скачать книгу бесплатно
–О`кей.
Следующие полчаса, что мы потратили на разбор коробок со всяким среднестатистическим хламом, прошли в том же духе, что и предыдущие. Я сам придумывал важность или ненужность каждой вещи и таким образом определял её судьбу. Так настенные часы с кривыми стрелками (по замыслу автора) отправились в новую жизнь на помойку, а нежно-персиковая подушка переехала на диван, изжив с него подушку с неприятными черными ромбами. Кстати, среди этих заброшенных вещей оказалось много довольно красивых и дизайнерски успешных предметов, совершенно не заслуживающих тёмных недоступных закоулков семейной квартирки.
Когда всё, что не приглянулось моему придирчивому взгляду, оказалось в коробках у двери, я удовлетворённо потёр руки, ощущая власть над бесполезным хламом, а себя господином всея обновлённой, очищенной комнаты. То, что не требовалось для использования каждый день, я аккуратно и с определённой логикой убрал обратно в шкаф, который предварительно передвинул ближе к двери. Это был обычный ДСПшный шкаф, который я смог сдвинуть с места даже с минимальной помощью хозяйки квартиры. После этих манипуляций я принялся за стол, чувствуя, что вошёл в азарт. В нём было всего три ящика, поэтому я даже почувствовал лёгкое разочарование. В первом ящике были канцелярские принадлежности, обрывки бумажек с записями, визитки и разные флаеры. Всё это, за исключением пишущих ручек, без сожаления отправилось в мусорный мешок. Второй ящик был наполнен какими-то бумагами, договорами и счетами.
–Разбери это, – сказал я Анжеле, – здесь есть важное?
–Не знаю, – она вновь дала самый раздражающий в мире ответ, – это его стол, я не знаю, что там.
Я сам не успел понять, как принял решение всё это выбросить. Я просто захотел так сделать. С ума сойти, я даже не спросил разрешения у хозяйки. Хотя что-то мне подсказывало, что её ответ ничего бы не изменил. Когда я сгрёб всё, что было в ящике, и вытащил, чтобы опустить в пакет, из этой бумажной кучи что-то выпало и с небольшим, но всё же шумом приземлилось на пол. Я посмотрел вниз. Это был толстенный блокнот с вложенной в него не менее толстой тетрадью. Убрав макулатуру в мешок, я наклонился и поднял его, переведя взгляд на Анжелу.
–Что это? – но увидев её глаза, я понял, что она что? Правильно, понятия не имеет.
Я открыл блокнот на первой попавшейся странице где-то на середине. Пробежав глазами по исписанным некрупным ровным почерком страницам, я выхватил один абзац и прочёл его про себя.
«Слова! А что они вообще значат? Это же просто слова! Мы ведь можем говорить всё, что пожелаем. Я могу сказать «Я завтра отправляюсь в Перт», и это не значит, что я должен это сделать. Поехать куда-то. Вот глупости. Я ненавижу играть на флейте. Нет, я очень люблю играть на флейте. Чёрт побери, я вообще не умею играть на флейте! Всё смешно очень»
Я снова поднял глаза на Анжелу.
–Тебе не интересно посмотреть? – спросил я, но в глубине души я почему-то ужасно хотел, чтобы она сказала нет.
И она сказала, равнодушно пожав плечами. Что это? Может, Стас писал книгу? А, может, уже написал? Я боролся с болезненным любопытством, что такое написано в этом талмуде. Боролся. И проиграл.
–Могу ли я взять это и изучить? – спросил я, едва сдерживая возбуждение. – Вдруг это что-то важное.
–Как хочешь, – был её ответ.
Мне с трудом хватило сил довести до ума порядок в комнате, мои торопливые и сделавшиеся неловкими движения выдавали мою спешку. Впрочем, Анжела этого не заметила. Закончили мы ближе к десяти вечера. Я был голоден, ужасно хотел курить, но все эти желания были ничем по сравнению с желанием заглянуть в рукопись. Скорее всего, это действительно роман. Конечно же, я верну его Анжеле. Но сперва прочту сам. Я чувствовал, что моё желание чересчур навязчивое и неоправданное. По сути, я не имею права так поступать. Нельзя просто так взять и забрать из чужого дома понравившуюся вещь. Хотя Анжела была не против. Да, Боже ты мой, она не была бы против, даже если я предложил бы ей забрать у неё этот чёртов шкаф и отправить его нуждающимся в Нигерию. И ведь это тоже очень странно. В смысле, Анжела и её поведение, а не нужда нигерийцев в шкафе. Но, с другой стороны, она неплохо держится для человека, потерявшего близкого. Может быть, у неё сейчас шок. Я читал, что люди, похоронившие кого-то, могут некоторое время не воспринимать случившееся, так как это сильнейший стресс, и жить в каком-то анабиозе, заторможенные и отстранённые. В таких размышлениях я добрался до своего дома. Открыл ключом дверь и едва сдержал желание выругаться. Дома была Вера. У меня дома. Без приглашения и договорённости. Она просто взяла и пришла в мой дом. Открыла моим запасным ключом дверь и зашла. Она готовила ужин. Услышав, как щёлкнул замок, она вышла в коридор.
–Привет! – радостно улыбнулась она. На ней был фартук. Где она только его взяла. Неужели принесла с собой?
Я попытался изобразить улыбку, но плохо у меня это получилось, надо признать. И Вера это заметила.
–Я не вовремя? – в голосе зазвучали нотки отчаяния.
–Нет, что ты, – спохватился я, хотя поздно уже было спохватываться, – просто я помогал коллеге.
Вера молча смотрела на меня. Я должен был оправдаться за свой холодный приём.
–У не.. у него умерла жена на днях, я помогал ему разбирать вещи. Ведь самому это очень сложно делать.
Я почти не соврал. И это помогло. Лицо Веры смягчилось.
–Это очень печально. Мне жаль твоего коллегу. А ты молодец, – сказала она, погладив меня по щеке, – пойдём я тебя покормлю, а потом сделаю горячую ванну.
Я уже не хотел есть, я не хотел эту дурацкую ванну, я хотел только одного, чтобы меня оставили в покое и дали побыть наедине с загадочным романом в блокноте. Но сказать Вере об этом я не мог, она бы ни за что не поняла и сильно обиделась.
–Слушай, – сказал я, когда мы сели за стол, – оставь мне свой ключ от моей квартиры. Я не могу найти один из своих, и мне кажется, что я потерял его. Я поменяю замок и дам тебе новый.
Сейчас я соврал. Это моя территория, нельзя появляться без приглашения. Пока мы ужинали запечённым цыплёнком, я был сплошное напряжение. От ванны я ловко отвертелся, сославшись на давление, но присутствовало серьёзное переживание, что Вера решит остаться на ночь. Но, к счастью, этого не произошло. Ей нужно было рано на работу, а я, изобразив грусть-печаль, быстренько выпроводил её.
***
Наконец оставшись наедине со столь мучавшим моё воображение толстым блокнотом, затянув в лёгкие горьковатый дым, я смог спокойно обдумать свой поступок. Пользуясь уязвимым положением недавно овдовевшей женщины, я утащил из её дома некую рукописную работу, чем бы она по итогу не оказалась. Может, это вообще личный дневник её покойного мужа или сборник понравившихся цитат (я вёл такой в юности), или действительно настоящая рукопись несостоявшегося писателя? А вдруг состоявшегося? Что если Стас всё это время был писателем. Писал под псевдонимом, что даже его жена не знала об этом. Я заставил себя перестать об этом думать, слишком уж это напоминало вспышку больной фантазии. Но если в порядке бреда? Так, стоп. И я принял единственное верное решение в сложившейся ситуации. Я набрал номер Анжелы.
–Алло, – услышал её тихий далёкий голос в трубке, – я слушаю.
–Анжела, это я.
–А, привет. Ты что-нибудь забыл?
–Нет. Но это важно. Помнишь, я взял у тебя блокнот с тетрадью.
–Да.
–Я точно могу его прочитать? Может, там что-то личное твоей семьи.
–Моей семьи больше нет. Если тебе хочется, прочти. Или выбрось. Мне всё равно.
И она повесила трубку.
В целом этого мне было вполне достаточно. Я наконец-то мог погрузиться в загадочную рукопись, боясь лишь одного, что это окажется чем-то неинтересным, например, личным дневником ОКРщика, тщательно расписывающего свой день. Я решил начать с блокнота. Отложив тетрадь в сторону, я открыл его.
«В некоторых первобытных племенах нравы отличались определённой долей жестокости в пределах разумной защиты. В племенах, живших, например, на другой части материка, жестокость как таковая могла отсутствовать совсем, и того, кто проявлял агрессию, могли даже изгнать из племени, что, впрочем, было равносильно смерти. Но существовали, а, может, и существуют, племена с другими менталитетом и обычаями. И вот среди таких дикарей насилие и убийства были совершенно обыденными событиями. Знаете, способность убить была даже возведена в область некого искусства. Ведь не так-то просто убить кого-то там, где все это умеют и всегда к этому готовы. И что же они предпринимали? А вот что. Если один захочет убить другого, он сблизиться с ним, войдёт в его дом и в его доверие. Будет есть с ним одну еду, пить одну воду. Будет делить с ним все тяготы. Будет отдыхать и работать рядом с ним. Это может длиться месяцами, иногда годами. Он назовёт его другом и будет ждать подходящего момента. Вот что он сделает. И скажите на милость, не великолепно ли это? Посвятить свою никчёмную жизнь этой потрясающей игре?»
Интересная мысль, подумал я. К чему это? Моё желание читать дальше только усилилось. Было похоже на то, что я оказался прав, и это действительно рукописная, вероятно, художественная работа. Однако пока не очень понятно, о чём. Но исправить это было совсем несложно, и мои глаза снова побежали по ровным строчкам с красивыми завитушками у букв «в» и «з».
«Наверно, это удивительный опыт – прожить жизнь, в которой смех и улыбка строго запрещены, а угрюмость возведена в добродетель. Знаете, на что похожа такая жизнь? На поле бесконечной баталии реализуется гоббсовское истинное предназначение всех человеческих существ. И каждый стремится отнять у каждого любую радость жизни. Какой бы это был впечатляющий мир. Я бы, пожалуй, пожил в таком. Но не слишком долго»
После слова «долго» стояли кавычки, и следующий абзац начинался с новых кавычек. Перед первым словом было неразборчиво что-то начёркано. Я не стал уделять этому время и продолжил читать.
«Справедливости ради, стоит заметить, что такие интересные общества, в которых царит культ угрюмости и жестокости, не особо-то прогрессируют. Сложно представить мировую державу с таким менталитетом. Само её существование было бы антонимом к слову «развитие». К сожалению, у мирового порядка свои правила и условия, которые они предъявляют тем, кто хочет забраться повыше. Игнорировать их способны только невероятно могущественные. Нет, это даже не вообразить, какой площадью, военной мощью и количеством природных ресурсов нужно обладать, чтобы наплевать на необходимость сотрудничать и при этом постоянно стремиться заставлять страдать всех остальных. Но образование такого государства невозможно априори – для такого развития необходимо объединение всех людей, а попробуйте заставить забыть о своём впитанном с материнским молоком образе мышления. Проще заставить волка сотрудничать с медведем в поиске и раздирании лисьей норы»
Какая странная метафора, подумал я. Зачем вообще волку с медведем искать лисью нору. Хотя, с другой стороны, какой вид совместной деятельности двух этих хищных четвероногих не придумай, всё равно будет глупость, поэтому поиск лисьей норы не лучше и не хуже всех прочих вариантов. Ощущение лёгкого непонимания происходящего на страницах только подстёгивало моё воображение. Мне пока не очень понятно, к чему ведёт это повествование о гипотетическом гоббсовском мире. Было очевидно, что этому отрывку предшествует целая история, вероятно, скрывающаяся на страницах толстой тетради. Но я решил потравить свою душу, потянуть интригу. Это было одной из моих особенностей. Я с удовольствием мог прочитать последнюю книгу целого цикла, или посмотреть третий сезон сериала, или вторую половину фильма. А потом уже познавать историю с самого начала. Это как будто ты сам определяешь, что будет приквелом. Ощущение хозяина ситуации. Подумав об этом, я расхохотался. Нет, ну это насколько нужно быть жалким, чтобы, насилуя своё воображение таким способом, доказывать себе, что ты хозяин хоть чего-то. Зачем я вообще сейчас это придумал. Я, наоборот, не хочу чувствовать никакого контроля над происходящим. Этого вполне хватает в реальной жизни. А в мире художественного вымысла хочется лишь отдаться полёту фантазии автора. Полностью отдаться. Это его ответственность. Довести нас до пика удовольствия, такого душевного оргазма, или разочаровать. Чего же мне ждать от автора данного предполагаемого (кем? мной?) бестселлера? Высокочастотных душевных вибраций, полёта в бездну дурновкусия (вообще есть такое слово?) или самое ужасное из возможного ни-че-го? В этот раз я решил не забегать вперёд, как решил раньше потянуть интригу. Вдруг, в конце концов, это окажется всего лишь мыслесборником некого Стаса, которого я практически не знал, мужа Анжелы, которую я практически не знаю, и всё это время, что я потрачу на развёртывание интриги будет довольно сомнительным удовольствием. Но я всё же хочу рискнуть. Бесбашенный парень. Открывая новую страницу, я к своему собственному удивлению был совершенно спокоен.
«Что такое агрессия, и кто способен её проявлять? Очевидно, что человек. А кто ещё? Мир диких животных пестрит яркими примерами зверств. Но можно ли считать это агрессией? Стоит выделить жирным шрифтом – нет, нет и ещё раз нет. Всем диким животным свойственен только один вид агрессии – оборонительной. И зачастую она выражается в бегстве, а не в драке. Но способны ли дикие животные на настоящую агрессию? Садистскую, неконтролируемую и необъяснимую. О да, способны. Ещё как. Они способны кусать друг друга, рвать когтями, отбирать пищу и делать много других ужасных вещей. Но есть одно НО. Для появления такого вида агрессии необходимы специфические условия, а именно, ограничение пространства или искусственно созданная среда. Вы видели обезьян в зоопарке? Просто чудовища. Они злые и обижают своих соседей. Как говорят учёные, в природе они намного дружнее. Если это справедливо для обезьян, то справедливо и для нас. Ведь мы, по сути, живём в огромном зоопарке, который сами себе построили и сами себя там закрыли»
Волнение захватило моё тело. Я всегда реагировал такой волной возбуждения, когда сталкивался с новой и захватывающей информацией. Все мои внутренние органы словно начинали бурлить. Как я только не обзывал это состояние. И жадная жадность, и интеллектуальный токсикоз. Что я только не пытался с этим делать. И глубоко дышал животом, и медитировал на эту волну, но чёртов душевный тремор раз за разом выплывал следом за интересной статьёй в журнале, которая открывала новые грани малоизвестных явлений, следом за новостью, что выходит сериал по любимой книге. Накатит, помотает меня в силе своей стихии, и плавно отступит, словно ничего и не было. Я знал, что сопротивляться бесполезно. Нужно расслабиться и наслаждаться. Ведь это предвестник приятного времяпрепровождения за изучением чего-то нового. Но, откровенно говоря, непросто расслабиться, когда твой желудок буквально сжимается, а по телу то и дело проходит дрожь. Вдохнул выдохнул. Ещё раз вдохнул и ещё раз выдохнул. Ну говорил же, не работает! Надо покурить. Курить, на самом деле, тоже не помогает. В особо сложных случаях даже наоборот. Я до сих пор так и не разобрался, как это работает. Табак не успокаивает. Успокаивает концентрация на действии. А если не концентрируешься? Но в любом случае ты выполняешь рекомендуемые всеми йогами вдох-выдох. Я сделал глубокий вдох грудью. Однако вдыхал совсем не воздух. Это был табачный дым, который обжёг мои лёгкие. А потом длинный выдох. Вдох-выдох. В лучших традициях медитации. Пока я был не занят чтением, мои мысли захватили рассуждения о том, чем же всё-таки является то, что я читаю. Это не очень похоже на роман, скорее, на, как там сейчас говорят, нонфикшн, то есть плод личного опыта писателя и его размышлений по этому поводу, в идеале подкреплённое какими-нибудь доказанными фактами или научными данными. Ибо насочинять можно всего, что угодно, а легко внушаемых людей, тех, кто верит, что успех мужчины пропорционален вдохновению от его женщины, что результатов добиваются те, кто пьют воду по утрам, ну и всё в этом роде, очень и очень много. А спекуляция дело святое. Особенно на доверии. Я посмотрел на часы. Было давно за полночь. Завтра, то есть сегодня, мне уже нужно было идти на работу. Но разве я сейчас усну. Я вернулся в квартиру, оставив балконную дверь в положении проветривания. Так в комнату поступал свежий воздух, пусть и с примесью сигаретного дыма. Меня сейчас это мало волновало. Меня сейчас вообще почти ничего не волновало.
Глава 2 «Вечная ошибка атрибуции»
Я не выспался. Это было совершенно закономерно. Меня спасло только отсутствие алкоголя в крови. Поэтому я был в общем-то бодр, насколько это может себе позволить человек, пребывавший в морфеевском царстве каких-нибудь три часа. Я прочитал примерно одну десятую часть блокнота. Это были рассуждения о природе агрессии человека в довольно, стоит отметить, циничной манере и местами с непонятным восторгом. Читалось легко, я не страдал. Надо полагать, что писал он это на вдохновении, на едином порыве. Во-первых, мысль шла ровно. Когда работаешь и развиваешь одну мысль продолжительное время, черновик похож на рваную цепочку. Чем больше погружаешься, тем больше новых фактов открываешь, и взгляд на объект изучения становится широким, как бы с разных сторон. Здесь такого не наблюдалось. А, во-вторых, всё было написано одними чернилами. Возможно, у автора для этих записей была выделена специальная ручка, но бардак в письменных принадлежностях в верхнем ящике стола говорил об обратном.
«Агрессия как вид страсти. Ведь страстями мы утоляем свои экзистенциальные потребности. Миром правят не инстинкты, а две страсти – любовь и деструктивность (с) Фромм. Поэтому в сексуальной страсти, если она достаточна сильна, присутствует лайтовая агрессивность. Прижать, придушить, вцепиться в волосы, расцарапать спину. Любовь и деструктивность – две крайности, которые, достигнув своего пика, переходят в свою противоположность»
Сексуального подтекста вообще было достаточно много. Это добавляло остроты. Мне нравилось. В конце концов, стремление к сексу входит в тройку основных функций мозга, наряду с иерархическим подчинением и инстинктом самосохранения. Да, об этом я тоже узнал несколько часов назад. Ещё мне понравилось рассуждение о том, что мы чужаки на этой планете. Что только человек так глуп, что может какую-то любовь возносить настолько, что готов даже в петлю залезть. Ну дурость же несусветная. Как наш мозг обманул врождённые инстинкты самосохранения? Непонятно.
***
После подробного отчёта о состоянии Анжелы на обеде в комнате отдыха я пристал к Кристине. Анжела, к слову, сегодня не вышла. И это меня радовало. По-человечески, что она восстанавливается, а по-эгоистически мне было спокойнее, ведь внутри я всё равно чувствовал неловкость от своего вчерашнего поступка.
–Как ты думаешь, почему страсти становятся важнее жизни? – серьёзно спрашивал я.
–Не знаю, – смеясь, отвечала Кристина, – может, с мозгом что-нибудь случилось?
–Что? – не успокаивался я.
–То! – отбрыкивалась девушка. – Будешь много знать, и у тебя сломается.
–Чёрта с два.
–С три. Отстань, а.
–Кристина, – я был весьма настойчив, – ты когда-нибудь хотела покончить с собой из-за любви?
–Что? Нет. Хотя, постой.
Она закатила глаза и взмахнула веером ресниц.
–То ли в десятом, то ли в одиннадцатом классе я была влюблена в мальчика из параллели. Он был загадочным, неплохо учился, играл на гитаре. Моя подруга меня сдала, а он сочинил песенку про несчастную Золушку, которая влюбилась в принца, и спел её на школьном концерте. Мне кажется, я готова была тогда выпрыгнуть из окна. Актовый зал был на втором этаже, поэтому прыгать пришлось бы вниз головой.
–А что было в той песне, ты помнишь слова?
–Нет, конечно, это было сто лет назад, – отмахнулась Крис.
–Не ври! Пара рифмованных строчек точно до сих пор крутятся в твоей голове.
–Отстань, ничего не помню.
–Как там было? О-о-о… у дурнушки дурной вкус, как запала на меня?
–Заткнись, заткнись, – закрыла лицо руками, её плечи вздрагивали от сдерживаемого хохота.
–На меня, на меня, в мире лучшего коня!
–Коня? Ты серьёзно? – сдерживать смех она больше не могла.
–Не старайся для меня, я люблю только себя-я-я.
–Ладно! Только заткнись. Там было что-то вроде «Я не умею нежным быть, и не проси меня любить». Бла-бла.. Что-то там про одиночество мой крест.
–А Иисус Христос воскрес!
–Ты дебил, – констатировала Кристина, – не поминай всуе.
–Зато меня поминать всуе можно.
–Богохульник, – вздохнула девушка.
–Все влюбляются в придурков, – я погладил её по плечу, – это как ветрянкой переболеть. Чем старше, тем сложнее.
–Может, тебе профиль сменить и пойти в психологи?
–Хорошо, что ты всё-таки решила тогда не прыгать.
–Я только сделала новую стрижку. Хотела с ней хотя бы пару дней походить.
***
День тянулся. Работа не делалась. Кофе не помогало. Когда до конца рабочего дня остался час, и новых задач не предвиделось, я достал из сумки блокнот. Да, я взял его с собой.
«Сознание делает человека аномальным явлением природы (с) Фромм. Мы обычные животные, которые по стечению обстоятельств оказались способны осознавать свою жизнь. Её конечность, отсутствие в ней какого-либо смысла. Мы понимаем законы, по которым приходится жить, но ничего, совершенно ничего не можем с этим поделать. Мы не согласны и бессильны. Возможно, именно поэтому все мировые религии стремились научить нас смирению. Ведь только для человека его существование является проблемой»
Входящий вызов, сопровождаемый громким настойчивым треньканьем, заставил меня вздрогнуть. Звонила Вера.
–Привет, какие планы на вечер?
Её голос был бодрым, ожидающим интересных предложений. У меня было одно предложение – оставить меня одного на два-три дня. Разумеется, вслух я произнести это не осмелился.
–Да какие планы, работой завалили, буду до ночи разгребать.
–Понятно, – разочаровано протянула Вера.
–Извини, сладкая, сегодня никак. Если вдруг освобожусь раньше, дам знать.
–Хорошо. Люблю тебя.
–И я.
Ну вот, кажется, домой я сегодня отправлюсь не раньше десяти. Врать и палиться не было моим коньком. Если решил врать, делай это нормально. Не нужно унижать людей глупой ложью. На самом деле я не сильно расстроился. В кабинете атмосфера, особенно когда весь офис опустеет, что надо. В дверь поскреблись, на пороге появилась Кристина.
–Ты домой едешь? Подбросишь?
–Нет, Крис, извини. Я сегодня здесь допоздна.
–Почему? – удивлённо подняла брови девушка.
–Хочу побыть один.
–Странный ты, – пожала плечами Кристина, – ну давай, хорошего вечера.
–И тебе, – улыбнулся я.
Когда за ней закрылась дверь, я перевёл телефон в авиарежим, слегка приоткрыл окно, потянулся и поудобнее устроился в кресле. Пару страниц, которые также были посвящены нам, нашей непростой природе, сознанию и бессмысленности, я прочитал довольно быстро. Последнее предложение гласило «Мы трахаемся, убиваем, долбим наркоту в безумных попытках заткнуть голос разума. И все эти попытки обречены».
Оптимистичненько, конечно. На этом, видимо, вдохновение покинуло обладателя. Или ручка закончилась. После отступления в полстраницы новый текст был написан уже другой пастой. И сверху значились цифры, больше всего напоминающие даты. Моё сердце упало. Неужели это всё-таки обыкновенный дневник. Разочарованный, я приступил к чтению, решив, что если там будет что-то личное, я просто верну его Анжеле или выброшу. Копаться в чужом грязном белье мне хотелось меньше всего.
«Сегодня я хотел придушить её. Нельзя же быть такой жалкой. Чем мягче она себя пытается вести, тем больше меня это бесит. В последнее время это всё начинает напоминать качание на качелях с человеком, у которого очень слабый вестибулярный аппарат, тебе весело и нравится, он плачет, и его рвёт. Но самое интересное в том, что если этот человек будет качаться с тобой достаточно долго, он привыкнет. Нет, ему также будет плохо, может, даже хуже, но слезть с этой качельки для него будет уже трудновато. Ну и что, что желудок выворачивается, на подъёме-то дух захватывает. Каждый раз одно и тоже. Если не вывозят, зачем лезут качаться?»
