скачать книгу бесплатно
– Ну надо же, Дженси, как мило. Ты погостить приехала? – спросила Зелл. – Уверена, твоя мама просто в восторге!
– Да, – откликнулась Дженси. – Мы… э… приехали в гости.
– Я – Зелл Бойетт. Ты знала моих сыновей, Джона-младшего и Тая? – Она чуть было не добавила: «Думаю, Тай был в тебя влюблен», – но прикусила язык. Теперь до этого никому не было дела.
– О, конечно, миссис Бойетт, как они?
– У них все в порядке, дела идут хорошо. Джон женат на чудесной девушке. Они оба строят карьеру и решительно отказываются рожать мне внуков. – Она не упомянула Тая, и, к счастью, Дженси не спросила о нем. Тай… не шел так на подъем, как брат.
– Пожалуйста, передайте им от меня привет, – сказала Дженси. Состроив гримасу, она посмотрела в сторону кабинок и сделала шаг в том направлении. Ее девочки как раз выходили, смеясь и толкая друг друга. Одна включила наружный душ и, дурачась, сунула голову под струи воды.
– Дженси? – окликнула ее молодая женщина с маленьким мальчиком и тем помешала Дженси удалиться. Вскочив с шезлонга, она в мгновение ока очутилась возле Дженси и Зелл. Она порывисто обняла ошарашенную Дженси, потом отступила на шаг, чтобы хорошенько ее рассмотреть.
– Поверить не могу, что это ты! Ты здесь! Ты вернулась! – удивлялась она.
– Брайт? – переспросила Дженси, и вид у нее стал такой же ошеломленный, как у ее подруги. Зелл оказалась свидетельницей воссоединения. – Брайт Беннетт? Глазам своим не верю! – Дженси еще раз обняла подругу, а потом отстранилась, чтобы, в свою очередь, хорошенько ее рассмотреть. – Ты уже совсем взрослая.
А другая молодая женщина – еще одно дитя, с матерью которого Зелл проводила свои летние дни, – рассмеялась и сказала:
– И ты тоже.
Сначала Зелл глазам своим не поверила, удивилась, что сама ее не узнала. А теперь, услышав фамилию, подумала: «Ну, конечно!»
– Выглядишь просто великолепно! – тем временем говорила Дженси. – То есть просто красавица. – В ее голосе прозвучала нотка недоверия, затмевающая комплимент, – так во всяком случае почудилось Зелл. Но обе молодые женщины почти забыли о ее существовании.
Брайт покраснела.
– Ээ… спасибо.
Она опустила глаза на жмущегося к ее коленям маленького мальчика, уцепившись за его присутствие, как за шанс отвлечь разговор от некомфортного факта ее красоты. Зелл вспомнила, что девочкой Брайт была весьма невзрачной. И уж точно она доросла до своего имени: она буквально лучилась светом[3 - Брайт (bright) – яркий (англ.).].
– Это мой сын, Кристофер, – сказала Брайт. – Ему почти три года. А ты? Слышала, у тебя есть дети?
Зелл хотела сказать что-то, что позволило бы ей принять участие в разговоре, сделало бы ее присутствие необходимым здесь, но передумала. Она прислушивалась к разговору двух молодых женщин, чувствуя себя лишней, – в чем-то сродни брошенным полотенцам, смятым коробкам из-под сока, мокрым следам, которые оставались на асфальте и быстро исчезали, никому не нужные и всеми забытые.
Дженси
Девочки выходили из грязной душевой босиком, без шлепанцев, и Дженси уже собиралась напомнить им (снова) об опасности грибка, когда кто-то ее окликнул. Она повернулась посмотреть, кто же тут знает ее имя, и ее мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы понять, кто перед ней. Она не ожидала, что столкнется здесь с Брайт, хотя теперь поняла: встреча всегда была вероятной. Брайт ведь не намеревалась уезжать далеко.
В глубине души Дженси знала, что этот момент – или что-то подобное – рано или поздно наступит. Нельзя вернуться в места своего детства и не наткнуться на людей из этого самого детства. Спонтанная идея повести девочек к бассейну была не самым умным шагом. Но ей отчаянно хотелось отвлечь их от неприятных мыслей. Пока они играли в бассейне и заводили новых друзей, они не задавали вопросов о будущем. И у бассейна она могла расслабиться от настороженного, обеспокоенного взгляда матери.
Брайт вышла за Ивретта. Конечно, Дженси это знала. Ее родители были на свадьбе, уговаривали ее тоже прийти.
– Приводи Арча, – сказали они, как будто присутствие Арча могло снять неловкость. Но Зара была совсем крохой, и она отговорилась под предлогом, что трудно путешествовать, когда кормишь грудью. С такой ложью никто не мог поспорить. Она послала счастливой паре дорогой серебряный поднос.
Она всмотрелась в маленького мальчика, державшегося за руку Брайт (как странно… дитя Ивретта и Брайт!), поискала в нем следы Ивретта. Цвет волос и глаз – тот же. Но в основном он был похож на Брайт. Это немного ее подбодрило, придало ей мужества остаться и поболтать с молодой женщиной, которую она когда-то любила и предала и которая в конечном итоге предала ее в ответ. Но разве это действительно можно назвать предательством? Теперь, когда они стали старше, она была не вполне уверена, что дело обстояло именно так.
Теперь она знала, что такое настоящее предательство. В ее голове возникла картинка – Арч за стеклом в тюрьме.
Спасатель свистнул в свисток, и она увидела, как дочери и их новая подруга рванули назад в воду. Брайт стала уговаривать ее пойти с ними в бассейн, чтобы успокоить мальчика и продолжить разговор. Они обе помахали пожилой женщине, возле которой так неловко стояли, и пошли за мальчиком (она уже забыла, как его зовут, или, может быть, намеренно заблокировала его имя) к мелководью. Она все равно подумывала искупаться – такая жара, а ведь еще только июнь. Она забыла, какие зной и влажность бывают летом на Юге. Но она также забыла мамины бутерброды с помидорами (белый хлеб, очищенные и нарезанные помидоры, щедро приправленные солью и перцем, майонез Дюка), вкус свежих персиков с дерева и погоню за светлячками в сумерках, тепло ночного воздуха – как в полдень в Коннектикуте. Дом ее детства все еще мог предложить утешение того детства, утешение, в котором она так нуждалась.
– Как же здорово! – воскликнула Брайт. Она посмотрела на мальчика. – Кристофер! – В ее голосе звучала та нежность, на какую способна только молодая мать. – Это одна из старейших маминых подруг. Мы вместе выросли. – Она посмотрела на Дженси, ища подтверждения тому, что ее утверждение было правдой.
Дженси кивнула и отвернулась, делая вид, что ищет своих дочек, хотя точно знала, где они: на маленьком трамплине для прыжков в воду. Дома в клубе имелись высокий трамплин, горка-серпантин, снэк-бар с официантами, приносящими напитки к шезлонгу. Ей с подругами практически достаточно было просто протянуть руку, и напитки появились как по волшебству. Интересно, знает ли Брайт правду о том, почему она вернулась? Ей еще предстояло услышать ту безошибочную нотку жалости, которую она различала в голосах своих бывших подруг в Коннектикуте в те злополучные пару раз, когда она сталкивалась с ними перед отъездом.
Она не хотела никому рассказывать, что случилось с Арчем, даже родителям. Но когда стало ясно, что ей может понадобиться помощь родни, она рассказала им все грязные подробности. Ее отец, такой порядочный и добрый, предложил съездить и надрать Арчу задницу. Она невольно рассмеялась и заверила его, что нет, его услуги по надиранию задницы не понадобятся. Федеральное правительство и так прекрасно справляется, но все равно – спасибо.
– Просто знай, что мы рядом, если понадобимся, – сказал отец.
От доброты в его голосе на глаза ей навернулись слезы. Это напомнило ей о поддержке, которую он предлагал раньше, когда сердечки начали появляться повсюду и не оставили ей выбора – только уехать куда-нибудь, где «поклонник» не сможет ее найти. Именно отец отвез ее на север, в колледж, о котором ни она, ни родители никому не рассказывали, поскольку неясно было, кто ее преследует. Нельзя было, чтобы не тот человек узнал, чтобы не тот человек нашел ее. Это была долгая, тихая поездка, радио работало тихо, настроение в машине было задумчивым, почти таким же, как ее поездка назад все эти годы спустя.
– Не могу поверить, что мама не сказала мне, что ты здесь! – говорила тем временем Брайт, сосредоточившись на Кристофере, а не на Дженси, что было хорошо.
– Она, наверное, не знала, – откликнулась Дженси.
– Не знала? – переспросила Брайт. Она посмотрела на самолет, летящий по широкому голубому небу, и кивнула в ответ на (очередной в числе нескончаемой вереницы) вопрос Кристофера.
– Я вроде как попросила своих помалкивать, что я здесь.
– Ох, нет! Что-то случилось? – На лице Брайт отразилось логичное беспокойство, но Дженси все равно не могла ей рассказать. Она видела, что Брайт пытается быть ей подругой, но – по многим причинам – их отношения были уже не те, что прежде.
Помахав рукой в воздухе, Дженси заставила себя улыбнуться.
– Просто не хотела шум поднимать. Знаешь, столько времени прошло.
– Да, немало, Дженси. – Голос Брайт стал тише. – Никогда бы не подумала, что ты уедешь так надолго.
Хотя она пыталась это скрыть, Дженси уловила в голосе Брайт боль и попыталась исправить ситуацию шуткой.
– Ну, знаешь, как это бывает: встретила парня и забеременела… ой, надо же! – Дженси усмехнулась, ожидая, что Брайт рассмеется в ответ, но Брайт даже не улыбнулась: а эта стандартная шутка обычно вызывала отклик. Поэтому Дженси продолжала говорить, слова как бы сыпались сами собой: – Мы поженились, родились девочки, и жизнь была совсем сумасшедшая. Мы пару раз приезжали, но ненадолго. Было проще, чтобы мои родители ездили к нам. – Она сделала глубокий вдох. – А как насчет тебя? Как так вышло, что ты снова тут?
Брайт смотрела за Кристофером, опускающим лицо в воду, и зааплодировала так, словно он только что переплыл весь бассейн.
– Когда я забеременела Кристофером, мы купили здесь дом. Я хотела, чтобы у него было такое же детство, как у нас с тобой. Ты же знаешь… – Брайт осеклась, сообразив, что говорит. Для Дженси здесь – место не самых счастливых воспоминаний. Для нее это место, от которого бегут, а не то, куда возвращаются. Но Брайт быстро оправилась, ее голос зазвучал уверенно: – Я имею в виду, нам здесь нравится.
– Ну, разумеется, – услышала собственный голос Дженси. – Тут мило.
Она оглянулась на красивого спасателя в огромных солнцезащитных очках на вышке, на колышущуюся воду, на играющих детей и пожилую женщину, которая была такой милой – мать Джона-младшего, его еще все звали Джей-Джей… Если она постарается выкопать из памяти счастливые воспоминания об этом месте, то, возможно, сумеет. Возможно, увидит вещи в ином свете.
– Мам, смотри! – услышала она крик Зары и, обернувшись, увидела, как ее младшая, вечно осторожная дочка стоит на трамплине. Дома Зара и близко не подходила к высокой доске или горке, держалась мелководья для самых маленьких, настаивая, что ничего другого и не хочет. Может быть, этот короткий трамплин больше ей подходит. – Смотри же!
– Я смотрю! – весело крикнула она в ответ.
Зара подпрыгнула и, подтянув к животу ноги, сжалась в маленький комочек, прежде чем с громким всплеском упасть в воду. Все остальные дети захлопали в ладоши, когда Зара снова вынырнула на поверхность и заморгала, протирая глаза, чтобы убедиться, что Дженси все еще смотрит.
Брайт
Возвращаясь к своему шезлонгу, Брайт наступила на пустой пакет из-под сока, и оставшееся содержимое брызнуло ей на ногу. Она поморщилась и села, чтобы вытереть ногу полотенцем. Пока она вспоминала былое с Дженси, пришла ее подруга Карен с дочерью Сарой. Карен опрыскала ребенка «SPF 100», причем больше попало в воздух, чем на девочку. Разогнав облако защитного состава, Брайт протянула чашку с водой Кристоферу, который уже скулил, что хочет вернуться в бассейн.
– Надо с друзьями поздороваться, – принялась улещивать она, потом посмотрела на Карен и устало вздохнула: – Привет.
Карен со смехом указала на Дженси.
– Кто это такая?
Брайт в ответ кривовато улыбнулась. Как объяснить, кто такая Дженси? Сейчас у нее не было сил вдаваться в подробности, поэтому она объяснила как можно короче:
– Мы с ней вместе выросли. Она с девочками приехала погостить, – произнесла она это как можно веселее и беззаботнее.
Карен украдкой разглядывала Дженси из-за темных очков.
– Она хорошенькая, – сказала она. – Даже очень хорошенькая.
Брайт откинулась в шезлонге.
– Она всегда была такой, – сказала Брайт. – И, кроме того, ее дочки старше. У нее есть больше времени на себя.
– А то я не знаю. – Карен указала на себя. – Это что, купальник? – Она провела рукой по простому черному купальнику с закрытым верхом-топом. – Надевая вот это сегодня, я вдруг поняла, что впервые за два дня вылезла из треников! Когда Кевин хочет заняться сексом, я ему в ответ: «Чувак? Ты на меня смотрел? Знаешь, как от меня несет?»
Брайт рассмеялась.
– Твоя правда, сестра.
Карен начала с трудом натягивать надувные нарукавники на руку дочери, а Сара извивалась и скулила.
– Пока не наденешь, в воду не пойдешь, – отрезала Карен. – Ты же знаешь правила.
Однако сама же сдалась, когда нарукавники оказались чуть выше локтей, а не на бицепсах, где им полагалось быть, и махнула Саре идти в бассейн.
– Пошли, – сказала она.
Жестом она подстегнула Брайт встать, и та добродушно застонала.
– Я тебе сто долларов заплачу, если на один час возьмешь в бассейн обоих детей.
Карен энергично замотала головой.
– Если я иду, то и ты тоже. Это кодекс материнства. И, кроме того, это я тут беременна. Это мне положено прохлаждаться.
Брайт незачем было напоминать о нынешнем положении подруги. Как раз тот факт, что Карен и Кевин объявили о новом ребенке, и подтолкнул Ивретта в крестовый поход за пополнением семейства. По иронии судьбы фамилия Карен и Кевина была Джонс. И Ивретт был полон решимости не отставать от них.
Они плескались в воде, болтали о последних событиях в поселке, перебирая все те же темы, какие обсуждали всегда. Стоит ли возобновить осенью вечера игры в «Банко»? Кто и что принесет к общему столу четвертого июля, в День независимости? Как отреагируют местные дамы на мысль устраивать раз в месяц в клубе занятия по живописи? И какие книги следует выбрать в этом году для книжного клуба, когда он снова заработает в сентябре? В «ЖеСГ» (Женщины Сикамор-Глен) Карен была «кроликом энерджайзером».
– Думаешь, твоя подруга захочет прийти в книжный клуб? – Карен кивком головы указала на Дженси, которая как раз читала книгу.
– Ну, она просто погостить приехала.
– Понятно, – откликнулась Карен, но бросила на Брайт взгляд, который говорил: она ответила слишком увлеченно. Карен с пятидесяти шагов могла учуять любопытную историю, и, если Брайт не будет осторожна, Карен до всего докопается. Не хватало только делиться с кем-то историей их сложных отношений с Дженси.
Брайт взглянул на часы на стене клуба.
– Ух ты, мне пора бежать!
– Но я же только приехала! – возразила Карен. – Ты не можешь меня бросить! – Она скорчила несчастную мину и начала игриво дергать подругу за руку.
– Я бы осталась, честное слово, но пообещала Миртл Ханикатт выгулять Ригби.
– Слишком жарко, чтобы выгуливать собаку! – возразила Карен с законным возмущением.
– Мы будем много пить и не уйдем далеко, мамочка, – ухмыльнулась ей Брайт. – Кроме того, если я его не выгуляю, Миртл попытается сама. – Она пожала плечами. – Это стало у нас в порядке вещей.
Карен игриво ударила ее в плечо.
– Ты, моя дорогая, слишком мила с людьми.
Помахав на прощание, Брайт извлекла Кристофера из бассейна. Собирая свои вещи, она еще раз взглянула на Дженси, поймала ее взгляд и помахала ей в ответ, жалея, что не может задать ей миллион вопросов и что годы превратили их в чужих друг другу людей.
Кейли
У нас с Каттером был летний распорядок дня. Мы вставали, я готовила ему какой-нибудь завтрак. Обычно это были хлопья: мама не любила, чтобы я пользовалась плитой, когда она на работе. Но иногда я готовила ему тосты, потому что мне разрешалось пользоваться тостером. Когда маме давали зарплату, она покупала нам «Поп-тартс»[4 - Популярное американское печенье, в котором сладкая двухслойная начинка обернута тонким слоем печеного теста.], пускай они очень вредные и их не следует есть. Но так бывало только раз в месяц, поэтому мама разрешала.
После завтрака мы занимались домашними делами. Я мыла посуду, а Каттер подметал пол, хотя по большей части он просто стукал щеткой об пол, пока я не говорила ему перестать. Потом мы пылесосили или драили ванную, или делали еще что-нибудь, чтобы дом внутри выглядел получше. Когда мы только въехали, я вышла на улицу и огляделась в поисках чего-нибудь, что помогло бы сделать дом красивым снаружи, но у меня не было денег на краску, цветы или что-то в этом роде, поэтому я решила сосредоточиться на том, что внутри. Я научилась очень быстро проходить к дому, чтобы не видеть, насколько он уродлив снаружи.
Я знала, что люди говорят о нашем доме. Я слышала разговоры у бассейна, когда остальные думали, что я не замечаю. Они называли его «бельмом на глазу» и говорили, что такому дому в их поселке не место. По правде говоря, когда я впервые его увидела, и у меня возникла подобная мысль. Проезжая мимо разных красивых домов, я надеялась, что на сей раз все получится по-другому, и у нас будет лучшая жизнь, о которой всегда мечтала мама. Но этому не суждено было случиться. Вместо этого нам пришлось войти в дом, на который люди смотрели как на черный зуб посреди жемчужно-белых.
Вероятно, когда-то наш дом был серым, но теперь он выглядел белесым, так как большая часть краски слезла. Он был практически бесцветным. Кусты (если их так можно назвать, ведь они теперь больше походили на деревья) выросли такими высокими, что закрыли половину окон в передней части дома. Зато, если не считать разросшихся кустов, в палисаднике не было никаких деревьев. Тут росла лишь чахлая трава, или не росла совсем. И в довершение всего – кое-где отсутствовали ставни, и почтовый ящик кренился так, словно вот-вот упадет.
Соседи ненавидели этот дом и хотели, чтобы его снесли. И они не слишком обрадовались новости, что мы в нем поселились: если его перестанут снимать, его можно будет снести. Люди у бассейна много чего говорили про тех, кто снимает этот дом. Они говорили, что мы белое отребье, а еще они как будто слышали, что наш с Каттером отец в тюрьме. (Но тут они ошибались. Отец Каттера действительно сидел в тюрьме. А у меня нет папы. По крайней мере, я ни разу его не видела.) Наши новые соседи невзлюбили нас, хотя даже не познакомились с нами, ни разу не пришли в гости с запеканкой и не представились, как это делают по телевизору. Табличка на входе в бассейн гласила:
МЫ ТУТ ВСЕ ОДНА БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ
Это неправда.
Я пыталась рассказать маме о слухах, но мама ответила, что это лучшая для нас жизнь и что нам просто нужно научиться ладить со всеми. Она велела мне не подслушивать, если это меня так расстраивает.
– Моя маленькая проныра, – сказала она, взъерошив мне волосы. – Это хорошее место.
Но еще она велела держать дверь на замке и раз сто напомнила не разговаривать с незнакомцами. Накануне нашего переезда по соседству пропала девочка, и моя мама сильно испугалась. А поскольку все наши соседи были незнакомцами и, казалось, не стремились исправить ситуацию, мы вообще ни с кем не разговаривали.
Закончив работу по дому, мы садились за чтение. Я взяла себе за правило: ежедневно читать по тридцать минут. Мама, когда могла, водила нас в библиотеку, чтобы у нас были разнообразные книги. Я набирала столько, сколько могла унести в руках, и мама всегда говорила, что это слишком много, а я ей обещала прочитать все книги до единой. И делала это. Каттер предпочитал книжки с картинками. Я говорила ему, что надо брать книги потруднее, но Каттер не любил читать. Иногда, когда наступало время чтения, он спорил со мной и говорил, что не будет этого делать. А я отвечала: если не будет читать, то и телевизора ему не видать. Он знал, что я не шучу. Поэтому уходил к себе в комнату и рассматривал картинки, что меня вполне устраивало, потому что целых тридцать минут я могла сидеть у себя в комнате – без пристававшего ко мне Каттера.
Кое-что в новом доме было хорошо: у каждого из нас была своя комната. В нашей старой квартире мы с Каттером спали в спальне, а мама – на раскладном диване в гостиной. Иногда с ней на раскладном диване спал ее бойфренд Джо, и, если мне нужно было что-то на кухне, мне приходилось проходить мимо него спящего. Мне не нравилось, как он заполнял наш дом своим маслянистым мужским запахом. Я обрадовалась, когда Джо исчез. Самое лучшее в доме в Сикамор-Глен (пусть он и «бельмо на глазу»), что тут нет Джо.
Когда заканчивалось время чтения, мы включали телевизор. Мы чередовали дни, по очереди выбирали, что будем смотреть. Каттеру нравились программы про животных, а мне – реалити-шоу. Мы оба были счастливы, если показывали реалити-шоу с животными, как те, где ловят диких животных, которые забредают в дома, или те, где люди борются с аллигаторами. Иногда мы просто смотрели мультики. Наш провайдер допустил ошибку и подключил нам больше каналов, чем мы подписывались, поэтому выбор впечатлял: столько каналов у нас никогда не было. Я сказала маме, что мы, наверное, должны сказать им об ошибке, но мама ответила: то, чего они не знают, им не повредит, иногда все просто складывается в нашу пользу. Но по моему опыту жизнь работает не так. Когда я ей об этом сказала, она расхохоталась и не могла остановиться. Мне нравится, когда мама смеется.
После телевизионного времени – время снова поесть. Мама говорила, что мы с Каттером просто машины по уничтожению продуктов, поэтому я старалась есть поменьше. Но Каттер о таком не думал. Он жадно поглощал еду, даже не заморачиваясь, какую именно. Мама шутила, что у него дыра в желудке. За ланчем я заставила его съесть немного фруктов, пусть даже это был консервированный фруктовый коктейль. Иногда к сэндвичам у нас прилагались чипсы, изредка – печенье. Я люблю домашнее печенье с шоколадной крошкой, но мы ели его только в том случае, если у мамы появлялось настроение его испечь, чего почти не случалось: она очень уставала на работе. По будням она была на одной работе, по выходным – на другой, так что работала она почти все время. Мама объясняла нам: чтобы у нас была такая жизнь, как сейчас, это необходимо. Иногда, когда я видела людей с их шикарными машинами и красивыми домами, я задавалась вопросом: а на скольких же работах приходится работать им, чтобы иметь такую жизнь?
После ланча, наконец, наступает время идти в бассейн. Каттер не слишком хороший пловец, поэтому я не пускаю его туда как можно дольше, даже несмотря на его нытье и просьбы, начинающиеся с самого утра. Когда он в воде, я нервничаю: мне трудно наблюдать за ним. Я знаю, что там есть спасатель, который может спасти его, если он начнет тонуть, но ведь это я отвечаю за Каттера. Так каждый вечер говорила мама, когда целовала меня на ночь. Она всегда повторяла: «Когда вы проснетесь, меня уже не будет. Веди себя хорошо, будь умницей и береги брата». А потом она добавляла: «Я люблю вас больше жизни». И хотя она не могла быть дома так помногу, как мне бы того хотелось, я знала: ее слова искренни.
