Прятки в мясной лавке

скачать книгу бесплатно

Прятки в мясной лавке
Ульяна Александровна Ворон

Алиса возвращается домой после нескольких тяжёлых дней в больнице. Потеряв ребенка, обессиленная Алиса вынуждена сражаться с чудовищем, жаждущем обрести плоть.

Ульяна Ворон

Прятки в мясной лавке

Такое бывает, как говорил Алисе врач, седой мужчина с равнодушным костистым лицом – слишком уставший, чтобы пытаться изобразить сочувствие. Бывает и у молодых, как она, и у женщин постарше – иногда беременность просто прерывается сама собой. Причины могут быть разными: случайное падение, инфекция, гормональный сбой, генетические отклонения плода… Главное, не нужно верить в страшилки про бесплодие – она молодая, крепкая, с хорошей маткой, еще сможет родить.

Алиса слушала все это с холодным спокойствием, но здравомыслящая часть понимала, что это никакое не спокойствие, а онемение. Иногда при травме боль наступает не сразу, а через мгновение. Для Алисы это мгновение затянется, но она понимала, что когда онемение пройдет, боль собьет ее с ног.

У нее должна была родиться дочь. О беременности Алиса узнала только после выкидыша, в больнице, но что-то внутри нее знало и подсказывало давно – у нее была бы девочка: с такой же бледной кожей, голубыми глазами и золотыми волосами, как у нее.

Алиса знала, что ее ребенок совсем бы не походил на отца – только на нее. Где-то глубоко внутри жил образ маленькой девочки, похожей на нее, как отражение в зеркале. За эти четырнадцать недель ее тело ничуть не изменилось, была даже кровь, которую она путала с менструацией, но странная тоска, чувство какой-то крохотной недостающей детали, сопровождавшее ее всю жизнь, наконец ушло.

Ее дочь с золотыми волосами и голубыми глазами, была рядом, но ускользнула. Может быть, поняла, что пришла не вовремя? Они с мужем планировали детей позднее, сначала хотели сделать ремонт, купить новую машину…

Сейчас, на больничной койке, под колючим тонким одеялом, все это казалось таким мелким, глупым, незначительным. Как какая-то рухлядь могла быть важнее новой жизни?

Алиса прикоснулась к животу сквозь одеяло. Липкий наркоз медленно проходил, и по телу медленно разливались волны тупой тянущей боли. Но больно было будто не ей, не Алисе, а кому-то другому, а она лишь гладила своей рукой чужое чрево, ставшее могилой ее ребенка.

Первым, что увидела Алиса, когда очнулась, была темно-синяя клетчатая рубашка мужа и застиранный, посеревший халат, наброшенный на плечи. Она подняла взгляд, но не узнала его – черты будто плавали в жидком тесте, не складываясь в знакомое лицо.

Алиса попыталась что-то сказать, но он приложил палец к губам, наклонился над ней и мягко обнял. От густых волос пахло сигаретами, щетина колола шею, но Алиса не оттолкнула его. Она снова попыталась что-то сказать, но слова перемешались в голове, и слезы сами собой катились по лицу.

Над ее кроватью солнечный луч мягко ложился на стену. Голубая, как небо, кафельная плитка, и яркий свет солнца – Алисе казалось, что она видит все это из другого, далекого грязно-серого мира.

Дима ушел только ближе к вечеру. Алисе стало чуть лучше, и она хотела уехать с ним, но врачи настояли, чтобы она осталась на несколько дней. В этот момент внутри что-то вновь надломилось, и от боли защемило сердце.

В палате пахло немытым телом, гнилыми фруктами, спиртом и хлоркой. Соседка была всего одна: глубоко беременная женщина лет тридцати с опухшими до красноты ногами и одутловатым лицом. Она постоянно ела фрукты из огромного пакета у кровати, неожиданно тонким и чистым голосом говорила по телефону, и листала дурные книжки в мягких обложках.

От запаха фруктов Алису тошнило; звуки чавканья ввинчивались в череп, как раскаленные шурупы.

Ночью Алиса почти не спала – бессвязные обрывистые кошмары перемежались с тяжелыми и вязкими, как патока, часами без сна под свистящее дыхание соседки, усилившуюся вонь и нескончаемую тянущую боль в животе.

Она на кладбище, бредила Алиса сквозь липкую дрему. Она на кладбище, у самого края могилы, но она не труп, не скорбящая мать, а гроб – слишком большой для уснувшего в нем ребенка.

Когда наконец наступил рассвет, и неуместное солнце прошмыгнуло сквозь застиранные тонкие шторы, Алиса нашла в себе силы встать, выйти в коридор и сесть на неудобную металлическую скамейку.

Сыро, холодно и нестерпимо воняло больницей, но после душной, провонявшей телом и гнилью палаты, Алисе стало легче. Теперь она сможет найти сил дойти до туалета, умыться, почистить зубы и причесаться. Ее никогда не волновало, видит ее муж заспанной, уставшей или растрепанной, но именно сейчас Алиса хотела, чтобы Дима встретил ее свежей, чистой и живой.

Муж навещал ее каждый день, и вместе они проводили по нескольку часов в душном коридоре, пропахшем хлоркой. Иногда Диме удавалось скормить ей конфету, яблоко, огурец или пару ложек творога. Когда их время заканчивалось, Алиса вновь возвращалась в душную вонючую палату с решетками на окнах. И начиналась очередная бесконечная ночь.

Через три дня все тот же равнодушный доктор с сухим костистым лицом сказал, что она может вернуться домой – отлежаться и прийти в себя она может в родных стенах, и ее здоровью ничего не угрожает.

Тогда почему ей так плохо? Алиса хотела задавать этот каждому встречному, но молчала, как немая.

В день выписки Алиса, как могла, привела себя в порядок, даже немного пощипала себя за бледные щеки, чтобы нагнать румянца, но в зеркале гардеробной все равно увидела зомби с темными кругами вокруг глаз и сальными свалявшимися патлами.

Дима, помогавший ей натянуть пальто, заметил ее долгий неприязненный взгляд, мягко развернул к себе и сам застегнул пуговицы – слабые холодные пальцы Алисы совсем не слушались.

Когда они вышли на крыльцо больницы, Алиса невольно застонала и зажмурилась: холодный весенний воздух обжег измученное тело, закатное солнце показалось неожиданно ярким и резануло по глазам. Дима прижал ее к себе, и повел вниз по ступеням. Алиса послушно переставляла ноги, и остатки сил покидали ее с каждым шагом.

Муж почти не говорил – ни о чем не расспрашивал, ничего не рассказывал, и Алиса была ему безмерно благодарна. Только иногда он интересовался, не дует ли ей, и не нужно ли включить обогреватель.

Дима всегда был отличным мужем, Алиса ни дня не сомневалась, что сделала правильный выбор. Хоть он и был ни самым богатым, ни самым красивым и ни самым галантным из ее ухажеров, что-то внутри толкнуло ее именно к нему.

Да, Дима был отличным мужем. Только сейчас, на заднем сидении машины, Алисе становилось от этого только хуже. Она сама понимала, что все это глупо и бессмысленно, от нее ничего не зависело, но не могла перестать винить себя. Дима мог стать отличным отцом, а она не выносила его дочь.

Слезы вновь подкатили к глазам. Алиса с усилием подавила их, и сглотнула уже почти привычный ком в горле.

Алиса ненавидела лифты, но подъем на пятый этаж по лестнице сейчас казался невозможным. Лифт поехал вверх, все внутри ухнуло вниз. В глазах зарябила холодная темень, но Алиса взяла себя в руки – если она сейчас отключится, Диме придется вернуть ее в больницу, а этого хотелось меньше всего.

На родном этаже густо пахло стряпней. Алису замутило. Опираясь на руку мужа, она медленно пошла к своей квартире, и стук каблуков отдавался эхом по этажу.

Со стороны лестницы послышалось шарканье тяжелых шагов. Алиса обернулась на звук: по ступеням, переваливаясь с одной монументальной ноги на другую, спускалась соседка; под огромной синей блузкой и черными трениками ее плоть колыхалась, как желе.

Неожиданно, соседка, поймав на себе взгляд Алисы, замерла. Ее круглая от жира ступня в тапке застыла в воздухе над предпоследней ступенькой. Светлые глаза, торчавшие из белых, как мука, складок жира, вперились в Алису пронзительным взглядом.

Нет, неожиданно заметила Алиса, и ее прошиб холодный пот. Не «глаза». Глаз. Один, левый. На месте правого, под сальной темной челкой зияло углубление, заросшее тонкой кожей. Будто никакого глаза там никогда и не было.

Алиса не знала соседку по имени, но память на лица у нее была отличная, и она точно помнила, что еще неделю назад глаз у этой женщины было два.

Все это произошло за секунду. Дима не остановился – похоже, даже не заметил ее взгляда. Алиса прошла мимо двери на лестницу. Единственный светлый глаз невероятно огромной женщины неотрывно следил за ней, но ни один мускул не дрогнул под необъятной массой ее плоти. Нога, занесенная над ступенькой, так и осталась в незаконченном шаге.

Только единственный глаз пристально следил за Алисой.

Когда закрылась дверь квартиры, Алиса облегченно выдохнула, будто прошла по краю обрыва. Чего только не померещится после наркоза и голодовки. Нужно срочно поесть, пока от слабости ее совсем не унесло, хоть и от одних только мыслей о еде сводило желудок.

Муж снял с нее обувь и усадил на диван в гостиной.

– Дим, – от собственного голоса стало противно – он показался ей слишком слабым, слишком жалким, будто она притворялась, выпрашивая жалость и внимание. – Мне надо поесть, что у нас есть?

– Говядина есть, творог… – Дима начал перечислять все, что лежало у них в холодильнике, но умолк, увидев ее лицо. – Не хочешь? Тебе сейчас нужен белок.

Алиса слышала по его тону, с какой осторожностью он подбирает слова. Говорит, как с ненормальной, подумала она с досадой, но не подала виду.

– Слишком тяжелое, не хочу. У нас есть фрукты?

– Нет, но я могу сходить, – с энтузиазмом отозвался он. – Или заказать доставку?

Алиса помолчала. Разумной причины тратить лишние пару сотен сейчас не было – могли понадобиться лекарства. Ей стало чуть лучше, чем в больнице, и она вполне могла побыть одна. Совсем недолго.

– Не будем тратиться, – ответила Алиса. Голос звучал чуть живее. – Лучше сходи, купи яблок, бананов, персиков, если найдешь. И меда! Засахаренного.

Дима заварил ей чай. Он показался ей крепким и слишком сладким, но приятно согрел изнутри. Мягкое спокойное тепло медленно растеклось по ее телу, и собралось где-то в груди.

Алиса вышла в прихожую, где Дима одевался. Не произнося ни слова, она обняла его прижалась к нему. Муж обнял ее в ответ. Жизнь перестала казаться невыносимой.

Алиса отступила на шаг. Она вгляделась в лицо мужа, будто видела его впервые, и каждая черта его лица казалась яркой, словно подсвеченной изнутри.

– Я пойду. – Он чмокнул ее в губы. – Люблю тебя.

Вскоре после того, как ушел Дима, раздался стук в дверь. Алисе не хотелось никого видеть и ни с кем говорить. Она плотнее закуталась в плед и устроилась удобнее в кресле. Но визитер оказался настойчив – тихий стук никак не прекращался.

Как вор, Алиса подкралась к двери на цыпочках и выглянула в глазок. На тускло освещенной лестничной клетке стояла Наталья Сергеевна, милейшая старушка из квартиры напротив. Алисе стало неловко за свою трусость: несколько лет назад именно Наталья Сергеевна позвонила Алисе в другой город, когда умерла ее мама, она же помогала организовать похороны.

Она же несколько дней назад позвонила Диме, когда Алису, скрючившуюся от боли, увозили на скорой.

Алиса хотела тихо уйти обратно в комнату, но Наталья Сергеевна наверняка видела, как они подъезжали к дому, и как Дима выводил ее из машины – ее окна выходили на парковку, и она почти все время сидела дома.

Смущенная, Алиса решила притвориться, будто только что проснулась. Натянув на лицо добродушную улыбку, она сделала сонный вид и открыла дверь.

Хоть ее старомодная одежда всегда выглядела чистой и опрятной, от Натальи Сергеевны всегда пахло старой косметикой, и этот запах оказывался там, куда она шла, гораздо раньше ее самой, и надолго задерживался после ее ухода. Водянистые зеленые глаза она густо подводила темно-синей подводкой, а губы щедро красила морковно-оранжевой помадой. Выбеленные не возрастом, а перекисью волосы она укладывала во что-то, похожее на сахарную вату, и щедро поливала прическу едким лаком.

Алису вновь замутило; она порадовалась, что не успела ничего съесть.

– Здравствуйте, Наталь Сергевна. – Алиса сделала вид, что зевнула. – Я вот из больницы вернулась, сразу спать.

– Здравствуй, Алисонька. – Голос у нее был высоким и по-старчески дребезжал, как стекло. – А что с тобой случилось? Ничего серьезного, надеюсь? Помню-помню, как тебя увозили.

– Да так, камни в почках, – не моргнув глазом, соврала Алиса. Будто в укор, низ живота скрутило спазмом. – Пила раньше много воды из-под крана.

Алиса рассчитывала, что такой ответ удовлетворит добродушную бабульку, и она уйдет с причитаниями и пожеланиями здоровья, но все вышло иначе. Лицо старушки стало задумчивым, и ее мягкий взгляд затуманился, обратившись внутрь. Алиса была уверена, что Наталья Сергеевна ее больше не замечала.

– Алисонька, – начала старушка тихим, слабым и каким-то жалобным, как у ребенка голосом. – Алисонька, я что-то потеряла, и – вот, дура старая, – не могу понять, что. Представляешь? Ты не смейся, пожалуйста, ты молоденькая еще, а когда станешь, как я, то…

Алиса вслушивалась в то, что говорила милая добродушная бабулька, у которой еще позавчера не было никаких признаков деменции, и не могла понять, что та несет.

Алиса мысленно подыскивала отговорку, с которой можно закрыть дверь и вернуться в мягкое кресло, как вдруг заметила – что-то не так. Она не могла понять, что именно, но какая-то незаметная деталь изменилась, и эти перемены виделись лишь краем глаза, ускользая от пристального внимания.

Алиса моргнула, протерла глаза и…

Рука.

Алису окатило холодом. Ладони вспотели.

Наталья Сергеевна накинула бежевый свитер крупной вязки поверх тонкого цветастого платья. Правый рукав свитера болтался, как плеть.

Пустой рукав.

Еще пару дней назад, когда старушка выбежала во двор к плачущей от боли Алисе, рук у Натальи Сергеевны было две.

Нет, не может быть. Алиса отошла немного в сторону, изменив угол обзора, но ничего не изменилось – правая рука Натальи Сергеевны чуть ниже подмышки заканчивалась культей.

И та женщина сверху, некстати вспомнила Алиса. У нее не хватало глаза.

Невозможно. Галлюцинации? Неужели это и есть те самые осложнения, о которых ее предупреждал врач?

– Потеряла вот, – причитала старушка хныкающим тоном несправедливо обиженного ребенка. – А не помню, что, Алисонька. Может, у тебя где-то завалялось?

Не думая больше ни о благодарности, ни о приличиях, Алиса отступила на несколько шагов, нащупала ручку и захлопнула дверь с такой силой, что декоративная подкова отвалилась от косяка и со звоном упала на пол.