скачать книгу бесплатно
– А еще – ты не можешь забрать с собой весь опыт этой жизни. Хотя есть одна лазейка. С ее помощью ты… В общем, диплом взять не можешь, но можешь оставить при себе все таланты, которые раскрылись в этой жизни, все интересы, устремления…
– Подожди, – махнула рукой Дора. – А как я выберу момент?
– Вот еще одна проблема: ты не можешь выбрать. Ты перенесешься строго в ту точку, которая тебя мучит, против которой восстает все твое существо. Ты можешь, например, думать, будто вся беда в том, что не приютила уличную кошку в десять лет. Соглашаешься на перенос – а оказываешься в момент, когда, например, режешь свадебный торт. И тут придется быстро ориентироваться: то ли надо встать и сказать «мой брак – ошибка», то ли ты всю жизнь считала причиной всех бед то, что нож из рук выпал, а это – болтают – плохая примета. Только ты можешь понять, почему ты здесь. И самое важное: никто не сказал, что твое желание выполняется во благо. Это только твое желание. Возможно, следовало бы поменять работу или не ходить ночью на улицу. Но в твоем сердце засело, как заноза, что ты несчастна из-за некупленной в двадцать лет сумочки – и ты окажешься у магазина с кошельком в руках. Хотя могла бы спасти, например, жизнь кому-то. Или не заболеть, или под машину не попасть. Все от того, что мы внутри себя считаем главным. То есть – что вы считаете. Мы-то, гномы, не ошибаемся.
– Да уж ладно, не ошибаетесь, – засмеялась Дора. – То есть, предположим, я обижаюсь на маму, что она не купила мне игрушечную козу в пять лет. Я могу попасть именно в этот момент? Или я в пять лет не могу ничего изменить и это не считается? Хотя… вот что надо было делать? Стащить деньги и купить козу? Но мне бы не продали…
– Это уж ты сама сейчас решай, можешь ты в пять лет или не можешь что-то менять. Я знал одного ребенка, который вернулся в прошлое, чтобы продать козу. Причем живую. И изменил к лучшему жизнь всей семьи. Да еще и быстро добежал до лавки и купил большие часы. В родительской хижине-то часов не было и быть не могло.
– Часы? Зачем такому большие часы? Ладно бы наручные, – фыркнула Дора.
– Толку-то от наручных, – так же фыркнул гном. – Ты меня перебила, когда я говорил про таланты. Чтобы они сохранились, когда исчезнет память о прошлой жизни, нужно в ближайшие десять минут положить руки на циферблат часов, наручные тут не подойдут. Внятно сказать слова: «Я не меняюсь». И держать так руки еще пять минут, что бы ни случилось. Кстати, можно держать одну руку. Я даже сам не знал, это один парнишка за десять минут смог залезть на городскую башню с часами, повиснуть там на каком-то крючке, обвязавшись и перебросив веревку, и одной рукой упереться в циферблат. Впрочем, для этого нужны такие таланты, которые, возможно, не изменятся ни от каких путешествий.
– Ясно… – протянула Дора.
Куда же, интересно знать, она переместится? Хорошо бы – в ту минуту, когда она испугалась и не стала поступать учиться на юриста. Сейчас понятно, что пугаться было нечего, но тогда она была молоденькая и каждый день слышала, как отчим кричал матери: «Твоя дура никуда не поступит!» Вот бы сделать так, чтобы мама не выходила за отчима. Но их свадьба состоялась за месяц до рождения Доры. Говорят, в таких семьях дети обычно называют отчимов отцами. Но отчим Доры остался отчимом. Своих детей он иметь не мог, а Дора навсегда для него осталась плохой частью прошлого его жены. Казалось, что Дора была виновата во всех неприятностях и прошлого, и настоящего, и будущего их семьи. Ладно, что теперь об этом думать. Все плохое когда-то кончается… хотя иногда оно кончается еще более плохим. Например, браком с человеком, который никогда не исполнит ничего из того, что ты хочешь. Чем больше Дора слышала в свой адрес гадостей от отчима, а иногда и от отчаявшейся матери, тем больше она убеждалась внутри себя, что она достойна лучшего. Лучшее в ее понимании было – богатый дом, а не эта отчимова развалюха. Машина, которая не ломается раз в месяц. И, конечно, богатый муж, который осыплет ее цветами и увезет в свадебное путешествие на далекие берега, а потом внесет на руках по дорожке, усыпанной цветами, в огромный дворец. Дворец Дора почему-то представляла себе как в сказках.
Девчонки-подружки мечтали о любви, а она – о том, чтобы презрительно посмотреть на отчима перед тем, как навсегда захлопнуть за собой дверь… Но в один прекрасный день вечером в эту дверь постучался робкий мальчик с соседней улицы, с которым они вместе ходили по утрам на пробежки и по большей части молчали. В этот раз он был в отглаженной рубашке, с букетом противных пестрых цветочков в прозрачной обертке, с огромным смущением вошел в ее комнату и предложил выйти за него замуж. Она раскрыла рот от удивления …а закрыла его уже для того, чтоб сказать «да», потому что в этот момент раздался из-за стены жуткий вопль отчима: «…и кормлю твою бездельницу Дору!» Бежать. Бежать – это было единственной мыслью. Перед глазами корчились, обугливались и рассыпались пеплом все ее мечты о далеких берегах и дворцах. Но у мальчика-в-рубашке была квартира, которую он снимал почти что самостоятельно, и ни во что не вмешивающиеся родители в другом городе. А дворцов – она впервые ощутила это очень остро – дворцов можно и не дождаться.
– Ну так решилась, что ли? – насмешливо произнес гном. Он поставил кукольную чашечку на кукольный столик и почесал затылок под колпаком.
– Решилась… – скорее повторила за ним, чем ответила Дора.
– Смотри, – предупредил гном. – Насколько я знаю, чаще всего люди жалеют о том, что не признались кому-то в любви, особенно этим страдают женщины. Но по моему опыту гнома (ему явно нравилось слово «гном») – такие исправления мало что меняют. По крайней мере – в лучшую сторону. Часто люди надеются вернуться туда, где была возможность заключить удачную сделку, а попадают к одру умирающего дедушки, чтобы сказать ему, как его любят. Или туда, где решили никогда не иметь детей. Ваше сердце непредсказуемо.
– Это уж точно не обо мне, – Дора поджала губы. – Я все-таки надеюсь, что получу другое образование или работу. И буду жить лучше, чем сейчас, это уж точно.
– Смотри, – еще раз сказал гном. – Не забудь про часы!
– Я никогда не жила в хижине, – пожала плечами Дора. – Часы есть везде!
– Тогда подойди к часам сейчас, – скомандовал гном. – Положи руки на циферблат. Остальное сделаю я сам.
– Стой! – вскрикнула Дора. – Как же я сразу не подумала! Ведь если что-то изменится в прошлом, хотя бы один вздох или один шаг, – последствия могут быть самыми разными и для других людей, и в жизни целых…ну, стран, государств! И если я поменяю что-то в жизни, и не только в своей…
– Ох, люди, – впервые гном произнес что-то без ухмылок. – Вы даже не представляете, как много существует вариантов для каждой жизни и для всех жизней в целом. В какой причудливый узор они могут сплетаться, как невероятно они могут скрепляться такими вещами, которых вы в своей жизни и не замечаете… Словом, не бойся, ничего фатального из-за тебя не произойдет. Разве что какая-нибудь внучка закажет для любимой бабули коричневое платье в подарок – а придет зеленое. Война из-за этого не начнется, а если окажется, что бабуля давно мечтала о платье именно зеленого цвета – так и вовсе красота, правда? Так что либо клади руки на циферблат, либо желай мне доброго пути и на этом расстанемся.
– Я уже положила. Долго еще ждать? – кусая губы, спросила Дора.
***
– Долго еще ждать? – кусая губы, спросила Дора.
– Что? – захлопал пушистыми детскими ресницами гость. Чашка в его руках дрогнула, еще немного – и капли чая попали бы на рубашку.
– Ты пришел мне что-то сказать, правда? – произнесла Дора и испуганно обхватила руками собственные плечи. Только сейчас она поняла, что находится в полутемной комнате родительского дома, в «детской», как называла ее мать даже в те годы, когда Доре самой впору было бы быть матерью. На столе, среди наскоро раскиданных книг и конспектов, стояла ваза с пестрыми цветами. Фотографию таких цветов она рассматривала однажды в туристическом проспекте сквозь стекло киоска, когда к киоску подбежал за бутылкой воды парень с соседней улицы, завершая пробежку, – так они и познакомились…
– Да, – он поставил чашку на стол, и она все поняла. Она попала в тот самый момент своей жизни, когда он должен был сделать ей предложение.
–Ну конечно, – сквозь зубы произнесла Дора. – То есть, я хотела сказать, говори.
Он говорил сбивчиво и все больше краснея, а она смотрела куда-то сквозь него, молодого, почти совсем еще мальчика, со смешной и трогательной – так считали подруги – копной рыжих волос.
Она никогда не ошибается. Она все знает точно. Значит, вот он – поворотный момент ее судьбы. Она не должна была давать согласия. Ее все-таки ждало лучшее будущее, лучшая жизнь. А сейчас, через пять минут, она перечеркнет это самое будущее. Точнее – теперь уже не перечеркнет. И с новыми силами, с опытом взрослой женщины, столько добившейся вопреки замужеству за этим ничем не примечательным, самым обычным – пусть и порядочным, добрым и любящим ее -человеком, – она все начнет с нуля, и весь мир будет у ее ног. Итак, она уедет в другой город, там поступит учиться… где взять денег – это большой вопрос, но об этом можно подумать и после. А сейчас надо стряхнуть с себя всю прошлую жизнь.
– Нет. Я не хочу за тебя замуж, – перебила она. Мальчик, который будто только этого и ждал, тяжко вздохнул.
– Прости, – добавила она на всякий случай. В фильмах всегда показывали, что в таких случаях женщины говорят «прости». А потом устремляются к жизни, о которой мечтали.
Мальчик встал и побрел к двери комнаты. Обернувшись от двери, он сказал:
– Я тебя люблю.
И вышел.
Дора села на стул и шумно выдохнула. Где-то в этот момент отчим должен был кричать про то, что он ее кормит. Но теперь все равно, ведь отныне все пойдет иначе. Сейчас только найдем часы, -ох, ведь чуть не забыла! Опыт, надо сохранить опыт. Она сделала шаг к двери, и тут ее охватил ужас.
Прежняя жизнь и память о ней еще оставались, однако Дора потихоньку становилась прежней Дорой. Студенткой, которую охватывал страх от каждого крика отчима, от всхлипа матери, от стука двери родительской спальни и особенно от шагов у двери ее комнаты. Опыт опытом, но из прежней жизни не возьмешь сюда ни средств, ни знакомств, ни возможностей. Как и куда она поедет? Кто заплатит хотя бы за билет на поезд? И точно ли она может собрать свои вещи и просто уйти из дома? А если ее найдут? А ведь найдут, найдут непременно. Дора-молоденькая боялась и шагу за порог ступить без разрешения родителей, и сейчас она превращалась в ту самую молоденькую Дору. Вот ей нужны часы, нужны срочно, возможно – она уже опоздала. Но часы-то -в комнате, где сейчас бурно ссорятся мать и отчим! Для взрослой Доры это была не проблема: зайти, взять часы, не обращая внимание на любую реакцию родителей, и сделать все, что нужно, чтоб завершить изменения. Но сейчас ее руки и ноги будто налились свинцом. Как? Как она даже подойдет к их двери? Дора открыла рот, ловя воздух, как будто он заканчивался в доме.
– Твоя бездельница-дочь ворует из дома вещи! Куда, спрашивается, пропали часы из нашей комнаты? – завопил вдруг отчим так, что что-то треснуло в оконной раме.
Ноги Доры подкосились, и она упала на стул.
Часы.
Она должна была помнить. Сейчас мать скажет, что она отнесла их чинить, потому что они упали и разбились, а отчим скажет, что это неправда и что она выгораживает воровку-дочь, направится к двери, чтобы пройти на кухню и достать из холодильника пиво. Просто за дверью должны были стоять они, молодая испуганная Дора и молодой, испуганный, но счастливый – ее будущий муж, со своей радостью. «Одной на двоих», говорят в таких случаях в фильмах. Но у Доры и ее жениха были разные радости. Жених радовался, что получил согласие любимой девушки. Дора – что она наконец-то уберется из этого дома, пусть и ценой всех своих надежд и желаний.
Десять минут заканчиваются.
Часов в доме нет.
Можно быстро добежать до соседей. Можно еще успеть.
Но что подумают соседи, если к ним ворвется соседская девочка и схватит их часы?
Странно, что тот парень, который залез на городскую башню, что-то смог изменить в жизни к лучшему. Как это возможно, если целый город явно считал его после этого идиотом? Как? У гнома уже не спросишь, сидит себе в чьих-нибудь часах или требует какао с очередного спасителя. Кстати: где брал какао тот мальчик с козой и с хижиной? И откуда было взяться гному там, где нет часов? Или гном все-таки о чем-то умолчал?
– Дора, ты достойна большего, ты достойна лучшего, ты не ошибаешься, думай, – сказала она себе. В голове всплывали слова гнома о человеческих чувствах. И зачем он это говорил? Всё, что ей вообще понравилось в этой истории, – это слова «я не меняюсь». Любить, заводить детей, плакать, что кому-то не успели что-то сказать, – для тех, у кого нет орущего отчима и желания хорошей жизни. А она всегда четко шла к своей цели. Даже при таком старте, как полуголодный мальчик-ровесник в качестве мужа.
Воздуха явно не хватало. Она открыла окно. Снежинки ворвались в комнату, осели на занавеске.
На углу виднелась телефонная будка. Точно, она там была всегда… Конечно, вот что следует сделать! Из дома звонить нельзя, вдруг кто помешает…
Не одеваясь, только впрыгнув в ботинки, она помчалась к входной двери. Долго возилась с замком.
– Куда на ночь глядя поперлась твоя гулящая дочь? – взвыл в родительской спальне отчим.
Дора хлопнула дверью и побежала изо всех сил, но потом передумала: вдруг кто встретится и увидит, как она тут бегает среди ночи? Девушка пошла спокойным шагом, выравнивая дыхание. Холода она не чувствовала. Снег ложился ей под ноги, она с каким-то удовольствием наступала на чистую поверхность не помытыми после дневных хождений по слякоти грязными подошвами.
В будке она набрала номер и заговорила совершенно спокойно:
– Это я. Хорошо, что ты уже дома. Знаешь, я передумала. То есть не то что передумала, я… Просто растерялась. Ты сам хорош, все нормальные девушки имеют право растеряться, когда им делают предложение, а ты еще и сразу ушел. На самом деле я согласна. Вернись, пожалуйста, ко мне. Мы прямо сейчас сообщим обо всем моим родителям и назначим свадьбу. Я не хочу тянуть.
И на всякий случай прибавила:
– Прости.
Пару минут она еще медлила в будке, слушая гудки. Потом вышла, огляделась. Почувствовала холод. Взглянула на огни родительского дома и пошла туда. Оставаться там ей придется совсем-совсем недолго.
Да, сделать жизнь лучше – не получилось. Более того, теперь придется прожить заново все то, о чем она в ближайшие минуты потеряет память. Память, скорее всего, пропадет, как только она объявит родителям о своем решении, – по крайней мере, это было бы логично.
– Да, я ничего не поменяла к лучшему, – сказала она вслух. – Но, по крайней мере, я не буду жить хуже. Просто ничего не изменится.
Из-за поворота показался чей-то силуэт: это, в распахнутой куртке поверх рубашки, растрепанный и счастливый, бежал к Доре ее жених. Он догнал ее, попытался обнять, но девушка мягко отстранилась, чинно взяла его под руку и направилась к дому.
Наступала ночь давно прошедшего дня в давно прошедшем году. Город кутался в снег. Гасли окна, одно за другим.
Продолжало светиться окно в доме Доры: там волновалась мать и наконец-то умолк с кружкой в руке надутый, как индюк, отчим.
А позади молча идущей молодой пары горело еще одно окно. Если бы Дора обернулась, она бы увидела незнакомую старушку. Старушка с кем-то говорила по телефону, улыбалась и бесконечно поправляла воротничок новенького зеленого платья.
Кто прав
– Ты только посмотри на них, – толкнул трактирщик свою жену в необъятный бок. – Этих рож я вроде у нас еще не видел! Да и одеты не по-нашему.
– Ты чего любопытным стал на старости лет? – хохотнула жена, обнажив кривые зубы. – Лишь бы платили, а там…
Она замолчала и сама уставилась на новых посетителей:
– Как будто я их видела уже где-то. По крайней мере – вон того, с желтыми волосами.
Двое молодых парней, сидевших за дальним столом, могли бы сойти за простых уставших путников, ожидающих выпивку. Мест они не выбирали и заняли ту единственную лавку, о которой хозяин давно уже вместо «доброго утра» говорил жене «починю, починю! Там один гвоздь забить!» – а по вечерам выслушивал от супруги все про ту же косую лавку. Сидеть вдвоем там было неудобно и даже конфузно, но парни этого будто не замечали. Один из них, с волосами цвета золота, был бледный, будто перед входом в трактир его встретило привидение, хозяину казалось, что он видит капельки испарины на лбу гостя. Второй, черноволосый, явно его брат -схожесть не оставляла сомнений – то смотрел на первого, то отводил взгляд, будто не знал, как посочувствовать его горю.
– Умер у них, что ли, кто? – шепнул хозяин жене.
– Или убили кого, – повела бровями женщина. – Так что не вмешивайся. Меньше знаем – нам же лучше.
Она еще раз кинула беглый взгляд на гостей:
– И всё-таки где-то я его видела.
***
– …Отлично поработал, братец, отлично! Нет, ты это слышал?
– А что я должен был слышать?
– Ох, умора! Поэтов сюда надо было, штук пять. Дева в розовом платье возвела свои очи ввысь и промолвила: «Спасибо, Купидон! Спасибо! Твои стрелы вовсе не ранят – они дают надежду!»
Говоривший это расхохотался и повалился в придорожную траву. Неяркие, нежные цветы в траве, их запахи, солнце, уставшее и уже посматривающее в сторону своей постели из облаков – поэту и впрямь не мешало бы увидеть этот вечер.
Парень, наконец, отсмеялся и сел, вытянув ноги перед собой и делая вид, что изучает испачканный носок башмака. Поднял голову:
– Слушай, братец, не стой как пень. Обиделся, что ли?
Он потянул за руку второго, светловолосого, который, действительно, стоял все это время неподвижно и не то снисходительным, не то привычным взглядом смотрел на причуды брата. Тот послушно сел рядом.
– Бедный мой брат. Кто вообще придумал называть тебя Купидоном? Дурацкое слово. Может, тебе представляться? «Здравствуйте, барышня, меня зовут вовсе не Купидон, запомните мое настоящее имя. А теперь, извините, я вынужден перейти к работе. И заметьте, у меня нет никаких варварских стрел! Стрелами до сих пор пользуется мой брат, постарайтесь его не встретить!»
Он снова засмеялся.
– А вправду: зачем тебе эти стрелы? – пожал плечами тот, которого назвали купидоном. Он неловко подвинулся и почти упал на брата, светлые волосы на минуту смешались с черными прядями.
– Эк ты устал, – вздохнул брат. – При твоей неблагодарной работенке это особенно обидно – так уставать. Ты думаешь – даешь людям смысл жизни? Или силу? Способность летать? А я считаю и буду считать, что твой труд есть только то, что он есть. Да, ты помогаешь, по сути, открыть глаза. Как слепой щенок: родился слепым, а тут раз – и глазки открылись, и побежал. Так и здесь: ты подошел близко к человеку, глаза его сердца открылись, он взглянул на мир иначе. Чье-то сердце из таких же уже открытых отозвалось ему, увидели, что они друг другу родня. Прекрасно. Но что будет дальше? Это только в сказках все заканчивается свадьбой и половиной королевства в приданое. А смогут ли эти люди создать своё королевство, смогут ли быть счастливы?
– И это он называл меня философом, – меня! – впервые улыбнулся брат.
– Да знаю, что ты на самом деле хочешь сказать. Что уж меня-то за мою работу никто не поблагодарит.
– Ну почему? Умный человек – поблагодарит. Только хотелось бы, чтобы поменьше людей нуждались в ней. Потому что где я потрудился хорошо – там твое присутствие никогда не понадобится.
– А я говорю тебе, что ты неправ. Не ты виноват в том, что мой труд тоже нужен. Если хочешь – мы можем очень просто разрешить наш спор.
– Как?
– Деревню видишь? Зайдем в первый попавшийся дом и…эээ… спросим!
«Первый попавшийся дом» выглядел неуютно. Вроде и чувствовалась хозяйская рука, вроде и не особо отличался двор от других дворов. Но что-то настораживало, веяло холодом.
Юноша со светлыми волосами легко перепрыгнул прямо через закрытую калитку – под веселый шепот брата «Купидон на крылышках перелетел!» – и направился к дому.
Дверь дома оказалась незапертой. Он осторожно вошел. И услышал хриплый голос:
– Я ждал тебя. Я знаю, что это – ты.
Гость обернулся.
За старым деревянным столом, где уместились бы и десять человек, сидел настоящий великан. В огромной ручище он сжимал кружку, рядом стояла бутыль хмельного напитка. Лицо выдавало человека, привыкшего к выпивке, как к воздуху. Гость вгляделся в его потускневшие глаза и изумленно выдохнул:
– Я помню тебя.
– Попробовал бы ты меня не помнить! – взревел великан. Одним глотком он осушил кружку, грохнул ею об стол и встал.
Гость с тревогой смотрел на странного человека.
– Ты изменился, – наконец сказал юноша.
–Конечно, изменился! – прорычал великан. – Из-за тебя, купидона собачьего, вся моя жизнь провалилась в преисподнюю! Зачем тебе нужно было выбирать именно меня? Зачем ты подсунул мне эту девицу?
