скачать книгу бесплатно
– Классно, что мы, наконец, собрались все вместе, – громко, не стесняясь прохожих, закричала Катька, повиснувшая на своем Антоне. – Урааа! Мы молоды и прекрасны!
– Я отказываюсь быть прекрасным, – Антон, как обычно, не мог не вставить свои пять копеек. – Я же не девчонка.
– Ты суровый и мужественный, – включилась я в игру. – А мы, так уж и быть, молоды и прекрасны.
– Так-то лучше, женщины!
– Это кто тут женщина? Да я тебя…
Отвернулась от этой парочки, и наткнулась на взгляд Кирилла. Без слов понятно, чего он хочет и ждет: того же, что увидел в отношениях своего друга и Кати. Вот только я не она, и беззаботно хохотать, вцепившись в малознакомого парня, я не могу и не хочу.
– Они чокнутые, да? – неловко пошутил он, кивнув на приятелей.
– Я привыкла, а Катя – мое персональное зло.
– Я очаровательное зло, бойся меня, – подруга налетела со спины, и я чуть вату не уронила от испуга. – Твое персональное чудо.
– Чудовище, – поправила я. – Персональное чудовище. Пошли кататься, а то ходим как пенсионеры, ходунков только не хватает для полной картины.
– Вера обожает аттракционы, – сообщила Катя парням очевидное. – Вот только вытащить ее удается редко, но сегодня нам повезло, и самая занятая девушка России с нами. Погнали на американские горки!
Я с радостью окуналась в эту витающую в воздухе беззаботность, вдыхала ее, как самый желанный дурман, и снова чувствовала себя ребенком. Пока не вспомнила Веронику, которая и привела меня в этот парк, когда мне было шесть лет. Мы в очередной раз сбежали из-под присмотра, возомнив себя взрослыми.
Ника казалась мне старше на целую жизнь, да так, по сути, и было – ей восемь, мне шесть. Она – любимая дочь нормальных родителей, школьница, а я – малявка-оборвыш, одетая в обноски. Нас разделяла целая пропасть, и я безумно, яростно, всей своей детской душой завидовала Веронике, и ее сказочной жизни.
И больше всего на свете я мечтала, чтобы моя жизнь стала такой же, как у нее.
Мечта эта сбылась до ужаса быстро: мама Вероники стала моей мамой, и даже имя ее теперь мое. И жизнь ее теперь тоже моя, чего не изменить, как ни старайся.
Прости, Ника! Прости, прости, прости, прости… если бы я только могла хоть что-то исправить, я бы по раскаленным углям прошлась, я бы голыми руками бетонную стену пробила… я бы сделала все! Но я не могу!
– Ты чего, Ника?
– Вера! – излишне резко поправила я Кирилла, и тут же улыбнулась мягко: – Прости, но называй меня моим именем.
– А есть разница? Вероника – это ведь и Вера, и Ника. Ника красивее, как мне кажется, и больше тебе идет.
– Вера, и точка.
– Хорошо, «Вера, и точка», – передразнил Кирилл, паясничая, – мороженое будешь? Идем.
На мороженое я согласилась, как и на то, чтобы Кирилл пошел провожать меня домой. По дороге Катя с Антоном потерялись как-то незаметно и быстро – либо пошли гулять, либо целуются в каком-нибудь проулке, наслаждаясь друг другом и этим летом.
– К тебе можно?
– Кирилл…
– Ничего такого, – перебил меня парень, расширив честные глаза. – Руки хочу помыть, кофе выпить… пустишь?
А почему нет? Что мне мешает? Соседи? Так они разделились на два лагеря, одна часть меня жалеет, как несчастную сиротку, а другая презирает за то, что я маму угробила. Плевать на их мнение, да и сейчас двадцать первый век на дворе, а не восемнадцатый.
– Пущу, – выдохнула я, и открыла дверь в подъезд.
Как только маму положили в больницу, в доме опустело, и сначала я едва на стены не лезла от тоски, от дикости, что я одна, ведь одна я никогда не была. Ни пока с родной матерью жила, дом которой всегда был полон тех ужасных людей, ни в приюте – там вообще никто не знает, что такое одиночество и личное пространство. А сейчас я узнала, что и в одиночестве есть своя прелесть, когда ты одна, и знаешь, что ни в эту, ни в следующую секунду никто не ворвется в комнату, и не станет обыскивать твои вещи в поисках сигарет или выпивки, чем грешила мама.
Не доверяла мне. Боялась, что я по кривой дорожке пойду, как та, что меня родила. И сводила меня с ума своими подозрениями, своими скандалами, которые я принимала за склочность, а оказалось, что она сама медленно с ума сходила прямо на моих глазах.
– Ванная слева, выключатель внутри, – указала Кириллу на белую дверь, сквозь которую мутное стекло врезано. – Я на кухне буду.
Помыла руки в кухонной раковине, поставила чайник, и застыла у окна, как Влад любит делать – на улице уже начало темнеть, укрывая город вуалью из звезд.
– Может, фильм включим?
– Мне завтра рано на работу.
– Тебе же к обеду! – удивился Кирилл. – Мне Катя твой график сказала, не проспишь уж.
– На другую работу, – поморщилась от неприятного воспоминания об утренней встрече с Владом. – Ты слышал, что Влад вернулся? Слышал, вижу. Так вот, я буду у него работать.
– Вау. А кем?
Девочкой для битья, видимо.
Снарядом для оттачивания издевок и жестокости.
– Секретарем. В салон я звонила, предупредила, что больше у них не работаю… временно. Думаю, у Влада я не задержусь надолго.
Как бы я ни не любила пилить ногти, и покрывать их не всегда уместными узорами, лучше эта работа, чем на Влада. Рядом с ним я чувствую себя, как дочь трубочиста на приеме у короля – замарашкой, которая не знает, за какую сторону вилки хвататься, а про остальные столовые приборы и вовсе имеет лишь смутное представление.
– Почему?
– Что почему?
– Почему ты думаешь, что не сможешь долго работать на брата? – повторил Кирилл, и сам принялся разливать нам кофе.
– Мы не ладим. Да и не умею я ничего. Вся эта офисная работа: бумаги, звонки, встречи – это не для меня, – призналась я, поморщившись от осознания собственной бестолковости.
Что мне удается – это игра на рояле. Единственное, к чему у меня талант, да и мама поощряла мои многочасовые занятия. Лишь из-за игры на рояле, вместо которого теперь стоит дешевое пианино, мама не укладывала меня в кровать выздоравливать от очередной болезни, позволяла заниматься, овладевать инструментом, наслаждаться им и сливаться воедино. Она слушала мою игру, слушала любимого Рахманинова в моем исполнении, прикрывала глаза, и становилась обычной женщиной, а не издерганным существом.
Пожалуй, этому я бы могла посвятить всю жизнь – музыке, но все сложилось совсем не так, как я планировала.
– … справишься, я уверен.
Рассеянно улыбнулась парню, и кивнула, хотя прослушала почти все, что он говорил.
– Вера?
– Что?
Вместо ответа Кирилл резко – так, что сахарница подпрыгнула на столе, бросился ко мне, неловко обнял, и поцеловал. Я и отскочить не успела, сообразить, что к чему.
Так вот, что значит поцелуй – когда чужие мокрые губы обхватывают мои, раздвигают их настойчиво, втягивают в себя, и настойчиво пропихивают язык… фу!
– Пусти, – отпрянула от Кирилла, и прижала руку к губам. – Ты… ты что себе позволяешь?
– Это всего лишь поцелуй, Вера. Поцелуй, не более. Тебе не понравилось?
Нет, не понравилось. Это было отвратительно, но… черт, Кирилл ведь нравится мне. Я просто не ожидала от него, да и от себя не ожидала, что позволю, чтобы мой первый поцелуй случился над двумя чашками растворимого кофе в моей кухне.
– Понравилось.
– Правда? Так давай продолжим. Ты ведь знаешь, что нравишься мне, Вера?
– Не сейчас, – уперлась ладонями в его грудь, но парень почему-то воспринял мое «нет» как «да, но будь понастойчивее». – Кир, я серьезно, не сейчас. У меня мама болеет, и мне не до того…
– Всего лишь поцелуй, – прошептал нагло, облапив меня, наседая и ломая мое сопротивление сырой мужской силой, против которой мне не выстоять.
Черт, мне неприятно, страшно даже, и страх этот иного рода, чем перед Владом. Сейчас страх животный, мешающий думать, не позволяющий закричать во все горло. Я могу лишь пищать, упираясь ладонями в плечи Кира, вцепляясь пальцами и ногтями в ткань его футболки…
– Пусти! Слышишь, кто-то пришел? – обманула я Кирилла, и он отпустил меня.
Но звонок в дверь и правда раздался к моему облегчению – я согласна даже на продавцов пылесосов по три тысячи долларов, которые шастают, и обманывают наивных пенсионеров. На миссионеров, на наглых бомжей, что просят иногда мелочь, на кого угодно, лишь бы не оставаться с Киром наедине.
– Влад? – пригляделась к приглушенному свету за дверью, и застыла растерянно.
– Пустишь?
– В-входи, – одернула топ, и раскрыла перед ним дверь.
А у самой горько-ироничная мысль в голове крутится заезженной пластинкой: не дом, а проходной двор какой-то. То никому не нужна была, то всем вдруг понадобилась, и все в гости напрашиваются.
Я почти популярна, впору гордиться, и записываться на конкурс красоты. Буду потом те самые пылесосы рекламировать в торговых центрах.
– А это еще что? Мальчик, пошел на хрен отсюда, – услышала Влада, и поспешила обратно на кухню – Боже, хоть бы не сцепились, и не перебили мамину посуду.
– Вера, кто это?
– Тебе повторить: свали нахер!
– Кирилл, – торопливо вклиниваюсь между ними, – это Влад. А тебе лучше уйти, прости.
– Ааа, брат, тогда понятно. До завтра, – Кир потянулся ко мне, поцеловал в щеку, которая загорелась, как от пощечины – таким взглядом ожег меня Влад.
И через несколько мгновений мы остались наедине.
– Зачем ты пришел?
– А ты неплохо проводишь время, да, Вера? Веселишься по полной… сестренка?
И зачем я спросила, какого черта он приперся – итак ясно, что изводить.
По-другому Влад не умеет.
***
ВЛАД
Дрянной, ненавистный город с бельмами-фонарями, который через один разбиты, с бесконечными вывесками пивных, зазывно привлекающими местных и тех, кому не посчастливилось здесь оказаться.
От работы мозг кипит, и чтобы отвлечься, чтобы расслабиться, и заснуть обычный трах не поможет – нужно нечто иное. Не алкоголь, не перепихон, а драка. Бой, чтобы в кровь, в мясо, до рассекаемой кожи, до самих костей. Своя боль, и чужая, бальзамом проливающаяся на мою, и успокаивающая.
Боль-успокоение.
Охренеть, да я философ!
– Парень, есть закурить?
– Нет.
– А если найду? – услышал привычный вопрос как из анекдота, как из бородатой шутки из девяностых.
Слабо замахнулся, и также слабо ударил торчка – тупо чтобы угомонился. Пусть приляжет, и отдохнет. Не он мне нужен. Где-то здесь был теневой клуб – единственная отдушина для таких, как я. Где можно отдаться бою, выбить из других, и из себя скопившуюся черную ярость.
Но ноги несут меня не к бойцовскому клубу, а к дому, в котором вырос – к пятиэтажке за сетчатым забором, у которого местные старушки выращивают цветы в клумбах-покрышках. Как в бреду поднимаюсь выше, и выше, пока не останавливаюсь у знакомой квартиры, и сам не понимаю, как нажимаю на дребезжащий звонок, а из квартиры слышится не просто звон, а мелодия.
К Элизе, кажется.
Не секу в классике, но вроде, она.
Вера открыла. Не удивилась, даже… обрадовалась мне? Да, обрадовалась. Глаза вспыхнули мимолетной искрой счастья, что именно Я пришел, что…
Что за черт?
– А ты неплохо проводишь время, да, Вера? Веселишься по полной… сестренка?
Мелкий обсос, взбесивший меня самим фактом своего существования ушел, а Вера стоит, и смотрит на меня. Просто смотрит, и мне снова мерещится в ее глазах та радость, с которой она открыла дверь.
На него она тоже так смотрела? Тоже радовалась, привечала? Позволяла себя целовать, и целовала в ответ, раздевалась перед ним – другим, и на члене скакала, наполняя комнату стонами… хватит, что за хрень?!
Мне какое дело?
– Не понимаю, почему бы мне стоило перед тобой отчитываться. Ты в полиции нравов работаешь? И вообще, Влад, я тебя не звала.
– Это мой дом…
– Это не ТВОЙ дом, а МОЙ, ясно? – прошипела Вера, обняв себя руками за хрупкие плечи – спряталась от меня, от всего мира спряталась. – Я прекрасно знаю, что тебя выписали из квартиры, так что не смей! Не смей считать мое своим!
Жадная.
