скачать книгу бесплатно
Пока он шел, осторожно ступая по влажному камню тропы, ему пришло в голову, что он ведет себя глупо. Петлявшие переходы Минтахока были совсем не подходящим местом для ночных прогулок, в особенности без факела. Даже жившие здесь тролли старались этого не делать: входы в пещеры оставались темными, а тропинки пустыми. Саймону вдруг показалось, что он вышел из одного сна и тут же попал в другой – в темное путешествие под далекой и равнодушной луной.
Казалось, Кантака знала, куда направляется. Когда Саймон начинал отставать, она возвращалась, и над ее головой появлялись плюмажи ее горячего дыхания.
Но, как только он оказывался на расстоянии вытянутой руки, Кантака снова устремлялась вперед. Так, словно призрак из потустороннего мира, она уводила его все дальше от костров людей.
И только после того, как они преодолели значительное расстояние, двигаясь вдоль склона горы, Кантака вернулась к Саймону. На этот раз она не стала останавливаться, ее мощное тело врезалось в Саймона, он потерял равновесие и сел на тропу. На несколько мгновений волчица замерла над ним, опустив голову и касаясь носом его уха. Саймон протянул руку, чтобы почесать Кантаку за ушами, и даже сквозь густой мех почувствовал, что она дрожит. Еще через мгновение, словно ее нужда в утешении была исчерпана, она отпрыгнула в сторону и осталась стоять, тихонько повизгивая, пока он не поднялся на ноги, потирая бедро. Тогда Кантака снова побежала вперед, и Саймон последовал за ней.
У него возникло ощущение, что волчица провела его вокруг половины Минтахока и теперь стояла на краю огромной черноты, повизгивая от возбуждения. Саймон осторожно подошел к ней, касаясь рукой неровной скалы. Кантака нетерпеливо переступала с ноги на ногу.
Волчица стояла у края огромной ямы, которая уходила вниз от тропы в тело самой горы. Луна низко плыла по небу, словно перегруженный карак, и ее серебряный свет достигал лишь самого края ямы. Кантака гавкнула, с трудом сдерживая волнение.
К полнейшему удивлению Саймона, снизу послышался голос:
– Уходи, волчица! Теперь у меня отнимают даже сон, да проклянет все Эйдон!
Саймон опустился на колени, подполз к краю ямы и остановился только после того, как его голова нависла над черной пустотой.
– Кто здесь? – крикнул он, и ему ответило далекое эхо. – Слудиг?
Последовала пауза.
– Саймон? Это ты меня звал?
– Да! Да, я! Меня привела Кантака! Бинабик с тобой? Бинабик! Это я, Саймон!
После короткой паузы снова заговорил Слудиг, Саймон услышал напряжение в голосе риммера.
– Тролль не ответит. Он здесь, со мной, но отказывается разговаривать. С Джирики тоже, когда он сюда приходил, и ни с кем другим.
– Он заболел? Бинабик, это Саймон! Почему ты не отвечаешь?
– Я думаю, у него болит сердце, – ответил Слудиг. – Он выглядит как обычно, ну, разве что немного похудел, впрочем, я тоже, но Бинабик ведет себя так, словно он уже умер. – Снизу послышался шум, словно Слудиг или кто-то другой двигался в темноте. – Джирики говорит, что они нас убьют, – через мгновение добавил Слудиг, и в его голосе прозвучала покорность судьбе. – Ситхи просил за нас – без страсти и гнева, насколько я понял, тем не менее просил. Он сказал, что тролли не согласились с его доводами и полны решимости совершить справедливый суд – как они его понимают. – Он с горечью рассмеялся. – Странная у них справедливость: убить человека, никогда не причинявшего им вреда, а также своего соплеменника, притом что оба перенесли немало страданий ради блага всех разумных созданий – в том числе троллей. Эйнскалдир был прав. Но для моего молчаливого соседа они все адские твари.
Саймон сел и обхватил голову руками. Ветер продолжал дуть, но ему было все равно, он чувствовал свою полную беспомощность.
– Бинабик! – снова закричал он, наклонившись вперед. – Кантака тебя ждет! Слудиг страдает рядом с тобой! Никто не сможет тебе помочь, если ты сам не поможешь себе! Почему ты не хочешь со мной говорить?!
– Все бесполезно, – ответил Слудиг. – Его глаза закрыты. Он тебя не слышит и не станет говорить.
Саймон ударил ладонью по камню и выругался. А в следующее мгновение почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.
– Я помогу вам, Слудиг, – наконец, сказал Саймон. – Пока еще не знаю, как, но я это сделаю. – Он поднял голову. Кантака тихонько ткнулась в него носом и заскулила. – Могу я вам что-нибудь принести? Еду? Воду?
Слудиг глухо рассмеялся.
– Нет, – ответил он. – Они нас кормят, пусть и не слишком хорошо. Я бы попросил вина, но не знаю, когда они за мной придут. Я не пойду на смерть с головой, затуманенной вином. Пожалуйста, помолись за меня, Саймон. И за тролля.
– Клянусь, я сделаю больше, Слудиг. – Саймон встал.
– Ты вел себя отважно на горе, Саймон, – негромко сказал Слудиг. – Я рад, что знал тебя.
Звезды холодно мерцали над ямой, когда Саймон повернулся и зашагал обратно, стараясь держать спину прямо и не плакать.
Некоторое время он шагал в свете луны, погрузившись в печальные мысли, пока не сообразил, что снова следует за Кантакой. Волчица, которая кружила вокруг ямы, пока он беседовал со Слудигом, теперь целеустремленно трусила по тропе перед ним. Она ни разу не дала ему догнать себя, как и когда они спешили к яме с пленниками, и ему ничего не оставалось, как стараться не отставать.
Лунный свет был достаточно ярким, чтобы Саймон видел, куда он ставит ноги, а тропа была достаточно широкой, чтобы он сумел устоять на ногах, если споткнется. И все же он чувствовал себя ужасно слабым. Не раз ему казалось, что следует просто сесть и дождаться наступления рассвета, чтобы кто-нибудь его нашел и проводил до пещеры, но Кантака бежала вперед, полная волчьей решимости. Саймон чувствовал, что должен следовать за ней, отдавая должное ее верности Бинабику.
Вскоре он с нараставшей тревогой понял, что они поднимаются вверх над основной тропой и теперь двигались по более узкой и крутой тропинке. Волчица вела его все выше и выше, и они пересекли несколько горизонтальных дорожек. Воздух становился все более разряженным. Саймон понимал, что он поднялся не так уж сильно, и это ощущение возникло у него из-за усталости, тем не менее чувствовал, что покидает безопасную часть горы. Теперь звезды казались заметно ближе.
«Интересно, – подумал он, – может быть, холодные звезды – это пики других, бесконечно далеких безмолвных гор, чьи огромные тела теряются в темноте, а покрытые снегом вершины сияют отраженным светом луны?» Но нет, это глупо. На чем тогда они стоят, к тому же они были бы видны днем, в ярком солнечном свете?
На самом деле воздух здесь, наверное, был не таким уж разреженным, но холод совершенно определенно усиливался, несомненный и пробиравший до самых костей, несмотря на тяжелый теплый плащ. Дрожа, Саймон решил, что сейчас развернется и пойдет обратно к главной тропе и не станет интересоваться, почему Кантака находит столь привлекательным такое времяпрепровождение в лунном свете. Но через мгновение обнаружил, что последовал за волчицей на узкий карниз горного склона.
Над большой черной расселиной нависало скалистое крыльцо, покрытое пятнами тускло сиявшего снега. Кантака пробежала вперед, остановилась и стала принюхиваться. Потом повернулась к Саймону, склонив набок косматую голову, вопросительно гавкнула и скользнула в темноту. Саймон решил, что в тени должен быть вход в пещеру. Но стоило ли ему следовать за ней – одно дело позволить Кантаке увлечь его на глупую прогулку по склону горы, и совсем другое – идти за ней в темную пещеру посреди ночи, но тут из теней появились три маленькие черные фигуры, напугав Саймона так сильно, что он едва не отступил назад с каменного крыльца.
«Копатели!» – с ужасом подумал он, пытаясь отыскать на голых камнях хоть какое-то оружие.
Один из них шагнул вперед, подняв вверх тонкое копье, словно предупреждая, и Саймон понял, что перед ним тролли, – они были заметно крупнее, чем подземные буккены, и теперь Саймон смог их как следует разглядеть – но его все равно охватил страх. Эти кануки были невысокими, но хорошо вооруженными, а Саймон – чужак, бродящий в ночи, возможно, в каком-то священном месте.
Ближайший тролль откинул назад отороченный мехом капюшон, и бледный лунный свет озарил лицо молодой женщины. Саймон не смог разглядеть черты ее лица, видел лишь белки глаз, но не сомневался, что на нем застыло яростное и очень опасное выражение. Двое спутников женщины шагнули вперед вслед за ней, они что-то негромко, но сердито бормотали. Саймон сделал шаг назад, к тропе, осторожно нащупывая ногой опору.
– Прошу прощения, я уже ухожу, – сказал Саймон, в последний момент сообразив, что они могут его не понять.
Саймон выругал себя за то, что не попросил Бинабика или Джирики научить его языку троллей. Постоянные и неизменно запоздалые сожаления! Неужели он навсегда так и останется олухом? Как же он от этого устал. Пусть им будет кто-то другой.
– Я ухожу, – повторил он. – Я просто следовал за волчицей. Следовал… за… волчицей. – Он говорил медленно, стараясь, чтобы голос звучал дружелюбно, хотя у него перехватило в горле. Немного непонимания, и ему придется вытаскивать копье из собственного живота.
Женщина-тролль наблюдала за ним, потом что-то сказала одному из своих спутников. Тот сделал несколько шагов в сторону находившегося в тени входа в пещеру. Кантака угрожающе зарычала откуда-то из темноты, и тролль быстро отступил.
Саймон сделал еще один шаг назад, к тропе. Тролли молча смотрели на него, их маленькие фигурки оставались напряженными, но они не пытались напасть. Он медленно повернулся к ним спиной, потом осторожно спустился обратно на тропу, которая вела среди серебристых скал. Очень скоро три тролля, Кантака и таинственная пещера скрылись из вида у него за спиной.
Саймон в одиночестве спускался вниз в дремотном лунном свете. Примерно посередине главной дороги ему пришлось присесть, опираясь локтями на дрожавшие колени. Он знал, что его изнеможение и даже страх со временем пройдут, но не мог представить, что исцелит накатившее на него чувство одиночества.
* * *
– Я искренне сожалею, Сеоман, но сделать ничего нельзя. Вчера ночью Реника, звезда, которую мы называем Летний Фонарь, появилась над горизонтом после заката. Я слишком сильно здесь задержался. Мне пора уходить.
Джирики сидел, скрестив ноги, на большом крыльце перед пещерой и смотрел на долину, над которой клубился туман. В отличие от Саймона и Эйстана, он не носил тяжелой одежды, и ветер играл рукавами его блестящей рубашки.
– Но что мы будем делать с Бинабиком и Слудигом? – спросил Саймон и швырнул камень в пропасть, наполовину надеясь, что тот попадет в какого-нибудь скрытого туманом тролля. – Их убьют, если ты ничего не предпримешь!
– Я в любом случае ничего не могу сделать, – тихо сказал Джирики. – Кануки имеют право творить собственную справедливость. Я не могу вмешаться и сохранить честь.
– Честь? Плевать на честь, Бинабик даже говорить отказывается! Как он может себя защитить!
Ситхи вздохнул, но его ястребиное лицо оставалось невозмутимым.
– Быть может, защиты не существует. Быть может, Бинабик знает, что причинил вред своему народу, – сказал Джирики.
Эйстан презрительно фыркнул.
– Мы даже не знаем, в чем вина маленького тролля, – сказал он.
– Мне сказали, что речь идет о нарушении клятвы, – кротко ответил Джирики и повернулся к Саймону. – Я должен уходить, Сеоман. Новость о том, что охотники королевы норнов атаковали зида’я, очень сильно огорчила мой народ. Они хотят, чтобы я вернулся домой. Нам нужно многое обсудить. – Джирики убрал с глаз прядь волос. – Кроме того, мой соплеменник Ан’наи умер и похоронен в Урмшейме, и ответственность легла на меня. Его имя необходимо со всеми церемониями внести в Книгу Ежегодного Танца. Я из всего моего народа менее всего могу уйти от своих обязательств. Ведь Джирики и-Са’онсерей, и никто другой, привел Ан’наи к месту его смерти – в его гибели и в том, что он отправился с нами, во многом виноват я и мое упрямство. – Голос ситхи стал более жестким, и он сжал смуглые пальцы в кулак. – Неужели вы не понимаете? Я не могу отвергнуть жертву Ан’наи.
Саймон был в отчаянии.
– Я ничего не знаю о твоей Книге Танца, но ты сказал, что нам позволят говорить в пользу Бинабика! Они тебе обещали!
Джирики опустил голову.
– Да. Пастырь и Охотница дали свое согласие.
– Ну и как мы сможем это сделать, если тебя не будет с нами? – спросил Саймон. – Мы не говорим на языке троллей, а они не понимают наш.
Саймону показалось, что на невозмутимом лице ситхи промелькнуло замешательство, но оно исчезло так быстро, что уверенности у него не было. Джирики не стал отводить в сторону взгляда своих золотых глаз, и несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга.
– Ты прав, Сеоман, – медленно заговорил Джирики. – Честь и наследие часто входили в противоречие и прежде, но никогда так жестко. – Он опустил голову и посмотрел на свои руки, потом медленно поднял глаза к серому небу. – Ан’наи и моя семья должны меня простить. J’asupra-peroihin! В Книгу Ежегодного Танца должно быть внесено мое бесчестье. – Он сделал глубокий вдох. – Я останусь до тех пор, пока Бинабик из Иканука не предстанет перед судом.
Саймону следовало бы испытать возбуждение, но он ощутил лишь пустоту. Даже смертный видел, какие страдания испытывает принц ситхи: Джирики принес страшную жертву, смысла которой Саймону было не дано понять. Но что еще он мог сделать? Они застряли здесь, на высокой скале, вдали от остального мира, и оставались пленниками – по меньшей мере пленниками обстоятельств. Они оказались невежественными героями, друзьями нарушителей клятвы…
По спине Саймона пробежал холодок.
– Джирики! – воскликнул он и замахал руками, словно на него снизошло озарение.
Сработает ли его идея? И если да, то поможет ли она?
– Джирики, – повторил Саймон уже заметно спокойнее. – Кажется, мне удалось придумать, как нам помочь Бинабику и Слудигу.
Эйстан, услышавший напряжение в голосе Саймона, положил на пол пещеры палку, которую обстругивал, и наклонился вперед. Джирики выжидательно приподнял бровь.
– Ты должен сделать только одну вещь, – сказал Саймон. – Ты должен пойти со мной на встречу с королем и королевой – Пастырем и Охотницей.
После того как они побеседовали с Нануикой и Уамманаком, и им удалось получить их неохотное согласие, Саймон и Джирики в горных сумерках вернулись обратно из Дома предков. На губах ситхи играла легкая улыбка.
– Ты продолжаешь меня удивлять, юный Сеоман, – сказал Джирики. – Это очень смелый ход. Я понятия не имею, поможет ли он твоему другу, но в любом случае начало положено.
– Они бы никогда не согласились, если бы ты их не попросил, Джирики. Благодарю тебя.
Ситхи сделал сложный жест длинными пальцами.
– Уважение между зида’я и некоторыми Детьми заката, главным образом, эрнистирийцами и кануками, до сих пор остается очень хрупким. Пять последних тяжелых столетий не смогли полностью зачеркнуть тысячелетия достойных отношений. И все же многое изменилось. Вы, смертные, дети Лингит, как говорят тролли, сейчас имеете огромное влияние. Мир больше не принадлежит моему народу. – Его рука потянулась к Саймону, и он на ходу легко коснулся его плеча. – Кроме того, существует связь между тобой и мной, Сеоман. Я о ней не забыл.
Саймон, едва поспевавший за бессмертным, не нашел, что ему ответить.
– Я прошу лишь о том, чтобы ты понял одну вещь: наш народ стал очень малочисленным. Ты спас мне жизнь – на самом деле дважды, к моему огромному огорчению, – но мои обязательства перед собственным народом заметно перевешивают ценность моего собственного существования. Есть вещи, которые не могут исчезнуть, как бы ты того ни хотел, юный смертный. Я надеюсь на спасение Бинабика и Слудига, конечно… но я зида’я. Я должен рассказать о том, что случилось на горе дракона: о предательстве приспешников Утук’ку и смерти Ан’наи.
Джирики внезапно остановился и повернулся к Саймону. В фиолетовом вечернем сумраке, с развевающимися белыми волосами, он был похож на духа диких гор. На мгновение Саймон увидел в глазах Джирики его огромный возраст и почувствовал, что сейчас почти может объять необъятное: поразительную продолжительность жизни ситхи, годы их истории, подобные песчинкам на пляже.
– Не все заканчивается легко и просто, Сеоман, – медленно проговорил Джирики, – даже если я уйду. Мудрость, не имеющая отношения к магии, подсказывает мне, что мы еще встретимся. Долги зида’я уходят в далекую темноту. Они уносят с собой легенды. И именно таков мой долг тебе. – Джирики вновь сделал пальцами странный знак, потом засунул руку под тонкую рубашку и извлек плоский круглый предмет.
– Ты уже видел его прежде, Сеоман, – продолжал принц. – Это мое зеркало, чешуйка Великого Червя, как гласит легенда.
Саймон взял зеркало с протянутой ладони ситхи, восхищаясь его удивительной легкостью. Резная рамка была прохладной в его руке. Однажды он увидел в нем Мириамель, в другой раз Джирики показал ему лесной город Энки-э-Шао’сэй. Но сейчас в сумрачном вечернем свете на Саймона смотрело лишь его собственное серьезное лицо.
– Я отдаю его тебе. Оно было талисманом моей семьи с тех пор, как Дженджияна Соловей ухаживала за ароматными садами в тени Сени Анзи’ин. Но вдали от меня оно будет всего лишь зеркалом. – Джирики поднял руку. – Впрочем, не совсем так. Если тебе потребуется поговорить со мной или тебе будет необходима моя помощь – истинная помощь, – обратись к зеркалу. Я все услышу и узнаю. – Джирики с суровым видом наставил палец на Саймона. – Но не вздумай призывать меня ради облачка дыма, как говорится в одной из ваших легенд о гоблинах. У меня нет магических умений. Я даже не могу обещать, что обязательно приду. Но, если я услышу о твоих проблемах, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь. У зида’я есть некоторое количество друзей, даже в новом дерзком мире смертных.
Некоторое время губы Саймона шевелились, но он не смог ничего сказать.
– Благодарю тебя, – наконец сумел заговорить он, маленькое зеркало вдруг показалось ему очень тяжелым. – Благодарю.
Джирики улыбнулся, показав полоску белых зубов. Теперь он вновь выглядел молодым, как в те моменты, когда находился среди своих соплеменников.
– И у тебя есть кольцо. – Он указал на другую руку Саймона, на тонкую золотую полоску со знаком рыбы. – Кстати, о гоблинах, Сеоман, Белая стрела, черный меч, золотое кольцо и видящее зеркало ситхи… ты настолько нагружен замечательной добычей, что будешь звенеть при ходьбе! – Принц рассмеялся, и его смех был подобен музыкальной трели.
Саймон посмотрел на кольцо, которое Моргенес сумел спасти из своих горящих покоев, отправив его с птицей Бинабику, что стало одним из последних деяний доктора. Кольцо потемнело от масла с перчаток Саймона, но плотно сидело на его смуглом от грязи пальце.
– Я все еще не знаю, что означает надпись на нем, – сказал он, потом, повинуясь импульсу, снял кольцо и протянул ситхи. – Бинабик также не смог ее прочитать, сказал лишь, что она как-то связана с драконами и смертью. – Внезапно у Саймона появилась идея. – Быть может, оно помогает своему владельцу убивать драконов?
Эта мысль показалась ему странно неприятной, к тому же он ведь не сумел прикончить ледяного червя. Возможно, дело было в каком-то волшебном заклинании? По мере того как к нему возвращались силы, Саймон все больше и больше гордился своей смелостью при встрече с ужасным Игьярдуком.
– То, что произошло на Урмшейме, останется между тобой и древним дитя Хидохеби, Сеоман. Тут нет никакой магии. – Улыбка Джирики исчезла, и он серьезно покачал головой, возвращая кольцо Саймону. – Но я не могу больше ничего тебе сказать о кольце. Если такой мудрый человек, как Моргенес, не оставил никаких разъяснений, когда отправил его тебе, мне тоже не следует ничего говорить. Я и без того обременил тебя лишними знаниями за наше короткое знакомство. Даже самые отважные смертные не выдерживают, когда узнают слишком многие истины.
– Но ты можешь прочитать, что там написано? – спросил Саймон.
– Да. Надпись сделана на одном из языков зида’я, хотя, что особенно странно для безделушки смертных, одном из самых неясных. Но одно я тебе скажу. Если я правильно понял смысл надписи, она тебя не касается напрямую, и ее знание никак тебе не поможет.
– И это все, что ты можешь мне сказать? – пробормотал Саймон.
– Во всяком случае, сейчас. Быть может, если мы встретимся еще раз, я буду лучше понимать, почему тебе вручили это кольцо. – На лице ситхи появилась тревога. – Удачи тебе, Сеоман. Ты необычный юноша – даже для смертного…
И тут они услышали крик Эйстана, который, чем-то размахивая, поднимался по тропинке. Он поймал снежного зайца и радостно сообщил, что огонь уже готов, чтобы его приготовить.
Несмотря на приятную тяжесть в животе после приготовленного с травами мяса, Саймон долго не мог уснуть. Он лежал на соломенном тюфяке, смотрел на мерцавшие на потолке красные тени и размышлял о том, что с ним произошло, и безумных событиях, в самом центре которых оказался.
«Я попал в историю вроде тех, что рассказывал Шем, – или это История, о которой говорил доктор Моргенес?.. Но никто меня не предупредил, как это ужасно – оказаться в центре событий и не знать, чем все закончится».
Наконец он заснул, но через некоторое время неожиданно проснулся. Эйстан крепко спал и как обычно храпел, то и дело вздыхая, в бороду. Джирики нигде не было, и каким-то непостижимым образом диковинная пустота пещеры сказала Саймону, что ситхи ушел и сейчас спускается по склону горы, чтобы вернуться домой.
На Саймона вдруг накатило горькое чувство одиночества, несмотря на присутствие стражей, чье ворчание он слышал неподалеку, и он вдруг обнаружил, что плачет. Он постарался делать это тихо, стыдясь своей слабости, недостойной настоящего мужчины, но ничего не мог с собой поделать.
Саймон и Эйстан пришли в Чидсик Аб Лингит, как сказал им Джирики, за час до рассвета. Мороз усилился, пустые лесенки и веревочные мосты раскачивались на холодном ветру, каменные тропинки стали еще опаснее из-за того, что во многих местах их покрывала тонкая наледь.
Саймон с Эйстаном пробирались сквозь толпу болтавших о чем-то своем троллей, и Саймон тяжело опирался о локоть своего товарища, одетого в меховой плащ. Он плохо спал после того, как обнаружил, что ситхи ушел, засыпая и просыпаясь, и его сны наполняли образы мечей и притягивавшее его необъяснимое присутствие маленькой темноглазой девочки.
Тролли вокруг них выглядели так, будто что-то праздновали, шеи многих украшали ожерелья из резной кости и клыков, черные волосы удерживали наверху гребни из черепов птиц и рыб. Мужчины и женщины передавали друг другу мехи с каким-то высокогорным горячительным напитком, смеялись и размахивали руками. Эйстан посматривал на них с мрачным видом.
– Я уговорил одного из них дать мне глотнуть этой дряни, – сказал он. – Вкус у нее, как у лошадиной мочи. Я бы все отдал за каплю красного пердруинского.
