скачать книгу бесплатно
Скиннер скрипел зубами, в груди бурлили горькие слова. Но все, что говорила мать, было правдой. Он глядел на эту сильную, циничную, любящую, замечательную женщину, положившую жизнь на алтарь его благополучия, и вспоминал детство, проведенное в этом доме, и своих суррогатных панк-тетушек Трину и Вэл, которые за ним присматривали, и уважали его, и общались с ним как с равным, хотя он был всего лишь ребенком. Правда, они пытались приобщить его к своей музыке, заставляли слушать Rezillos, Skids, Bad Boys – единственное, что он мог бы поставить им в упрек. Но это мелочи, а главное в другом: Беверли сделала все возможное, чтобы у ее сына условия были не хуже, а то и лучше, чем у детей из полных семей… Скиннер посмотрел на свою тарелку, на индейку, что приготовила ему мать, – и прикусил язык. И начал есть.
8
Праздники
Когда я только начал здесь работать, Дуги Винчестер дал мне добрый совет. Он сказал, что пьющему человеку не стоит брать отпуск между Рождеством и Новым годом, ибо в это время вся страна бухает, забыв служебные обязанности, и в офисе остаются одни алкаши, а примерные семьянины, то бишь начальники и прочие козлы, не одобряющие пьянства на рабочем месте, сидят по домам, и алкаши, таким образом, получают карт-бланш на безнаказанное нажиралово.
В воздухе дрожит предпраздничное ожидание: забытое школьное чувство, что вот-вот должно произойти чудо. В детстве мы, помнится, ошивались в эти дни у матери в парикмахерской – я, Маккензи, Кингхорн, Трейнор – и действительно ждали чего-то волшебного. Никаких чудес, разумеется, не происходило, но память об упоительном предвкушении осталась до сих пор.
Я вхожу в офис, покачиваясь, опупев от вчерашней рождественской попойки; да, сейчас бы чудо не помешало! В глазах у меня круги, во рту как попугай посрал. Шеннон сидит где-то на собрании, а в обед собирается на праздничный сабантуйчик в управление жилищного строительства, но до обеда я вряд ли дотяну, нужно залить пару кружек в трубы прямо сейчас. В голове прыгают редкие раздерганные мысли: пиво! собутыльник! пиво! На месте ли Дуги Винчестер? А может, сходить к Маккензи – вдруг он сегодня работает? Одна помеха: чертов бобер Кибби сидит скрючившись за столом, шуршит бумагой. Никак доносы строчит Фою с Бекстером.
Верхние флуоресцентные светильники, слава богу, не горят, и Кибби похож на диккенсовского персонажа: один в пустой конторе, при настольной лампе, работает как заводной. Меня осеняет отличная идея. Взяв со стола папку с отчетами, я подхожу к этому бобру – и с удивлением замечаю, что он на грани истерики, в глазах чуть слезы не стоят. Я непринужденно присаживаюсь напротив:
– Ты в порядке, Брайан?
– Д-да, наверное, – мямлит он, разглаживая пробор.
– Решил поработать на праздники? – Я щурюсь на ослепительный настольный абажур.
– Да, отец болеет… отпуск еще пригодится. – Он морщит носик, должно быть почуяв перегар.
– Сочувствую, мужик, – бормочу я, откидываясь на спинку стула. Чертов червяк должен радоваться, что у него вообще есть отец!.. Ну ладно, ближе к делу. – Слушай, Брай, я вот что подумал. Я на следующей неделе в отпуске. А проверку моих отчетов поручили тебе, так?
Кибби кивает с задумчивой покорностью. Я двигаю ему под нос папку:
– Давай вместе по ним пройдемся. Ты ведь по-куриному не разумеешь.
Он хлопает глазами. Я хлопаю воображаемыми крыльями. И поясняю:
– Почерк у меня такой. Как у курицы.
– Да, хорошо, давай!
Кибби ерзает на стуле, от мерзкого голоса у меня мурашки по спине. И почему я этого слизняка так ненавижу?
– На самом деле все просто. – Я открываю папку и достаю первый отчет.
Кибби обнюхивает страницу, как ученая крыса. У него на носу до сих пор веснушки, как у дебила.
– А это что? – Он тычет пальцем в «Le Petit Jardin».
– Ресторан де Фретэ, – сообщаю я. – У него не кухня, а сраная помойка.
Востроглазый маленький грызун внимательно моргает. Когда он придет к де Фретэ с проверкой, тот ему горячую сковороду в жопу засунет. Устроит бедняге проверку на вшивость. Вряд ли у слизняка хватит духу перечить де Фретэ, хотя чувствуется в нем какая-то извращенная… совестливость, что ли?
– Он ведь типа… знаменитость? – Кибби страдальчески смотрит мне в глаза.
– Я понимаю, Брай. Но твой долг – честно все зафиксировать. Мы с тобой профессионалы, так? Служим народу, а не всяким чудо-поварам. И потом, последнее слово за Фоем. Ему решать.
– Если я напишу слишком критично, если черным по белому, в официальной бумаге…
Кибби блеет, как молочный ягненок. Могу поспорить, де Фретэ его насадит на шампур и зажарит в мятном соусе.
– Вот поэтому честность – наша лучшая стратегия. Допустим, какой-нибудь злосчастный лох пообедает в «Le Petit Jardin» и получит отравление, что весьма вероятно, учитывая состояние их кухни, а потом подаст в суд, раз уж мы живем в юридическую эру, – поучаю я, на ходу изобретая сценарий. – Власти наверняка захотят ознакомиться с результатами санинспекции. Если твой отчет разойдется с моим, то у следствия будет две версии: либо один из нас лжет (а мой отчет подписал Айткен), либо де Фретэ выиграл джекпот и потратил его на благоустройство кухни.
Я буквально слышу, как в голове у Кибби со скрипом поворачиваются шестеренки – медленно, но верно.
– Говорю тебе, Брай, у них там суповой котел – я чуть в штаны не наложил, когда заглянул. Думал, оттуда Несси всплывет. Подзываю поваренка, спрашиваю: что за дрянь? Французский суп, отвечает. Ага, говорю, с лягушками.
Кибби растягивает сомневающуюся физиономию в робкой улыбке. Даже тупейшие шутки до этого дебила не доходят. Я встаю, хлопаю себя папкой по заднице:
– Прикрой жопу, Брай, послушай старших! – Дружески подмигнув, бросаю папку на стол.
Кибби сидит как веником побитый. Есть в нем что-то этакое… Теперь мне его даже жалко. Взяв со стола номер «Гейм информер», я открываю наугад:
– Что скажешь насчет «Психонавтов»? Говорят, неплохая игрушка, не то что стрелялки для ботаников. Ни дурацких террористов, ни принцесс.
– Я в нее не играл, – отвечает Кибби с опаской, затем чуть-чуть открывается. – Мой друг Иэн ее недавно прошел. Говорит, клевая. Новая вещь, у нее в обзорах рейтинг восемь семьдесят пять.
– Ага, круто… – киваю я тоскливо. – Слушай, Брай, я сейчас в управление жилищного строительства, там у них пьянка намечается. Из наших будут Шеннон и де Муар. Ты как?
– Я не могу, – сопит он. – Надо еще кое-чего доделать, пару заведений проинспектировать.
Глупая ты мандавошка! Представляю, как тебе обрадуются в ресторанах в это время года!
Уже подойдя к своему столу и взявшись за телефон, чтобы позвонить Маккензи, я слышу за спиной дрожащий голос:
– Так ты думаешь, мне надо… по правде?.. Ну, с де Фретэ?
– Честность – лучшая политика! – ухмыляюсь я, падая на стул и снимая трубку. – Ты же знаешь это выражение: будь верен сам себе.
Брайан Кибби шаркал по улице Роял-Майл мимо мрачных домов, подпирающих низкое небо. Оброненные всуе слова о честности резонировали в его ушах, поднимая бурю, о которой Скиннер мог только мечтать.
Дэнни прав… Будь это даже лучший ресторан Британии и самый знаменитый повар мира – правила для всех одинаковые!
Мрачные тучи раздвинулись, вот-вот должно было показаться солнце. На террасе у «Le Petit Jardin» собралась внушительная толпа в строгих костюмах. Кибби сразу понял, что имеет дело с заведением высокого класса, свободным от традиционных штампов: рождественские декорации практически отсутствовали, только скромная елочка в углу напоминала о времени года. Он вошел в полутемный зал, отделанный красным деревом и магнолией; ноги уютно погрузились в роскошный ковер. Все дышало идеальной свежей стерильностью. Трудно было поверить, что на кухне процветает описанная Скиннером помойка. Во время работы младшим инспектором в Файфе Кибби усвоил житейское правило, впоследствии подтвержденное несколькими тренировочными проверками под надзором Фоя: если обеденный зал содержится в чистоте, то и кухня соответствует высочайшим гигиеническим стандартам.
Но из каждого правила бывают исключения.
Невозмутимый метрдотель при виде инспекторского удостоверения надул губы и кивнул в сторону вращающихся дверей. Кибби толкнул их – и оказался на кухне. Сердце его опустилось. Он приготовился, что будет жарко, однако волна душного пара чуть не сшибла его с ног. Первое, что он увидел в клубах горячего тумана, был сам де Фретэ, с царственной задумчивостью облокотившийся на стойку. Ноздри знаменитого повара трепетали, выхватывая ароматы жарящейся, варящейся и пекущейся пищи, мозг стрекотал, перебирая грандиозную картотеку хранящихся в памяти рецептов; у тучных ног копошилась коленопреклоненная девчушка в комбинезоне, перекладывая пакеты из картонного ящика на нижнюю полку.
Кибби услыхал свист тяжелой одышки, хорошо знакомой по телепередачам, увидал надменную уверенность в темных глазах и каменной трещине узкого рта. В памяти вспыхнул и погас легкий блик узнавания: вальяжная поза, голос, брань, грубые шутки – все это уже было когда-то…
Он приблизился к толстому повару, дрожа как осиновый лист: даже поверхностный осмотр говорил о категорически плачевном состоянии кухни. Де Фретэ смерил его с ног до головы чугунным взглядом, начисто лишенным любви.
– А, новый парнишка из управы! Как поживает мой приятель Боб Фой?
– Х-хорошо, – пискнул Кибби, думая о вспыльчивости Фоя и вспоминая слова Скиннера… Но кухня де Фретэ действительно грязна! А грязная кухня – источник заразы. Правило номер один. Которое инспектор не может игнорировать.
Беспорядок же вокруг царил поистине вопиющий. Конечно, Скиннер в своем отчете слегка переусердствовал, однако пол и большинство горизонтальных поверхностей нуждались не просто в чистке, а в смене покрытия. Мало того, ящики и канистры с продуктами загораживали проход, пожарная дверь стояла нараспашку, а персонал был одет, мягко говоря, неподобающе. Да и сам де Фретэ был потен, небрит и растрепан, словно только что проснулся с бодуна.
Наверное, из-за праздников… И все же ресторан есть ресторан!
Де Фретэ приблизился, навис массивной тушей – он был настолько же выше и жирнее среднестатистического человека, насколько Кибби – ниже и тщедушнее.
– Значит, из управы? Я помню, у вас там симпатичная зайка… то есть, пардон, санитарный инспектор. Как же ее зовут?
В ноздрях у шеф-повара клубились черные волосы, дыхание давило горьким смрадом. Кибби потел и трясся, шею припекало, как на тропическом пляже.
– Шерон? Шеннон? – вспоминал де Фретэ. – Точно, Шеннон! Конфетка, а не девочка. Еще работает?
– Н-ну да, – прохрипел Кибби.
– Что-то ее больше не присылают. Жаль, жаль! У нее кто-нибудь есть? Не в курсе?
– Не знаю, – соврал Кибби, чуть не падая в обморок от близости исполинского повара.
Де Фретэ, похоже, пытался произвести впечатление жизнерадостного жуира, но его каплевидная клоунская фигура дышала лишь недоброй нахрапистостью. Кибби знал, что у Шеннон есть парень, однако не собирался рассказывать об этом посторонним, особенно грубому толстяку.
– Ну ладно, работай, не отвлекайся, – быстро сказал де Фретэ. – У нас тут как на курорте. ПРАВДА, РЕБЯТА?! – Он обернулся к двум грузчикам, стоящим без дела у тележки. – КОГО ЖДЕМ, А?!
Грузчики поспешно схватились за коробки, а Кибби отправился бродить между переполненными мусорными баками и грудами лежащих на проходе продуктов, старательно делая пометки в отчете. Жара была иссушающей, духовые шкафы ревели, как бухенвальдские печи. Сколько ни готовься, привыкнуть к этому невозможно – горнило ресторанной кухни в разгар обеденных часов потрясает даже видавших виды инспекторов. Работа здесь тяжелее, чем на каторге; фигурки в одинаковых комбинезонах снуют в раскаленном воздухе, как муравьи, орут друг на друга… Первые заказы уже поступили: шотландские парламентарии, ожидавшие снаружи, очевидно, уселись за стол.
Кибби вдруг почувствовал, как сильные пальцы ухватили его с шокирующей интимностью: де Фретэ приобнял юношу за талию и повлек, энергично вальсируя, по захламленным проходам, мимо готовивших заказы поваров и спешащих с подносами официантов, подмигивая с напускной доброжелательностью и больно, до синяков, сжимая хрупкие ребра. Но Брайан Кибби даже в этой ситуации пытался исполнять свой долг и сквозь липкую вуаль унижения примечал нарушения и огрехи.
Будь верен сам себе.
9
Новый год
На вечеринке в управлении жилищного строительства я свалял дурака. Это была обычная корпоративная пьянка с болтовней об аренде и социальных программах, с разливанным морем спиртного, с блюющей по углам неопытной молодежью, с парочками, запирающимися в кладовках, чтобы торопливо сорвать запретный плод пьяной похоти, чреватый горьким послевкусием.
Я спьяну разоткровенничался с Шеннон, распустил сопли. Она ответила тем же: я рассказывал про Кей, она про Кевина; наверное, у обоих накипело. А тут еще какая-то нетрезвая дурочка подбежала, подняла у нас над головами венок из омелы – пришлось целоваться, и невинный рождественский чмок превратился в затяжные объятия и лобзания длиною в ночь: мы цеплялись друг за друга, как осиротевшие обезьяньи детеныши, вокруг которых рушился мир, – по крайней мере, я чувствовал себя именно так, да и Шеннон, похоже, разделяла мои чувства.
На следующее утро я двинул прямиком в торговый центр «Сент-Джеймс» и купил в магазине у Сэмьюэла бриллиантовое обручальное кольцо. Без малого четыре сотни. Потом повез Кей на стадион «Тайнкасл» смотреть дерби, а оттуда к ее матери встречать Новый год. Эта часть прошла легко, я просто расслабился и наблюдал – а что еще делать? Кругом, куда ни глянь, фотографии Кей: малютка в балетной пачке, длинноногая девчонка в любительской постановке мюзикла «Парни и куколки», ряд застывших пируэтов – ее первая постоянная работа в экспериментальной труппе… Я следил за суетливым подобострастием тетушек, дядюшек, бабушек и прочей родни, за беззаботным порханием Кей, принимавшей это внимание как должное, и думал, что все девчонки в школе, должно быть, тайно ненавидели ее – за гибкое сильное тело, за роскошные волосы и великолепные зубы, за бодрую открытую улыбку, за неизменный оптимизм – за все то, что я в ней любил, как любят дорогие неожиданные подарки.
И эта девушка станет моей женой.
В тот день я не сделал ей предложения. Мне хотелось, чтобы в момент, когда я стану на колени и протяну ей кольцо, мы были наедине, только я и она. И чтобы я был абсолютно, хрустально и продолжительно трезв.
А теперь все опять по-старому, обычная рабочая мясорубка. Никакого периода послепраздничной релаксации. Такое впечатление, что основная масса офисного скота просто не заметила Рождества и Нового года. Старый козел Айткен, я слышал, даже радовался вслух, что праздники наконец прошли и все вернулось в норму.
Норма.
Фой давеча зарядил мой отчет на перепроверку, надеясь, что Айткен или еще кто-нибудь из записных жополизов исправит ситуацию и мои разгромные замечания не перейдут на следующую ступень, не лягут на стол Куперу, этому лишенному чувства юмора чурбану. И вот толстяк вылетает из своего кабинета, рожа красная от ярости, – и мелкий скользкий червяк Кибби сейчас получит по самые гланды, причем на глазах всего народа – так сказать, в назидание. Отличный ход! А главная прелесть в том, что я типа ни при чем.
Фой подбегает к столу Кибби и швыряет отчет – шлеп! Бедный слизняк съеживается в комок, даже не дождавшись, пока начальник откроет рот.
– Это что за херня?! – ревет Фой. – Ты понимаешь, что это повторная проверка? Что результат отправляется наверх?! – Он яростно тычет пальцем в потолок.
– Но у него действительно грязная кухня, – лепечет жалкий хомяк Кибби, и грозный Фой – о наслаждение! – чуть не падает в обморок, пытаясь сообразить, как теперь уладить дело с де Фретэ. Плакали жирные скидки в «Le Petit Jardin», плакали забронированные столики и особый сервис!
– Это тебе не дешевая харчевня в Киркалди, дуралей! – надрывается Фой, орошая Кибби слюной, заставляя его по-черепашьи втянуть голову в воротник; слово «дуралей» в устах начальника звучит убийственнее самого страшного ругательства. – Это ресторан Алана де Фретэ!
Кибби поднимается, пытаясь собрать остатки отваги, но поджилки у него трясутся, щеки пышут румянцем, а в глазах стоят слезы. Фой подшагивает вплотную, как ястреб, пикирующий на цыпленка, – угадайте, кто здесь цыпленок, – и зловещим шепотом вопрошает:
– Телевизор дома есть?
Со мной явно что-то не так. Понятно ведь, что Фой – грубый и жестокий подонок, сорванный с катушек продажный психопат, любящий обижать слабых. Почему же я наслаждаюсь этой сценой?
– Ты его хоть иногда смотришь? – трагически продолжает начальник, и я буквально вижу призрачный лавровый венок у него за ушами.
– Д-д-д-да…
Фой понижает голос еще на октаву:
– Тогда ты не можешь не знать о передаче под названием «Секреты шеф-поваров». По центральному шотландскому каналу сразу после новостей, верно?
– Да…
– Значит, тебе знаком ведущий этой передачи Алан де Фретэ из ресторана «Le Petit Jardin», – рассудительно продолжает Фой.
– Да…
– И ты понимаешь, что это очень, очень, очень влиятельный человек… – совсем уже ласково заключает он, убаюкивая тупо кивающего Кибби, прежде чем взорваться ему в лицо яростным: – И НЕХЕР НА НЕГО НАЕЗЖАТЬ!!!
Бедный Кибби подпрыгивает и корчится. Его щуплая бледная жопа дрожит, как ручная медуза Элвиса Пресли. Он хрипит и кудахчет с жалкой беспомощностью:
– Но… но… но вы сказали… вы же сами сказали…
У меня внутри, должен признать, все переворачивается. Я чертовски зол – но не на Фоя, а на слизняка Кибби, который безропотно терпит это издевательство. Я мысленно шепчу: ну же, Кибби, где твои яйца? Постой за себя, что ты блеешь, как овца! Давай покажи ему!
– «Скязя-али»… – передразнивает Фой. – Что я сказал?!
Я чувствую, что у меня от возбуждения трясутся бока – от чистой и теперь уже несомненной ненависти к этому ничтожеству Кибби. Я страстно хочу, чтобы он страдал как можно сильнее. Боже, как же я его ненавижу! Фой, в сущности, просто клоун, глупый пустобрех. Но Кибби – в нем есть нечто скользкое, змеиное; конечно, он трус и недотепа, но в потемках его души, словно в компенсацию слабостей, обитает хитрая и расчетливая тварь. Господи, молю я, содрогаясь от омерзения, хоть бы Фой заставил его ползать и пресмыкаться на полу!
НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ НЕНАВИЖУ
Я уже не слышу их голосов. Вижу только лица: Кибби продолжает кукольно кивать, его глаза исполнены тупого ужаса; жирная рожа Фоя пышет огнем, как раскаленный шарик гашиша, – сейчас всосется, растворится в тучном тулове, одетом в твидовый пиджак…
Вот же психопат! Интересно, как далеко он зайдет?
Концерт прерывает лишь появление гондона Купера, большого босса, при виде которого Фой живенько берет себя в руки. Растрепанный Кибби ретируется в туалет – наверняка чтобы выплакать свои девичьи глазки. Я борюсь с соблазном последовать за ним и понаблюдать, как эта ничтожная вошь хнычет и пускает сопли. Бог с ним… Лучше остыть, попить кофе. Не могу объяснить, почему я на него так вызверился, почему смакую его унижение; в глубине души мне чертовски стыдно: жалкое это занятие, запретное, хотя и жгуче приятное, – наслаждаться ненавистью к такому слизняку.
10
Секс и смерть
