней мере в тех, которые я читал в школе, поезда всегда имеют какое-то большое значение. Они представляют собой некое приключение по дороге в смерть.
В углу моей комнаты я вижу мужчину, прячущегося в тени. На нем черный котелок, а в руке он держит трость с изогнутой ручкой. Через определенный промежуток времени в несколько минут он сверяется со своими часами и смотрит на меня.
– Время почти подошло, – постоянно бормочет он себе под нос. – Готовься бежать. Поезд уже подходит.
– Время подошло для чего? – так и хочется мне спросить у него.
Но он только улыбается и ничего не говорит. А ему и не нужно мне отвечать.
И хотя у этого типа жутковатый вид и мне хочется, чтобы он ушел, боюсь я совсем не его.
Я боюсь того времени, когда я еще считал, что все – и этот тип тоже – существуют на самом деле.
Я боюсь, что когда-нибудь не смогу наблюдать за парадом галлюцинаций так, чтобы при этом не делать всего того, что они мне. Поскольку боюсь, что лекарство перестанет помогать. А вот тогда у каждого появится резонная причина опасаться меня самого.
Глава 8
Доза 1,5 мг. Доза не меняется. Никаких перемен.
3 октября 2012 года
Голый парень появляется время от времени. Это, наверное, самая дикая моя галлюцинация. Он выше меня. И абсолютно голый. То есть совершенно. Я мысленно прозвал его Джейсоном. Особых причин на это нет, но ему просто подходит это имя – типичный Джейсон.
В общем и целом он парень неплохой. Он напоминает мне о том, что двери перед людьми надо открывать и держать открытыми. Что людей надо благодарить по разным поводам. Ну, и всякую такую ерунду. Но помимо этого у меня с ним нет никаких отношений. Джейсон – это просто громадное голое нечто, расхаживающее по коридорам моей школы. Это какое-то безумие даже для галлюцинации.
Теперь, оказывается, предполагается, что мне не нужно называть себя сумасшедшим. Это я прочитал в одной из тех книг, которые мама купила вскоре после того, как мне был поставлен диагноз. Там везде говорится о том, что вы должны любить свое чадо из шоу фриков, и совершенно не важно, сколько у него набралось воображаемых друзей.
Ну, как бы там ни было, как-то раз мы сидели с голым Джейсоном рядом с классной комнатой, и тут мимо нас проходит Йен с каким-то парнем, а в руках у них ведро с надписью «ОТХОДЫ», которое они тащат из лабораторной кабинета биологии. Они явно шли выбрасывать крупные останки лягушек, которые нельзя было слить в раковину, и я не поднимал глаз еще пару секунд после того, как они прошли мимо. У меня даже не было времени понять, что произошло, когда они вдруг выплеснули примерно треть содержимого своего ведра мне на колени, а потом рванули дальше по коридору, хохоча, как идиоты, и расплескивая остатки отходов по полу. У меня до сих пор их смех в ушах звенит. Они ведь умышленно вылили эту гадость именно на меня. Даже Джейсон, симпатичнейший парень из всех мне известных, который постоянно за все извиняется, только и мог, что проговорить: «Старик, ну что за фигня!», после чего полностью растворился в воздухе.
Я попытался кое-как очиститься в туалете, но только все это оказалось делом бесполезным, тогда мне пришлось идти в кабинет к медсестре. Она посмотрела на меня так, будто я специально окунулся в ведро с формальдегидом и лягушачьими потрохами, после чего все же выдала «сменные» шорты из школьной формы, которые, хотя и подошли мне в поясе, все же оказались сантиметров на пять короче, чем того хотелось бы. Длинноволосая курчавая женщина едва сдерживала смех, когда я вышел из туалета.
– Прости, – выдавила она, продолжая улыбаться, – длинней ничего не нашлось.
– Обалдеть!
– Тебе осталось всего пару часов, потом домой. Не переживай!
Мне нравится, когда люди предлагают тебе не волноваться по какому-либо поводу, насчет которого им самим вообще наплевать. Однако новые шорты не смогли до конца скрыть слабый запах, идущий от меня, несмотря на то, что свои насквозь промокшие трусы я все же успел выбросить, пока переодевался.
Перед физкультурой оставался еще урок английского, который предстояло высидеть. Дуайт видел, как я входил в кабинет медсестры, поэтому мне пришлось рассказать ему обо всем, что случилось. Весь урок он подробно комментировал происшедшее, делая упор на то, какой же все-таки козел этот Йен. И я оценил его старания, несмотря на тот факт, что при малейшем неверном движении слышал хлюпающие звуки между своими ягодицами.
Находиться в школе без трусов – это что-то невероятное и ужасное.
А присутствовать при этом на уроке физкультуры – занятие исключительно некомфортное.
Сеточка в моих спортивных шортах мало помогала. Я хорошо чувствовал, как трутся мои яички об эластичную ткань. Йен и тот другой парень (кажется, его зовут то ли Зейн, то ли Блейн… короче, как-то по-дурацки) несколько раз за урок оборачивались на меня, чтобы понять, как я себя чувствую. Выражение их лиц было такое, словно они сами напрашивались на то, чтобы их немедленно расплющить об землю. Ребекка только покачивала мне головой с трибун.
Потом мы пошли к шкафчикам вдвоем с Майей. Дуайт вернулся в церковь, где было собрание у служек, так что сейчас наступил один из тех редких моментов со дня ее спасения в бассейне, когда мы с ней оказались наедине друг с другом. Несколько секунд она удивленно вдыхала воздух, но ничего не говорила. То, что раньше было легким запахом химикатов, сейчас превратилось в слабый запах химикатов с явной примесью аромата потных яичек.
– Мне кажется, что Йену просто завидно, что ты выше его.
– Что? – переспросил я. Это заявление возникло словно ниоткуда и не по делу.
– Ты высокий. А он среднего роста, но все его братья тоже высокие. Мне кажется, он достает тебя только потому, что завидует твоему росту.
– Зачем кому-то делать другому пакости только из-за того, что кто-то вырос повыше?
– Ну, ты еще и симпатичней его, – продолжала она.
– Да ну! – отреагировал я.
– Увидимся.
Она зашла за угол прежде, чем я сообразил, что бы мне сказать такого умного. В результате весь остаток дня я чувствовал себя полным идиотом. Да ну.
Я сказал именно это?! Да ну?!!
Я мог сказать что угодно другое, только не это. Например, спасибо.
Да ну.
Мой уровень тупости достиг неслыханных высот. Но и сейчас я даже представить себе не могу, что мне нужно было сказать в тот момент.
Предполагается, что мне не следует думать о своей болезни так, будто я могу и должен с ней что-то сделать. Говорят, лучше считать, что она является частью меня самого, которая не совсем адекватно соотносится с остальными моими частями. Но это же чушь собачья!
Важная вещь в сумасшествии – это сознание того, что ты сумасшедший. И вот то, что ты это сознаешь, как раз и делает тебя менее сумасшедшим.
Интересно, а у вас раньше был когда-нибудь такой пациент, который бы отказывался разговаривать с вами? Наверное, вы сейчас зарабатываете самые легкие деньги в своей карьере. Вы читаете мои записи, самодовольно киваете какое-то время, а потом пытаетесь вовлечь меня в беседу.
А не испытываете ли вы чувство вины, когда берете деньги у людей с психическими заболеваниями? Точней, у членов их семей. У людей, которые верят вам, верят в то, что вы вылечите человека. Они же вроде тех чудаков, которые тратят все свои деньги на экстрасенсов и ясновидящих, которые говорят им именно то, что те хотят услышать.
И все же я не виню вас в том, что вы выбрали именно такой стиль работы. Люди с психическими заболеваниями просто восхитительны. Как-то раз, когда мне было лет десять, Пол с мамой отвезли меня в Сан-Франциско, где, как выяснилось, полно бездомных людей. А значит, и уйма сумасшедших.
