Диалог без диалога

Хабаровск 2019

Хабаровск 2019

Анастасия Туркова:

«Я считаю, что стихотворения сами должны говорить за себя, и не стану перечислять список наград или конкурсов, в которых принимала участие, места, где публиковалась. Лучший способ узнать автора и понять, чего он стоит – вчитаться в его работы. Моя цель – диалог с вами. Давайте начнем разговор».

Дмитрий Раевский:

«Стихотворения – это как подводная лодка: читая, мы погружаемся в изучение себя, а значит, и мира. Поэты – проводники, выявляющие скрытые грани. Открыв дверь, знайте, что обратно вы не вернётесь».

Акустика

Речь – это Дар, посеянный сорняком.

Быть человеком или быть человечным?

Кто наблюдает за Путём Млечным?

Телевизор сидит в кресле откидном.

Скажешь – и Слово разнесётся,

Эхом в сознания войдя.

Куда проникнет такое солнце?

Где укажет быть гвоздям?

Обычно ищут, если не друга – то союзника,

А остального – с лихвой.

Вот такая она, акустика.

А звук, оказывается, живой.

* * *

Знающий слову цену, место и время,

Могущий слово сдерживать и дарить,

Садит его, как в рыхлую землю семя.

Речь его продолжает во мне «всходить».

Знающий слова вес чует ценность пауз.

Может оставить воздух совсем без слов,

Чтобы осознавали и содрогались,

Чтоб становилось жутко или светло.

Тот, кто владеет речью, как сталью шпаги,

Шлёт мне посланье, чувствует мой посыл.

Воспринимаю кожей. Мы – тушь с бумагой…

Взгляд наполняет паузу. День застыл.

* * *

Скоро полюблю тишину сильнее:

Мне в уединении легче думать.

Быстро я устала от разных прений,

Смутных пятен, вязкости, лжи и шума.

Наклонись, коснусь тебя на прощанье

Поцелуем в лоб, отпустив навечно.

Знания заменят моё незнанье,

Мудрость заменяет мою беспечность.

На верфях прогнивших не строят судно –

Потому не жалко расстаться с прошлым.

Каждый день становится новым судным,

С каждым днём я лучше и осторожней.

* * *

Ещё ничего не сказал –

А тебя

Считали,

Написали,

Отксерокопировали,

Озвучили,

Распространили.

Не тебя.

* * *

За давностью лет

Листья облетят

Чужих слов,

Упадут под ноги,

Будут растоптаны

Многими

И я предстану

Настоящим.

И это – в отношении всего.

* * *

Столько в мире увидишь – хлестанёт через край.

Не сотрёшь, не забудешь… Но себя – не теряй.

Будут люди и фразы, и потерянный рай,

Только лучшее в сердце всё равно умножай.

Пенопластовый привкус у избитых цитат…

Говори своё слово и не требуй назад.

Отрывая от раны присыхающий бинт,

Стой по-прежнему прямо, хоть сейчас и болит.

Знаешь, дорого стоит то, что оба мы здесь –

Властью, данной сегодня, признаюсь я тебе.

В мире – но не подвластны до конца ничему.

Говори откровенно. Уж тебя я приму.

Было много и будет – суета. Продолжай.

Мы живём, пока есть в нас сердцевина-алтарь.

От себя отказаться – вот действительно край.

Всё меняй, если надо – только суть не меняй!

* * *

Порой нам важно быть на берегу,

Где волны хлещут в скалы, а не за́ борт.

Пускай матросы делали, что скажут,

Им нужен отдых. Ты у них в долгу.

Спокойно пить свой грог или глинтвейн,

От всех трудов и мыслей отдыхая,

И в сердце находить кусочек рая

Мы можем, отпуская долгий день.

* * *

Берегом, берегом иду,

Возвращая морские звёзды,

Смотря на ракушечную россыпь

Набегами волн.

К морю

Ими свозит

Нас

На загривке

Волк.

Чёрная шкура лоснится, и лёгкий тот бег

Принимаем часто за перемены.

Взахлёб воду горькую пей,

И тогда

К лучшему себя изменишь.

Мурановое стекло

Зеркало.

Гладь прозрачна и неощутима

Подсудимым.

Рука очерчивает лицо.

Я понимаю: эти пальцы – мои.

Кто будет истцом?

Плоскость

Ребром ладони раздвоит,

И проглянет

Неназванное

В океане,

Где Человек

Каким он должен быть.

* * *

Пройдено много. Больше ещё идти.

Зверем живет тревога в моей груди.

Сделано дело. То ли? Не трачу ль зря

Время? Осталось мало до октября.

Мало осталось, много ещё хочу,

Только не очень верю, что по плечу

Сбыть безрассудство дерзких, великих мечт!

Впрочем, быстра стопа и в ладони – меч.

Рядом ехидно шепчет мне друг один:

Если совсем не хочешь, не уходи!

Возраст и время, слухи и взгляд косой

Так ли имеют право менять лицо,

Если ты точно знаешь, что вот, твоё?

Слухи – сквозняк скорее, а не копьё.

Так что берись и делай ещё одну

Выходку до победы, ты можешь, ну!

Впрочем, отчасти этот товарищ прав:

Я ведь сильнее многих, даже устав.

Много дано мне прошлым моим трудом.

Может, я и отстрою себе свой дом.

* * *

Как может выглядеть Мечта,

Затянутая в будней парусину?

С места кто корабль сдвинул?

Моих рассказов дли́ны

Легли полоской Света

На лезвии меча.

* * *

Все страны будут завоёваны.

Замки – падут,

А установленные пределы – опрокинуты.

Человек

Стремится

Обрести покинутое –

То, что было покинуто,

То, что его покинуло.

Кит нуля

Уперся в материальность:

Кругляш

Интернационален.

Поиск, сопровождаясь разрушением,

Продолжится и вне планеты.

Крики с площади – оглашения

Требований цели,

Которую каждый

Себе наметил.

* * *

– Просто сядь, просто будь, помолчи, наконец, с нами вместе!

Не лети побеждать, закалять поминутно свой дух.

В этом прелесть, в одном проведенном совместно моменте!

Лучше чай допивай, не всегда же ты видишь подруг.

– Я ей сам говорил. И пирог приготовил с брусникой.

Наконец-то ты с нами, мы видео смотрим, садись!

– Интроверт появился! Ура! Или это ошибка??

– Всё, ну ладно, я с вами…. И круто, что мы собрались!..

Сердце бьётся тревожно, но всё-таки легче, чем было.

И полнее, и мягче покажется день у конца.

В посиделках своя, бесконечно прекрасная сила,

И особенно в тех, где не прячешь ни чувств, ни лица.

* * *

Конечно, мы с людьми. Конечно, любим.

Но разве нам одним не хорошо?

Здесь каждый сам себе – большое чудо

С неведомой и трепетной душой!

* * *

Небо разорвано на лоскуты толпой.

Господи, мне достаточно общения с Тобой,

И большего мне не надо.

Ежедневно я постигаю

Уровни выражения Тебя.

Наверх ведёт тропа,

Но себя на части бьём.

Моя семья живёт в Царствии Твоём!

А здесь – как сирота…

И чужд толпы, толпе.

Не за собой – за временем следят,

Надеются до ста доспеть…

Сколько помню, мне не было легко.

Мне тяжело, и ветер набирает силу.

Господи! Грешного меня помилуй!

Господи! Грешного меня помилуй!

Господи! Грешного меня помилуй!

Отче Наш, помни обо мне.

* * *

Когда-то обыденное – невероятным было.

Мы привыкаем быстро, очень быстро,

Так быстро, что вместо радости считаем числа,

Слушают не умного, а заводилу.

И наш комфорт дороже стал свободы,

Дороже поисков и обретения, как Пути, себя.

Наш смысл жизненный – исходен:

За право быть собой – борьба.

Тасуют знаки, сомнения мешая

С приправами в расчёте на случай.

Поможем состояться урожаю:

Будем изо дня в день лучше.

* * *

Грядёт писец невиданных размеров,

Разведка говорит: почти кранты.

Но из могильной ямы шепчет вера:

«Попробуй справиться! Ведь это ж ты!»

* * *

Все слова уходят со стены,

За строкой строку курсор стирает

Все стихи. И письма сожжены.

Голос отступает, отступает…

Глубже, губ уже не покидая.

Глубже мыслей, прекративших спор,

В сердце. И когда оно стихает,

В нём идёт безмолвный разговор.

Я сама уже себя прощаю –

Собственной, решающей рукой.

Если надо, молча утешаюсь.

Если надо – становлюсь другой.

* * *

Вода скатывается, потому что нет камней.

Беда – когда нет твёрдого стержня,

И человек – приспособленец в угоду мнениям чужим.

Как одеждой, мыслями шуршим,

Но в них порыв не сдержан.

Я иногда вопросом задаюсь:

«А какою

Была бы жизнь без трудностей внезапных?»

Каким бы тогда явилось моё «завтра»?

Забеспокоюсь,

Взвесь отчерпаю и перестроюсь

На более оптимистичный лад.

Корой берестяною

Смотрела солнечная гладь.

* * *

Глаза ребёнка – красота чувств,

Доверчивость, открытость и наивность.

К чему-то такому я и рвусь

Подсознательно-инстинктивно.

В них целый Мир открыт душой

Без игр и представлений ложных.

Боясь, мы слишком осторожны,

А разум – такой же, небольшой.

Больше в зависимость уходим:

Волшебный мир иллюзий ма́нит.

А двор-то прежний, скотный

И сам ты измотан, одурманен.

Вода, вода! Где твоя Стихия?

Где край, который лицезреешь?

* * *

I

Тянутся руки к груди,

Чтоб ничего не найти –

Пустует место креста.

Я не та,

Молитва зря просится на уста.

И плачут по мне мои,

Заклинают: «не уходи!».

Замыслы доверяют свои

Тверди, которая шлёт им в ответ дожди.

Бесхозно небо моё,

Майский синий мёд.

В нём сто звёзд,

И никто ко мне на свидание не сойдёт.

II

А святой мой черноволос,

И ладони его – стекло,

Отражают свет звёзд.

Говорит он: вот пиво, пей, тебе повезло,

Что сегодня я здесь.

Принёс и благую весть:

Я сам себе, разум мой – Жизнь и Смерть,

А страстью можно губить, и можно согреть.

Я предпочёл бы видеть тебя живой,

Но решать тебе.

III

Он залпом прикончил кружку,

И на порог:

«Я жил так, как смог.

Отец тридцать лет, как умолк,

Я молился в сторону логики, а не на восток.»

И нет у нас ничего,

Ни города своего,

Ни прощающего Его,

Ничего, что вместо ответственности б легло.

* * *

Мы предоставлены самим себе.

И маемся.

Даже родной язык перекрыт и бегл

Среди вменяемых:

На отшибе

Человек

Сшиблен.

Поохают, поголосят…

Соберутся ложкари.

Сейчас два почти часа.

Меньше меня благодари.

Звезда

У звезды края отточены:

Она с рождения закончена.

Грани – невероятно острые:

Сияет яркой точкой-блёсткою.

А из центра лучи расходятся

Светоносцами.

* * *

То не Кай собирает слова изо льда –

Собирает себя человек из решений,

Из движений и воли, из мыслей и боли,

Из счастливых минут и тоски иногда.

* * *

В искушеньи принять желанное за реальность,

Не спросила другого, точно ли он со мной.

Странно, правда? Но сколько раз мы и сами странны!

Незадача. Мы облажались, друг милый мой.

Нас не помнят! Не помнят, думая о приправах,

Чае, долге и ипотеке. Не помнят, нет.

Я решила, что я близка им, лишив их права

Не любить меня и не знать мой любимый цвет.

Но в последний момент спасаюсь, когда запаску

Успеваю раскрыть хотя бы перед землёй.

И внутри запоёт, как клирос в неделю Пасхи:

Воскресение мёртвых – радость, и мир с тобой!

* * *

Расстроена моя гитара:

С ней лишь играю,

Но знала бы она, чего мне стоит,

Понять, что происходит!

Как жгут меня и хлещут

Эмоции и чувства,

Которые я силюсь передать!

А внутри, как будто пусто, –

Струны

И пальцы примутся перебирать…

И что люблю её,

Теряюсь и не знаю…

Она думает, что с ней я лишь играю:

Расстроена моя гитара.

Она думает, что она –

Всего лишь инструмент.

* * *

Она сидела и внимала

Звучанью клавиш черно-белых,

И буря чувственного вала

Непринуждённой Ойкумены

Неслась сквозь взгляды и пределы.

Я, погружённый в свою грусть,

С листа едва читая ноты,

Её по-своему коснусь,

Рождая новые аккорды.

* * *

А вы были правы, девушки, были правы:

Влюбленность и полумёртвой пускает корни.

Уйти-то легко, но выживет часть отравы,

И я продолжаю верить непроизвольно.

И, тлеющий торф под травами не заметив,

Иду, не поняв, куда утекают силы.

Так вот почему, когда поднимался ветер,

Мне гарь забивала ноздри, порой слепила!

Но я не слабее бога в своём пространстве

(А боль и богам не чужда, как всем известно),

Мой дождь вырывает душу из полутранса,

К тому же, я слышу голос над серой бездной.

Когда просыпаюсь, вижу рыжие пряди.

И ты, как обычно, пишешь. Всегда мне пишешь.

Впервые я ощущаю: друзья не сзади,

Не выше меня, не лучше меня, не ниже…

Скорей, мы в одном порыве, в одном отряде.

* * *

Оказалось, предельно просто: кого ни встреть –

Будешь заново вместе с ним на весь мир смотреть.

* * *

Много одинаково думающих –

Это стадо.

Стадо только и делает, что мычит

На загоны, на изгороди.

Мы страдаем и гибнем.

Словно так надо:

Быть изгнанным.

Сквозная идея через весь сценарий:

Вырасти, стать, насколько возможно, лучше.

Колокол внутри единожды ударит,

И будет повержено телесное удушье.

Перекрестья

Небо зовёт к себе травою.

К нему без промедления взмою:

Глазами вмещённое,

Похищено шпионами.

Душу спящую одеялом тихонько накрою.

Нас снова небо зовёт травою:

Дети жалуются, ноют и воют,

Не получив желаемую игрушку,

До которой не дотянуться.

Здесь понарошку дружат,

И требуют революций.

Пусть будет небо для нас травою.

И ничего не будет стоить

Дороге быть единой и тройною.

Пусть будет небо нам петь травою.

Пусть будет небо петь травою.

* * *

Не зовите меня насмехаться над тем, кто ушел.

Не зовите молиться в песках первобытных пустынь.

На троих в моей жизни хватило событий и зол,

Я отпела богов и родных, половину святынь.

Я устала примерно как ты, хоть и меньше живу,

И древнее меня тонкий страх приходящих с мечом.

Изнутри нарастало молчанье, коснулось и губ –

Люди мирно сопят и не знают уже ни о чем.

Дай мне чашу с вином. Нам до завтра других не учить,

И друг друга учить нам не надо – ну, разве что верить.

Говорят, что храню я секрет и имею ключи

От искомой, желанной, нам всем заповеданной двери.

Сказка

Сказка – это прозрачный намек и свинцовость пророчеств.

Ты вот ищешь любви, а ботинок чугунных ты хочешь?

Заговоры снимать, толковать своей мачехе жизнь,

Жить с лягушкой, чураться опасной воды?!

Объясняться с Ягой-Костяною-Каргой

(будешь вежлив – клубочек предложит с собой,

Баньку стопит и даже на свадьбу придет)…

Полчетвертого… надо вставать и – вперед!

Над болотами марево и мошкара,

Петухи будут петь уже после тебя,

Подниматься с нагревшейся лавки пора…

Уходить туда чавкать трясиной… Любя…

Что искать там? Трекляту Кощееву смерть

(Не дай Бог самому, оплошав, умереть!)

Ещё прежде рассвета, продрогнув, не ев!

(Съеден давеча весь твой чугуннейший хлеб…)

Выпускаешь стрелу в шевельнувшийся куст,

Уболтал лис/медведей/ежей (златоуст!),

Птичьи яйца запомнил не хуже, чем леший

(Где ж игла?!)… знаешь леших по фирменной плеши.

Ты прознал, где томится невеста твоя.

Точно так же, как ты изнывая, скорбя,

Выплетая кому-то ковер-самолет,

Отвергает признанья, закована в лед.

Ей вкуснейший на свете испечь каравай,

Ей на лопнувших гуслях велели: играй!

Ей в прислуге ходить у немилых сестер

И насмешливый слушать себе приговор:

«Милый твой не придет!» – Ты, врезаясь в восток,

Продолжаешь идти, выпускаешь клубок

И, Кощея увидев один на один,

С удивленьем заметишь, что сердце в груди

Прострадав, недоев, дичь стреляя Яге,

От русалочьих рук отбрыкавшись в реке,

Свое имя родное – и то позабыв,

Смотрит строго и свято в страшнейшей из битв.

И с сочувствием глядя на тощий скелет

(Ни единого светлого чувства в N лет!),

Ты уже заставляешь его оседать

И терять роковую и жалкую власть!

Как он падает долго на дощатый пол!

Этот самый, страшнейший из страхов и зол,

Ваши души державший в чаду и плену,

В тень свою же врезается, гибель хлебнув.

Возвращается в ножны тугие твой меч,

Сзади губы любимой касаются плеч…

Свою горькую сказку (реальность) допив,

Вы крылатыми вышли, как нужно любви!

Ледовые скульптуры

Ледовый скос фантазии сюжетной –

Народных сказок высказана мудрость:

Красота всегда в роли жертвы.

Особенно утром.

Вот витязь спасает прекрасную царевну,

И рубит головы трехглавому чудищу.

Повседневность выглядит уныло и плачевно,

Но после ночи в ней очутимся.

И в ней непросто встретить героя или чудо:

Без рекламы свою работу выполняют.

Подвиги приходят, во сне чудясь,

А голова – захламлённая, заботами больная.

А вечером – воздух превращается в хрусталь,

Раскрашенный искусственной подсветкой.

И, глядя на скульптуры, я замедлился, отстал,

И в сказку попал, что случается редко.

* * *

На древнем языке пожелтелых страниц –

На забытом самом языке я пишу

Через временные искажения

Пажу

Долготерпения и прощения.

И будет нечто иное неподозреваемое первостепеннее,

И слишком много времени пройдёт со дня крещения,

Так много, что написанное ни понять, ни прочитать не смогут.

Написанное будет

Монологом

Совершеннее.

* * *

Загорается снег под ногами – иди.

Если нет никого, если все позади…

И без веры в грядущее завтра – иди.

Ослабеешь душой – всё же лучше в пути.

Если в сердце заплачет армянский дудук,

Если ропщет безвольно-униженно дух,

Не предвидится больше тех ласковых рук –

Помни: всё-таки ты не овца, а пастух!

Через огненный снег и иди, и иди –

Перестроится песня в отважной груди!

Снизойдёт озаренье внезапно и вдруг,

О крещёный терпеньем пастух.

* * *

Кофе почти всухую, сигарету в зубы,

И я ухожу, ухожу довывать на Луну…

Вы́выть свои бьющие фонтаном чувства,

Бьющие во все стены тонкого тела,

Бросить мощной струей «хочу», «не успел», «надоело»!..

Мне бы врезаться в ночную даль самолетным крылом

и ступить на землю Нью-Йорка,

Осмотревшись, хмыкнуть, поздороваться с ветром....

Мне бы, раз уж нельзя улетать из-за офиса, стать свободным королем крыши!

Королем крыши, смотрящим с высоты своего положения на город вниз!

В конце концов, ночь – это моё время, и я могу ухмыляться точно так же и здесь, в окружающем меня городе!

В конце концов, свобода изнутри меня и начинается, я уже понял.

Я понял так же и то, что не побег от дел и не воплощение своих желаний вызывают во мне счастье

(ага, утешь себя этим),

И поэтому я возвращаюсь назад с той крыши, обратно к телу, оставшемуся на стуле (привет, доклад!

И три тысячи дрозофил, которых я уже знаю чуть ли не по имени),

В конце концов, все эти гребаные мировые открытия в области генетики

Выпендриваются сейчас у меня в колбе!

И зависят от того, насколько я тут у вас лентяй.