След в ее постели

Юлия Семибратова

След в ее постели

ГЛАВА 1 – «Запах»

Анна проснулась резко – как будто кто-то невидимый коснулся её губ холодной рукой. В глазах ещё плавал мутный сон – тёмные коридоры, закрытые двери, странные шёпоты за спиной. Она моргнула – темнота комнаты вернулась привычной тяжестью.

Запах пришёл первым – резкий, горький, едва различимый среди сладковатой пыли их спальни. Она вдохнула глубже. Нет – не приснилось. Гарь, дым и что-то ещё. Чужой след в их доме, чужое дыхание на её простынях.

Она посмотрела на мужа. Его лицо почти скрывалось в тени – только редкий свет уличного фонаря царапал щеку жёлтым пятном. Он спал, тяжело дышал. Рот приоткрыт – всегда так. Анна помнила это дыхание у своей шеи, на своей груди. Когда-то оно грело её больше любого одеяла. Теперь от него веяло холодом.

Она медленно убрала его руку со своего бедра. Осторожно, чтобы не скрипнул матрас. Её голые ступни коснулись пола – ледяного, будто в квартире разом выключили всё тепло. Анна всегда ругалась на эти полы. «Надо ковёр», – говорила. Он смеялся: «У тебя горячие ноги – зачем тебе ковёр?»

Теперь ей было холодно от этих слов.

Коридор встретил её пустотой. Тишина здесь всегда была особой – за много лет они научились жить тихо, говорить полушёпотом. Любить тихо. Изменять – тоже.

Анна шла медленно. Вдоль стены висела старая фотография: они вдвоём в Праге, за её спиной старинный мост и его рука на её талии. Она тронула рамку пальцем. Пыль. Пыль – как знак, что всё было давно. Она вспомнила тот вечер – как он смеялся, когда она просила его снять ей шапку, как держал её за пальцы, грея их своим дыханием. Тогда это было правдой – наверное.

Запах становился сильнее. Гарью пахло откуда-то из кухни. Анна прижала ладонь к груди – сердце билось быстро, гулко. Она знала, что найдёт там. Ещё не видела – но уже знала.

Кухня была полутёмной. Лампочка над плитой мигала, выхватывая пятнами её старую чашку, хлебницу, грязную тарелку с коркой сыра.

И мусорное ведро – металлическое, чуть приоткрытое. Над ним вился тонкий, почти невидимый дым.

Анна присела рядом. Откинула крышку – и почувствовала, как подкатывает тошнота. Среди обгоревших клочков бумаги торчал окурок – длинный, тонкий. Она узнала марку сразу: такие сигареты он покупал только однажды – на их первую годовщину. Тогда он курил их, лежа с ней на балконе, и говорил, что у них впереди «сто лет вместе».

Но на фильтре был чужой след. Бордовая помада, размазанная по белой бумаге. Она провела пальцем – краска размазалась на подушечке. На кухне запахло не только гарью, но и чем-то сладким, тяжёлым – чужим женским парфюмом, прилипшим к окурку.

Анна уставилась в дымящуюся мусорку и вдруг вспомнила, как неделю назад он сказал: «Съезди к маме, проведай её. Я разберусь с делами».

Она поехала. Она всегда ехала, когда он просил. Потому что любила его так, что верила каждому слову.

Она закрыла крышку и встала. Открыла окно – чёрный воздух города ударил в лицо, холодный и сырой. Где-то внизу гавкнула собака. Из-за угла дома медленно выползла машина, фары резанули стены двора.

Ей хотелось крикнуть – так громко, чтобы весь двор услышал, чтобы собака замолчала. Чтобы хоть кто-то понял, что здесь горит не мусорка – здесь горит она сама.

Анна провела рукой по своим волосам – влажным от пота. Она вдруг вспомнила мать – та всегда говорила: «Мужчинам нельзя верить полностью. Даже когда они спят с тобой рядом – половина их мыслей всё равно не твоя».

Она тогда смеялась. Глупая. Верила, что они особенные.

Она вернулась в спальню. Он спал – так же, на спине, с рукой на подушке. Его грудь медленно поднималась и опадала. Она села на край кровати. Смотрела на него так, как смотрят на чужого. Так, как смотрят на вора, который унес всё – даже воздух.

Анна медленно провела пальцами по его шее – кожа тёплая, чуть влажная. Она вспомнила, как целовала эту шею. Как оставляла на ней следы своих зубов.

Теперь на этой шее могла быть чужая помада. На его плечах – чужие руки.

Она потянулась за телефоном. Экран мигнул, обожгёл глаза светом. Она ввела пароль – его пароль. 0101 – дата их свадьбы. Смешно, что он всё ещё её не сменил. Словно надеялся, что она никогда не решится заглянуть.

Но она решилась.

Её пальцы дрожали, когда она листала сообщения. Чат за чатом – серая пустота, короткие «ок», «ладно», «позже». Но в самом верху – новый контакт. Всего одно имя: А., без фото, без статуса.

Анна коснулась переписки.

– Ты обещал, что она не узнает.

– Я скоро буду. Соскучилась.

– Оставь окно открытым.

Анна почувствовала, как внутри всё холодеет, и в этом холоде бьётся горячая искра – злость. Настоящая, живая, впервые за много месяцев.

Она перелистывала их фотографии – обрывки кровати, чужие бёдра в её простынях, знакомая стена спальни.

На одном кадре – мужская ладонь. На ней – её браслет. Тот самый, который он подарил ей на день рождения три года назад. Тогда он сказал: «Пусть обнимает тебя всегда, даже если меня рядом нет.»

Теперь этот браслет был на чужой коже. Чужой женщине он его подарил. Или дал – снять перед камерой, чтобы Анна увидела.

«Ты хотела правду – вот она», – шептал ей внутри голос.

Она закрыла телефон, спрятала его под подушку. Села рядом с мужем – так близко, что слышала, как ровно стучит его сердце под рёбрами. Она положила ладонь ему на грудь. Тёплая кожа. Под ней – предатель.

Ей хотелось надавить сильнее – вдавить ребро в сердце. Но она не сделала этого.

Анна медленно легла рядом. Её лоб коснулся его плеча. Она дышала ему в шею, как когда-то. Закрыла глаза. Пусть думает, что всё по-прежнему.

Пусть спит. Завтра я начну охоту.

Она не спала до рассвета. Тонкий свет пробивался сквозь щель шторы, рисуя на стене серую полосу. Анна сидела в кресле у окна, кутаясь в старый плед. На коленях лежала та самая фотография из Праги – она нашла её в ящике комода.

Он смотрел на неё с фото так же, как смотрел ночью – тепло, мягко. Только теперь она знала, что за этим теплом скрывается.

Она шептала этой фотографии тихо:

– Ты ошибся. Я не твоё. Никогда больше.

Когда солнце залило кухню бледным светом, Анна стояла у мусорного ведра. Она снова открыла крышку. Чужой окурок – теперь холодный, мокрый, мёртвый. Она взяла его пальцами – медленно, будто боялась обжечься.

Она завернула его в бумажное полотенце, сунула в карман старого пуховика.

Она знала, куда пойдёт первой – к Марии. К женщине, которая за деньги найдёт всё.

Анна больше не была женой. Она была охотницей. Она была свидетельницей. Она была единственной, кто знал правду.

Она закрыла окно. На секунду в кухне стало тихо – так тихо, что слышно, как за стеной перевернулся муж во сне.

Анна улыбнулась. Медленно. Едко.

Она шепнула в пустоту кухни:

– След на моей постели останется твоим. Но последний след – мой.

ГЛАВА 2 – «Следы»

Анна сидела на остановке напротив их дома. Тонкий утренний дождь липкими каплями стекал с крыши навеса прямо ей за шиворот. Она не чувствовала холода. Она смотрела на окна своей кухни – пятно жёлтого света, в котором сейчас стоял он. Она знала: он ищет её взгляд, даже если не признается в этом. Он хочет понять – простила ли она его. Он ещё верит, что сможет заговорить ей зубы, поцелуями залатать дыру, которую сам прорезал в их жизни.

Анна больше не верила.

Она сжала в кармане пальцами завернутый в бумагу окурок. Её маленькая улика – глупая, мокрая, но первая настоящая пуля против него.

Встречу с Марией она назначила быстро – три коротких сообщения, сухие и чёткие: «Есть улика. Надо доказать всё. Встречаемся утром.»

Мария ответила почти сразу:

«Я дам тебе план. Но будь готова. После этого ты не вернёшься прежней.»

Анна перечитала эти слова несколько раз. Она подумала: А была ли я прежней? Когда именно я перестала быть женой и стала тенью?

Они встретились в том же сквере – скамейка под облезлым фонарём, мокрая от ночного дождя. Мария сидела с термосом кофе – такая же спокойная, с чётким взглядом и тяжёлой сумкой у ног.

– Покажи, что у тебя, – сказала она без приветствия.

Анна развернула бумажку, протянула окурок. Мария достала маленький пакетик, аккуратно переложила туда улику, запечатала.

– Хорошее начало. ДНК, помада, отпечатки. Если повезёт – вытянем и её имя.

Анна сглотнула. Её голос звучал хрипло, когда она спросила: – Вы найдёте её?

Мария посмотрела ей в глаза: – Найду. Но ты должна помочь.

Анна опустила взгляд на свои ладони. Они дрожали – будто в них всё ещё пульсировал ночной холод.

Мария открыла планшет. На экране – фото мужа Анны. Чёрная машина, ночная улица, размазанный силуэт женщины, садящейся на переднее сиденье.

– Это свежак. Ты была у матери, а он встречался с ней в твоём дворе. Видишь дату? – Мария ткнула пальцем. – И вот – он несёт папку.

Анна узнала папку сразу. Серая, толстая, с их паспортами, договорами, её медицинскими выписками.

Он всё это носил с собой? Куда? Зачем?

– Ты думаешь, он продал меня? – её голос сорвался шёпотом.

Мария усмехнулась едва заметно: – Думаю, он продаёт всех. И тебя в том числе.

Они сидели так ещё долго. Дождь уже не лил, но воздух был тяжёлый, мокрый. Сквозь деревья пробивалось бледное утро. Анна смотрела на свои колени – всё время представляла, что он трогал эти же колени своими пальцами, а потом трогал чужие так же.

– Что мне делать? – выдохнула она.

Мария сняла капюшон: – Приманка. Ты сама втянешь его в ловушку. Вернёшься домой, дашь ему то, что он хочет. Секс – твоя броня и твой нож. Запишешь всё. Каждое слово, каждый шорох. Дашь ему поверить, что ты сломалась.

Анна хотела закричать: Я уже сломалась. Но она кивнула. Потому что теперь её трещины – её оружие.

После встречи Анна шла домой пешком. В пакете в кармане лежал маленький диктофон – Мария сунула его ей в руку. «Запиши всё. Даже если будет страшно. Даже если захочется бросить всё к чёрту – не бросай.»

Каждый шаг домой казался ей шагом в клетку. На лестнице пахло жареной рыбой – кто-то готовил завтрак. Её кухня встретила её прежним светом, чуть обугленным запахом вчерашней гари.

Он стоял у плиты. Жарил яичницу. Он повернулся к ней – усталый, растрёпанный, с мягким голосом: – Где ты была, Анна? Я волновался.

Она впервые в жизни улыбнулась ему лживо – холодной улыбкой, под которой было только стальное «Я всё знаю».

– Я думала, – сказала она и шагнула к нему ближе. – Я решила остаться.

Он обнял её за талию. Его пальцы всё ещё умели гладить её так, что тело предавало разум. Но теперь этот разум говорил: Пусть трогает. Пусть оставит последний след.

Когда Анна стояла на холодной остановке с Марией, она не сразу поняла, как сильно дрожат её пальцы. Мария держала термос обеими руками – не ради тепла, а ради контроля: руки Марии всегда были заняты делом, никогда не дёргались зря.

– Ты когда поняла? – спросила Анна вдруг. Голос был сорван дождём и долгой бессонной ночью.

Мария не сразу ответила. Она отставила термос, посмотрела на Анну так, что ей стало не по себе – будто Мария разрывала её кожу, заглядывала внутрь.

– Когда поняла что?

– Что… что мужчины такие. Что семья – это часто ложь. Ты ведь видишь таких, как он, каждый день.

Мария слегка улыбнулась уголком губ: – Когда у меня украли восемь лет жизни. И квартиру. И отца моего ребёнка. И часть самой себя. – Она поправила воротник. – После этого я всегда ищу следы. Не верю словам. Только уликам.

Анна сжала губы. Она хотела спросить: А ты простила его? Но не решилась. В этот момент она поняла: Мария – это она сама, только лет на десять позже. Если не остановить всё сейчас.

Возвращаясь домой, Анна не вошла сразу в подъезд. Она стояла под козырьком, смотрела на старую стенгазету, где когда-то висела их общая фотография: «Лучшие жильцы месяца» – тогда он гордился, что их называли «образцовой семьёй». Соседи ещё долго обсуждали их свадьбу – большая, красивая, белое платье и его рука на её талии.

Теперь она смотрела на эту выцветшую бумагу – он всё ещё там, на фото. Улыбается чужим людям. Той улыбки больше нет.

Она медленно смахнула с угла листа старую жвачку, приклеенную каким-то мальчишкой. Под ногтями остался липкий серый комок – мерзкий, но настоящий. Она подумала: Вот он – весь наш брак. Липкий комок, который хочется содрать с кожи.

В лифте она посмотрела на своё отражение. Лампочка мигает, её лицо дробится на пятна света и тени. Она увидела под глазами синяки, трещинки в уголках губ. Волосы прилипли к шее – дождь вплёлся в каждую прядь.

Он любит мои волосы, – вспомнила она. – Говорит, что ему нравится запах. Какой запах теперь? Гарью? Страхом?