скачать книгу бесплатно
Лизогамия
Улисс Михеев
Два главных героя: Елизавета – врач и Михаил – мелкий спекулянт, супруги с 25-летним стажем и с уникальным хобби, которое супруги придумали много лет назад, когда кризис среднего возраста, чуть было, не разрушил их семью. Хобби – это умение супругов воспроизводить потоки своих синхронных мыслей на поверхности зеркала, которое им подарили в день свадьбы. Воспроизводить в виде кинофильма, созданного единением зеркала и памяти. В книге есть все, чтобы насладиться чтением: и любовь, и стихи, и музыка, и даже продажа души Люциферу.
Улисс Михеев
ЛИЗОГАМИЯ
Моей любимой жене в день её рождения.
Глава 1. Представления и знакомства
Итак, знакомьтесь – Михаил, ему 54 года. Он женат на Елизавете, ей 49 лет. У них двое детей – сын Сергей, ему 23 года и он уже несколько лет живет отдельно, и дочь Александра, ей 20 лет, она учится в университете и собирается следующим летом выходить замуж. У супругов есть собачка Марфа, маленькая, лохматая и очень умная.
Наш герой занимается мелкими спекуляциями, результаты которых позволяли всей семье жить без особых ограничений и забот. Хотя, последние пять или шесть лет эти результаты становились все скромнее и скромнее, что привнесло определенный экономический дискомфорт в привычный семейный уклад. Кроме занятий спекуляциями, Михаил регулярно читает об исследованиях времени и любви, играет в футбол и мечтает обо всем подряд.
Михаил очень любит свою жену. Да и кто бы ни любил статную и гордую красавицу, кареглазую, стройную, с правильными чертами лица, с отменным бюстом, с длинными ногами с тонкими щиколотками, с высоким лбом, который по весне покрывается самым удивительным природным узором – нежнейшими веснушками, еле видными, коричнево-золотыми, трепетно беззащитными и столь сексуально выглядящими. Этот весенний феномен Елизаветиной красоты, в сочетании со всеми другими ее прелестями и достоинствами лишили нашего героя покоя и, безнадежно и счастливо свели его с ума. Он с восторгом и радостью влюбился в Елизавету, и предпринял все усилия, чтобы жениться на ней и уговорить (уговаривал почти два года) ее переехать из величественного, имперского, плоского и неуютного Санкт-Петербурга, в безалаберный, зеленый, холмистый, но уютный Киев. Но это было очень давно – двадцать пять лет назад.
Михаил прекрасно помнит день их свадьбы – 20 июня 1993 года. И очень любит вспоминать, как это все произошло, и часто рассказывает эту историю себе, Елизавете, детям и друзьям. Но, так как это был не просто день их свадьбы, а и день начала сумасшедшей и для всех остальных секретной истории, которая вскоре полностью изменит их жизнь и сделает их по настоящему уникальной супружеской парой, то Михаил всегда обращался к супруге за разрешением на это повествование. Полученное согласие нужно было Михаилу для внутренней уверенности, что он никому постороннему (без санкции супруги) не откроет их тайны.
Вот его история.
В девять часов утра мы уже стучали в запертые двери загса, изнывая от нетерпения (открывайте, мы не можем ждать, пора). Июньское солнце уже успело проявить на твоем лице мой обожаемый узор – веснушки. Светло-коричневые святящиеся снежинки, с крошечными нежно-золотыми симметричными формами, такими интригующими и влекущими. Единственное за что я не люблю зиму, так это за то, что веснушки исчезают, улетая зимовать в теплые края.
Маленький букет нежно-алых роз, твое короткое белое платье, волнующая перспектива этого длинного дня, который должен был быть переполнен удивительными событиями и закончиться в гостинице Ялта, в том же самом баре «Погребок», в котором мы когда-то познакомились, твоя теплая ладонь на моем коротко стриженом затылке – все это делало меня, настолько счастливым, что я мог смеяться и плакать одновременно.
Улыбчивая, торжественно одетая дама, с высокой прической с официальной и строгой табличкой: «Мария Федоровна, обрядовая староста», открыла эти волшебные врата от семейного рая (входят обычные пары, а выходят супруги) и попросила подождать несколько минут в специальной комнате, в которой женихи и невесты наводят последние штрихи перед торжественными клятвами. Мы пообнимались, проверили паспорта и кольца (в очередной раз, усмотрев добрый божественный знак в том, что твое кольцо идеально вкладывается в мое, без всяких зазоров и усилий), посмеялись, покривлялись и нас позвали в торжественный зал.
Нам казалось, что в огромном дворце не было никого кроме нас и этой улыбчивой дамы, что придавало всему мероприятию таинственность и непохожесть на обычные обряды бракосочетания.
Наша староста, очень серьёзно предупредила, что семья – это добровольный союз любящих людей и спросила, является наше желание вступить в брак искренним, свободным, продуманным и основанным исключительно на взаимной любви.
– Прошу ответить Вас, Елизавета.
– Да! – Громко и радостно ответила ты.
– А теперь Вас, Михаил.
– Да! – Торопливо ответил я, и надул щеки, так как боялся расплакаться.
Голос дамы стал еще более серьезным, и она вновь спросила, клянемся ли мы любить друг друга вечно и быть надежной опорой друг другу и в счастье, и в горести, клянёмся ли вечно хранить наш союз, как самое ценное, что у нас есть.
– Прошу ответить Вас, Елизавета.
– Да! – уже тише и серьезнее ответила ты.
– А теперь Вас, Михаил.
– Да! – ответил я.
Простые четыре ответа ДА, на простые вопросы незнакомого нам человека, как они могли изменить наши взаимоотношения и нашу любовь? Казалось бы, никак, но мы стали другими и этот короткий разговор в киевском загсе я запомнил на всю жизнь. Это, видимо, работает эффект публичной клятвы или присяги на верность.
Дама улыбнулась, объявила нас мужем и женой, поздравила и вместо того, чтобы отпустить спросила:
– А вы знаете что-нибудь о рецепторах любви?
– Да, знаем. – Крайне удивленно ответили мы, так как свою теорию об этом загадочном органе обсуждали только сами и всего лишь несколько раз с близкими друзьями.
– А Вы откуда о них знаете? – спросил я.
– Браки и разводы совершаются на небесах, а я двадцать пять лет провожу эти обряды на земле, поэтому о любви знаю все, или почти все. И очень хорошо понимаю с кем можно говорить на эту тему, а с кем нет. – Дама стала опять серьезной и продолжила:
– Вам повезло, ваши рецепторы подвели вас друг к другу и к вашей любви, они выполнили свою функцию и замерли навсегда. Вам некого искать – у вас уже все есть: вы друг у друга и ваша любовь, берегите, цените и любите ее. Вы на редкость красивая пара, да и рецепторы ваши, слава Богу, уже выключены, поэтому наш ЗАГС дарит вам в подарок вот это зеркало – продолжила дама, как то загадочно, хотя и по доброму, улыбаясь.
Она достала из ящика стола достаточно большой сверток и вручила его Елизавете, такой молодой и красивой, только что превратившейся из обожаемой невесты в мою любимую жену.
– А теперь мне нужно рассказать Вам, что-то очень важное. – И она быстро заговорила: «Наш ЗАГС построен на месте, где когда-то находилась одна из самых первых зеркальных фабрик в Европе, а может быть и мире. Фундамент и подвалы остались старыми, они были столь прочны и надежны, что их не стали менять. Много лет назад, было решено создать в подвале архив для документов. И, выбирая подходящую комнату, я случайно нашла небольшой ящик с зеркалами. Одно из них сейчас в руках у Елизаветы. На ящике была поразившая меня надпись: «Дарить людям с замершими рецепторами».
– Большое спасибо за подарок. Вы же нас не разыгрываете? – поинтересовалось ты.
– Это еще не все. Зеркало может отражать не только то, что находится перед ним, но, и то о чем вы мечтаете вдвоем.
– Была какая-то инструкция, как им пользоваться? У Вас получалось? – спросил я.
– Одинаковость мыслей? Объясните, пожалуйста, как это мечтать вдвоем?
– А совместно мечтать можно только мужу с женой?
– Это все, что я хотела вам сказать, дальше – сами.
Оглянувшись по сторонам, она быстро и широко перекрестила нас, сказав что-то на неизвестном языке, Я тогда уловил только слово «Люсифа» и подумал, что за двадцать пять лет работы в загсе, неизбежны поведенческие профессиональные деформации. Были бы мы в церкви, молитва об избавлении от лукавого была бы уместна, но в загсе? Или это была не молитва, а заклинание? И на каком языке?
В конце концов обрядовая староста отпустила нас – уже супругов, выдала паспорта с печатями и свидетельство о браке. Все документы были сложены в красивый конверт с аккуратной надписью в левом верхнем углу: «Последняя любовь».
А в загс уже набилась куча народу, и от нашего таинственного одиночества, так нам понравившегося, не осталось и следа. Брачующиеся, свидетели, родственники, фотографы, какие-то специально обученные для открывания теплого советского шампанского, люди. И вот мы выбежали вдвоем из торжественной тени дворца, на яркое июньское солнце и мгновенно ощутили с какой завистью (как нам тогда казалось – белой) вся эта нетерпеливая толпа смотрела на нашу пару. Смотрела как на чистую аллегорию только что рожденного супружества, которой мы в этот момент и являлись. Любовь и свобода, молодость и билеты в Крым, блестящие обручальные кольца и загадочное зеркало.
– Лиза, мы муж и жена!
– Ура!
Конечно, мы решили сразу же открыть пакет с подаренным зеркалом. Зеркало было овальной формы, изящно и мастерски вделанное в овальную раму светлого дерева. Зеркало отражало наши счастливые лица, так же красиво и с удовольствием, как и все остальные зеркала в этот день.
– Давай усиленно подумаем, как мы нашли чемодан с деньгами. Большой, кожаный, с толстыми ремнями, медными бляхами и надежными замками, набитый хрустящими банкнотами. Раз, два, три!
Ничего не произошло – только наши счастливые физиономии на чистой зеркальной поверхности.
– Давай усиленно подумаем, как мы прилетели в Крым и уже спускаемся с Ангарского перевала в Алушту: Раз, два, три! Ничего не изменилось, в зеркале отражались лишь довольные и кривляющиеся, новенькие супруги.
– Ладно, потом потренируемся, может быть это какой-то розыгрыш?
И я аккуратно засунул зеркало в бардачок.
Через двадцать минут, наша молоденькая ячейка общества уже завтракала в кафе. Ты заказала салат «Дамский каприз», а я двойную порцию пельменей, так как прекрасно знал, что моя уже жена, с удовольствием будет мне помогать под ее игривое «ухтыдайпопробывать».
Официант торжественно принес бутылку боржоми, как-то не умело открыл ее, и теплым газированным фонтаном залил нас обоих. Мы допили остатки боржоми из фужеров для шампанского, пошептались, потерлись носами, повспоминали нашу удивительную роспись и еще раз обсудили подарок. Нам обоим очень понравилась наша дама из загса, и как окажется в будущем совершенно не зря.
Полу-мокрые и совершенно счастливые, мы разъехались. Лиза – домой собираться в четырех дневное свадебное путешествие в Крым, а я – на работу. Обедали мы у моих родителей, с шампанским и поздравлениями. А в семь часов вечера у нас был самолет в Симферополь, во всем TУ-134, кроме нас и приветливого экипажа никого не было (командир корабля в качестве свадебного подарка пригласил нас в кабину пилотов и дал мне подержаться за штурвал, похожий на задранный верх руль очень старого велосипеда). Весь полет мы пили новосветовский брют, смеялись, целовались и пускали солнечные зайчики, своими новенькими, золотыми кольцами, отражая такие же золотые лучи заходящего июньского солнца, так много хорошего и доброго сделавшего для нас в тот день.
В гостиницу мы приехали уже в темноте и, конечно, спустились в бар «Погребок», и заказали, уже далеко не первую на сегодня, бутылку ледяного брюта и бутерброды с семгой и красной икрой. В «Погребке» никого не было, скучающий бармен курил, и пахло сложным, но таким приятным запахом ялтинских баров. Курортной смесью вина, табака, шашлыка, моря, пота, духов и легким блядством.
Когда поднялись в номер, Лиза объявила, что мы идем на дискотеку, но у меня были другие планы, планы новобрачного, в которые дискотека не входила. После непродолжительных, но бурных пререканий, Лиза категорично завила, что такой тирании и несвободы не потерпит, что не для того она выходила замуж, что бы ей ограничивали танцевальные пространства, да и вообще, кто я такой чтобы не пускать ее, туда куда она хочет пойти. Основательно накрутив себя, Лиза стянула с безымянного новенькое обручальное кольцо и бросила в меня (попала прямо в нос!). И этот поступок, который поначалу привел меня в ужас и бешенство, примерил нас, так как в долгом поиске кольца, мы постоянно соприкасались в длинном, узком и темном коридоре гостиничного номера, исследую щели старого паркета. Кольцо было найдено, мы помирились и пошли/не пошли на дискотеку (выбирайте сами), но заказали в номер последнюю на сегодня бутылку брюта.
«Да!» в загсе.
В однообразном дней теченье,
Есть дни, в которых помнишь всё.
Они – как маяков свеченье,
Дают понять, куда несет
Нас время. Где заветный берег?
И не ошибся ль ты тогда?
Насколько выбор достоверен?
А вдруг фонарь, а не звезда?
Известно, что выбор и клятва,
Определяют наш путь.
Но собрана временем жатва —
Мне можно спокойно вздохнуть.
Хотел бы я иметь возможность
Регулярно подтверждать
Фундаментальную надежность
И не изменчивость тех «ДА».
И с гордостью я заявляю,
(Хоть трижды стучу по столу).
Что я – лизогамен и знаю —
Обрёл здесь свою Шамбалу.
(Альтер Эго любил исправлять Шамбалу на кабалу, но супруги на него не обижались).
За прожитые вместе годы Михаил и Елизавета создали очень прочный мост между Питером и Киевом. Мост надежный и безотказный, много лет работающий в своем уникальном режиме 25/8 (двадцать пять часов в сутки, восемь дней в неделю) Сотни людей – сами супруги, их дети и родители, друзья, родственники, знакомые и незнакомые, много раз переезжали из Питера в Киев и обратно по их мосту. С задержками и без задержек, комфортно и не очень (с таможенными и пограничными приключениями – Елизавету даже один раз обыскивали эти рыцари деклараций и печатей, на предмет поиска излишней валюты, и, что удивительно, обнаружили таковую). На машинах, на поездах, на самолетах, велосипедах и подводных лодках, пешком и на лошадях, на ходулях и роликовых коньках, на фуникулерах и геликоптерах, троллейбусах и трамваях, на белом катере и в космической ванне, через Москву, через Минск, через Гондурас и Майли-Сай, через северный полюс, и даже телепортационным способом, но все равно по их мосту. За выдающийся вклад в мостостроение между этими самыми лучшими в мире городами, их наградили международным дипломом всемирной академии любви и мостостроения. Их мост имел всего две точки опоры – первая находилась в яблоневом саду в Купчино, а вторая в Печерской лавре в часовне святых Елисаветы и Муфасаила. Поначалу, сразу после сдачи в эксплуатацию мост носил красивое название «Мост имени «люби меня, люби», но после двадцати пяти лет постоянной эксплуатации название слегка изменилось, и теперь мост называется «Мост через жизнь».
Пока мост строился супругам приходилось преодолевать колоссальные препятствия и трудности, что бы встречаться, что конечно закалило их характеры. Они пользовались какими-то ненадежными тропками, партизанскими стежками, извилистыми дорожками, бродами через реки, болотными кочками, океанскими течениями, млечными и шелковыми путям, серверными потоками и даже водопадами. Они как лососевые птицы следовали своему главному инстинкту – инстинкту верной и вечной любви.
Глава 2. Любовь
Больше всего на свете Михаил любит свою главную ЛЮБОВЬ, наивысшее чувство всей своей жизни, ЛЮБОВЬ к Елизавете. Это сильное и глубокое чувство пришло к нему много лет тому назад, комфортно и глубоко поселилось в его уме, сердце, совести, душе и теле. Эта ЛЮБОВЬ мгновенно подружилась как с Эго, так ис Альтер Эго, и очень быстро и надежно, не оставив никакого следа стерла все предыдущие, как оказалось, такие маленькие любови, которые у Михаила хоть и не часто, но случались в прошлом.
Увидев в первый раз свою будущую супругу, наш герой совершенно явственно и безусловно осознал, что красавица Елизавета послана ему судьбой и богом, и, что самое главное, это его последняя ЛЮБОВЬ. Как неубеждённый фаталист (все предопределено, но свобода дана в каком угодно количестве), наш герой много раз в своей жизни наслаждался именно словом «последняя», это как последний выдох, это как последний удар сердца, это как последний раз открыть глаза. Это те события, после которых уже ничего нет, смерть, тлен, небытие…Мгновение когда, ярчайший и ослепительный, еще секунду назад, луч твоей жизни, зажатый между двумя бесконечностями тьмы, сам становится тьмой.
Но если последние выдох, удар сердца, движения век, занимают всего лишь крохотные мгновения, то последняя ЛЮБОВЬ протянулась уже на десятилетия, защищая, оберегая и поддерживая его. Нужно ли говорить, как Михаил берег, ценил и любил свою последнюю ЛЮБОВЬ, зная, что после неё ничего уже не будет? Сколько раз, перед тем как заснуть, он представлял себе, как куда-то несется один в холодной мгле, голый и такой беззащитный под своим одеялом (каждый раз, проживая этот ужас, он на всякий случай прикрывал одой ладонью свои глаза, а другой еще что-нибудь), несется без всякого назначения и смысла, и только ЛЮБОВЬ придает всему этому случайному хаосу какой-то порядок. А раз есть порядок, следовательно, появятся и назначение, и смысл. И привычно снизошедшая, натренированная этим выводом благодать, позволяла засыпать ему быстро и c радостной улыбкой.
Наша героиня тоже любила своего мужа, и он всегда и во всем чувствовал ее поддержку, такую спокойную, сдержанную, основательную и нежную. Этот стиль называется «северный, дистанционный, дневной», который мог очень быстро поменяться на другой, с говорящим названием «две кожи дрожат лежа». Непредсказуемая череда стилей доставляла им обоим много счастливых минут. Смене стиля обычно предшествовала хорошо отрепетированная, короткая пьеса, в которой, не смотря на многолетние репетиции, всегда было место для любой импровизации.
– Ты меня любишь?
– Да.
– Быстрый ответ не засчитывается. Давай еще раз. Ты меня любишь?
– Не знаю. Мне нужно подумать и проверить свои чувства.
– Думай. – Прошло несколько секунд. – Ну, и?
– Понимаешь, имея математическое образование, я обязан структурно и ответственно подходить к моей любви к тебе. Тем более, что она последняя.
– Хватит сопеть, и иди ко мне.
Супругу очень нравилось читать научные и литературные труды о любви между мужчиной и женщиной. А так как, ни одному из человеческих чувств, не было посвящено такого количества исследований, то всегда можно было найти какой-нибудь новый шедевр, воспевающий любовь или объясняющий её природу.
Лучшие умы всех народов и во все времена слагали гимны этому наивысшему и наилучшему человеческому проявлению и пытались понять, что же такое любовь. Михаил внимательно изучал все, что хоть как-то было связано с анализом и синтезом любовных процессов: от мифов и легенд древних греков, до научно-популярных статей современных нейробиологов.
И если у греков все было идеально с точки зрения структуры, полноты и красоты определений и типов любви, то нынешние ученые свели (низвели) любовь к химическим и физическим процессам, происходящим в организмах двух влюбленных людей, по одинаковым законам, не имеющих исключений. Все это прекраснейшее чувство, вся его красота и святое (внеземное) происхождение описывается безупречными и длинными формулами, и получается, что правильно подобранные пропорции химических элементов, температуры, давления и заставили Михаила полюбить свою жену? Он отказывался верить, что страсть, ревность, обаятельная интимность, божественное безумие влюбленного человека, игра, страдание, стихи, полунамеки, муки и радости любви есть лишь продукт сложных физических процессов? Ведь если это так на самом деле, то можно научить страстно любить и роботов?
Конечно, Михаил был приверженцем греческого подхода, и пользовался только им, когда пытался как-то структурировать и понять свою любовь к жене, выделить базовые элементы и их атрибуты, разобраться, как эта страсть вспыхивает и почему угасает. Но из всех этих классификаций, анализов и стараний понять по каким законам функционирует и из чего состоит их ЛЮБОВЬ, ни чего конкретного и логически стройного, увы, пока не получалось.
Единственный вывод, который он сделал из своих, так сказать, исследований – он любит жену всеми разновидностями любви, которые хитроумные греки так мудро и изящно разложили по своим эллинским полочкам. И так уютно и гармонично они сосуществуют в сердце и душе Михаила, дополняя и подпитывая друг друга, помогая и соперничая. У каждого из них свое имя, свой девиз и свое назначение. Наш, так сказать, исследователь, для наглядности, даже придумал вот такую таблицу.
И вот опять божественный знак – их семь! Семь типов, это как семь нот, комбинирую которые, можно создавать и божественные симфонии, и торжественные гимны, и легкие джазовые композиции, и тяжелые хардроковые баллады, и смешные «втравесиделкузнечик», и даже промискуитетный собачий вальс.
Семь типов, это как семь цветов радуги. Создавай все что хочешь, подбирая типы-краски – от ярчайших, залитых светом и цветом картин импрессионистов, до черных квадратов, или, что еще хуже, до черных крестов.
Похоже, что демиурги умышленно ограничили количество нот, цветов и типов любви простым числом семь, чтобы не свести окончательно с ума художников и композиторов, которым и так адски трудно справляться со всеми этими комбинаторно-гармоничными возможностями. И даже, трудно представить, как было бы сложно творить лучшим гениям всех времен и народов, если бы нот и цветов, к примеру, было бы десять.
Но, с другой стороны, если бы и типов любви было десять, то, как бы это разнообразило отношения между любящими людьми!
За многие годы счастливой супружеской жизни, и благодаря полному доверию к античным эллинским исследованиям (актуальность которых только возросла за прошедшие две тысячи лет), Михаил приобрел навыки умелого семейного бармена-провизора.
Вот, например, берем четыре части Эроса, три – Людуса, одну Манию – и прекрасные романтическое настроение для длинного, воскресного дня вдвоем, обеспечено. С ледяным брютом – восхитительно. Или, отличный рецепт для празднования Елизаветиного дня рождения: четыре Сторге, две Филии, один Агапе и одна Прагма. Традиционный субботний шот, когда хочешь удрать на футбол и ни чего не делать по дому: Прагма, Агапе, Сторге, в одинаковой пропорции, подавать в большой чайной чашке, с лимоном и сахаром.
Елизаветины коктейли были очень яркими и неожиданными, хотя она, практически, никогда не пользовалась ни Агапе, ни Сторге. Эрос и Людус были ее явными фаворитами, но от чего зависел ее выбор, а, тем более, пропорции, Михаил не смог понять даже после 25 лет супружеской жизни.
У супругов была даже рукописная книга рецептов, которую они собирались когда-нибудь подарить детям, но они сами предпочитали джаз, и часто нагружали и караван, и серенаду солнечной долины, осознанным хаосом и беспорядком всех эллинских типов любви.
Менелай или Нестор
Писали по звездам лишь древние греки
А все остальные – из книги, да в книгу.
