скачать книгу бесплатно
В тот вечер в шесть часов матушка Эммет умыла Кэтрин лицо, расчесала волосы, прошлась щеткой по платью и отвела ее в главный зал ужинать. Там, ошеломленная огромным количеством сидящих за длинными столами на козлах и без умолку болтающих людей, девочка напрасно искала глазами вдовствующую герцогиню.
– Ее милость ужинает в своей гостиной, – объяснила ей матушка Эммет. – А здесь за главным столом сидят камергер и самые важные служители двора. Я договорилась с двумя замужними леди, чтобы они присматривали за тобой. – Нянюшка подвела Кэтрин к месту за одним из боковых столов, который занимала оживленная группа женщин и девушек (все намного старше Кэтрин) и сказала: – Леди Тилни и мистресс Балмер, это мистресс Кэтрин Говард, внучка миледи по браку. Я сказала ей, что вы возьмете ее под свою опеку.
Обе женщины встали и сделали быстрые реверансы.
– Конечно, – сказала одна; она казалась милой: нежный голос, приятное лицо и каштановые волосы. – Добро пожаловать, мистресс Кэтрин.
– Леди Тилни – супруга племянника герцогини, сэра Филипа Тилни, – пояснила матушка Эммет торопливо присевшей в реверансе Кэтрин. – У нас здесь много Тилни!
– Можешь называть меня Малин, дитя, – сказала леди Тилни. – Мой муж – церемониймейстер личных покоев короля, и я приехала сюда в начале года, чтобы родить сына. Он сейчас у кормилицы в Стэнгейте.
– Кэтрин, сколько тебе лет? – спросила ее пухленькая компаньонка, мистресс Балмер, когда матушка Эммет ушла и заняла свое место во главе стола, а женщины, потеснившись, чтобы освободить пространство для Кэтрин, сели.
Что-то не понравилось Кэтрин в мистресс Балмер: от этой женщины неприятно пахло, и голос у нее был приглушенный, она будто все время говорила шепотом, и приходилось напрягать слух, чтобы разобрать ее речь.
– Мне десять, – ответила девочка. – Мой отец – лорд Эдмунд Говард. – Женщины переглянулись, как делали многие люди, когда Кэтрин упоминала своего отца. – Король отправил его в Кале. Он очень важный человек.
Другая сидевшая рядом девушка захихикала. Малин ткнула ее локтем:
– Это внучка миледи, проявляйте уважение. Кэтрин, хочешь пирога с крольчатиной?
Еда была не такая вкусная, как у Маргарет в Ламбете, и определенно недотягивала до стандартов тетушки Маргарет, но кушать было можно, притом не стесняясь. Хотя Кэтрин не могла впихнуть в себя много. Ей хотелось только одного – уехать домой. Но послезавтра там уже поселятся другие люди, а отец и Маргарет будут плыть на корабле в Кале. Это больше не ее дом. Вдруг Кэтрин залилась горючими слезами.
Юные леди поспешили утешить бедняжку. Малин обняла ее и погладила по волосам, подбежала и матушка Эммет со словами:
– У девочки был тяжелый день. Пойдем, ягненочек мой, уложим тебя в постель. Стоит тебе выспаться – и будешь как огурчик.
Она подняла Кэтрин и вынесла ее из зала на глазах у изумленных придворных. Вскоре девочка уже лежала в постели, на столе была оставлена горящая свеча. Кэтрин слегка подрагивала, время от времени шмыгала носом, всхлипывала, но в конце концов уплыла в сон.
Матушка Эммет не ошиблась. Утром Кэтрин чувствовала себя немного лучше. Ее подняли рано; сперва отвели в церковь на мессу, потом – завтракать. Все были добры к ней, компания молодых девушек взяла ее с собой в сад поиграть в салочки. Большинство были старше по возрасту; Кэтрин прикинула в уме и решила, что им всем от пятнадцати до двадцати пяти лет, однако они были готовы снизойти до десятилетней девочки.
– Смотри не запачкайся! – крикнула ей вслед матушка Эммет. – Герцогиня хочет видеть тебя после обеда.
– Интересно, что нужно от тебя старухе Агнес, – сказала девушка по имени Дороти Бервик, когда они шли по дорожке к берегу Темзы.
Кэтрин испугалась, услышав, как о ее почтенной бабушке говорят в таком пренебрежительном тоне.
– Вероятно, хочет узнать, чувствует ли мистресс Кэтрин себя теперь лучше, – предположила Дотти Баскервиль, одна из камеристок, черноволосая красавица, развеселая и болтливая.
– Герцогиня добра? – спросила Кэтрин.
– Старуха Агнес? – вступила в разговор Кэт, одна из прелестных кузин Тилни, стройная девушка с безупречной кожей. – Некоторые считают ее упрямой и злой; по крайней мере, ее дети. Она вечно ругается с ними из-за чего-нибудь. Но до нас ей дела мало, она слишком занята своими проблемами. А мы предоставлены сами себе, что нам очень даже кстати. Матушка Эммет присматривает за нами, но она мягкая; она даже убийство помогла бы нам сбыть с рук.
– Нет, не то чтобы нами пренебрегали, – поспешила добавить Дороти. – Нас кормят и содержат, каждый год на Пасху дарят новую одежду, и обязанности наши необременительны. Слава Богу, старуха Агнес не из тех, кто станет сидеть кружком со своими девушками и шить с утра до ночи. Когда-нибудь она, может быть, возьмется за дело и найдет нам мужей. А пока мы развлекаемся как можем.
Девушки засмеялись. Кэтрин не поняла, что их так развеселило.
Вскоре она уже носилась вместе с ними по саду, перебежками металась вдоль живых изгородей, пряталась в зеленых беседках или визжала во все горло вместе с «охотниками». Никто не пришел сказать им, чтобы не шумели, не позвал выполнять какое-нибудь задание. Кэтрин начала думать, что если жизнь в доме герцогини всегда будет такой, то ей, вероятно, здесь понравится.
Позже она стояла перед герцогиней и пыталась не думать о ней как о старухе Агнес, боясь, что это прозвище навсегда застряло в ее голове.
– Ну, Кэтрин, – начала герцогиня, – надеюсь, сегодня тебе лучше. Меня опечалило, что вчера за ужином ты была так расстроена.
– Да, миледи, мне теперь лучше, – ответила Кэтрин, не вполне уверенная в правдивости своих слов.
Она и сейчас чувствовала себя отвергнутой и нелюбимой, к тому же побаивалась своей грозной бабки.
– Рада слышать это, – сказала герцогиня, которая сидела с совершенно прямой спиной в своем великолепном кресле. – Мы найдем тебе занятие и не дадим грустить. С завтрашнего утра ты будешь каждый день проводить два часа за уроками. Я наняла гувернера, который научит тебя читать и писать, а также немного французскому, и еще учителя танцев, так что ты сможешь освоить навыки, приличествующие дочери Говардов. – (Танцы! Кэтрин воспарила духом, хотя перспектива изучать французский не слишком ее обрадовала.) – Все это повысит твои шансы составить хорошую брачную партию, что необходимо, раз у тебя нет приданого, – говорила вдовствующая герцогиня. – Но с твоим милым личиком, благородной кровью и связями это препятствие вполне преодолимо. – (Последние слова прозвучали вдохновляюще и лестно, особенно из уст такой почтенной старой леди.) – В любом случае нам не придется беспокоиться об этом в ближайшие несколько лет. Ну вот, дитя, завтра в десять утра будь в церковной молельне, да не опаздывай.
На следующее утро Кэтрин пришла туда в легком трепете, боясь, как бы уроки не оказались слишком сложными для нее. Она расстроилась, узнав, что ее наставником был назначен мастер Чембер, молодой писарь с отстраненными манерами, который совсем не умел находить общий язык с ребенком, особенно с девочкой, и не хотел этим себя утруждать. Под его бдительным оком Кэтрин монотонно трудилась, однако особенных успехов не показывала. Она кое-как выучила алфавит, но вместе буквы у нее никак не складывались.
– К-О-Т, – в который уже раз повторил мастер Чембер. – Напишите «кот»!
– Т-О-К, – старательно вывела Кэтрин. Получилось неаккуратно, даже на ее взгляд.
Наставник раздраженно вздохнул:
– На сегодня достаточно, продолжим завтра.
С учителем танцев дело шло куда как лучше. Он сказал, что она обладает природной грацией, и запомнить движения паваны, бас и пассамеццо ей не составило труда. Кэтрин любила эти занятия, ей нравились мелодии, которые исполняли для нее на лютне и шалмеях[10 - Шалмей – духовой музыкальный инструмент типа гобоя, известен в Европе с XII в.] музыканты герцогини, и было приятно очевидное восхищение тех, кто приходил посмотреть на нее.
Когда Кэтрин не занималась уроками и не присоединялась к шумным играм в саду, она грустила. Малин Тилни оставалась дружелюбной, да и Джоан Балмер тоже, хотя в ней таилась какая-то загадка: Кэтрин слышала, как одна из девушек говорила, что Джоан бросила своего мужа, чтобы служить герцогине, и никто не знает почему. Однако, хотя юные леди иногда играли с Кэтрин и спрашивали, как у нее дела, у них были свои заботы и интересы, далеко не детские. Большинство камеристок почти не обращали на нее внимания. Она часто слышала звуки веселья из-за двери, ведущей в их покой, но ее туда никогда не приглашали.
Кэтрин оставалась здесь чужой, одинокой. Матушка Эммет была добра, но слишком занята своими многочисленными обязанностями: казалось, все юные леди считали ее своей служанкой и обращались с ней так, будто полагали, что она обязана бросаться к ним по первому зову. Няня не пренебрегала Кэтрин – следила, чтобы у девочки было чистое белье, поправляла ее манеры и каждый вечер в положенное время укладывала спать, но ни на что другое у нее просто не хватало времени.
За трапезами камеристки обычно вели разговор поверх головы Кэтрин, однако девочка много чего услышала про Анну Болейн, которая продолжала верховодить при дворе, и король по-прежнему был без ума от нее. Обсуждалось и произошедшее летом удаление от двора королевы Екатерины; молодые дамы собирались даже делать ставки на то, что король скоро женится на Анне. Лишь некоторые смотрели на все это неодобрительно. Кэтрин понимала: ей нужно радоваться, что ее кузина станет королевой, ведь это будет триумфом Говардов, но она жалела бедную королеву Екатерину и однажды услышала о леди Анне нечто такое, что насторожило ее.
Они обедали в зале, ели жареное мясо и жадно обсуждали Великое дело короля, связанное с его браком, когда Джоан Балмер упомянула, что Анна держится новой веры.
Новой веры? Кэтрин понятия не имела, что это значит. Она вызубрила катехизис, ее научили произносить молитвы, ходить на мессы, исповедоваться в грехах, почитать папу римского и превыше всего любить Бога.
– Что такое новая вера? – спросила Кэтрин.
– Это значит, Анна – последовательница Мартина Лютера, – осуждающе проговорила Джоан Балмер, чем ничуть не прояснила ситуацию, ведь о Мартине Лютере Кэтрин никогда не слышала. – Они отрицают бо?льшую часть таинств Церкви и больше всего полагаются на проповеди.
Малин пришла на выручку Кэтрин:
– Таинства – это крещение, конфирмация, месса, епитимья, миропомазание болящих, рукоположение в сан и брак. Мартин Лютер отвергает их все, кроме крещения и мессы. Он также высказывался против злоупотреблений в Церкви и, несмотря на то что сам монах, взял в жены монашку. Вот почему Церковь очень недовольна им.
– Так он же грешник! – вскрикнула потрясенная Кэтрин и повернулась к Джоан. – Леди Анна тоже отвергает таинства?
– Мы точно не знаем, – быстро проговорила Малин, накалывая на нож еще кусок мяса. – Говорят, она горячая сторонница реформы Церкви.
Кэтрин была озадачена. Церкви, в которые она ходила, и священники, которых встречала, были в полном порядке и не нуждались ни в каких переделках.
– Почему? – спросила она.
– Много же у тебя вопросов, – заметила Джоан.
Малин проявила больше терпения:
– Есть плохие священники, которые продают искупление грехов за деньги, и многие духовные лица очень богаты, хотя наш Господь был простым плотником. Некоторые люди думают, что им нужно следовать Его примеру.
Это звучало разумно, и Кэтрин кивнула, немного успокоившись насчет своей кузины Анны.
– Надеюсь, леди Анна станет королевой, – сказала она.
Несколько пар глаз повернулись в ее сторону, причем не все смотрели дружелюбно. Кэтрин потеряла почву под ногами, она никого не хотела обидеть, и тем не менее за высказанное мнение ее безмолвно порицали! Но ведь, в конце концов, Анна – ее кузина. Кэтрин могла поспорить, никто из сидевших здесь не был с ней в таком близком родстве, как она.
Оставшуюся часть трапезы никто не обращал на девочку внимания, и она, как случалось нередко, почувствовала себя такой несчастной и одинокой, что начала всхлипывать. У нее уже сложилась репутация плаксы.
– Ради всего святого, мистресс Кэтрин, взбодрись! – укорила ее Дороти. – Мы все оставили семьи, чтобы приехать сюда, но разве ты видела кого-нибудь из нас в слезах или с угрюмым лицом? Мы знаем, что находимся здесь для собственного блага.
– Некоторые из нас не были так юны, как Кэтрин, когда прибыли сюда, – напомнила ей Маргарет Беннет, одна из замужних камеристок герцогини. Супруг ее служил грумом в покоях миледи, и Беннеты казались счастливой парой. У Маргарет были такие светлые волосы, что на лице не было видно бровей, а потому ее точно никто не видел хмурой. По натуре она была тиха, непритязательна и добра. – Вам, леди, не стоит забывать, что девочка скучает по отцу и матери. Кэтрин, тоска по дому пройдет, поверь мне.
В тот момент бедняжка чувствовала себя настолько плохо, что не могла такого представить. Она обрадовалась, когда Малин и еще одна леди, Мег Мортон, предложили научить ее игре в шахматы.
Глава 5
В феврале Кэтрин исполнилось двенадцать. Она провела в Норфолк-Хаусе уже почти два года, и Маргарет Беннет оказалась права: тоска по дому исчезла. Постепенно девочка привыкла к суете и обычаям двора герцогини, и воспоминания о раннем детстве потускнели. Отец и Маргарет до сих пор находились в Кале, а вот Чарльз, Генри и Джордж иногда навещали сестрицу. По Изабель Кэтрин теперь тоже не так сильно скучала. Ее сводная сестра жила в Уилтшире, погруженная в заботы о своих приемных детях. Она продолжала писать Кэтрин и интересоваться ее судьбой, но все же казалось, Изабель принадлежит какому-то другому миру.
Со временем Кэтрин начала нравиться ее новая жизнь здесь. Молодые дамы потеплели к ней, а у служивших бабушке мужчин, которые управляли двором и обычно проявляли суровую холодность в отношении к обретавшимся при нем юным леди, Кэтрин вообще стала любимицей; даже старый сварливый привратник относился к ней с симпатией. Джентльмены и грумы из покоев вдовствующей герцогини обожали ее внучку, так же как родственники и прочие домочадцы, которые, как и сама Кэтрин, зависели от старой леди, дававшей им стол и кров, и уповали на ее помощь и содействие. Время от времени герцогиня вызывала Кэтрин к себе и спрашивала, как у нее идут дела, не забывает ли она молиться и усердно ли занимается на уроках. Ответ на последний вопрос, естественно, был «нет», но Кэтрин всегда честно говорила, что у нее все хорошо получается на танцах и она старается изо всех сил на чтении и французском. Получив такой отчет, бабушка как будто забывала о ней до следующего раза.
Хотя в день рождения внучки герцогиня послала за ней.
– У меня для тебя есть подарок, – сказала она, сидя с прямой спиной в своем высоком кресле и протягивая Кэтрин небольшой бархатный кошелек, внутри которого лежало маленькое золотое распятие на цепочке. – Когда будешь носить его, думай о страданиях нашего Господа, – наставительно проговорила бабушка. – Мне сказали, ты своенравна, легкомысленна, любишь удовольствия и недостаточно благочестива.
Кэтрин побледнела. Разве это плохо, если у нее обычно хорошее настроение, она любит посмеяться с другими девушками и неравнодушна к красивым платьям? Что с того, что она неохотно выполняет задания, которые ей не по вкусу? Ну не любит она подшивать подолы, ставить заплатки и помогать на винокурне, то есть заниматься тем, что матушка Эммет считает подходящими делами для юной леди! И неужели Господь в самом деле сильно огорчается, если ее нет в церкви в положенное время?
– За этим нужно последить, – продолжила герцогиня. – Мы не можем в этой жизни заниматься только тем, что нам нравится. Ты должна исправиться.
– Да, миледи, – пробормотала Кэтрин; щеки у нее покраснели от стыда.
– Но у тебя доброе сердце, – добавила старая леди и улыбнулась. – Это важнее, чем многие другие вещи.
Позже тем же утром Кэтрин невероятно ободрилась, когда в ее комнату влетела Дороти Бервик.
– Мистресс Кэтрин, мы говорили о тебе и решили, что ты теперь вошла в брачный возраст и достаточно повзрослела, а значит, можешь присоединиться к нам в покое камеристок, если желаешь. Вообще-то, мы считаем, что ты становишься очень миловидной и будешь привлекать много поклонников.
От такой неожиданной похвалы Кэтрин залилась краской. Она знала, не заносясь в самомнении, что хороша собой: зеркало говорило ей об этом каждый день. У нее был говардовский нос, но лицо округлое и приятное, голубые глаза с тяжелыми веками, пухлые розовые губы, а волосы струились по спине переливчатой темно-рыжей накидкой. И она взрослела, это правда. Под зашнурованным бархатным лифом проступали выпуклости грудей, и два месяца назад у нее появилось то, что матушка Эммет называла «красным цветом»: кровянистые выделения, которые будут появляться каждый месяц, пока она не выйдет из детородного возраста. Кэтрин старательно отрабатывала танцевальные движения и училась держать осанку; она теперь выглядела представительной, как взрослая женщина. Вот только бы ей еще немного подрасти!
Девушка затрепетала от восторга при мысли, что будет допущена в общую спальню камеристок, поскольку давно уже мечтала присоединиться к их шаловливой компании и участвовать в общем веселье, звуки которого часто слышала из-за закрытой двери. Обрадовали ее и слова матушки Эммет, что она может пользоваться отдельной комнатой и уединяться в ней, когда ей этого захочется; такая привилегия была доступна только дочери Говардов.
Но сегодня она останется на ночь в общей спальне и разделит веселье с другими камеристками! Прихватив с собой ночную рубашку и халат, Кэтрин, взбудораженная радостными ожиданиями, торопливо засеменила вслед за Дороти по галерее.
Она вошла в продолговатую комнату с высоким потолком на деревянных балках, побеленными стенами и ажурными решетками на окнах. Тут стоял десяток больших кроватей под балдахинами с подвязанными к стойкам занавесками, а посередине помещался длинный стол на ко?злах. Некоторые кровати были неопрятно завалены одеждой, а другие оставались не застланными. В комнате находилась всего одна молодая женщина: одетая в тонкую сорочку, она копалась в сундуке.
– Поторопись, Марджери, ты опоздаешь на обед, – поддразнила ее Дороти.
Кэтрин сморщила нос. Воздух в спальне был затхлый, тут разило по?том, немытыми ногами и неопорожненными ночными горшками.
– Я знаю, тут дурно пахнет. – Дороти вздохнула. – Горничные, как обычно, припозднились. Они должны поддерживать в комнате порядок и проветривать ее. Не беспокойся, они все сделают чуть позже и приготовят для тебя постель. Я открою окно. Тебе, может быть, придется спать с кем-нибудь, – продолжила она, указывая на кровать в углу. – Это зависит от того, кто где ляжет. Мы часто спим вместе. Нас тут больше, чем кроватей.
Марджери взглянула на нее и засмеялась.
В тот вечер матушка Эммет, как обычно, заперла на ночь девичью спальню, и камеристки оказали Кэтрин весьма теплый прием. Их было человек четырнадцать, все родственницы или иждивенки герцогини; одни надеялись найти себе супругов, другие просто радовались возможности жить под крышей благородного дома. Замужние дамы вдовствующей герцогини, вроде Малин Тилни, делили спальные комнаты со своими благоверными, но Маргарет Беннет предпочитала ночевать в общей спальне девушек, так как здесь было удобнее, чем в каморке, где, как она выражалась, дрых ее мужик. Кэтрин уже приятельствовала с некоторыми камеристками и замечала, что они слегка благоговеют перед ней из-за ее близкого родства с герцогиней; для них она всегда оставалась мистресс Кэтрин, хотя друг к другу они обращались просто по именам.
Болтовня и смех не умолкали допоздна; в такое время Кэтрин обычно уже давно лежала в постели. Никто не говорил ей, что пора укладываться, и она сидела за столом вместе со всеми. Удивительно, но ближе к полуночи некоторые девушки встали и принялись заменять огарки свечей в подсвечниках, а маленькая круглолицая Элис Уилкс открыла буфет и извлекла оттуда тарелку, накрытую салфеткой, под которой обнаружился кусок ветчины.
– Стянула с кухни! – объявила она, и все захихикали.
Кто-то расстелил скатерть, пока остальные доставали из буфета тарелки, ножи, стаканы, высокий пирог с начинкой и миску с фруктами. Потом Дороти поставила на стол кувшин вина, и пир начался.
– Налетайте, леди! – воскликнула Элис. – Вы тоже, мистресс Кэтрин.
Все стали наполнять свои тарелки. Угощение было очень вкусное; запретный плод, как известно, особенно сладок.
Но это был не единственный сюрприз для Кэтрин.
– У кого ключ? – спросила Мег Мортон.
– Вот! – триумфально провозгласила Элис, поднимая его вверх, надетый головкой на палец. – Старуха Агнес велит приносить ключ от нашей спальни на ночь в свои покои, но у нее в уборной на крючке висит запасной, и тем из нас, кто помогает ей укладываться спать, легко позаимствовать его. Мы всегда возвращаем ключ на место, пока не наступит утро, и старуха ни разу не заметила, что он исчезал на время. Она храпит как бык!
Кэтрин не смогла удержаться от смеха:
– Но зачем вы хотите покинуть спальню?
– Мы не собираемся никуда уходить, – хмыкнув, сказала Кэт Тилни. – У нас будут гости!
– Они уже здесь! – выпалила Дороти, заслышав тихий стук в дверь.
Кэтрин в изумлении взирала на то, как в комнату вошла группа молодых мужчин. Она знала их всех: шутник мистер Уолдгрейв, коротышка весельчак мистер Дэмпорт, мистер Эшби, мистер Фейвер, а также муж Маргарет, мистер Беннет; все они служили на разных должностях в покоях герцогини. Последним появился мистер Монсей, красивый дюжий церемониймейстер.
– Они пришли к нам пировать, – объяснила Мэри Ласселлс.
Из всех женщин в спальне она нравилась Кэтрин меньше всех. Раньше Мэри нянчилась с внучкой герцогини, одной из дочерей лорда Уильяма, но та подросла, и бывшей воспитательнице нашли место при дворе старухи Агнес.
– Мистресс Кэтрин! – улыбнулся Дэмпорт. – Как приятно видеть вас здесь. Вы теперь настоящая юная леди. Не хотите ли яблоко? – И он изящным жестом протянул ей плод.
– Спасибо, сэр! – отозвалась Кэтрин и сделала быстрый реверанс, подхватывая общее игривое настроение.
Скоро все уже сидели на кроватях, ели, пили и смеялись; разговоры то и дело прерывались чьим-нибудь шиканьем:
– Ш-ш-ш! Нас услышат!
Подмигнув Кэтрин, мистер Уолдгрейв вынул еще одну бутыль вина. Выпивка быстро ударила в голову Кэтрин. Встав, чтобы отрезать себе еще кусок ветчины, она почувствовала, как мир у нее под ногами закачался. Дороти со смехом помогла Кэтрин добраться до постели, на которую она повалилась, не раздеваясь, и закрыла глаза.
– Пусть сегодня поспит одна, – услышала Кэтрин слова Дороти.
