скачать книгу бесплатно
Схожую оценку перспектив «штурма Иркутска» давал в своих воспоминаниях генерал-майор П.?П. Петров: «…В Иркутске поднялась тревога, и, видимо, по просьбе иркутских властей, чешский представитель начал переговоры с Войцеховским об условиях прохода армии через Иркутск.
На станции Зима я видел текст ответа Войцеховского, что посылался в Иркутск. В общем, выражалось согласие не трогать Иркутска при условии, если: 1) Верховный Правитель адмирал Колчак будет освобожден и передан под охрану иностранных военных частей; 2) выдачи части золотого запаса; 3) удовлетворения войск из иркутских складов одеждой, продовольствием и пр.
Переговоры ни к чему определенному не привели. Скоро стало известно, что чехи вообще настаивают на том, чтобы станция Иркутск и район около станции не были местом боевых действий, угрожая разоружением, если будет столкновение.
На 7 февраля мы ночевали в переходе от Иркутска; днем левая колонна 2-й армии вела бои с иркутскими красными севернее Сибирского тракта; решительных успехов не было. 7 февраля все наши части сосредоточились перед Иркутском; занята была станция Иннокентиевская с большими запасами военного имущества. Командование решало, что дальше делать – брать ли Иркутск силой или обходить. Известно было, что красные в городе не уверены в себе и обеспечивают отход на север; на станции железной дороги – эшелоны иностранных войск, которые заявляют нейтралитет и требуют, под угрозой разоружения, чтобы боевые действия в районе станции не происходили.
Наши части к моменту подхода к Иркутску представляют сплошные транспорты тифозных. У нас в дивизии можно набрать 200–250 здоровых, за исключением тех, кто приставлен к больным как возчик. При неудаче может создаться чрезвычайно тяжелая обстановка для всей этой массы, так как других путей на восток, кроме проходящих через Иркутск, нет. Вечером узнали, что решено не задираться, а ночью обойти Иркутск с юга с тем, чтобы выйти восточнее на тракт, а затем продолжать движение к Байкалу и в Забайкалье. Мы должны выступить около 10 часов вечера.
Я не знаю сущности происходивших в тот день разговоров командного состава, но слышал, что генерал Сахаров порывался бросить свою колонну в бой, а Войцеховский не соглашался; он будто выговорил у чехов, что они не будут мешать проходу колонны сначала вдоль полотна железной дороги, а затем у самого Глазковского предместья и станции, так как другой дороги в обход Иркутска не было, а без дороги здесь движение невозможно. Мы должны были ночью быстро подойти к Глазкову и от него свернуть на Смоленское, а затем пройти на Марково, оттуда повернуть на север на Кузьмину или Ершово.
С вечера все были готовы к движению. Часов в десять началось движение вдоль железной дороги к Глазкову. Настроение нервное, особенно там, где дорога спускается под гору, и сани, дровни закатываются так, что опрокидываются; ломаются оглобли, рвутся завертки. Положение саней с больными ужасно, многие, потерявшие сознание, как-то заражаются общей нервностью и в полусознании начинают тревожиться. Подходим к Глазкову – полная тишина; что бы здесь было, если бы раздалось тявканье пулемета. Сворачиваем на юг и едем, едем довольно быстро всю ночь. Отдыхать нельзя, так как нужно до рассвета быть восточнее Иркутска. Часов в девять утра выходим на тракт – с высот виден город. Оттуда скоро доносятся пушечные выстрелы. Неизвестно по ком, по нам ли или по хвостам. В общем, все сошло благополучно. Только поздно вечером 8 февраля мы стали на ночлег в деревне Тальцы, двигаясь почти беспрерывно не меньше 18 часов. Лошади заморились страшно…»[9 - Генерал П.?П. Петров. От Волги до Тихого океана в рядах белых (1918–1922 гг.). Рига, 1930. С. 147–149.]
Правда, генерал-майор С.?А. Щепихин в своих неопубликованных воспоминаниях писал несколько иное – про своеобразную «маскировку» требования о выдаче Колчака:
«…Ответ просили прислать часа через два, вызвав к аппарату д-ра Благож… Я собрал ленту и спешно направился к Войцеховскому. О моем разговоре с Иркутском уже знали некоторые старшие начальники, которых я и застал у нас на квартире. Здесь были кроме меня и Войцеховского еще Сахаров 1-й, Вержбицкий.
Предоставив высказаться, Войцеховский стал записывать лично сам, мнения и сводку их я должен был передать немедленно на телеграф.
Первым заявлением было сахаровское предложение: «Освобождение адмирала Колчака». Пункт был боевой и неотклоняемый: разве кто-либо из присутствующих мог решиться возразить или смягчить его форму? Уже тогда этот человек не нашел бы себе места на земном шаре за это – вторичное – предательство адмирала Колчака.
Теперь, когда события уже известны всему миру, возможно поставить такой вопрос – не побудило ли это наше, поставленное намеренно первым, требование нашим противникам ускорить расправу с адмиралом Колчаком?
Если, конечно, вообще все эти переговоры не затеяны с целью затянуть время, необходимое противнику… Если эти переговоры – ловушка, и ловушка двойная:
Во-первых, увидеть, что нам наиболее дорого,
Во-вторых, затянуть время.
Вот, принимая во внимание весьма вероятные причины начатия таких переговоров, некоторым из нас казалось не политическим и тактически неправильным обнаруживать наши скрытые желания.
Но как высказать это на нашем собрании, чтобы не показалось это странным? Я отозвал Войцеховского в сторону и высказал ему свои соображения. Оказывается, на самом деле он такого же мнения, и тут же решил поделиться своими соображениями с остальными… Его-то никто не мог в чем-то заподозрить.
Сахаров высказался принять к сведению, но все же настаивал на включении этого пункта.
Чтобы примирить два мнения, решено было пункт о Колчаке не выдвигать выпукло в наших пунктах, а поставить между другими и пункты разработать с вероятно большей подробностью…»[10 - ГА РФ. Ф. 6605. Оп. 1. Д. 10. Л. 116.]
Таким образом, подведем первый итог. Иркутский ВРК, зная об отмене смертной казни СНК и ВЦИКом при отсутствии непосредственной угрозы, тем не менее применяет ее в отношении Колчака и Пепеляева, мотивируя это угрозами наступления «каппелевцев» и «восстания» в Иркутске. Но – ни та, ни другая угрозы не осуществляются…
Как определялись «преступления» Белого движения?
Рассматривая причину расстрела Колчака и Пепеляева в 1920 году, необходимо учитывать характерную для тогдашней «революционной эпохи» форму обвинения – объявление «вне закона». Именно оно стало гораздо более, чем ссылки на угрозы наступления «каппелевцев» и «контрреволюционного восстания» в Иркутске, очевидной причиной смертной казни, вынесенной ревкомом.
Данная мера наказания обозначалась в принятых 12 декабря 1919 г. Народным Комиссариатом Юстиции РСФСР «Руководящих началах по уголовному праву». В них (статья 25), «в соответствии с задачей ограждения порядка общественного строя от нарушения», предусматривалось, в частности: «объявление врагом революции или народа», «объявление вне закона», а также, отдельно, «расстрел» (его не могли применять только «народные суды»). При этом считалось допустимым «сочетание видов наказания». Правоприменительная практика данных обвинений восходит к первым дням существования советской власти, в этом видна прямая связь с традициями «якобинского террора» периода Великой Французской революции, заимствования из терминологии которой (ennemi du peuple – «враг народа») были весьма популярны среди большевиков. А применялись данные обвинения и наказания исключительно за «преступления» политического характера.
Вот яркий пример подобного рода:
«Обращение «Ко всему населению» о борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина и Дутова от 25 ноября (8 декабря) 1917 г.
В то время, как представители рабочих, солдатских и крестьянских Советов открыли переговоры с целью обеспечить достойный мир измученной стране, враги народа империалисты, помещики, банкиры и их союзники казачьи генералы предприняли последнюю отчаянную попытку сорвать дело мира, вырвать власть из рук Советов, землю из рук крестьян и заставить солдат, матросов и казаков истекать кровью за барыши русских и союзных империалистов. Каледин на Дону, Дутов на Урале подняли знамя восстания. Кадетская буржуазия дает им необходимые средства для борьбы против народа. Родзянко, Милюковы, Гучковы, Коноваловы хотят вернуть себе власть и при помощи Калединых, Корниловых и Дутовых превращают трудовое казачество в орудие для своих преступных целей. Каледин ввел на Дону военное положение, препятствует доставке хлеба на фронт и собирает силы, угрожая Екатеринославу, Харькову и Москве. К нему на помощь прибыл бежавший из заключения Корнилов, тот самый, который в июле ввел смертную казнь и шел походом на революционный Петроград.
В Оренбурге Дутов арестовал Исполнительный и Военно-революционный комитет[ы], разоружил солдат и пытается овладеть Челябинском, чтобы отрезать сибирский хлеб, направляемый на фронт и в города. Караулов громит чеченцев и ингушей на Кавказе. Политическим штабом этого восстания является Центральный комитет кадетской партии. Буржуазия предоставляет десятки миллионов контрреволюционным генералам на дело мятежа против народа и его власти. Буржуазная Центральная рада Украинской республики, ведущая борьбу против украинских Советов, помогает Калединым стягивать войска на Дон, мешает Советской власти направить необходимые военные силы по земле братского украинского народа для подавления калединского мятежа. Кадеты, злейшие враги народа, подготовлявшие вместе с капиталистами всех стран нынешнюю мировую бойню, надеются изнутри Учредительного собрания прийти на помощь своим генералам – Калединым, Корниловым, Дутовым, чтобы вместе с ними задушить народ.
Рабочие, солдаты, крестьяне, революция в опасности. Нужно народное дело довести до конца. Нужно смести прочь преступных врагов народа. Нужно, чтобы контрреволюционные заговорщики, казачьи генералы, их кадетские вдохновители почувствовали железную руку революционного народа. Совет Народных Комиссаров распорядился двинуть необходимые войска против врагов народа. Контрреволюционное восстание будет подавлено, и виновники понесут кару, отвечающую тяжести их преступления.
Совет Народных Комиссаров постановляет:
1. Все те области на Урале, Дону и других местах, где обнаружатся контрреволюционные отряды, объявляются на осадном положении.
2. Местный революционный гарнизон обязан действовать со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху.
3. Какие бы то ни было переговоры с вождями контрреволюционного восстания или попытки посредничества безусловно воспрещаются.
4. Какое бы то ни было содействие контрреволюционерам со стороны местного населения или железнодорожного персонала будет караться по всей тяжести революционных законов.
5. Вожди заговора объявляются вне закона.
6. Всякий трудовой казак, который сбросит с себя иго Калединых, Корниловых и Дутовых, будет встречен братски и найдет необходимую поддержку со стороны Советской власти.
Совет Народных Комиссаров»[11 - Декреты Советской власти. Том I. 25 октября 1917 г. – 16 марта 1918 г. М., 1957. С. 154–155.].
Важно обратить внимание, на то, что Совнарком предписывает здесь не только вышеупомянутые виды наказаний (объявление «вне закона» и «врагом народа») по отношению к представителям зарождающегося Белого движения на Юге России, но и объявляет эти районы «на осадном положении» и реально угрожает не только «контрреволюционерам», но и «местному населению» (тому самому «гражданскому», «мирному» – в терминах современных публицистов).
Вот и еще один, более известный пример из декретов Совнаркома:
«Декрет об аресте вождей гражданской войны против революции 28 ноября (11 декабря) 1917 г.
Члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов.
На местные Советы возлагается обязательство особого надзора за партией кадетов ввиду ее связи с корниловско-калединской гражданской войной против революции. Декрет вступает в силу с момента его подписания.
Председатель Совета Народных Комиссаров Вл. Ульянов (Ленин). Народные комиссары: Н. Авилов (Н. Глебов), П. Стучка, В. Менжинский, Джугашвили-Сталин (при обсуждении декрета в СНК Сталин, единственный из его членов, выступил «против» данного декрета. – Прим. В.Ц.), Г. Петровский, А. Шлихтер, П. Дыбенко, Управляющий делами Совета Народных Комиссаров Влад. Бонч-Бруевич, Секретарь Совета Н. Горбунов. Петроград, 28 ноября 1917 г. 10? час. вечера»[12 - Декреты Советской власти. Том I. 25 октября 1917 г. – 16 марта 1918 г. М., 1957. С. 154–155.].
И вот, собственно, тот самый документ («Обращение к рабочим, крестьянам и всем трудящимся Сибири»), на основании которого действовал Иркутский ревком:
«…1. Бывший царский адмирал Колчак, самозванно наименовавший себя «Верховным правителем», и его «Совет министров» объявляются вне закона. Все ставленники и агенты Колчака и находящегося в Сибири союзнического командования подлежат немедленному аресту… 16 августа 1919 г.»[13 - Цит. по: Дроков С.?В. Адмирал А.?В. Колчак и суд истории. М., 2009, с. 4.].
Вообще, уже с 25 октября 1917 г., с момента опубликования знаменитого обращения Петроградского Военно-революционного комитета «К гражданам России», в котором говорилось о «низложении» Временного правительства, любые действия, направленные на противодействие советской власти, расценивались уже как «мятеж». Так, например, 29 октября ВРК в воззвании «Ко всему населению» так «юридически» охарактеризовал действия Керенского, ведущего полки 3-го конного корпуса на Петроград: «Бывший министр (даже не премьер и не Главковерх. – В.Ц.) Керенский, низложенный народом, отказывается подчиниться решению Всероссийского съезда Советов и пытается преступно противодействовать законному правительству, избранному Всероссийским съездом, – Совету Народных Комиссаров… Фронт отказал Керенскому в поддержке. Москва присоединилась к новому правительству. В целом ряде других городов (Минск, Могилев, Харьков) власть перешла к Советам.
Граждане Петрограда! Мы знаем, что огромное большинство вас за власть революционного народа, против корниловцев, руководимых Керенским. Не давайте обманывать себя ложными заявлениями бессильных буржуазных заговорщиков, которые будут раздавлены беспощадно.
Рабочие, солдаты, крестьяне, мы требуем от вас революционной готовности и революционной дисциплины.
Многомиллионное крестьянство, многомиллионная армия – с нами. Победа народной революции неизбежна.
Военно-революционный комитет Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов»[14 - Митрофанов Н. Дни Великого штурма. М., 1983. С. 90.].
Если же «расшифровывать» юридическое положение «вне закона», то можно заметить, что его правоприменительная практика в первую очередь должна была показать, что все обширное законодательство Российского правительства адмирала Колчака юридически ничтожно, не имеет никаких правовых последствий. В условиях Гражданской войны это вполне понятная, оправданная мера. Объявление «вне закона», по существу, означало, что к лицам, получившим такой «статус» от революционной власти, уже не могут применяться ни базовые международные правовые акты (в силу отсутствия международного признания РСФСР на тот момент), ни, тем более, базовые нормы дореволюционного права, декретивно отмененного в РСФСР. В историческом прошлом это фактически означало, что даже убийство этих лиц ненаказумемо. Поэтому «судьба» Колчака и членов его правительства, по большому счету, была предрешена не в январе 1920-го, а еще в июле 1919-го.
Подтверждением этого тезиса является и судьба последнего премьера Российского правительства Виктора Николаевича Пепеляева. Перечень «Документов к следственному делу В.?Н. Пепеляева» включает в себя, в частности: «…Паспорт В.?Н. Пепеляева… (фирменный бланк). Б. м. (16 сентября 1918 г.); …Удостоверение об отсрочке от призыва в армию (фирменный бланк), г. Омск. (25 сентября 1919 г.); Заявление Пепеляева в ЧСК о нежелании своего освобождения из тюрьмы (своеобразное подтверждение некоей «трусости» Пепеляева, якобы «просившего о пощаде» революционную власть. – Прим. В.Ц.) в ожидании суда (рукопись, подлинник), Иркутская тюрьма. (03 февраля 1920 г.); Прошение вдовы Е. Пепеляевой с просьбой выдать ей вещи мужа. (Рукопись, подлинник), г. Иркутск. (09 февраля 1920 г.); Расписка Е. Пепеляевой в получении вещей мужа. (Рукопись, подлинник), г. Иркутск. (11 февраля 1920 г.); Постановление ЧСК о прекращении следственного дела на Пепеляева, ввиду его казни, с выдачей предсмертной записки Е. Пепеляевой (Рукопись, подлинник), г. Иркутск (12 февраля 1920 г.); Расписка Е. Пепеляевой в получении переписки и бумаг, относящихся к делу ее мужа (рукопись, подлинник), г. Иркутск. (17 февраля 1920 г.); Постановление ЧСК о препровождении заявления Е. Пепеляевой в губревком с просьбой о выдаче тела мужа, с заключением, что со стороны ЧСК препятствий к ее просьбе не имеется (рукопись, подлинник), г. Иркутск. (20 февраля 1920 г.); Служебная записка управляющего делами губревкома (подпись неразборчива) о том, что тело В.?Н. Пепеляева погребено и выдано быть не может (машинопись, подлинник), г. Иркутск. (23 февраля 1920 г.); … Справка, составленная товарищем председателя ЧСК Поповым о том, что с В.?Н. Пепеляева не снято ни одного допроса ввиду смертного приговора… (рукопись, подлинник), г. Иркутск (10 марта 1920 г.); Опись документов и переписки В.?Н. Пепеляева (машинопись, подлинник), г. Иркутск. (март 1920 г.)…»
Таким образом, в отличие от Колчака, которого все-таки допрашивала Следственная комиссия, по отношению к главе Совета министров этого сделано не было…
Правда, нужно учитывать «революционную специфику» законодательства первых лет советской власти. В.?И. Ленин как выпускник юридического факультета и глава правительства, призванного осуществить «построение социализма», определял их достаточно своеобразно. В «Проекте программы РК (б)» судьям предлагалось, например, «…осуществлять волю пролетариата, применяя его декреты, а в случае отсутствия соответствующего декрета или неполноты его, руководствоваться социалистическим правосознанием, отвергая законы свергнутых правительств»[15 - Ленин В.?И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 115.]. Из этого же принципа исходил и декрет о суде (№ 1), принятый 5 декабря 1917 г., утверждавший «демократические выборы судей» одновременно с введением революционных трибуналов. Прежнее законодательство сохраняло силу законов «свергнутых правительств» исключительно в том случае, если оно не противоречило «революционной совести» и «революционному сознанию». Как известно, принцип «государства диктатуры пролетариата» и «классового правосознания» закрепляла и Конституция РСФСР, единогласно принятая однопартийным большинством 5-го Всероссийского съезда Советов 10 июля 1918 г. «…Мы не обещаем, – отмечал Ленин, – свободу и равенство вообще… Это и сказано в Конституции: диктатура рабочих и беднейшего крестьянства для подавления буржуазии»[16 - Ленин В.?И. Полн. собр. соч. Т. 39, С. 424.].
Таким образом, говорить о правопреемственности, о соблюдении общепринятых норм тогдашнего государственного, гражданского, международного, да и любого другого права при таких «базовых ценностях» не приходилось. Господство политики, господство принципов классовой борьбы, наказания за преступления политического характера, преступления против государства «диктатуры пролетариата» здесь несомненны.
Преамбула «Руководящих начал по уголовному праву» в этом отношении еще более конкретна:
«…Пролетариат, завоевавший в Октябрьскую революцию власть, сломал буржуазный государственный аппарат, служивший целям угнетения рабочих масс, со всеми его органами, армией, полицией, судом и церковью. Само собой разумеется, что та же участь постигла и все кодексы буржуазных законов, все буржуазное право как систему норм (правил, формул), организованной силой поддерживавших равновесие интересов общественных классов в угоду господствующим классам (буржуазии и помещиков). Как пролетариат не мог просто приспособить готовую буржуазную государственную машину для своих целей, а должен был, превратив ее в обломки, создать свой государственный аппарат, так не мог он приспособить для своих целей и буржуазные кодексы пережитой эпохи и должен был сдать их в архив истории. Без особых правил, без кодексов вооруженный народ справлялся и справляется со своими угнетателями. В процессе борьбы со своими классовыми врагами пролетариат применяет те или другие меры насилия, но применяет их на первых порах без особой системы, от случая к случаю, неорганизованно. Опыт борьбы, однако, приучает его к мерам общим, приводит к системе, рождает новое право.
Почти два года этой борьбы дают уже возможность подвести итоги конкретному проявлению пролетарского права, сделать из него выводы и необходимые обобщения.
В интересах экономии сил, согласования и централизации разрозненных действий пролетариат должен выработать правила обуздания своих классовых врагов, создать метод борьбы со своими врагами и научиться им владеть. И прежде всего это должно относиться к уголовному праву, которое имеет своей задачей борьбу с нарушителями складывающихся новых условий общежития в переходный период диктатуры пролетариата. Только окончательно сломив сопротивление повергнутых буржуазных и промежуточных классов и осуществив коммунистический строй, пролетариат уничтожит и государство как организацию насилия, и право как функцию государства. Этой задаче – задаче помочь органам советской юстиции выполнить свою историческую миссию в области борьбы с классовыми противниками пролетариата – идет навстречу Народный Комиссариат Юстиции, издавая настоящие руководящие начала по уголовному праву РСФСР:
I. Об уголовном праве. 1. Право – это система (порядок) общественных отношений, соответствующая интересам господствующего класса и охраняемая организованной его силой. 2. Уголовное право имеет своим содержанием правовые нормы и другие правовые меры, которыми система общественных отношений данного классового общества охраняется от нарушения (преступления) посредством репрессии (наказания). 3. Советское уголовное право имеет задачей – посредством репрессии охранять систему общественных отношений, соответствующую интересам трудящихся масс, организовавшихся в господствующий класс в переходный от капитализма к коммунизму период диктатуры пролетариата…»
Есть один существенный правовой момент: в «Руководящих началах» (раздел VIII, «О пространстве действия уголовного права», статья 27) отмечено: «…Уголовное право РСФСР действует на всем пространстве Республики как в отношении ее граждан, так и иностранцев, совершивших на ее территории преступление, а равно в отношении граждан РСФСР и иностранцев, совершивших преступление на территории иного государства, но уклонившихся от суда и наказания в месте совершения преступления и находящихся в пределах РСФСР…»[17 - Текст «Руководящих начал» см., например: docs.cntd.ru›document/901870462.].
Каким образом устанавливалось на тот момент гражданство РСФСР? Уместно напомнить текст декрета СНК и ВЦИК от 24 ноября 1917 года «Об уничтожении сословий и гражданских чинов»:
«…11 (24) ноября 1917 г. Ст. 1. Все существовавшие доныне в России сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии и ограничения, сословные организации и учреждения, а равно и все гражданские чины упраздняются; Ст. 2. Всякие звания (дворянина, купца, мещанина, крестьянина и пр.), титулы (княжеские, графские и пр.) и наименования гражданских чинов (тайные, статские и проч. советники) уничтожаются, и устанавливается одно общее для всего населения России наименование граждан Российской Республики; Ст. 3. Имущества дворянских сословных учреждений немедленно передаются соответствующим земским самоуправлениям; Ст. 4. Имущества купеческих и мещанских обществ немедленно поступают в распоряжение соответствующих городских самоуправлений; Ст. 5. Все сословные учреждения, дела, производства и архивы передаются немедленно в ведение соответствующих городских и земских самоуправлений; Ст. 6. Все соответствующие статьи доныне действовавших законов отменяются; Ст. 7. Настоящий декрет вступает в силу со дня его опубликования и немедленно приводится в исполнение местными Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».
Порядок приобретения гражданства, таким образом, обозначен – через местные советы. Однако он не конкретизируется. Существовали различные формы «легализации» бывших «подданных Российской империи» на территории РСФСР – от продуктовых карточек до «паспортных листов» – своеобразных суррогатов паспортной системы. Можно установить, что гражданами РСФСР становились одномоментно все проживавшие на территории Российской Республики (провозглашенной 1 сентября 1917 г.) в тех ее частях, где существовали органы советской власти. Примечателен декрет ВЦИК от 5 апреля 1918 г. «О приобретении прав российского гражданства». Правда, он относился к иностранцам, но в нем обозначена процедура, в соответствии с которой «для приобретения прав российского гражданства иностранец делает о том заявление в местный, по месту жительства, Совет Рабочих, Солдатских, Крестьянских и Казачьих Депутатов, с указанием рода своих занятий и сообщением сведений о том, не подвергался ли он судебному преследованию по обвинению в общеуголовном преступлении, а если подвергался, то за какие деяния». Причем «самоличность делающего заявление, при отсутствии других средств к ее установлению, удостоверяется свидетельством полноправных граждан Российской Социалистической Федеративной Советской Республики».
Но там, где советской власти не существовало, бывшие подданные Российской империи, очевидно, не могли «легализоваться» в статусе граждан РСФСР. На данных территориях советская власть, как правило, и не признавалась, ее легальность и легитимность (равно как и все ее законодательство) оспаривались не только Правительствующим Сенатом Российской Республики, но и значительным числом местных структур власти в государствах и государственных образованиях, возникших после февраля и октября 1917 года. Можно ли было считать проживавших там бывших подданных Российской империи гражданами РСФСР и подвергать их наказанию по нормам РСФСР?
С другой стороны, члены, например, антисоветского подполья, агенты белой разведки, проживавшие и работавшие на территории РСФСР, могли подвергаться наказаниям по советским законам, в чем они, кстати, и не сомневались и на что они вполне сознательно шли, рискуя ради выполнения тех задач, которые на них возлагались командованием белых армий.
Но могли ли нормы РСФСР применяться, например, к солдатам и офицерам Добровольческой армии, донским степнякам-партизанам, бойцам казачьих отрядов атаманов Дутова, Семенова, действовавшим на основании совершенно иных законодательных актов? Могли ли нормы РСФСР применяться к А.?В. Колчаку, как известно, ни одного дня не находившемуся на территории РСФСР до января 1920 г. и не ставшему иностранным подданным (не существует документов, подтверждающих это, за исключением мифов о якобы реальной службе Колчака в британских воинских контингентах)?
Гражданская война – самая страшная из войн еще и потому, что здесь идет непримиримая «война законов». А заложниками этой войны становятся соотечественники, граждане, подданные прежде единого государства…
Таким образом, следующий итог: смертная казнь в отношении Колчака, членов его правительства есть (помимо несостоятельных ожиданий наступления «каппелевцев» на Иркутск и «контрреволюционного восстания») также и прямое следствие объявления их «вне закона» и фактического лишения их каких бы то ни было правовых норм защиты со стороны «революционной власти» (что подтверждает судьба Пепеляева). Уместно помнить при этом, что Колчак гражданином РСФСР не был. То, что решение о расстреле было принято исключительно как наказание за «политические преступления» – несомненно. Напомним слова из постановления Иркутского ревкома: «тягчайшие преступники против трудящихся», «преступники, давно достойные смерти».
Кстати, теперь можно вспомнить текст статьи 1 Закона Российской Федерации от 18 октября 1991 г. № 1761-I «О реабилитации жертв политических репрессий»: «Политическими репрессиями признаются различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, помещения на принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам, осуществлявшееся по решениям судов и других органов, наделявшихся судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной власти и должностными лицами и общественными организациями или их органами, наделявшимися административными полномочиями».
Как определялись «преступления» большевиков?
Оценивая проблемы политического, военного и правового противостояния в России 100 лет назад, нужно отметить и то, как в политико-правовых документах антибольшевистского и Белого движения отражалась суть событий 25 октября 1917 года – приход большевиков к власти. Вот первый акт «новой власти»:
«Обращение Петроградского Военно-революционного комитета. К гражданам России!
Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов – Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.
Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства – это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!
Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, 25 октября (7 ноября) 1917 года».
Но в стране, помимо «низложенного» Временного правительства, действовали также и структуры местного (земского и городского) самоуправления и органы региональной власти, легализованные до октября 1917 года. Являлся ли, таким образом, ВРК при Петроградском Совете выразителем «воли» всей России? Подчеркнем, что речь идет не о социально-психологическом восприятии в «народном сознании» совершившегося в Петрограде события, а сугубо о политико-правовом определении данного события, т. е. «перехода» государственной власти в руки Петроградского ВРК, названного Великой Октябрьской социалистической революцией.
Обратимся к определению позиции высшей судебной, кассационной инстанции, «высшего хранителя и толкователя законов» – Правительствующего Сената, который в марте 1917-го подтвердил легальность акта об отречении от престола государя императора Николая Александровича Романова и акта о непринятии престола великим князем Михаилом Александровичем.
Упомянуть об этом нужно, поскольку существует расхожий тезис (уходящий корнями еще в послереволюционные эмигрантские дискуссии) о том, что после «недействительного», «подложного» «Манифеста об отречении» государя императора Николая II никакой легитимной власти в России в 1917 году не было. Один из юридических аргументов в пользу этого тезиса таков: Сенат не утверждал акта отречения Николая II, и поэтому он юридически ничтожен.
Однако… Согласно официальному сообщению, 5 марта на заседании 1-го департамента министр юстиции Керенский (по статусу ставший и генерал-прокурором Сената) передал обер-прокурору П.?Б. Врасскому оба упомянутых акта. Далее: «рассмотрев предложенный на его обсуждение вопрос, Правительствующий Сенат определил распубликовать оба акта в «Собрании узаконений и распоряжений правительства» и сообщить об этом указами всем подчиненным Сенату должностным лицам и правительственным местам. Оба акта приняты Сенатом для хранения на вечные времена». Определение 1-го департамента Сената подтверждало исключительный характер власти Временного правительства: «Временное правительство волею народа облечено диктаторской властью, самоограниченной его собственной Декларацией и сроком до Учредительного Собрания».
Судя по интервью сенатора, профессора Э.?Н. Берендтса, опубликованному в апреле 1922 г., заседание 5 марта завершилось официальным обращением сенаторов к Керенскому: «Сенат решил издать требуемый указ (акты Государя и Великого князя. – В.Ц.) и просит Вас передать Временному Правительству, что он будет поддерживать Временное Правительство во всем, что будет содействовать укреплению законности в России». 9 марта на заседании полного состава 1-го департамента Временное правительство принесло присягу. Акты отречения от власти и принятия временной власти окончательно получили правовое оформление и юридическую силу[18 - Русский Инвалид. Петроград. № 58. 8 марта 1917 г.; Берендтс Э.?Н. Из воспоминаний старого сенатора (Заседания 1 Департамента Правительствующего Сената 5 и 9 марта 1917 г. // Жизнь. Ревель. № 3. 22 апреля 1922 г.].
Итак, данные акты не только получили законную силу, но и стали основой формирования политико-правовой системы Российского государства на период до Учредительного Собрания. Временное правительство получило формальный, подтвержденный Сенатом статус высшей законодательной и исполнительной власти. Никаких принципиальных, «революционных» отклонений от цели правопреемственности на протяжении 1917 года Правительствующий Сенат не фиксировал. Как бы ни оценивать Керенского с точки зрения его человеческих и политических качеств – у него и у возглавляемого им правительства была формальная власть.
А после «октябрьских событий» на совещаниях департаментов Правительствующего Сената от 6 и 23 ноября 1917 г., созванных по инициативе бывшего министра юстиции С.?М. Зарудного, Петроградский военно-революционный комитет и Совет народных комиссаров были квалифицированы так:
«Сенат осведомился о намерении лиц, захвативших власть незадолго до созыва Учредительного Собрания, которое должно являться истинным выражением директивной воли русского народа, посягнуть на самое существование Правительствующего сената, в течение с лишком 200 лет стоящего на страже закона и порядка в России. Эти лица, решаясь упразднить Правительствующий сенат и все суды, подрывают сами основы государственного строя и лишают население последней его опоры – законной охраны его личных и имущественных прав. Преступные действия лиц, именующих себя народными комиссарами, в последние недели свидетельствуют, что они не останавливаются перед применением насилия над учреждениями и лицами, ставшими на страже русского государства. Прежде чем насилие коснется старшего из высших учреждений России и лишит Правительствующий Сенат возможности возвысить свой голос в час величайшей опасности для родины, созванное на основе ст. 14 Учреждения Сената общее собрание Сената определяет, не признавая законной силы за распоряжениями каких бы то ни было самочинных организаций, неуклонно исполнять впредь до решения Учредительного Собрания об образовании власти в стране возложенные на Сенат законом обязанности, доколе к этому представляется какая-либо возможность, о чем и дать знать всем подчиненным местам и лицам»[19 - Чубинский М.?П. На Дону (из воспоминаний обер-прокурора) // Донская Летопись. 1923. № 1. С. 135.].
Не многим отличались, по существу, официальные декларации, заявления, принятые в казачьих областях. Например, резолюция Оренбургского Войскового Круга, принятая на Чрезвычайной сессии в феврале 1918 г. в г. Верхнеуральске, гласила: «Выслушав наказы станиц, данные делегатам с мест, и мнения самих депутатов по политическому моменту, и, особенно, по борьбе с большевиками, и имея в виду, что как наказы, так и мнения всех депутатов говорят за беспощадное сопротивление большевикам, значит, за неподчинение так называемому Совету Народных Комиссаров, Чрезвычайный войсковой круг единогласно постановил: впредь до установления Всероссийским Учредительным Собранием государственной власти – никакой власти в войске не признавать, кроме власти Войскового Круга, который для Оренбургского Казачьего Войска является единственным хозяином, распорядителем и законодателем для Войска; его постановления обязательны не только для лиц Войскового сословия, но и для проживающих на Оренбургской казачьей территории – лиц не Войскового сословия.
Отдельные лица, как зачинщики, подстрекатели, или насильники, а равно и лица, подписавшие постановления явно противоречащие решениям Войскового Круга, или Окружных съездов, приводя таковые в исполнение – будут привлекаться к строгой ответственности и, помимо этого – исключаться из Войска; исполнение же этого возлагается на Войсковое Правительство и Окружные Управления.
Если означенные лица, или общества будут сопротивляться, то применять к ним принудительные меры, через особо для того организованные отряды, всеми мерами и средствами, находящимися в распоряжении Окружных Управлений и этих отрядов. Всякие самочинные выступления как от имени целых обществ, под видом якобы советов, сходов и др., не созванных подлежащими властями, так и отдельных лиц против установленных Восковым Кругом властей, или даже отдельных частных лиц, будут строго преследоваться. Пропаганда в пользу большевиков с целью развала общества, или частей его должна строго преследоваться. Одинаково отвечают за укрывательство этих нарушителей, установленного в Войске порядка, и должностные лица.
Сходы станичные и поселковые считаются законными при условии, если они состоят лишь из гласных и созваны порядком, установленным Положением о самоуправлении, а общие собрания в станице или поселке, – при условии, если на них участвует не менее 2/3 лиц данной станицы, или поселка, пользующихся избирательным правом, т. е. в возрасте от 20 лет и старше, при том созванные станичными или поселковыми властями, а постановления – засвидетельствованы этими же властями.
Лиц, ведущих агитацию против установленной в Войске власти или возбуждающих население к погромам, грабежам или другим беспорядкам, задерживать и доносить о них по инстанции»[20 - Акулинин И.?Г. Оренбургское Казачье Войско в борьбе с большевиками, 1917–1920. Шанхай. 1937. С. 182–184.].
Схожие по юридическому значению акты принимались и другими антибольшевистскими правительствами на территории России в течение 1917–1918 гг. Нужно обратить особое внимание на «сибирское законодательство», поскольку именно здесь сформировался т. н. «режим колчаковской диктатуры». В первых же строках Декларации Временного Сибирского правительства «О государственной самостоятельности Сибири» говорилось: «Временное Сибирское Правительство, приняв на себя всю полноту власти в стране после изгнания узурпаторов – большевиков, наряду с другими важнейшими задачами полагает также необходимым вывести Сибирь из того неопределенного положения, в котором она находится вследствие разгона большевиками Сибирской Областной Думы и продолжающегося их господства в Европейской России».
Еще один важный документ – «Постановление Временного Сибирского Правительства от 4 июля 1918 года» «Об аннулировании декретов советской власти»:
«Ввиду того, что советские власти основаны были на захвате и преступном насилии над волей народа, Временное Сибирское Правительство, считая все советские учреждения незаконными, объявляет:
1. Что все декреты, изданные так называемым Советом Народных Комиссаров и местными советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, являются актами незакономерными, а потому ничтожными; и
2. что для внесения планомерности в дело восстановления прав и отношений, измененных декретами советской власти, таковое восстановление должно производиться в соответствии с руководящими в каждой области указаниями центральных правительственных учреждений.
Председатель Совета Министров, Министр Иностранных Дел П. Вологодский. Члены Совета Министров: Министр Внутренних Дел В. Крутовский, Министр Финансов И. Михайлов, Министр Юстиции Григорий Патушинский, Министр Туземных Дел М. Шатилов. Управляющий Делами Совета Министров Г. Гинс…»
И также – Постановление Временного Сибирского Правительства от 6 июля 1918 года «О недопущении советских организаций»:
«Принимая во внимание, что организации так называемых советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, составлявшиеся на основах, ничего общего с демократическими принципами не имеющих, в своей прошлой деятельности проявили враждебность государственному правопорядку и местной власти, вплоть до преступного посягательства на верховные права Всероссийского Учредительного Собрания и Сибирской Думы, а также ввиду того, что политические интересы населения достаточно представлены в политических партиях, а классовые – в профессиональных союзах, что советы вызывают непримиримую ненависть населения, Временное Сибирское Правительство постановляет:
1) Все существующие советы рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов закрываются.
2) Образование новых советов или иного наименования организаций из представителей обществ и союзов профессионального или промышленного характера, но с задачами политическими, воспрещаются.
3) Образование профессиональных организаций, не преследующих политических целей, не подвергаются никаким ограничениям.
