скачать книгу бесплатно
Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла. Книга 2. Круг победителей
ТУТУ
"Круг победителей" – вторая книга трилогии "Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла" – продолжает историю хождения по раскаленным углям черкесской действительности странной женщины со странным именем Я… Научившись прощать мы бы разучились писать. Подлинно верующий нем, как рыба.
ТУТУ
Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла. Книга 2. Круг победителей
Имея общий план, эти тексты в то же время не отличаются стройностью. Несомненно, можно было придать им более изящную форму. Но это изящество повлекло бы потерю ценности как художественного произведения, отражающего мою внутреннюю жизнь.
Вспоминая и осмысливая свои переживания и ощущения рассчитываю, в том числе, вычленить эпизоды, когда я и мое окружение находились под воздействием некоего устройства, возможно оружия, о существовании которого узнала только после смерти сестры… Понятно, это далеко не единственная и совсем не главная задача, которую ставила перед собой, работая над романом…
Чтобы не потерялась нить повествования я указываю даты. Они выступают как позвонки в скелете романа, или, если угодно, как маяки в океане моих бурлящих страстями текстов. Верю, эти маяки не позволят читателю заблудиться.
В основу романа легли реальные события из жизни Я, которая, решая свои проблемы, вычислила врагов народа.
Авторка не имела цели оскорбить, унизить, причинить иной вред кому бы то ни было. Она не ставила такую цель не потому, что не имела желания в принципе, но потому, что знает: причиняя боль другому, она вредит своему здоровью.
В общем, любые совпадения случайны. Сомневающиеся идут в пень…
?
Посвящается Уле и Мадине – адыгским женщинам, умевшим любить.
Если вас поцеловал негодяй, пересчитайте свои зубы[1 - Еврейская поговорка.]
Однажды утром посредине луга
Иблис пред ним предстал в обличье друга[2 - Фирдоуси. Шахнаме.]
Если хочешь вернуться (домой), не оскверняй себя их едой[3 - Индийская пословица.]…
Предисловие
Зима. Ночь. Я встала с постели, разостланной на полу, и забралась с ногами в кресло. Большое, широкое, в меру жесткое, оно приятно поддерживало спину.
Вот и подошел срок, назначенный Алексом для начала литературного творчества. Но где я и где творчество? Как странно, все казалось таким реальным – сделка с ангелом, видения.
Стряхнув мысли, я приступила к занятию, которое называла медитацией и тут же услышала: «Пиши!»
– В такой ситуации?! Без средств к существованию, с Малышом и Мухой на хвосте? Ну уж нет! Да и о чем писать? Над философией не корпела, юриспруденцию не долбила. О том, какого быть хозяйкой дома, женой, матерью, дочерью и сестрой опять же не ко мне. Пишут, когда есть что сказать, чем поделиться, в крайнем случае – научить. А чему могу научить я – ни разу не летавшая на самолете и только раз в жизни видевшая живой балет?.. Стыдно сказать, я даже не сумела честно жить; хотя кажется – что легче? И главное – я не любила, а писать можно только о любви! Помню о сделке, но нет, не готова, не накопила материал.
Выдав мысленную тираду, я замолчала. Перечисляя Алексу свои неумения, все думала, что так и не научилась целоваться. Однако оставила эту мысль при себе. Потому что даже ангелу стыдилась сообщить о таком своем увечье.
– Хорошо, – согласился Алекс и на этот раз…
Часть I
Что касается психопатического происхождения большинства религиозных явлений, то оно не должно смущать нас: ведь это происхождение не мешало им издревле считаться самым значительным видом человеческого опыта[4 - У. Джеймс. Многообразие религиозного опыта.].
Когда смотрю фильмы о россиянах, живущих во дворцах и особняках, вспоминаю жителей бараков на улице Горького…
Глава 1
Свой сороковой день рождения я встречала в трехкомнатной квартире, которую президент республики, Старейшина, как звали его в народе, заставил Малыша приобрести для нас с сыном в апреле 2003-го, спустя год после моего увольнения из органов налоговой полиции.
Я ушла со службы, не выдержав психологического давления, когда во мне «разоблачили» майора госбезопасности, внедренного в окружение Малыша, моего деверя и начальника одновременно. Старейшина, после продолжительного обстоятельного разговора со мной о делах Малыша, сказал:
– С работой помогать не стану, а квартира у тебя будет, слово президента.
Квартиру мы выбирали через агентство недвижимости; мы – это я и ангел Алекс…
Да, самое время предупредить, я не специалист не только по борщам и мужчинам, но и по части тонких или параллельных миров, так что ангелом называю Алекса с оговоркой. Не знаю, кто он. Назвав свое имя, Алекс не сообщил какого рода-племени, а самой спросить не получается. Мы ведь из разных миров: я – отсюда, Алекс – оттуда; то есть общаться сложнее, чем двум людям.
Пишу о странном, недоказуемом. Это одна из причин, почему роман назван именно так. Другая причина, о которой считаю своим долгом упомянуть, состоит в том, что возможно, я действительно сумасшедшая: не метафорически, но клинически.
Наличие произведений с таким же названием – записки сумасшедшего – в творческом наследии признанных писателей, таких как Н. Гоголь, Л. Толстой, Лу Синь, или тот же Ошо, не внушает оптимизма по известному поводу. Напротив: Гоголя при жизни считали шизофреником, как и меня; Лев Николаевич часто терял сознание, как и я; приступы отчаяния, случавшиеся с Толстым, знакомы и мне, а дикое желание «повеситься на перекладине у себя в комнате» в моем случае имело свой аналог, столь живой и зовущий даже теперь, что боюсь записать. Если вспомнить Ошо, он сам признавался в своем сумасшествии, призывая, правда, не страшиться этого, называя безумным весь мир. Что ж, не исключено, что мир действительно сошел с ума. Но судя по тому, что знаю теперь о безумии, как минимум некоторые из его разновидностей вполне обратимы – стоит только осознать этот факт и захотеть оттуда вернуться.
?
Теперь, когда я многое вижу иным глазом, со всей ответственностью могу сказать, что нахожусь в полном шоке от того, как мы тут, на Земле, живем. Какие же мы злые, и какие жалкие и беспомощные, одновременно. Как можно, живя на такой прекрасной планете, добровольно, чуть ли не всем личным составом, находиться в зоне безумия и страданий? Сможет ли человек выйти из этой зоны или дожмет ситуацию до красной кнопки?
Очевидно, что парни, от которых зависит вопрос, не боятся. Наверно, они не боятся по той же причине, что и я. В самом деле, допустим, я не справилась с происходящим в моем внутреннем мире штормом и окончательно сошла с ума – я ведь не буду знать, что это случилось. То же самое с парнями, от которых зависит будущее человечества. Если они не вырулят и дожмут, они тоже не будут этого знать. Лично у меня по этому поводу нет и тени сомнений.
Но, как сказал один мудрый человек, нет смысла беспокоиться о том, на что не можешь влиять. И без ядерной войны мне есть о чем беспокоиться. О том хотя бы, что не смогу восстановить пробитую ауру, раненое тело и по этой причине не выпишу всего, что должна, того, что никто кроме меня не напишет… Не напишет не потому, конечно, что в моем народе нет хороших писателей – потому что нет таких писателей, как Я.
?
Рюноскэ Акутагава написал историю художника, в поиске вдохновения, погубившего свою дочь. Не зная о существовании ни этого писателя, ни его новелл, в бессознательном возрасте заключив сделку неизвестно с кем, я проживала жизнь того художника. В поисках не то вдохновения, не то материала для творчества, я смотрела на страдания родных, не имея сил даже на желание им помочь.
Следуя внутренней установке, застревая на годы между миров, не в силах справиться с жизненной ситуацией, я лишь «копила материал», не то убеждая, не то утешая себя мыслью, что все без исключения страдания имеют высший смысл, и заключается он в том, чтобы, итогом, страдающий получил шанс стать другим, лучшим, настоящим, святым.
Теперь я точно знаю, прежде чем пытаться стать святым – надо стать богатым, стать профессионалом, стать кем-то в миру. Пока не покорен мир дольний нечего соваться в мир горний.
?
Алекс предупреждал, что очередной заход в мир за опытом будет трудным. Он говорил, чтобы я начинала писать, но нет же. Теперь вот – опыт накоплен, и это обстоятельство многократно проговорено, но оказывается, я не могу его усвоить, осмыслить. Как следствие – или причина – не получается простить, проявить, если не сочувствие врагу, то хотя бы понимание. Враг ведь далеко не всегда злодей, но лишь часть персонального сеттинга, исполняющая именно для нас ту самую, возможно, эксклюзивную лично для него, роль негодяя.
Мы, злые люди – первые страдальцы. Что значит не иметь ума, великодушия для прощения, при том, что в моей жизни были времена, когда я даже любила своих врагов. Естественно, когда вы кого-то любите, в сердце нет ни обид, ни мыслей о прощении кого бы то ни было. Такого понятия, как прощение вообще не существует в вашем мире – каждый делает, что может и хочет делать; вы делаете, что можете и хотите и «они» делают то же самое – что хотят и могут. Все честно.
Но сейчас обида давит и сердце во тьме, ушла радость жизни, я чувствую себя обманутой, раздавленной, выпотрошенной. Словно паразиты, изо дня в день «враги» пожирают мой ум и время моей жизни.
По большому счету, я не могу простить не их, но себя. Как я могла столько лет быть такой ничтожно покорной?.. Я вела себя как голимая, как рабыня, безропотно выполняющая все повеления этих не-знаю-как-назвать. Где была моя воля?..
?
В общем и целом, мои страдания объяснимы и заслуженны после того, что я сделала – точнее, намеревалась сделать; точнее, сказала, что намерена сделать.
Говоря то, что сказала в кабинете министра здравоохранения, я спасала не жизнь сестры, – видела, что поздно, – но помогала ей уйти из этой жизни с верой в доброту недобрых людей.
Так получилось, что я знала о болезни сестры получше врачей, но это мое знание не спасло ее. Мне не хватило сил переломить внутренние установки сестры на самоуничтожение; ее вирусные программы, подобно лангольерам Кинга, не знали пощады.
Возможно, мне бы и достало сил, если бы меня не грызли собственные лангольеры – совесть и грошовая работа на дутого, грошового героя.
?
Почти все, что связано с сестрой было болезненно для меня всегда, всю жизнь. Я обжигала ее невниманием, жестокими словами; использовала, когда хотела и сбрасывала, когда она мне мешала. Марина видела это, но не позволяла нам дистанцироваться; она просто не могла без меня жить, ведя себя то, как беспомощный ребенок; то, как преданная мать, ценой своей жизни, спасающая ребенка…
Хотя, с другой стороны, как дистанцироваться, живя в провинции – невозможно просто физически.
До того, как на Марину набросились лангольеры, она была прекрасной, красивой, и не только внешне. Представьте себе человека, который за всю жизнь ни разу не нарушил данного слова, который за десять лет службы в налоговой полиции республики не научился стучать, лгать, манипулировать.
?
Последний период в ее жизни начался со слов: «Сделай так, чтобы в нашей республике от врачебной ошибки никто не умирал», а закончился утверждением: «Важна только любовь».
Как она верила в меня, как надеялась; а какими глазами смотрела! В том гадюшнике, куда из-за нее я бросила камень, ее никто не знал, но знали меня. Неуважение к интересам моей сестры служило знаком неуважения ко мне; а мое согласие с неуважением интересов сестры было фактически гражданским самоубийством, демонстрацией неуважение к самой себе.
Я не могла этого допустить… И в этом нет и не было ни грамма эмоций – только понимание, что нет другого пути.
Так уже было и не раз: в интернате, в детстве; с Мухой и Малышом. Если покажешь свою слабость, тебя будут бить, бить и бить, пока либо не дашь отпор, либо обстоятельства не изменятся чудесным образом.
Отпор я давать не умела никогда, но вот чудеса меня спасали и не раз.
?
Врачи у нас в республике, конечно, те еще.
«Кто знает где печень, а где почки? Их же не видно», – говорит врач УЗИ. Дома, в Светлогорске, у меня лежит где-то его заключение, в котором он описывает несуществующий внутренний орган. Из-за врожденной патологии органа просто нет, а он описывает его размеры и ставит диагноз: воспаление и песок…
"Я резал, но не убивал – убил Бог", – говорит другой такой же врач, но с гораздо большим стажем работы, статусом главного онколога и единственного хирурга в республике, специализирующегося на операциях головы и шеи. Не представляю как этот тип проводит операции на мозге, если по факту, доказанному двумя судебно-медицинскими экспертизами, не способен провести адекватное иссечение лоскута кожи на ноге!
И таких примеров пачки.
Глава 2
Умирание сестры было трудным. Как та бабочка, она оказалась живучей. Восемь месяцев непрерывной агонии. «Я, почему ты не говоришь мне, что я умираю?» «Если мне не дали жить, почему я не могу спокойно умереть?» «Мне больно, я хочу умереть, дайте мне умереть» …
Но мы с минздравом, как могли достойно, проводили мою сестру на тот свет. «Достоинство» на самом деле относительное: ни извинений, ни судебного признания доказанных экспертами ошибок, ни уголовной ответственности за непредумышленное убийство – просто лекарства были, вот и все достоинство.
Хорошо – не пришлось приводить в исполнение свою угрозу.
Не представляю, что бы я тогда делала. Но даже не приведя свою угрозу в исполнение, я получила по мозгам и скатилась на самое дно души. А ведь мечтала о святости, или хотя бы просветлении сознания. Однако тому, кто грозит спалить публично Библию и призвать на помощь братьев во Христе, если сестре не дадут нужных лекарств, святость не светит сто процентов…
К слову, просветление, с моей точки зрения, намного лучше любой святости. Просветленный имеет выбор, которого нет у святого, связанного своей репутацией…
?
Что же делать? Как усвоить, осмыслить накопленный в Госдуме опыт? Надо же обобщить-доложить о проделанной работе. Примерно, как делает это опер, когда садится писать справку. Садясь писать справку, опер, с одной стороны, отчитывается, «разгружается», а с другой – отчитываясь, загружает новой информацией других – коллег, начальство.
Впервые в жизни не могу написать оперативную справку. Ну да, разве психи могут писать справки? Нет, конечно. Они могут, наверно, написать любовные послания, но справки – вряд ли.
Хотя почему именно оперативная справка? Я сто лет как не в системе. На самом деле это не справка, но всего лишь записки – записки психованной, сумасшедшей женщины, которая так и не смогла решить своих проблем.
?
Поверит ли кто, что было время, больше десяти лет, за которые я не ни разу не повысила голос, не сказала ни одного браного слова, не подумала ни одной недоброй мысли, не выпила ни капли алкоголя.
Но после этой Госдумы, потеряв и свою молитву и желание ее искать, тону в другом желании моей трусливой неразвитой души – превратиться в волчицу и съесть, сожрать пару-тройку типов, с кем работала непосредственно и потом, на всю оставшуюся жизнь, спрятаться от любых потенциальных «типов»…
Увидела в сквере пса, в ожидании солнышка, лежащего на пешеходной аллели кверху брюхом, с бесстыдно раздвинутыми лапами. Какое доверие к миру, а ведь каждый может подойти и пнуть. Но нет, бродячий пес, уж наверняка не раз получавший, может запросто то, чего не могу я – расслабиться; просто расслабить тело. Тело расслабил – ум расслабился; ум расслабил – расслабилось тело. Ежу ведь понятно, а попробуй выполнить такое простое упражнение, когда внутри бушует ураган.
?
Умом признаю, необходимо понять их точку зрения, а чтобы ее понять – нужно же дать им высказаться. Хотя бы на страницах этой книги, потому что живьем они соскочили. Как мартышки, стырили заветный банан без мысли, что он чужой, что кто-то видит. Соскочили и им все равно, сиренево – они в танке. Причем, буквально.
В чем проблема? Почему, даже спустя время, даже мысленно, не принимаю в зачет ни один из возможных доводов главных злодеев этой книги? Даже увечье, глубокую инвалидность одного из них не считаю оправданием мерзостей, совершая которые, он шел и продолжает идти по жизни. Он, Шудров, конечно, и сильней и круче Малыша. Этот злодей, с которым свела меня судьба, чтобы добавить еще опыта.
Теперь вот плаваю в собственном яде, потому что, думаю, Шудров не просто злодей, но воплощение вселенского зла. Я не понимаю, как можно творить столько гадостей без видимой, жизненно важной причины? Малыш хотя бы на состоятельных наезжал, на бизнесменов, номенклатуру, на физически здоровых и социально успешных, а этот, прости-господи, депутат Госдумы, дерет нищих, малоимущих, больных, портит последние дни жизни ветеранам Великой Отечественной.
?
По-хорошему отложить бы работу на время, но не могу. У кого же я читала?.. «У меня нет выбора, но я должен…». Знаю, что чувствовал тот человек, потому что у меня тоже нет выбора, но я должна. Я словно глотнула раскаленного железа: ни проглотить – ни выплюнуть. Да, именно так себя ощущаю; и настолько увязла в этом состоянии, что к прочим моим немощам добавились постоянные боли в горле от волдырей, неизвестно откуда взявшихся. Запредельно впечатлительна, почти безумна. Когда не пишу, кажется, сойду с ума, когда пишу – думаю, что уже сумасшедшая.
Глава 3
Между тем, когда Малыш только начинал убеждать правоохранителей в моем безумии, признаюсь, я чувствовала себя вполне здоровой. Клевету, что мне мерещатся преследования и угрозы, я легко опровергала, давая объяснения, убеждающие правоохранителей, к которым, вынужденно, обращалась после приобретения упомянутой квартиры.
– Если бы я знал, что она заставит меня купить квартиру, я бы ее убил; никогда не будет работать; пусть грызет стены; всю жизнь буду ее преследовать; приползет на коленях, – озвучивал Малыш разным людям то весь названный пакет угроз, то его части и, естественно, делал, что мог, а мог он многое…
С учетом этих угроз некоторые правоохранители считали если не сумасшествием, то глупостью противостоять столь влиятельным и опасным парням как Малыш и Муха, вместо того, чтобы искать компромисс, «ползти на коленях», в конце концов; как того добивался мой основной, ключевой, и в общем-то единственный преследователь Малыш.
?
Мухе, отцу Имана и своему младшему брату, Малыш объяснял угрозы и преследования желанием воссоединить семью. Так же думала и я, в самом начале, но федеральные опера? предположили, что наряду с глубокой личной неприязнью, скорее всего, имеет место другая, скрытая пока, причина и она рано или поздно проявится.
Забегая вперед, скажу, предположения москвичей действительно подтвердились через много лет, но какой толк в тех прогнозах? В те годы нам так нужна была помощь. Но что бы прокуроры, а впоследствии бывшие коллеги по госбезопасности ни говорили в личной беседе, официально они игнорировали мои заявления.
И по сей день их активная пассивность оставляет у меня вопросы о целесообразности их существования вообще. Представители системы вели себя словно зрители в цирке, где на арене против стаи хищников стояла одна слабая женщина. Между тем известно, зрителям в цирке зарплату не платят, они развлекаются исключительно за свой счет.
?
В своих преследованиях, несомненно, Малыш был полимотивирован. Я бы не стала исключать из списка мотивом желание воссоединить семью. Хотя не представляю, как это предполагалось осуществить практически. С учетом того, что у Мухи, как выяснилось, была другая семья с женой Ольгой, – Княгиней, так звали ее в известных кругах, – и двумя детьми: мальчиком на несколько лет старше Имана и девочкой, на год младше моего сына.
С Княгиней Муха узаконил отношения в 91-м после рождения второго совместного ребенка, девочки, а с 95-го он жил с ней, имея общий дом и хозяйство. В то же время Муха жил и со мной в течение одиннадцати лет, – с 89-го по 2000-ый, как с законной женой.
Весь тот период я думала, что являюсь его единственной женой. Думала так несмотря на официальный развод. Да и как не думать, у нас ведь был заключен мусульманский брак. Кроме того – кругом родня: меня принимали как сноху, сосношницу, жену Мухи и так далее.
Не было и тени сомнений до тех пор, пока я сама не решила расстаться с Мухой. Только разведясь с мужем фактически, я узнала, какое место в его жизни занимала на самом деле.
