Человек-Невидимка. р о м а н

скачать книгу бесплатно


«В смысле… тут какой-то фокус…»

«Кто ему помог снять бинты?»

Пытаясь заглянуть внутрь через полуоткрытую дверь, толпа выстроилась неровным клином, причем наиболее ушлые и безбашенные из обывателей оказались ближе всего к двери гостиницы.

– Он стоял мгновение на пороге, тут я услышал крик девушки, и он обернулся. Я видел, как взметнулись её юбки, и он стремглав бросился за ней. Это не заняло и десяти секунд. Монстр! Тут он возвращается с ножом в руке и буханкой хлеба! Стоит так, словно смотрит во все глаза. У него пять глаз, не меньше! Ни секунды больше – и назад. Вбежал вон в ту дверь! Говорю тебе, никакой головыунего нет! Факт! Эх! Ты только что пропустил!

Позади послышался шум, и оратор остановился, чтобы пропустить небольшую процессию, которая очень решительно направлялась к дому. В голове колоннышёл мистер Холл, очень красный и решительный, с виртуальным знаменем и саблей, затем мистер Бобби Джефферс, деревенский констебль, с палкой, а затем настороженный, сгорбленный крюком мистер Уоджерс. Кажется, они пришли, вооруженные ордером на арест. Люди выкрикивали бредни относительно невесть чего незнамо где.

– С головы или без головы, мне плевать! – сказал Джефферс, – Мне нужно отдохнуть и сосредоточиться, я пойду отдохну! Я его и без головы схвачу за ….!

Мистер Холл поднялся по ступенькам, направился прямо к двери гостиной и распахнул ее.»

– Констебль! – он солидно воздел голову, – Хватит шуток! Исполняйте свой долг!

Джефферс вошёл внутрь. Следующим был Холл, последним просклизнул внутрь Уоджерс. В тусклом свете они увидели стоящую перед ними безголовую фигуру с обглоданной коркой хлеба в одной руке, затянутой в перчатку, и куском старого сыра в другой.

– Это он! – взвизгнул Холл, – Он!

– Что это за чертовщина? – раздалось сердитое возмущение из-запустого воротника фигуры, – Я, кажется, никого не трогаю, не так ли? Если нужно, могу починить у вас примус!

Гул рос.

– Вы, чёрт возьми, любитель рома, мистер… – сказал мистер Джефферс, – Где у вас это… Где у вас голова, мистер… Но есть ли она у вас или нет, в ордере указано «тело», а долг есть долг… Долг, как известно, платежом красен!

Редко ныне можно отыскать англичанина, который не любил бы дурацкие пословицы!

– Прочь! Убирайтесь! – рявкнула фигура, отступая. Внезапно фигура швырнула на стол ковригу и сыр, и мистер Холл едва успел ткнуть нож, лежавший на столе, чтобы спастись. Левая перчатка незнакомца слетела, и он что было силы вдарил Джефферса в нос. В следующий момент Джефферс, чертыхаясь, сморкаясь и прервав какое-то очередное грозное заявление, касающееся ордера, схватил его за безрукое запястье и стал пробираться к невидимому горлу. При этом он получил такой сильный удар по голени, что заверещал фистулой и сморщился, но хватки не разжал. Холл отбросил нож, скользнувший по столу, к Уоджерсу, который, так сказать, выступал в роли вратаря в атаке, а затем шагнул вперёд, и когда Джефферс и незнакомец, покачиваясь, направились к нему, сжимая кулаки и нанося беспорядочные удары, схватил его. Стул, стоявший на пути, с грохотом полетел в сторону, а потом они вместе рухнули на пол и покатились.

– Хватайте злодея за ноги! – успел процедить сквозь зубы Джефферс. Мистер Холл, пытавшийся действовать в соответствии с инструкциями, получил сильнейший удар под дых, и скорчился, охнув и едва не лишившись сознания, а мистер Уоджерс, увидев, что обезглавленный незнакомец перекатился и схватил Джефферса за плечо, отступил к двери с ножом в руке и лбом в лоб столкнулся с мистером Хакстером и полицейским. Сиддербридж Картер пытался прийти на помощь закону и порядку. В тот же миг с шифоньера посыпались бутылки, бумаги и банки, три или четыре бутылки покатились по полу, и были раздавлены в пылу борьбы. Воздух в комнате тут же наполнился едким смрадом.

Все зажали носы.

– Я сдаюсь! – крикнул запыхавшийся незнакомец, и хотя Джефферс был повержен, в следующее мгновение он, тяжело дыша, поднялся на ноги – пред ним предстала странная фигура, без головы и рук, потому что теперь с неё слетела не только левая, но и правая перчатка.

– Это никуда не годится! – сказала фигура, словно задохнувшись от напряжения. Было странно слышать этот голос, словно исходящий из абсолютной пустоты, но крестьяне Сассекса, пожалуй, самые прозаичные люди на свете, и, кажется, их ничего не смутило. Джефферс тоже встал и достал из кармана пару наручников. Затем он уставился на неизвестного.

– Послушайте! – воскликнул Джефферс, внезапно осознав всю нелепость происходящего, – Черт возьми! Насколько я понимаю, они не пригодятся…

Незнакомец провел рукой по жилету, и, словно по волшебству, пуговицы, на которые указывал его пустой рукав, расстегнулись. Затем он что-то сказал о своей голени и наклонился. Казалось, он возится со своими ботинками и носками.

– Да что вы! Не видите? – внезапно воскликнул Хакстер, – Это вообще не человек. Это просто пустая одежда. Смотрите! Вы можете разглядеть воротник и подкладку одежды! Я мог бы просунуть руку…

Он протянул руку, но оказалось, что она наткнулась на что-то твёрдое в воздухе, и он с резким всхлипом отдёрнул руку.

– Я бы очень хотел, мистер э-ээ… чтобы вы убрали свои грязные клешни от моих глаз, – произнес воздушный голос яростным тоном, – Дело в том, что я весь здесь – голова, руки, ноги и все остальное, но так случается, что я оказался невидим. Это чертовски неприятно, но я есть в натуре… Просто вы меня не видите! Но это же не причина, по которой каждый тупой деревенщина в Айпинге может быть позволено рвать меня на куски, не так ли?

Костюм, который теперь был расстёгнут и свободно висел на невидимых опорах, встал, подбоченившись. В комнату ворвались ещё несколько мужчин, так что стало довольно тесно и душно.

– Невидимка? Да? Ты не шутишь? – спросил Хакстер, не обращая внимания на оскорбления незнакомца, – Кто-нибудь когда-нибудь слышал подобное?

Брови у него стояли шалашиком.

– Возможно, это странно, но это не преступление! Почему полицейский напал на меня посреди белого дня? Что такое? Что за нарушение моих исконных человеческих и гражданских прав? Где толерантность и гуманизм? С каких пор полицейские ведут себя, как натуральные бандиты? За что меня хотят арестовать и заковать в кандалы? Я буду жаловаться в палату Общин! У меня там деверь работает полотёром!

– Эх! Тогда это совсем другое дело! – сказал Джефферс, – Без сомнения, в таком свете вас немного трудно разглядеть, но у меня есть ордер, и все в порядке! То, что я ищу, – это не невидимость, а кража со взломом! В частное владение вломились неизвестные и похитили деньги…

– Ну?

– И обстоятельства, безусловно, указывают…

– Чушь собачья! – прервал Невидимка, – Я идеалист и с молоком матери впитал неприязнь к денежным знакам!

– Я надеюсь на то, что это в самом деле чушь и навет, сэр, но у меня есть инструкция…

– Покажите!

– Вот! Печать и подпись!

– Всё-всё-всё! – сказал незнакомец, – Хорошо! Закон есть закон! Я не сопротивляюсь! Я иду! Я покорен! Но без наручников, пожалуйста!

– Такова обычная практика! – насупился Джефферс.

– Никаких наручников! – уточнил незнакомец, – Вы же приличный человек! В колледже учились поди!

– Прошу прощения! – сказал Джефферс, явно готовый надеть наручники на любую выпавшую жертву. Внезапно фигура осела, и, прежде чем кто-либо успел сообразить, что происходит, тапочки, носки и брюки роем полетели под стол. Затем персонаж снова вскочил и эффектным театральным жестом сбросил пальто…

– Эй, прекратите балаган! – опешил Джефферс, внезапно осознав, что происходит нечто совершенно незапланированное, и добыча уходит из рук. Он ухватился за отворот жилет врага, невидимый крендель дёрнулся, рубашка выскользнула и осталась безвольной и пустой в руке блюстителя порядка, – Держите его! – громоподобно завопил Джефферс, наливаясь кровью от ярости, – Как только он снимет с себя это…

– Держи его! Держи! Не дайте ему уйти живым! – закричали все английские доброхоты, и толпой бросились к развевающейся, как знамя, белой рубашке, которая теперь явно была единственным, что оставалось на теле незнакомца. Рукав рубашки нанес Холлу хлёсткий, сильный удар по физиономии, и остановил порыв схватить арестованного в охапку, отбросил его назад, на старого, прямо на тушу изъеденного оспой могильщика Зубастика, а в следующий момент одежда была безжалостно задрана и стала судорожно и бессмысленно трепыхаться в руках, как смирительная рубашка, которую надевают на человека через голову. Джефферс ухватился за неё и этим только помог содрать окончательно. В воздухе что-то шершавое свирепо прокатилось по его губам, потом по темени, выдирая остатки волос, и он тут же в отместку вскинул дубинку и со всей силы жахнул Тедди Хенфри по потному, расслабленному черепу, отчего тот истошно заверещал и схватился за голову.

События приобретали экстаординарный оборот.

– Идиот! Осторожно! – закричали все сочувствующие хором, фехтуя наугад и нанося удары ногами и руками в пустоту.

– Держи его! Закройте дверь! Не выпускай его из рук! Он сбежит! Как пить дать, сбежит! У меня кое-что есть! Вот он! Копошится в грязи!

Тут поднялся настоящий кавардак. Казалось, удары посыпались на всех сразу, и Сэнди Уоджерс, как всегда всё знающий и сообразительный, после страшного удара в нос, снова с криком «пропадать, так с музыкой», отпер дверь и возглавил окончательный и полный разгром. Остальные, мгновенно по зову души последовавшие за ним, оказались зажатыми в углу у дверного проёма. Избиение, ничем не хуже, чем в центре, продолжилось и в углу. У унитария Фиппса был выбит передний зуб, а у Хенфри поврежден ушной хрящ, Джефферс получил знатный удар в челюсть и, поворачиваясь, зацепился за что-то, что встало между ним и Хакстером в схватке и помешало им сойтись. Раздался звук рвущейся материи, и кто-то плашмя упал в подвальную яму. Хакстер налетел на чью-то волосатую, мускулистую грудь, и в следующее мгновение вся толпа дерущихся, возбужденных мужчин хлынула в переполненный зал, как стая головастиков – в лужу, чтобы окончательно насладиться бойней не на жизнь, а на смерть.

– Я поймал его! – кричал Джефферс, задыхаясь и продираясь сквозь обезумевшую толпу. С багровым лицом и вздувшимися венами идиота он боролся со своим невидимым врагом.

Люди шатались и кувыркались направо и налево, когда необычайная схватка стремительно покатилась к двери дома и, вращаясь, скатилась по полудюжине ступенек гостиницы. Джефферс сдавленно вскрикнул, но, тем не менее, держался крепко и поигрывая коленом, развернулся и тяжело рухнул вниз, ударившись головой о кучу придорожного щебня. Только тогда его пальцы наконец разжались. Раздались возбужденные крики: «Держи его!», «Невидимка!» «Не уйдёшь, тварь!» и так далее, и молодой человек, незнакомый в этом месте, чье имя не разглашается, сразу же бросился туда, схватил что-то, промахнулся и упал, споткнувшись о распростертую тушу констебла. На полпути через дорогу завизжала женщина, которую кто-то толкнул в грудь, собака, которую, очевидно, пнули ногой, дико взвизгнула и с жалобным воем побежала во двор Хакстера, и на этом парадный проход Человека-Невидимки завершился. Какое-то время люди стояли в изумлении, поглядывая друг на друга и жестикулируя, как оглашенные, а потом началась паника, и их разбросало по деревне, как порыв ветра разбрасывает опавшие осенние листья. Но Джефферс лежал совершенно неподвижно, лицом вверх и согнув колени, у подножия лестницы гостиницы, как поверженный христианами античный Зевс и вздыхал.

Глава VIII

Заметки на полях

Восьмая глава славна своей экстремальной лапидарностью. И в ней рассказывается о местном любителе бабочек Гибонсе, который разнежился и задремал на вересковом холме, в абсолютной уверенности, что на двести миль в округе нет ни одной живой души, и который в полузабытьи услышал около правого уха шаги неизвестного, который не переставая чихал и кашлял, а помимо этого грязно ругался вслух, открыв правый глаз, Гиббонс, как ни странно, никого радом с собой не увидел, и уже приготовился снова погрузиться в сон, как понял, что не видит ругающегося. Меж тем голос был всё ближе, достигая самых высоких нот, потом оказался рядом, и стал медленно затихать, удаляясь от спящего. Голос двигался в направлении к Аддердину, в этом не могло быть ни малейших сомнений. Наконец откуда-то издали раздался последний пушечных чих, и звуки стихли. Гиббонс был соовершенно не в курсе последних городских новостей, но сам факт, что он слышал кого-то и не видел, напряг его и заставил не только проснуться и продрать глаза, но и обеспокоиться происходящим. Всё его умиление Матушкой Природой, всё его умиротворение натур-философскими святынями, как рукой сняло. Забыв на холме сачок и коробку с жуками и бабочками, он схватил вещи и с быстротой пули, беспокойно оглядываясь и крестясь, помчался домой.

Глава IX

Мистер Томас Марвел

Если вам придёт в голову воочию вообразить себе мистера Томаса Марвела, перед вами сразу возникнет тучный, дряблый человек, с таким же оплывшим, дряблым и рыхлым потным лицом, мощным, далеко выступающим толстым, красным носом, широким, перекошенным ртом со слюнявыми, полными губами и выстреженной каким-то местным безумным цирюльником кривой бородой. Мы бы сразу заметили его старинную склонность к нездоровой полноте, и его непропорционально-короткие и очень толстые конечности, только подчёркивали эту его склонность.

На его голове, впрочем, всегда совершенно несообразно, сидел старый, перекошенный цилиндр, а ношенный с назапамятных времён сюртук обладал уникальной особенностью – в местах, где традиционно должны быть золотые пуговицы, красовались заменявшие их разноцветные ленточки и шнурки, со всей откровенностью подсказывавшие нам, что перед нами находится старый, закоренелый холостяк и завсегдатай лучших городских свалок.

Именно в этот момент он, утомившись от долгой хотьбы, не дойдя полутора миль до города, присел на траву с краю канавы у проезжей дороги, ведущей с севера к Эддердину, стащил с ног тяжёлые башмаки и стал шевелить затёкшими пальцами, торчавшими в дырах несвежих носков, как цыплята, выглядывающие из гнезда. Его ничуть не смущало то, что его носки теперь состояли практически из одних дыр, ибо именно это их свойство обеспечивало надёжное проветривание его усталых, грязных ступней. В особенном восторге от ситуации был его крупный, большой палец, который, очутившись на свободе, от восторга задрался вверх, подслеповато поглядывая из травы на высокие небеса и ласковое Солнце. Отдых мистера Марвела подходил к финалу, надо было отправляться домой, и он принялся придирчиво рассматривать свои башмаки, готовый тут же натянуть их и тронуться в обратный путь. Впервые за последние три года ему попались такие крепкие и надёжные башмаки, все остальные, учитывая образ жизни мистера Марвела, разваливались чудовищно быстро. Эти он таскал уже не менее трёх лет, и они держались стойко, не давая ни повода для раздумий и печали. Но в мире нет совершенного счастья, и любое, пусть даже самое совершенное счастье всегда сопровождается каким-нибудь мелким ущербом, как будто само Провидение каждый раз желает посмеяться над человеческим Идеализмом и ткнуть его мордой в неизбежные жизненные несовершенства. Башмаки, крепкие, как Бастилия, оказались для мистера Марвела чуть-чуть великоваты. Вернее, мистер Марвел утешал себя уверениями, что они слегка великоваты, хотя они были велики, ух как! Не стоить забывать, что у мистера Марвела водилась ещё одна пара башмаков, мирно стоявшая теперь у него в мешке, и это были башмаки, идеально отлитые по его ноге, но у них тоже был недостаток – они подходили только для сухой и тёплой погоды и никак не вписывались и не подходили благодаря тонкой и изрядно истёртой подошве к ненастью и грязи раскисших от дождей осенних дорог. Мистер Марвер ненавидел обувь не по размеру, однако ещё сильнее он ненавидел сырость, холод и грязь. Он так и не смог установить на протяжении своей жизни, что он ненавидит сильнее, хаос или зиму, но именно этот день был солнечный и тёплый, и он предался философским размышлениям, какие башмаки ему избрать для триумфального возвращения домой. Не зная, какой выбор сделать, мистер Марвел полез в свой мешок и, достав другую пару, поставил все четыре башмака в ряд, после чего, приятно удивлённый своим богатством, предался созерцанию этой причудливой, живописной группы. Он относился к своим башмакам почти как к живым существам, зная характер, особенности и причуды каждого вместе с их недостаткаами и несообразностями. Однако здесь, среди густой травы, на солнце, его вечные друзья вдруг показались ему жалкими и непритязательными ублюдками, изгнанными придирчивыми слугами из какой-нибудь аристократической гостиной.