скачать книгу бесплатно
Две свечи
Аркадий Туманян
Новая поэтическая книжка Аркадия Туманяна представляет собой уникальный диалог двух поэтов, которых разделяют четыреста лет. Продолжая первую строку шекспировского сонета, автор соединяет с тремя строчками восточного стиха – Рубаи, продолжая и переосмысливая извечные вопросы бытия. Из статьи доктора филологических наук,профессора, ведущего научного сотрудника ИМЛИ РАН И.С. Приходько: «Сила и оригинальность поэзии Туманянав том, что его рубаи пронзают неподдельно трагическим чувством жизни. Верность избранной форме, слух поэта к звуку и слову, необходимая мера помогают ему удержать эмоцию, не дать ей перелиться через край, отчего она приобретает лишь больший накал. Только настоящему поэту дано почувствовать то верное соотношение искусства и жизни, которое позволяет претворить личное во всечеловеческое».
Аркадий Туманян
Две свечи
АРКАДИЙ ТУМАНЯН – автор трех поэтических сборников. Получил музыкальное образование в Баку и Ереване. Выпускник факультета русского языка и литературы Владимирского педагогического института им. П.И. Лебедева-Полянского. Член Петровской академии наук и искусств. Пишет в старинной форме арабо-персидской поэзии – рубаи. Считает, что рубаи обретёт новую жизнь на благодатной почве русской поэзии.
Закат жизни печален утратами…
В ледяной февраль две тысячи десятого ушёл выдающийся русский славист Александр Борисович Пеньковский, мой незабвенный учитель и друг, а через четыре года перестала быть Ирина Степановна Приходько, его жена и ангел-хранитель. Её работы по творчеству Шекспира и Блока получили мировое признание.
Мне выпало счастье знать их много лет. Бесконечно разные, но удивительно схожие два учёных-филолога делили тесную от книг однокомнатную московскую квартирку, где было просторно уму и уютно сердцу. Отсюда не хотелось уходить, сюда было радостно возвращаться. Муж и жена – два профессора – жили в откровенной нужде, но щедро отдавали то, что не купишь за деньги. Стол был более чем скромен, но пища духовная была не кушаньями – яствами…
Эти два человека своими трудами верно служили Отечеству. Служили потому, что не могли иначе.
Их труды – след в наших умах и сердцах.
Их книг – на полках библиотек и людей просвещённых…
С десятого года по четырнадцатый мы, одногодки, особенно близко сошлись с Ириной, инстинктивно стараясь наверстать упущенное. С ней было легко – она всё понимала с полуслова.
В маленькой кухоньке собирался ужин, хозяйка в переднике стучала ножом и читала в подлиннике сонеты Шекспира, сравнивала переводы С.Я. Маршака и Б. Пастернака, А.М. Финкеля и А. Шаракшанэ… Мне ж по сердцу всегда был Самуил Яковлевич.
Теперь это в прошлом.
В памяти остался пронзительный эпизод после смерти Александра Борисовича. Я просыпаюсь от света настольной лампы, половина четвёртого утра. Ирина в старой, наброшенной на плечи кофте за столом:
– Ир, – сказал я сквозь сон, – ты это что?..
– Арик, я плачу над твоими стихами, над лучшими…
– Ира, – бормочу, – мне-то что делать, ночь ведь?
– А теперь, Арик, тебе надо умереть, – отвечает она странно…
Когда её вдруг не стало, внутреннее беспокойство обуяло меня.
Я понимал, что должен вернуть Ирине, Александру Борисовичу долг за вложенное в меня. Но как?..
Их лики перед глазами. И это наполняет меня особой ответственностью.
Тень великого Уильяма, казалось, жила в доме Ирины Приходько.
Я взял его первый сонет (не божий ли знак) и к первой строчке приписал три своих. Западная мысль слилась с русской в форме рубаи…
Кто-то скажет, что «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань», но сегодня кавказский дудук и японский сямисэн срастаются голосами с инструментами европейскими и дарят нам чувства необыкновенные…
Форма рубаи с юности мила и любезна моему сердцу. В конце концов, почти все формы современной литературы, музыки, живописи и пр. пришли в Русь с Запада и стали русскими, а Русь стала Россией. Гений народа, воистину, творит чудеса!
Так, может, и рубаи в России ждёт та же замечательная судьба?…
Когда-то Мстислав Ростропович сказал мне, что нет звуков правильных и неправильных, есть нужные и ненужные.
Как знать, быть может, мысли этой книжки, облечённые в форму рубаи, окажутся нужными?..
Я вовсе не стремился сжать шекспировский сонет в четыре строки рубаи – нет, моей рукой водило желание собрать разбросанные камни, возродить в строке поруганный и оплёванный отчий дом, сказать ещё раз о вечном, но по-своему…
И главное: сказать о времени перелома, о времени столкновения цивилизаций, о времени нашествия варваров – их чёрные знамёна, несущие невежество и смерть, уже на горизонте…
Господи, сделай так, чтобы я ошибался!!.
Как бы то ни было, Бог послал мне сто пятьдесят четыре рубаи на сто пятьдесят четыре сонета Шекспира.
И, надеюсь, дух Ирины и всех моих учителей живёт в строчках о любви и неумолимой разлуке, дарованной жизни и беспощадной смерти.
Судить их читателю и времени.
Аркадий Туманян
Беседы с сэром Уильямом Шекспиром, записанные в форме рубаи
Памяти Ирины Приходько
А нам, английский мой собрат,
И сам король не кум, не сват…
Не зря нас муза отрядила
Сойтись в пределах райских врат.
Мы урожая ждём от лучших лоз…
Мы урожая ждём от лучших лоз,
От Судии полегче ждём вопрос…
Убытки подсчитали – прослезились:
Былой любви нет солонее слёз.
Когда твоё чело избороздят…
Когда твоё чело избороздят
Старуха-старость и морщин отряд,
Не плачь, напрасно вороша былое,
Твои черты потомки повторят.
Прекрасный облик в зеркале ты видишь…
Прекрасный облик в зеркале ты видишь,
Но грозный ход часов судьбы не слышишь…
Дари себя, ведь обветшает дом —
В нём, опустевшем, заведутся мыши.
Растратчик милый, расточаешь ты…
Растратчик милый, расточаешь ты
Дней юных ненадёжные черты…
А там, вверху, уж кто-то рад стараться —
Карикатуру пишет с красоты.
Украдкой время с тонким мастерством…
Украдкой время с тонким мастерством,
Взяв жизнь у нас, другим даёт взаём.
А сколько царств в песок и прах истёрло?..
Кто так ещё владеет ремеслом.
Смотри же, чтобы жёсткая рука…
Смотри же, чтобы жёсткая рука
Тебя хватать не смела за рукав.
Мы божий дар с лихвой вернём обратно —
Наш след не смоет времени река.
Пылающую голову рассвет…
Пылающую голову рассвет
Остудит, смоет пылкой страсти бред…
И примет ум слепую неизбежность,
Иссохнет сердце в горечи примет.
Ты – музыка, но звукам музыкальным…
Ты – музыка, но звукам музыкальным
Порой чужда. Ведь их созвучьем странным
От одиночества мы вдруг защищены,
С его тоскою, оком окаянным…
Должно быть, опасаясь вдовьих слёз…
Должно быть, опасаясь вдовьих слёз,
Пустое ты воспринимал всерьёз,
А главного беспечно не заметил…
Предав себя, живёшь с собою врозь.
По совести скажи: кого ты любишь?
По совести скажи: кого ты любишь?
Ведь без любви душа всего лишь пустошь,
Где – лютый враг нам – одиночество живёт,
Любви не зная под пятою грусти.
Мы вянем быстро – так же, как растём…
Мы вянем быстро – так же, как растём,
И божий дар – по капле нам в заём.
Но предков камни в кучу собираем,
Любви и веры ищем водоём…
Когда часы мне говорят, что свет…
Когда часы мне говорят, что свет
Явился вновь и царство мрака сверг,
Я верю – так же властвует любовь,
Хоть нас сметёт её служанка – смерть.
Не изменяйся, будь самим собой…
Не изменяйся, будь самим собой:
К скорбящим щедр, а к подлецу – скупой…
За каждый шаг с тебя здесь взяли плату,
Коль не рублём, так строчкой золотой.
Я не по звёздам о судьбе гадаю…
Я не по звёздам о судьбе гадаю —
Про ход планет я слишком мало знаю,
Но божий знак повсюду виден мне:
Вот нынче дождь – должно быть, к урожаю…
Когда подумаю, что миг единый…
Когда подумаю, что миг единый
Бросает жизнь в небытия пучину,
То сердце наше – горе для ума —
В любви сгореть всегда найдёт причину.
Но если время нам грозит осадой…
Но если время нам грозит осадой,
Ему, поверь, препятствовать не надо.
Всё по зубам его лихим войскам,
Но след в строке – вот для него преграда.
Как мне уверить в доблестях твоих…
Как мне уверить в доблестях твоих
