скачать книгу бесплатно
Ощущение немного похоже на то, как лопается мыльный пузырь. Он красивый, парит в воздухе и переливается всеми цветами, но происходит что-то неуловимое и его больше нет. Как будто никогда и не было. Но я-то знаю, что пузырь был и этого уже не изменить. Не изменить этого знания. Был, нет, я знаю. Думаю, что это и называют путь. У пузыря миг, у человека век, у баобаба тысячелетие. Много позже я узнала, что некоторые люди чувствуют обиду, когда кто-то умирает. Я не чувствую. Просто был, просто нет, просто знаю.
Второй раз смерть была немного ближе. Я была старше. Его звали Олег. Мы дружили. Как в те далекие времена дружили – портфелем по голове, подножку поставить, крапивой по голым ногам и прочие прелести первой любви и дружбы. И было очень понятно, кому нравишься, а кому нет. Никакой романтики. Или это у меня не было романтики. Мы подросли и стали прогуливаться по темным местам. Чисто платонически. Молча. И тоже было понятно. Если он пришел в мой двор и сидит на лавке с другими пацанами, – это значит, он меня ждет. Я знала и не торопилась. У Олега были огромные командирские часы, и по тому, как часто он на них смотрит, прояснялось время моего выхода. Чем чаще смотрит, тем ближе время выхода. Я брала мусорное ведро и задолго до прибытия мусоровоза выходила. Ведро оставляла в подъезде. Проходила мимо лавочки с пацанами и делала вид, что очень спешу к подружке в соседний подъезд. Он вставал, брутально пожимал пацанам руки и молча шел следом. Все понимали – любовь. Так мы и ходили, пока мусоровоз не приезжал. А потом он перестал приходить. Сначала я смотрела в окно и его не было.
Потом он перестал ходить в школу. Потом оказалось, что у него саркома. Потом он умер. Ему было 15. Я не видела, как он умер. Я не была на его похоронах. Я просто жила и знала: «больше никогда». Был, нет, знаю. Путь длиной в 15 лет и больше никогда.
В живой жизни больше никогда, а во сне однажды.
Пришла после школы и легла спать. Лежу. Не спится. Звонок в дверь. Отрываю. Стоит Олег.
– Пойдем погуляем.
– Ты же умер?
– Пойдем.
Иду. Огромное серое здание. Не видно, где заканчивается и где начинается. Ни в высоту, ни в длину края нет. Нет балконов. Только входные двери. Заходим в одну из них. Спускаемся на пролет ниже. Все серое. Длинный коридор без дверей и маленькие кельи – симметрично направо и налево. Заходим в одну из них. Олег деловито идет впереди и машет рукой – приглашает следовать за ним, но не оборачивается, просто машет. Иду.
В келье сидит ко мне спиной старушка. Благообразная такая старушка в цветном платочке и черном платье.
– Тут я и живу, – говорит Олег и показывает на каменную нишу в стене.
– С этой бабкой?!
– Дура ты, жить тебе долго. Иди, откуда пришла.
– Я не знаю, как выйти, столько шли, я не запомнила.
Звонок в дверь. Просыпаюсь. В голове мутно, туловище чугунное. Пошевелиться не могу. Сонный паралич. Валяюсь. В дверь все звонят и звонят. Перестали. Телефон звонит. Не могу встать. Лежу. Не сплю. Опять в дверь звонят. Просыпаюсь снова. Встаю. Все еще чугунная. Открываю дверь. Мама в слезах.
– Что случилось?
– Я спала.
– 6 часов?! Я ношусь по всему поселку, ты не открываешь, трубку не берешь!
– Не знаю. Просто спала.
– Я думала, что-то случилось! Зачем дверь на второй замок закрыла? Знаешь ведь, что ключа от него нет.
– Я не закрывала.
Смерть была совсем рядом. Но не моя. Потому что я дура. Она любит умных.
Потом мы жили с Димкой в университетской общаге, и однажды утром нас не пустили в столовую. Оказалось, что какой-то студент прыгнул с крыши и повис на строительных лесах. На открытом штыре строительных лесов. Проколотый насквозь. Вниз лицом. Все ходили смотреть снаружи. Он был похож на муляж. Он совсем не выглядел как человек, словно куклу повесили для страху. Страшно не было. Было непонятно, зачем он это сделал. Неужели есть что-то важнее жизни? Это я тогда так думала, потому что Димка был рядом. А когда Димка сказал, что ОНА для него все, я взяла старую безопасную бритву, вынула ржавое лезвие и попыталась разрезать вены. Но не знала, как правильно. И получилась только маленькая лужица. Некоторые пьют таблетки – это, конечно, надежнее, но все равно есть вероятность, что откачают. Так что студент был прав.
Дуры живут долго; я замотала бинтом жалкие раны на запястьях и стала жить дальше.
Тогда я впервые заметила, что больно не мне, а другой мне. Не знаю, когда и как она появилась, но, когда я ее заметила, мы стали дружить. Это не как у шизофреников с множественным расстройством, где личности не знают друг о друге. Мы знаем. Иногда я главная, иногда она главная. И мы разные. Я мягкая и добрая, отзывчивая и внимательная. Она жесткая и грубая. Я людей люблю. Она их троллит. Я жалею, она наказывает. Я не знаю, кто из нас тень. Когда я гуляю с собаками и вижу свою тень в свете фонарей, то мне кажется, что этот темный силуэт добрее меня. Это значит, что я где-то посередине между ними. И, может быть, меня давно нет и я себе снюсь.
Была еще одна смерть.
Зимняя Москва не самое позитивное место на земле, особенно когда ты в депрессии. Депрессия – странное слово. De-press. Нет сопротивления. Так и есть. Лежишь себе, и все пофиг. Что воля, что неволя… Пьешь, куришь и практикуешь по Пелевину неработающий телевизор. Но социум орет прямо в мозг иди работай!». А зачем? Смысл какой? А смысл есть. Жизнь длиннее депрессии. Вот и весь смысл. Жизнь длиннее любого события в ней, и эта череда последовательных во времени и пространстве переходов – любовь, дети, родители, работа, повышение в должности, деньги, развод, смерть других – это и есть длина жизни. Тебе повезло, если в твоей жизни много этого. Возникает ощущение длинной, и бурной, и насыщенной жизни, полной всяких переживаний. Всю эту бессмыслицу действий знал мужик, который снег на крыше чистил. Сначала он сбросил лопату вниз, а потом встал на край, раскинул руки как крылья и полетел. Я смотрела. Это было быстро. Всего пять этажей, и на грязном московском снегу – лужа. Красная. Но мне все равно, и я не потеряла чувство красного, как в том кино с Брюсом Уиллисом. Красная лужа на грязном снегу, и рядом валяется лопата. Не знаю, когда его убрали.
А потом умер папка. Я его, наверно, любила. Он позвонил, когда я прилетела из Доминиканы, и сказал, что все нормально. Конечно, это было не так. Он болел. У него был рак. Это бич нашего века. А может быть, мода. Если нет рака, то странно, почему человек умер. Ведь рака не было. Не знаю, от чего умирали люди раньше, когда не было рака. Как это: умирать от старости? Наверно, человек просто отдаляется от жизни. Неинтересно, не трогает, не цепляет. Начало взгляда со стороны. Конец эмоций. Когда эмоций еще много и планы есть, тогда приходит рак и забирает планы и эмоции, потому что ресурсов все равно не хватит на осуществление задуманного, чего зря человека мучить. Узурпатор жизни.
У папки был рак. Быстрый. Всего за год. Он умер один. Я вижу, как он лежит без сил в заваленной хламом квартире. И рак говорит ему: «Это все, Бро! Ты иссяк. ФСЁ!» И папка закрывает глаза. И вот его нет больше. Тихо. Есть кремация, есть урна с прахом, есть квартира пустая. Я опоздала на 12 часов. Вчера я с ним говорила по телефону. А сегодня утром его нет. Опоздала. Больше никогда. Был, нет, я знаю.
Портреты.
Саша.
Есть у Николая друг в Оренбурге, владелец бензоколонок. Простой русский миллионер. Они дружат со времен «Керосинки». Маленький, коренастый, всегда знает, что хочет и как это получить. Сейчас ему не хватает духовности и он ушел в религию.
У нас в Доминикане квартира, и друзья приезжают в гости. Саша не исключение. По утрам он молился ровно в назначенное время, потому что это была групповая молитва. В России с ним молились другие. Усиление эффекта. Синергическая молитва. Иногда приходилось его ждать. Нам было не в напряг: океан, солнце, маньяна – НА. Почему бы и не подождать. Да и, в принципе, мы транкило-хенте. Но, как известно, границы имеет все.
К слову, Саша любит знакомиться с девушками везде. Где он появляется – там и знакомится. Исключений нет. В этот раз он познакомился в аэропорту.
Не помню точно кого, но нам надо было кого-то отвезти в аэропорт. Поехали все вместе. Человека отвезли, а Саша сказал, что ему надо на пять минут встретиться с девушкой. Она улетает.
Мы проводили своего персонажа и сидим в машине, ждем.
Десять минут…
Полчаса…
Сорок минут…
Пошли искать. Подумали, а вдруг чего-то… Чужая страна, он не знает обычаев, языка, вечер опять же, лихие люди есть везде.
Походили-побродили, нет нигде. Подождали еще…
– Может, поедем? Ванек спать хочет. Большой мальчик, доберется, – сказал Коля.
– Неудобно как-то, мы же его привезли.
Прошло еще минут несколько. Идет Саша – довольный, как самовар.
Я не выдержала:
– А ничего, что трое человек тебя целый час ждут?
– Ну я ж взрослый, добрался бы как-нибудь.
– Вот-вот, я же говорил!
Вернулись домой. Настроение паршивое. Саша обиделся и не пошел с нами в бассейн. Для меня это было даже хорошо, он меня как-то напрягал своим присутствием. Было ощущение, что я не дотягиваю до каких-то стандартов. Недостаточно стройная, недостаточно красивая, недостаточно молодая, недостаточно подхожу его другу и все такое прочее. И в то же время почему-то чувствовалось, что он меня боится.
На следующее утро он был покладист и угодлив. Даже пришел помогать мне отдирать пленку с хромированной вытяжки.
Вечером мы сидели на балконе с мужем и он мне рассказал, что Шурег изрек истину в виде вопроса:
– Как ты с ней живешь? Она же всегда говорит то, что думает! Жесть. Никакой женственности!
– Зато нет камней за пазухой.
Мне было приятно это слышать.
Тетка из овощного.
Вообще я бываю довольно резкая, если касается моих терминальных ценностей. Могу и припечатать.
Пошла я однажды покупать носки. В магазине три человека: я, какой-то парень у кассы и женщина из тех, которые похожи на продавцов в овощном отделе. Кто жил в 90-х, знает, как они выглядят. По классификации, которую я узнала позже, их называют эпилептоиды. Узнать просто: квадратная фигура, тонкие ноги (очень часто, кстати, довольно красивой формы, но отсутствие талии портит весь вид), короткая шея. Женщины этого типа очень любят носить лосины и широкие старушечьи кофты черного цвета с большими яркими цветами. Так вот. Набрала я в корзинку носков, футболок и иду к кассе. Там стоит тот самый парень и мило беседует с девочками-кассирами. Оказалось, устраивается на работу. И вот я уже около кассы. И тут за спиной очень наглый голос:
– А Вам не кажется, что Вы были после меня?!
Если честно, я слегка обалдела от этого хамства. Две кассы из двух свободны. Ну иди ты себе рядом! Никто не мешает.
Я выдохнула и отзеркалила на славу:
– Вполне возможно. Но, к сожалению, только в Вашей картине мира.
Тетка такого странного ответа от овцы вроде меня (я реально выгляжу как овца) не ожидала и покорно встала за мной. Чем чёрт не шутит, может, наконец-то ее мир перестанет быть прежним и овцы в нем обретут законное место… Мне хотелось бы этого.
Николай.
Он эпилептоид, но он эмоциональный эпилептоид. Он может тонко чувствовать и даже иногда плачет. Мне всегда нравилась его чувствительность. Только сильный мужчина может позволить себе плакать. Это значит, что он не боится. Чего? Да ничего не боится. Не боится показаться слабым, потому что страх и есть признак слабости и трусости. А когда ты можешь вот так запросто, в присутствии человека, которого любишь, плакать – то это круто. Это доверие. И кто придумал, что мальчики не плачут? Они что, не люди? В них эта опция не заложена? Все у них так же, как у девочек. Эмоции из песни не выкинешь. Иначе нафига всё.
Магистр и мистика смыслов.
Первый раз Учитель приехал в мой офис не один. Наверное, боялся. С ним был партнер. Партнера звали Витя. Совсем молодой, всего двадцать четыре. Удивительным было его лицо. Круглое, румяное. Идеальная, почти девичья кожа, голубые наивные и детские глаза. Когда он улыбался, было ощущение «солнца из-за тучи». Я подумала: «Что он может знать о лжи?» Он почти все время молчал.
Они сели на диван, и Женя начал с места в карьер:
– Вы знаете, что такое ТОТЕ?
– Нет, – сказала я.
– Это – Test-Operation-Test-Exit. Мы не используем академические знания ни в работе, ни в обучении. Мы практики. Все теории мы проверяем в реале. Как Вы относитесь к НЛП?
– Ну… Это Милтон Эриксон…
– Да. А еще Бэндлер и Гриндер. Милтон Эриксон – это недирективный гипноз. Бэндлер и Гриндэр – это технология. НЛП – это инструмент. Представьте себе… Ваш муж спрашивает Вас, куда бы Вы хотели поехать в отпуск. А Вы говорите: «В Доминиканскую республику»…
Он говорил много и водянисто и слишком увлекся ролью учителя. Мне стало скучно, и я перебила:
– У нас с мужем квартира в Доминикане. Хотите свозить туда свою девушку? Мы просто дадим Вам ключ.
– Спасибо… Я не об этом… Хотя очень интересно получилось – я к слову упомянул Доминикану… Так, к примеру… У нас с женой квартира в Болгарии. Так что… Но все равно спасибо.
– Вы уверены? Океан, первая линия, бриз…
– Может быть… Когда-нибудь.
Первая лекция была неинтересной, может, потому, что я не совсем понимала, как это относится к исследованию лжи, может, потому, что Женя был сумбурным и нервным, может, потому, что я от природы тупая и медленная. Одним словом, я была слегка разочарована.
После первого посещения никто больше не звонил. Три месяца никто не звонил. Наступил сентябрь. Время обучения всех и всему. И меня пригласили на общую группу.
Ездить было очень далеко. Мы тогда жили за городом, и на дорогу уходило около трех с половиной часов, при хорошем раскладе без пробок в один край. Занятия начинались в десять утра, так что вставать приходилось в пять. Осенью это особенно не в кайф. Для меня. По утрам я никакая.
На заре нашего знакомства муж спросил меня:
– А ты по утрам какая?
– Ни-ка-ка-я… – вылетело у меня на автомате, ибо это реальная правда.
Для того чтобы проснуться, мне нужен минимум час. Я слоняюсь, пью кофе, курю. Одним словом, делаю ничего. Это особое состояние. Только мое. Я профессионал в делании ничего. По сути, это моя профессия. Я создаю эмоциональный климат. Психолог-комфортолог.
Исправно приезжала я на занятия. Каждое утро. К десяти часам. Три недели подряд.
В группе заниматься было веселее, можно было наблюдать людей. Кто и зачем пришел учиться. Я лично пришла, чтобы научится узнавать, как и когда человек лжет. Обычно я это знаю, но на бессознательном уровне, из серии «жопой чую». А хотелось не жопой, а критериально. Ты лжешь, потому что… Далее по пунктам очевидного.
Магистр был великолепен. Харизматичен и умен. Держал группу. Умно разбавлял шутками сложные моменты и следил, чтобы никто никого не обижал – тема жесткая – ложь, паттерны и проявления. Упражнения были тоже жесткими. Некоторые персонажи группы заигрывались и начинали утилизироваться на партнёре. И тут Великий и Ужасный говорил: «Брейк». И все понимали – Евгений рулит. Вождь вещал и был прекрасен. Женская часть группы была влюблена в учителя, мужская часть завистливо пускала скупую черную слезу под девизом: «Я тоже так хочу!».
Мне нравилось его лицо. Печальное выражение умудренного опытом учителя, знающего так много о темной стороне человеческой натуры. Конечно, мы все знаем о темной стороне, но он знал больше. Казалось, он видит тебя насквозь. Там, на тренинге, я впервые осознала ту свою серединную себя, добрую и отзывчивую. Именно осознала. Приняла ее как должное и как свою силу, ибо до этого мне казалось, что это большая слабость и это нельзя показывать. Разве что немного.. И только самым близким. А то напакостят и убегут, как глупые мальчишки, которые звонят в двери старушек. Восстанавливайся потом. Долго и мучительно. В одиночку. Как Феникс. Из пепла. Оказалось, это большая сила. Особенно потому, что я женщина. Это путает собеседника и вербует его сразу на открытость. Бдительность притупляется, и человек рассказывает самое сокровенное.
Я заметила, что, когда иду по улице, пара человек обязательно спросит дорогу. Рядом идут другие люди, и впереди идут люди, и позади идут люди, но останавливают именно меня. А если просто сесть на лавочку во дворе и курить, то непременно подойдет какая-нибудь старушка и станет изливать свою горькую жизнь. Это свойство располагать собеседника и есть мой особенный талант. Чёрт знает, что это за сила, но факт есть факт. Это тот самый мой ресурс, который дремал, как дракон. Приручить его стало моей персональной задачей.
Три недели обучения были очень долгими. Я выматывалась в хлам. Но вечером, когда мы садились у камина и Ванек уже спал, наступало наше время, любили поболтать. Мне казалось, это так интересно и Николай всерьез ощущает мой подъем.
– Я понятия не имела, что такое инфобизнес! Торговать информацией. Это же просто революция какая-то. Ну представь, все вокруг что-то продают. Прокладки, печеньки, памперсы, сотовые телефоны… А тут продают информацию…
– А сколько человек на тренинге?
– Ну, может, человек 30—40. Идея грандиозная. Я бы выдавала нобелевки тем, кто придумал памперсы, тампоны и инфобизнес!
– А сколько тренинг стоит? Ну, твой я знаю сколько. А другие сколько заплатили?
– Девчонки сказали, что 60 тысяч.
– А ты 150.
– Ну это же такие знания. Это эксклюзив. Помнишь, мы сериал смотрели «Обмани меня»? Это как раз про то, что Женя делает. Они проводят проверки на полиграфе. Но главное в том, что полиграф – это только пугалка. Как говорит Женя – паяльник тоже полиграф в определенных ситуациях. Основную работу делает оператор. Он же верификатор. То есть человек – сам по себе детектор лжи, если знать, на что обращать внимание. Ну, такие точки фокусировки внимания. Как сталкинг, только ограниченный условиями и тематикой. Ты видишь все, о чем думает человек. А человек этого не знает и просто рассказывает о себе.
– Ну, то есть теперь ты всегда будешь знать, когда я вру.
– Ну нет, конечно. Там условие – не читать родных и близких.
– Прямо условие.
