скачать книгу бесплатно
Узнав, что в снаряде имеется радио, Жбанков приподнялся настроением. Все-таки лучше, если знаешь, что тебя могут услышать другие люди. Не так одиноко. Молодец, инженер, не зря деньги просил.
Опускание на планеты было и впрямь непростым. Грохоту и тряски поболе, чем при подъеме с заречных лугов. Однако купец про себя решил, что, видимо, дело это обычное, раз никто не пугается и не кричит «караул». Но здоровья ему это стоило. Пришлось все утро промаяться с головной болью, в то время как другие уже вышли из снаряда и поимели возможность обозревать окрестности. Сам купец, хоть и был любопытен, на улицу пока не спешил. Выглядывал только через стекла и видел громадного масштаба площадь, мощенную плитами, всю уставленную чужими снарядами, такими разными, что не было возможности найти хоть два похожих. Среди снарядов различалась долговязая фигура Меринова, который бродил, подметая плиты полами шинели, глядел на снаряды и помечал в блокноте.
Гаврюха оказался молодцом. Пока Жбанков с больной головой бока отлеживал, он уже разузнал, где тут есть ярмарка, и даже распорядился нанять подводы для доставления товара. К тому времени, как все устроилось, Петр Алексеевич нашел в себе достаточно сил выйти на воздух. Надо было с пристрастием оглядеть подводы и лично убедиться, насколько они хороши, крепки ли оси.
Вот тут-то и ждала его одна умопомрачительная картина. Первым делом Жбанков увидал лошадей. И в тот же самый момент ему захотелось броситься со всех ног наутек.
Лошади были мохнаты, что медведи, и рыла имели – крокодильи!
Потрясение у купца оказалось совсем нешуточным. Однако видя, что Гаврюха стоит совсем рядом от них и ничего не боится, Жбанков чуть осмелел и приблизился. Но не чрезмерно, ибо зубы животных выглядели кровожадно.
– Других-то лошадей не было? – спросил он у приказчика.
– Сказывали, эти самые лучшие, – беспечно ответил тот.
Купец еще раз рассмотрел их, обошел с разных сторон.
– Ну, хорошо, – успокоился он. – А где ж извозчики?
На эти слова одна лошадь повернула к нему свою зубастую пасть и заговорила:
– Эх ты, дура! На что тебе извозчики, когда мы и сами тебя свезем куда скажешь.
Купец открыл было рот, но быстренько взял себя в руки, закрыл его и некоторое время оставался задумчив.
Увидать разных диковин им всем пришлось еще немало. Первое время мужики только крестились да толкали друг дружку локтями: погляди, мол, вон какое чудо пошло. Затем попривыкли. Сразу смогли крепко поставить торговлю, а мужики-пилоты приняли в этом самое живое участие. Дед Андрей сам стоял в рядах и кричал, нахваливая товар, покупатель к нему шел. Степан подвозил и таскал тюки. Петру Алексеевичу оставалось только считать по вечерам выручку, а днем же он ходил по торговым местам, выяснял потребность в товаре, помечал на будущее.
Для инженера Меринова дело нашлось само: готовить снаряд к обратной дороге, хлопотать насчет припасов и пороху.
В общей жизни не принимал участия лишь Вавила. Он имел какой-то свой интерес, вечно выходил поутру со своим личным мешком, приходил поздно без мешка или с другим мешком. Жбанков наметанным глазом вмиг определил, что мужик ведет какую-то свою коммерцию. Раз его привел даже местный урядник, сказав, что, мол, вот ваш затеял в гостиных рядах скандал из-за цены, пришлось усмирять, а по нашей картотеке числится он бывшим каторжником. Но это ваши дела, и разбирайтесь с ним сами, а чтоб впредь никакого беспокойства он нам не причинял.
Жбанков не на шутку взволновался, узнав про Вавилу, что тот каторжник. Однако сильно ругать его не стал, поскольку предстоял еще обратный путь, а там кто знает, что этому взбалмошному в рыжую голову придет?
Были и иные нелицеприятные истории. Не раз Петр Алексеевич имел возможность узнать, что и здесь встречаются разного рода проходимцы и жулики. Как-то, например, возле него стал крутиться какой-то хлыщ. Ноги у него были куриные, и лицом он смахивал на некое птичье отродье, но на то купец уже перестал удивляться. Хлыщ этот ходил, ходил, а потом и говорит:
– Давай я тебе, мил человек, продам счетно-арифметическую машину.
Хотел Петр Алексеевич его сразу отвадить, но по купеческой привычке любое предложение любил сперва солидно обсудить.
– На что она мне? – говорит.
– Будешь на ней считать, – отвечает незнакомец. – Хотя бы и деньги. Сколько будет, например, квадратный корень из шестисот сорока семи, помноженный на девятьсот двадцать один?
– Ну, сколько?
– Один момент! С точностью до копеечки.
Хлыщ потыкал пальцами в свою машину, потом удивленно произнес:
– Семнадцать тыщ, однако, с лишним.
Жбанков кое-что в уме прикинул, затем покачал головой:
– Нет. Должно быть больше. Тыщ на пять-шесть больше должно выйти.
– Один момент! – извинительно пробормотал незнакомец и хотел снова считать, но Жбанков его уже остановил.
– Не надо, – говорит. – Если б она деньги сама зарабатывала, тогда другой разговор. А считать мы их головой не поленимся.
Две недели пролетели скоро. К тому времени товар был почти продан, нужные сведения собраны. Петр Алексеевич в один из последних дней имел полезный разговор с чиновником из местной торговой палаты.
– Больше всего удивляюсь, – говорил купец, – что такие открываются возможности здесь для торговых людей, такой непочатый край. А вот поди ж ты, никто к вам из наших краев не летает.
– Ну почему ж никто? – солидно возразил чиновник. – Разные там графья-князья частенько наведываются посмотреть достопримечательности, купить сувениров.
– То-то и оно, что графья-князья. А наш брат купец вроде и боится к вам, а может, сомневается. А ведь ежели с умом начать, то очень даже просто свое прибыльное дело открыть.
Чиновник потчевал Жбанкова своею особой настойкой, которая хоть и чуть горчила, но в общем была на совесть выделана.
– Если имеются средства, можно и дела делать, – отвечал он. – Не грех об этом и поразмыслить по-хорошему. Поставить у вас большой вокзал, контору, склады, таможню. Вот и будет еще один торговый путь. А вы вот что: время не тратьте, а напишите путевые заметки и поместите в какой-нибудь журнал. Есть у вас журнал?
– Есть газета, «Ведомости».
– Ну вот! Люди прочитают – глядишь, и потянутся. Один у нас винокурню откроет, другой – лавочку, третий – свечной заводик. И вам прибыль, и нам польза.
Чиновник был похож на большого таракана, однако имел любезные манеры и потому нравился Жбанкову даже со своими непомерными усами, крылышками и глазами-сеточками.
Короче говоря, настроение у Петра Алексеевича было благодушное и мечтательное. Экспедиция хоть и не принесла ему великих барышей, но и в убытке не оставила. Нашлась даже возможность вознаградить Степана с дедом Андреем за помощь по торговле, Гаврюха с инженером тоже без премии не остались. Меринов в тот же день, как монету получил, ушел и воротился с целой торбой разных книжек, а потом шелестел ими целую ночь. Не забыл Жбанков и о своем семействе. Долго думал, каких им гостинцев выбрать, потом махнул рукой и купил супруге красивый платок с восьминогами, а сыновьям – по шелковой рубахе.
В последний вечер сидел он с Гаврюхой в гостинице и диктовал ему в журнал:
– …Пиши дальше. Сушеная рыба – продано пять пудов, один пуд отдан по дешевке перекупщикам. Пенька – продано восемь бухт. Холсты – пятьсот аршин, почти все сбыто. Написал? Пиши еще – гвозди и ско-бы проданы мало, и впредь их с собой не брать. Шкурки бобровые – сто двадцать штучек, проданы до единой. Что еще? Ах да! Посуда – фарфоровые чаши проданы все, глиняные же горшки, напротив, никто не берет. Табак – вовсе не продан. Написал? Пиши теперь примечание: насчет табаку – приползал змей о двух головах, взял табаку всего фунт, да и тот на следующий день принес обратно. При этом сказал: что ж вы, подлецы, мне продали, его и жрать совсем невозможно. Написал? Та-а-ак…
Петр Алексеевич задумался, писать ли про деготь. Второго дня, когда Степан перекладывал тюки на подводы, прямо к «Князю Серебряному» подкатился безлошадный экипаж, весь ржавый и в грязи. В стенке его приоткрылась дверочка, из нее выдвинулась железная оглобля с круглой табакеркой на конце. У той табакерки отскочила крышка, а внутри оказался маленький комочек, весь красный, в прожилках. Комочек сначала вздыхал-вздыхал, потом спросил, нет ли дегтю. Степан, даром что простой мужик, сразу сообразил, что у инженера два бочонка было, из которых он свои колеса и пружины смазывал. Один бочонок он и продал красному комочку, и по очень даже баснословной цене.
– Ладно, пиши, – промолвил Жбанков, и тут в нумер явился нежданный гость. Был он очень франтоватый, хотя из одежды имел только старушечьи чулки и халат без пуговиц.
– Имею честь разузнать, не вы ли из Петербурга? – изрек он, покачиваясь на длинных худосочных ножках.
– Не из Петербурга, – настороженно ответил купец, – но, в общем, из тех же краев.
Он попытался заглянуть гостю в глаза, чтоб узнать, что у того на душе, но не смог: глаза у чужака были там, где у порядочного человека положено быть ушам, и крутились они в совершенно разные стороны.
– Славно, славно, – оживился гость. – А не ваш ли транспорт поутру отбывает?
– Ну… наш, а что тебе надо, мил человек?
– Позвольте разузнать, – франт очень изящно и премило развел ручками, а на макушке у него приподнялся розовый гребешок, – не имеете ли возможности взять пассажира?
– Тебя? – деловито вопросил Гаврюха.
– О нет, нет, речь совсем не обо мне! – залопотал чужак, потешно махая ручками. – Я полномочный поверенный одной персоны, которая и желает быть вашим пассажиром.
– А на что нам сдался твой пассажир? – хмуро спросил Жбанков. Ему не очень нравилось поведение незнакомца. Таких господ, которые умеют ручками махать да в салонах по-французски читать, знал он предостаточно и не доверял им ни на грош.
– Материальная сторона вас, надеюсь, заинтересует?
– Чего?
– Я имею сказать, что все будет с нашей стороны оплачено самым щедрым образом.
Петр Алексеевич сунул руки за пояс и неторопливо подошел к франту почти вплотную.
– Ты откуда взялся-то? Кто тебе на нас указал?
– Очень просто, все очень просто! – зачастил чужеземец, видя, что хозяева обеспокоены. – Начальник вокзала дал понять, что вот этот транспорт, «Князь Серебряный», утром же направляется в Петербург.
Жбанков хмыкнул, не зная, что сказать.
– Если речь зайдет о стоимости… – начал гость, но тут снова вмешался приказчик.
– Подожди, дядя, о стоимости. Прежде скажи, какой монетой платить будешь?
Петр Алексеевич в очередной раз порадовался сообразительности своего приказчика. В самом деле, если этот хохлатый будет совать сейчас свои тугрики, то до завтра их негде будет поменять.
Поверенный озорно улыбнулся, показав раздвоенный, как у змеи, язычок.
– Зо-ло-том! – торжественно проговорил он и от радости быстро-быстро замахал ручками, подняв сквозняк.
Жбанков и Гаврюха удивленно переглянулись.
– Ну-у-у… – с уважением протянул купец. – Пожалуй, теперь поговорим и о стоимости.
* * *
Наутро вся команда с нетерпением ждала появления пассажира. Поверенный разогрел общий интерес, сказав, что тот прибыл из весьма неблизких мест и обычаи его, привычки и манеры могут сильно отличаться от тех, к которым привыкли уважаемые купцы из Петербурга. Нельзя сказать, чтоб Петр Алексеевич таки сгорал от любопытства, все ж за две недели торговли насмотрелся он на массу разных чуд, но одно дело – глядеть исподтишка, другое – везти с собой и быть в одном помещении целую неделю. Это и вызывало немало смущения. В другой раз Жбанков, возможно, отказался бы от такой милости, но уж больно хорошая цена была предложена за переправку пассажира и его багажа.
Стоит сказать, что с нетерпением ждали и Вавилу, который очень некстати задерживался, хотя должен был находиться на своем месте и помогать инженеру готовить снаряд к дороге. Наконец он появился с совсем небольшим кошелем, являвшим, видимо, полный итог его коммерции. Был он настроен довольно весело и даже с дедом Андреем поругался скорее по привычке.
Потом дождались и пассажира. Он подкатил на массивном экипаже с железными осями, запряженном парой невиданных животных, похожих более на драконов, чем на лошадей. Все высыпали на площадь глядеть на нежданного попутчика.
Из экипажа выбралось на свет божий жалкое, малорослое существо с серой морщинистой кожей и лысой головой, на которой болтались вислые помятые уши. Существо постояло с минуту, хлопая глазами и озираясь, затем размяло члены и занялось бурной деятельностью.
Ни «здрасьте», ни «утро доброе» сказано при том не было. Жбанков изумленно наблюдал, как четверо носильщиков, прибывших на том же экипаже, деловито заносили в нутро снаряда свертки, чемоданы, саквояжи, торбы, коробы, совершенно не обращая внимания на него, хозяина этого самого снаряда. Складывалось так, будто не он, Жбанков, своей милостью позволил поселить на своем транспорте этого чужеземца, а, напротив, чужеземец удостоил его милостью везти себя в Петербург.
Носильщики продолжали таскать в снаряд вещи, повинуясь командам нанимателя. При взгляде на него думалось, что он сбежал из зоопарка: сплошной крик, визг, прыжки, маханье руками и брыканье ногами. Хоть поверенный и предупредил о своеобразии пассажира, но мужики начали посмеиваться в кулачки.
Последнее, что понесли на себе носильщики, был большой каменный идол, обернутый в мягкую тряпку. Пассажир при этом проявил большую часть своего командирского усердия: носильщики кряхтели и тужились, обливаясь потом и пуча глаза, а он мелкой обезьяной скакал вокруг и громким визгом предупреждал самое мелкое, по его мнению, проявление неосторожности.
На том погрузочные работы закончились.
– Степан, – тихо позвал Петр Алексеевич. – Поди укажи чужеземцу его нумер. Посели в кабине, где прежде голландские холсты лежали, там сухо и хорошо.
Необходимыми для разговоров языками, понятно, никто не владел – ни хозяева, ни пассажир. Приходилось показывать ему все руками и громко, раздельно кричать на уши, хотя он все равно ничего не понимал.
Перед самой отправкой вышла легкая заминка. Чужеземец изо всех сил желал, чтоб его поселили рядом с идолом, хотя идола носильщики сразу поставили к грузу, где живому существу селиться было совершенно неудобно. Напрасно Степан убеждал его всей силой своего красноречия, напрасно изображал фигуры руками и строил на лице разные гримасы, пассажир визжал, прыгал чуть не до потолка и проявлял массу беспокойствия. Пришлось мужикам напрячь руки и перетащить идола прямо к нему в нумер, ибо носильщиков уже отпустили. Только тогда чужеземец угомонился.
Еще раз он проявил было норов, когда Степан с дедом Андреем взялись приматывать истукана веревкой к скобе. Но тут уж чужеземному визгу никто внимания не уделил: случись какая тряска при подъеме, тяжеленная каменюка могла покатиться и любого изувечить.
С горем пополам взлетели. Подъем, ввиду привычки, переносился уже легче. Тем не менее купец счел за лучшее провести первую половину дня в своей койке привязанным, пока курс снаряда не будет выровнен.
С первого же дня пассажир начал выказывать свои необычные свойства. Мало будет сказать «необычные», скорей уж просто скверные. Мог средь обеда зайти в общую залу и у любого прямо из рук забрать кусок пищи. Мог его надкусить, а если не понравится, тут же и бросить. Способен был даже нагадить прямо в коридоре. И еще – всепостоянно крутился под ногами, толкался, верещал и никому не желал уступать дорогу. Жбанков изо всех сил предлагал мужикам проявить терпимость к заграничному подданному, который, быть может, и слыхом никогда не слыхивал, что у русских принято каждому из своей тарелки кушать. Мужики на словах соглашались, а промеж собой роптали.
Удивляла и кошачья привычка чужеземца засыпать в любое время в самых неожиданных местах. Раз он уснул прямо в кресле Меринова, раскидав в стороны свои обвислые уши. Во сне он пошевелил ногами какие-то рычаги, и снаряд от этого немножко тряхануло.
Однажды дед Андрей зашел по какой-то надобности в его кабину и потом рассказывал, что увидел следующую картину: вислоухий чужак стоит перед своим каменным изваянием и что-то ему по-своему втолковывает, а между делом достает из мешочка желтые шарики и бросает идолу в дырку, которая, должно быть, по замыслу ваятеля, означала рот.
– Ничего сверхъестественного, – пробормотал инженер. – Язычество, как оно и должно быть.
– Оно понятно, что язычество, – отвечал ему дед, хмурясь, – а все ж на душе мерзостно.
Христианская его душа не могла мириться с преклонением каменному страшилищу.
На третий день Меринов всех предупредил, что с завтрашнего обеда начнется опять летание под потолком, но продлится недолго, и вообще путь домой обещает быть быстрее, чем ожидалось.
Мужики это степенно обсудили, а Гаврюха с беспокойством сказал, что надо бы приучить чужеземца ходить в уборную, а то не ровен час, когда все летать начнет, не миновать конфузов.
– Надо его рылом ткнуть, как котенка, вот и будет ему наука, – злобно ответил Вавила, шевеля рыжими бровями. Он по неясным причинам испытывал к чужаку особую неприязнь и не упускал повода сказать в его сторону любую пакость.
Но уже вечером к Жбанкову в кабину вошел Степан и проговорил:
– Барин! Не прикажи рыжему Вавиле у чужеземца червонцы выманивать. Это прямо стыд один, что делается.
Петр Алексеевич порасспросил, и вот что оказалось.
Однажды, когда мужики мирно перекусывали в общей зале, чужеземец, по своему обыкновению, ворвался, все понюхал и вырвал у Вавилы из-под носа большой бутерброд, который тот с особым усердием для себя готовил.
Вавила, уже давно потерявший терпение, тут же вскочил, заорал, замахнулся на пассажира и разразился такой бранью, что многим стало совестно.
Чужак, видать, сообразил, что сделал непотребное, достал из-за пазухи мешочек, а из мешочка – золотой червонец! Ну, не червонец, но золотой кругляш сходных размеров. И протянул его Вавиле в уплату за беспокойство.
Тот прознал, с какой легкостью пассажир раздает червонцы, и обратил все себе в пользу. Стал оказывать ему разные услуги, носить горшки с едой, а когда тот их принимал – протягивал руку. Плати, мол. Чужеземец без разговоров давал монету. За полдня такое произошло уже раз восемь.
Услышав это, Петр Алексеевич соскочил с койки и вместе с мужиками пошел искать Вавилу, чтоб устроить ему добрую головомойку.
Нашли его, конечно, в нумере чужеземца. Вавила был сплошная любезность, он держал в руках корец с квасом и так сладко улыбался, словно сам был сахарный.
– Ну-ка выйди, – бросил ему Жбанков, нахмурив брови.
