скачать книгу бесплатно
– Гун-Мари Фредрикссон.
– Где вы живёте?
– В Эстра-Юнгбю, почтовый ящик 57.
В моём воображении до меня никто не мог добраться. В нём я была абсолютно свободна, и всё было просто прекрасно. Я обожала этот мир. Мы с Тиной много чего придумывали и играли во всё, что только можно себе представить. Тот большой мир, о котором в Эстра-Юнгбю совсем ничего не напоминало, мы видели только по телевизору. Но осознание того, что где-то существует другая жизнь, скрашивало наши дни.
Первая настоящая подружка у меня появилась в подростковом возрасте. Её звали Черстин, и мы часто играли в почту, одалживая для этого какие-то вещицы у папы. Иногда мы приглашали Тину и играли в «духа в бутылке». Мы составляли табличку с разными цифрами и буквами, потом нагревали свечкой стакан, клали на него указательный и средний пальцы и задавали вопрос. Спрашивали о парнях или о каких-нибудь магических штуках. Стакан сам передвигался между буквами и цифрами. Ну, или нам просто этого хотелось.
У нас так легко получалось всему верить! Как-то раз стакан упал на пол, и мы даже завизжали от страха.
У Черстин был самый чудесный смех на свете. Стоило ей засмеяться – и мне тут же становилось радостно. Сейчас этого смеха очень не хватает.
Моего отца в общем-то можно назвать добрым человеком, но у него была тяжёлая жизнь. Он разругался с родными после банкротства и всё время испытывал финансовые трудности. К тому же в семье было много детей, и папе с мамой приходилось из кожи вон лезть, чтобы прокормить нас. Денег постоянно не хватало. А тут ещё боль от утраты Анны-Лисы.
В детстве я очень стеснялась пьянства, занудства и сварливости отца. Маме тоже было от всего этого не по себе. Она часто говорила: «Закончили, давай больше не будем, всё уже хорошо», – и делала вид, будто ничего не случилось. Ей было стыдно. В крошечной деревушке все обо всех всё знали. Чёрт, сколько же слухов и сплетен! Соседи вечно говорили гадости друг о друге.
Когда отец пил, его поведение сложно было предсказать. Иногда он превращался в весёлого музыканта, а иногда становился злым, ходил и ворчал. В такие моменты под горячую руку попадала мама – всё-то она делала не так. Нам, детям, было неприятно постоянно слышать о том, какая она недотёпа. Когда мы с Тиной ложились спать, до нас часто доносились пьяные речи отца: Боже мой, как мы тогда хотели, чтобы скорее настало утро! А летними вечерами мы нередко играли в бадминтон до тех пор, пока не темнело настолько, что уже было невозможно различить воланчик. Мы просто-напросто не желали идти домой, когда отец был пьян, ругался и хлопал дверьми.
Я любила отца. Но, выпив, он начинал говорить ужасные вещи. Свою злобу он вымещал на маме. Это было невыносимо, и мы плакали. Мы ведь знали, что он не такой! На самом деле он другой! Мой милый папочка умел шутить и играть!
Инес старалась не обострять отношения. Иногда она могла сказать что-то вроде: «Замолчи!» – но не помню, чтобы она сильно огрызалась. Просто ждала, пока всё закончится. Сводила всё на нет. Отец хлопал дверьми, а потом спускался в подвал и играл на скрипке. Так было по выходным. На неделе он не пил.
Мама у нас была просто необыкновенной. Не понимаю, как она всё это выдерживала. Ей приходилось заботиться о том, чтобы нам хватало денег на еду, – алкоголь ведь тоже не доставался даром. Мне кажется, из-за этого она переживала больше всего: вдруг отец потратит все деньги на выпивку?
Иногда я спрашиваю себя: что с нами тогда случилось? Мы притворялись, будто ничего не происходит, будто бы раз – и всё опять прекрасно. В нас поселилась мысль о том, что именно мы должны сделать так, чтобы всем вокруг было хорошо. Вот, сейчас споём весёлую песенку – и всё вернётся на круги своя. Тина до сих пор считает, что мне бы не помешало хотя бы пару раз выйти из себя.
Когда мы познакомились с Микке, он заметил, что я рассказываю о детстве, словно пытаясь от него дистанцироваться. Например, я говорила о смерти Анны-Лисы так, будто мне до этого не было никакого дела, будто меня это совсем не трогало. Микке убеждал меня не бояться эмоционально вернуться в те годы. За это я ему очень благодарна. Я смогла стать более целостной натурой. Мне больше не надо куда-то бежать, словно меня преследует какая-то темнота или беспокойство.
Но юные годы и впрямь оставили свой отпечаток на моём характере: мне просто жизненно необходимо видеть, что у всех всё хорошо. Никто не должен ругаться или огорчаться. Помню, мы завели кошку Миссан. Я тогда была совсем маленькой, но мне всё равно приспичило вмешаться в её драку с другим котом. Мне так хотелось, чтобы они дружили, но меня только расцарапали до крови.
Сегодня мы чаще говорим о том, что раньше пытались скрыть. И я поняла: многое переживать гораздо легче, если делиться чувствами с другими. В такие моменты одиночество отступает.
Но сделать это бывает непросто. Как будто что-то внутри меня сопротивляется. В этой книге я очень откровенно рассказываю о своём детстве, но каждый раз по-прежнему колеблюсь.
Дело тут вовсе не в стыде. Его я поборола. Бедность, алкоголизм – разве надо стыдиться того, что через это пришлось пройти?
Но мне совсем не хочется, чтобы моё детство кому-то показалось сущим адом. Мы росли как обычные дети, смеялись, пели и играли. И прекрасно себя ощущали, потому что мы были друг у друга. В моей памяти сохранилась картина замечательной семьи. В нашем доме жила любовь. К нам часто приходили друзья, ведь всех принимали очень тепло. Мама всегда была приветлива: «Заходите, добро пожаловать!» – и вот в нашем крошечном домишке уже как-то помещались двадцать человек. Красивых ценных вещей, которые могли разбиться, у нас не было, поэтому в доме никогда не царила эдакая атмосфера чопорности. Гости расслаблялись, чувствовали себя свободными. Мы были рады каждому. Мама пекла булочки или готовила что-нибудь, чтобы никто не ушёл голодным. Да и к нам родители относились с большим трепетом и всегда прислушивались к нашему мнению.
А уж о музыкальной жизни я вообще вспоминаю с невероятной теплотой. Музыка нас объединяла, радовала, была нашим «местом встречи» друг с другом. Во всём том ужасе, который нас окружал, порой удавалось веселиться. Папа Йоста бывал очень классным. Как и мой старший брат Свен-Арне. Отец соорудил на чердаке местечко, где мы с Тиной могли уединяться. Туда можно было приглашать друзей и втайне покуривать сигареты «Prince» в красной пачке – их мы таскали у папы. У нас был особый приём: мы как заправские воришки слегка подминали пачку, чтобы преступление не слишком бросалось в глаза. Чердак располагался прямо над кухней, и если мама считала, что музыка играет слишком громко, то колотила по потолку рукояткой метлы.
Уже в 1966-м папа купил магнитофон «Tandberg», и мы записывали на него песни, звучавшие в программе «Десятка лучших», а ещё – наши собственные песни и театральные представления.
Когда я училась в начальной школе, отец взял напрокат пианино. Оно было совсем маленькое, и в нём даже не было всех октав. По-моему, настоящее пианино «Schimmel» он приобрёл только году в 1968-м – купил в рассрочку. Потом родители много лет выплачивали деньги, и я знаю, как нелегко им порой было вовремя наскрести нужную сумму.
Появление этого пианино в доме стало для нас с Тиной удивительным и необычайно важным событием. С его помощью мы тренировали музыкальный слух. Мы часто играли на нём песни «Битлз» или мелодии, которые мы слышали по радио и которым подпевали. Зачастую наш английский оставлял желать лучшего. Тина всегда придерживалась нот, а я любила импровизировать. Первую песню я сочинила в возрасте пяти или шести лет. Что-то про упавшую серую птичку. К сожалению, из-за болезни я её уже не помню. Но в детстве и юности я часто исполняла песни, которые придумывала сама.
С самого детства я находила утешение не только в музыке, но и в природе. Всегда любила животных, птиц, море и собирать цветы. Почти совсем не помню игрушки, но зато помню, как много времени я проводила на улице и что там делала. Мама обожала сад. Она уделяла ему каждую свободную минуту, и всё цвело пышным цветом. Видимо, любовь к цветам я унаследовала именно от мамы.
А ещё мне в жизни помогала лёгкость в общении. Я всегда без труда находила друзей. Никого не стеснялась, меня даже частенько называли душой компании.
Для меня очень много значил сын Свена-Арне Тони. Он на шесть лет младше, и родители считали, что я вполне могу стать ему кем-то вроде няни. Но по вечерам мы вместе сидели съёжившись и смотрели ужастики. Сами себя пугали. Мы были очень близки. И похожи. Оба такие чувствительные. Мы всегда начинали реветь над печальными сценами в фильмах, да и сегодня нередко плачем при встрече. Когда я заболела, Тони оказал мне невероятную поддержку. Он так переживал. Между нами точно есть какая-то невидимая связь, мы полностью открыты друг для друга, тонко ощущаем чувства и эмоции.
У меня вечно глаза на мокром месте, и Тину это всегда жутко раздражало. Помню, однажды мы были в гостях у сестры Уллы-Бритт, которая на одиннадцать лет старше меня и очень рано переехала в Данию. Мы с Тиной были тогда подростками и прожили у сестры целый месяц. Потом попрощались на перроне, и я рыдала всю дорогу домой. Тина не выдержала: «Неужели стоит столько реветь?» Но я такая. У меня все чувства на поверхности. То смех, то слёзы. Наши друзья тоже замечали разницу между нами. Креативная Мари и уравновешенная Тина. Тина была спокойной, а я вечно во что-то влипала.
Слёзы всегда выручали меня в трудную минуту, помогали понять собственные чувства. Взять, скажем, опухоль. Именно слёзы подарили мне облегчение. Когда я была ребёнком, мне нередко приходилось думать о чём-то другом и демонстрировать радость. А слёзы я научилась использовать как своеобразный клапан.
В детстве я, с одной стороны, была очень отважной, а с другой – постоянно чего-то боялась и о чём-то печалилась. Настроение менялось ежесекундно. Во мне существовали две крайности, и каким-то невероятным образом они обе прекрасно уживались в моей душе.
Кстати, я по-прежнему такая!
Первые три года в школе у меня была замечательная добрая учительница, а вот в четвёртом классе пришла злая и вредная. Я любила школу, особенно уроки математики, но из-за этой женщины всё превратилось в настоящий ад. «Ты лентяйка», – говорила она мне, когда я что-то упускала. Из-за неё я окончательно утратила веру в себя. Казалось, я ни на что не гожусь, и с каждым днём ситуация лишь усугублялась. Я до сих пор помню её слова: «Бестолковая лентяйка». Это прекрасный пример того, насколько важно в детстве получать хоть какое-то одобрение. Как же легко перестать чего-то желать и верить в свои силы!
С уроками, особенно с математикой, которая казалась ужасно трудной, мне помогала Тина. Иногда, если я слишком уставала, Тина просто вписывала в мою тетрадь правильные ответы. Мы даже не задумывались о том, что она писала девятку совсем не так, как я. Но учительница, к сожалению, в конце концов заметила другой почерк и отругала меня. Боже, как было стыдно!
Когда я росла, дух времени был совсем другим. С детьми обращались не так, как сегодня. Например, дома их вполне могли побить. Некоторых моих друзей изрядно поколачивали. В нашей семье особенно строгой была мама. Получать оплеухи нам, конечно, не нравилось, но было не привыкать. Мать могла даже влепить затрещину кулаком, если сильно злилась. Но вместе с тем она проявляла исключительную доброту.
Папа наказал меня лишь однажды. Мне было лет семь-восемь, и я играла с друзьями на улице. Вся измазалась, с головы до ног, и отец вышел из себя. Я страшно перепугалась, забежала в дом и понеслась в свою комнату. Он бросился за мной и ударил – невероятно сильно, как могут только мужчины. Вот уж мне досталось! Но потом он так об этом жалел! Он просил прощения и был просто в отчаянии.
В моей жизни родители исполняли разные роли. Отец был музыкантом: он пел, играл на баяне или скрипке. Мать занималась хозяйством. Она заведовала семейным бюджетом и следила, чтобы денег хватало на еду и одежду. Папа нередко относился к финансам слегка легкомысленно. Он говорил: «Всё уладится». Когда Тине или мне нужны были деньги, мы всегда шли к отцу. Если они у него были, он делился с нами. Из-за этого Инес жутко на него злилась. Думаю, именно на её плечах лежала ответственность за то, чтобы нам не пришлось жить в долг. Деньги на ведение хозяйства она хранила в отдельном шкафчике. Бывало, мы их подворовывали. А когда были подростками, но однажды стащили у отца водку, а в бутылку налили воды.
Мне нравилось быть подростком: это время, когда можно в любой момент оказаться в другом мире, где больше чего-то по-настоящему своего. Мы с Тиной проводили вместе каждую свободную минуту. Мы так веселились! Я общалась с ней и её подружками Битте и Буэль, хотя и была на целых три года младше. Мне хотелось быть с ними, что бы они ни делали. Меня просто распирало любопытство, я всегда старалась оказываться в первых рядах и ничего не упускать. Они считали меня своим талисманом, и я приносила радость и развлекала их. Как, например, на рождественских праздниках, которые они сами устраивали. Меня всегда наряжали Сантой, и я устраивала какое-нибудь шуточное представление. А как-то раз летом мы решили немного подзаработать и отправились собирать клубнику. Я стояла между кустами и кривлялась, а девчонки катались от смеха по земле. Бригадир ужасно разозлился, ведь мы передавили ему все кусты.
Порой они хотели подразнить меня и в такие моменты переставали быть душками. Помню, как однажды пришлось лежать под диваном: они не позволяли мне вылезать, пока я от начала до конца не спою гимн Швеции. Они сидели на этом самом диване и ногами преграждали мне путь. А когда я была совсем маленькая – отрезали мои длинные волосы. И это как раз накануне свадьбы Свена-Арне! Маме потом пришлось долго подравнивать концы волос, чтобы моя причёска выглядела поаккуратней.
Но в целом мы просто классно проводили время.
Я не раз раздумывала над тем, какой я была в подростковом возрасте, а потом нашла вот это. (Показывает «Мой дневник» – тетрадь, в которой записывают о себе разные вещи). Думаю, тогда мне было лет тринадцать.
Читает вслух:
Любимая одежда: подвёрнутые длинные брюки, водолазки, пёстрые штаны, плащ средней длины, жилетка с бахромой, вишнёвые трусики, расклешённые джинсы, свитер со шнуровкой, белые сапоги.
Хорошие книги: «Поиски ребёнка 312».
Друзья: Лотта, Битте, Эва-Карин. Супернадёжные и добрые.
Моими кумирами были Creedence, Pugh, Led Zeppelin, Stones, Джими Хендрикс, Ike и Тина Тёрнер…
Видите, я внимательно следила за тем, что было популярно в те времена.
Мы с сестрой Тиной отыскали «Радио Люксембург». Там крутили потрясающую музыку. О, это был совершенно новый, прекрасный мир! Первый сингл нам подарила Улла-Бритт. Песня Monkees. Мы были на седьмом небе от счастья! Начали покупать пластинки и теперь жили только ради того, чтобы слушать синглы. Если дома что-то не ладилось, мы погружались в мир музыки. От всех невзгод нас спасали песни Beatles и Rolling Stones. Первым синглом, который я приобрела на собственные деньги, был «Valleri»[19 - С англ. «Валлери». – Прим. пер.] группы Monkees.
Разумеется, мы с Тиной слушали «Вечерний чарт» и «Десятку». Помню, как мы ревели, услышав «Nights in White Satin»[20 - С англ. «Ночи в белом атласе». – Прим. пер.] группы Moody Blues. Какая красивая композиция! В моей жизни важную роль играли ещё и Deep Purple с Led Zeppelin: в музыке меня всегда тянуло к чему-то более дикому, что ли. Вот, скажем, Джими Хендрикс. Я его боготворила.
Музыкой нашего с Тиной поколения был поп. Для Йосты же всё современное звучало как «тыц-тыц, тыц-тыдыц», он вообще не понимал всего этого. Поп и рок были не для него.
