Капитализм не проблема, а решение. Путешествие по новейшей истории пяти континентов

скачать книгу бесплатно


После провала «Большого скачка» крестьяне во все большем числе деревень начали обходить официальный запрет на частное фермерство. Поскольку они быстро смогли добиться гораздо больших объемов производства, партийные кадры разрешили им продолжать. Первоначально эти эксперименты были ограничены самыми бедными деревнями, где почти любой результат был бы лучше, чем статус-кво. В одной из таких деревень, «широко известной в регионе как “деревня попрошаек”», кадры «решили выделить крестьянским хозяйствам в двух производственных бригадах малоплодородные земли, а на остальных территориях продолжать придерживаться коллективного хозяйствования. В тот год частные хозяйства собрали с малоплодородных земель в три раза больше, чем колхозники с плодородных. На следующий год площадь земли, отданной под частное фермерство, и количество производственных бригад, получивших участки, выросло»[62 - Coase and Wang, How China Became Capitalist, 46, 47 <Коуз Р., Ван Н. Как Китай стал капиталистическим. С. 78>.].

Задолго до того, как в 1982 г. был снят официальный запрет на частное фермерство, по всему Китаю возникли инициативы крестьян по восстановлению частной собственности вопреки социалистической доктрине[63 - Ibid., 49 <Там же. С. 81>.]. Результат оказался в высшей степени успешным: люди больше не голодали, а производительность сельского хозяйства быстро росла. К 1983 г. процесс деколлективизации китайского сельского хозяйства был практически завершен. Великий социалистический эксперимент Мао Цзэдуна, стоивший стольких миллионов жизней, был завершен.

Экономические преобразования в Китае отнюдь не ограничивались сельским хозяйством. По всей стране многие муниципальные предприятия все чаще работали как частные, хотя формально они все еще находились в государственной собственности. Освобожденные от ограничений плановой экономики, эти компании нередко превосходили своих менее проворных государственных конкурентов. В период с 1978 по 1996 г. общее число работников, занятых в этих компаниях, выросло с 28 до 135 млн человек, а их доля в экономике Китая увеличилась с 6 до 26 %[64 - Ibid., 54 <Там же. С. 89>.].

В 1980-х годах выросло число предприятий, находившихся в коллективной собственности (КСП), и поселковых и сельских предприятий (ПСП) – фактически частных компаний под видом коллективных предприятий[65 - Ten Brink, Chinas Kapitalismus, 118.]. Юридически принадлежавшие муниципальным властям, они размывали различия между государственной и частной собственностью.

Соответственно, немецкий политолог и китаевед Тобиас тен Бринк утверждает, что «фактический контроль» над доступом к конкретным ресурсам важнее формального владения[66 - Ibid., 84.]. В своем анализе китайского капитализма тен Бринк проводит различие между формальным юридическим статусом и фактической экономической функцией[67 - Ibid., 170.]. Однако в ходе последующей волны приватизации в Китае эти КСП стали значительно менее значимыми по сравнению с подлинно частными предприятиями.

Первоначально рост частной собственности в Китае был обусловлен увеличением числа мелких предпринимателей, открывающих предприятия, на которых могли работать не более семи человек. При Мао Цзэдуне Китай, как и другие социалистические страны, мог похвастаться официальным нулевым уровнем безработицы. «Решения» по предотвращению безработицы включали переселение миллионов молодых людей из городов в сельскую местность для «перевоспитания». В 1980-е годы все больше людей стали пользоваться возможностью открыть малый бизнес.

Поначалу они страдали от трудностей и дискриминации. Родители не разрешали своим дочерям выходить замуж за тех, кто владел или работал в одном из этих малых предприятий, потому что их экономические перспективы считались неопределенными. Любой владелец предприятия, нанявший более семи человек, считался капиталистическим эксплуататором и, следовательно, нарушителем закона. «Чтобы обойти подобные препоны, многие государственные компании были вынуждены “надеть красную шапочку” – т. е. аффилироваться с волостными или поселковыми органами власти, тем самым превращаясь в волостные и сельские предприятия, а в городах – с уличным-ми комитетами и другими органами местного самоуправления, становясь коллективным предприятием»[68 - Coase and Wang, How China Became Capitalist, 58 <ср.: Коуз Р., Ван Н. Как Китай стал капиталистическим. С. 95>.].

В конце концов все больше и больше людей понимали, что ведение бизнеса в качестве индивидуального предпринимателя дает значительные финансовые преимущества, а также большую степень свободы. Во многих случаях самозанятые парикмахеры зарабатывали больше, чем хирурги в государственных больницах, уличные торговцы – больше, чем ученые-ядерщики. Число самозанятых домашних предприятий и индивидуальных предпринимателей выросло со 140 000 в 1978 г. до 2,6 млн в 1981 г.[69 - Ibid., 68 <Там же. С. 109>.]

Однако сторонники социализма отказались сдаваться так просто, и в 1982 г. Постоянный комитет Всекитайского собрания народных представителей принял «Резолюцию о решительной борьбе с серьезными экономическими преступлениями», в соответствии с которой к концу года было арестовано более 30 000 человек[70 - Ibid., 75–78 <Там же. С. 120–124>.]. Во многих случаях их единственным преступлением было получение прибыли или найм на работу более семи человек.

Эрозию социалистической системы, допускавшей исключительно общественную собственность под управлением государственного органа экономического планирования, ускорило создание специальных экономических районов. Это были районы, где действие законов социалистической экономической системы было приостановлено и разрешены капиталистические эксперименты. Первая специальная экономическая зона была создана в Шэньчжэне, районе, прилегающем к капиталистическому Гонконгу, который в то время еще был колонией британской короны. Как и в Германии, где все больше людей бежало с Востока на Запад до строительства Берлинской стены (см. главу 3), многие китайцы пытались уехать из Народной Республики в Гонконг. Главным каналом этой нелегальной эмиграции был район Шэньчжэнь в провинции Гуандун.

Год за годом тысячи людей рисковали жизнью, пытаясь пересечь усиленно охраняемую границу из социалистического Китая в капиталистический Гонконг. Большинство либо задерживались пограничными патрулями, либо тонули при попытке переплыть морскую границу. Лагерь для интернированных, расположенный недалеко от границы, где содержались захваченные китайцами, был безнадежно переполнен.

Как и в Германской Демократической Республике, любого, кто пытался бежать из коммунистического Китая, объявляли врагом народа и предателем социализма. Однако Дэн Сяопин был достаточно умен, чтобы понять, что военное вмешательство и ужесточение пограничного контроля не решат главной проблемы.

Изучив ситуацию более детально, партийное руководство провинции Гуандун обнаружило, что беженцы из материкового Китая живут в деревне, которую они основали на противоположном берегу реки Шэньчжэнь на территории Гонконга, где они зарабатывают в 100 раз больше, чем их бывшие соотечественники на социалистической стороне[71 - Ibid., 60 <ср.: Там же. С. 98>.].

В ответ Дэн Сяопин заявил, что для того, чтобы остановить этот поток, Китаю необходимо повысить уровень жизни[72 - Lee, Macht und Moderne, 188–189.]. Шэньчжэнь, тогда район с населением менее 30 000 человек, стал местом проведения первого в Китае эксперимента по созданию свободного рынка, который был осуществлен партийными кадрами, побывавшими в Гонконге и Сингапуре и на собственном опыте убедившимися в том, что капитализм работает гораздо лучше социализма.

Из места, где многие подвергали свою жизнь риску, чтобы покинуть страну, сегодня эта бывшая рыбацкая деревня превратилась в процветающий мегаполис с населением почти 12 млн человек и более высоким доходом на душу населения, чем в любом другом китайском городе, за исключением Гонконга и Макао. Основу местной экономики составляют электронная и телекоммуникационная промышленность. Всего через несколько лет после начала капиталистического эксперимента городскому совету Шэньчжэня пришлось построить забор из колючей проволоки вокруг Особой экономической зоны, чтобы справиться с наплывом мигрантов из других регионов Китая[73 - Ibid., 191.].

Вскоре другие регионы последовали этому примеру и попробовали модель Особой экономической зоны[74 - Ten Brink, Chinas Kapitalismus, 177.]. Низкие налоги, низкие ставки аренды земли и упрощенные бюрократические требования сделали эти особые экономические зоны чрезвычайно привлекательными для иностранных инвесторов. Их экономика была менее жестко регулируемой и более ориентированной на рынок, чем экономика многих современных европейских стран. После реформы 2003 г. в Китае насчитывалось около 200 контролируемых правительством зон национального экономического и технологического развития, простирающихся далеко вглубь страны, а также до 2000 зон развития под региональным или местным контролем, которые не контролировались напрямую центральным правительством. «Со временем границы между специальными зонами и остальной экономикой все больше размывались»[75 - Ibid., 178.].

Тем не менее экономические реформы были половинчатыми. С частными предприятиями различных видов и специальными экономическими зонами продолжали сосуществовать государственные предприятия социалистической плановой экономики. В капиталистической экономике предприниматели инвестируют, ориентируясь на колебания цен, тогда как в социалистической экономике цены устанавливают государственные служащие плановых органов. В Китае сосуществование обеих моделей привело к хаотичной ситуации с ценами. В конце 1980-х годов темпы инфляции стремительно росли: индекс роста цен взлетел с 9,5 % в январе 1988 г. до 38,6 % в августе того же года[76 - Coase and Wang, How China Became Capitalist, 92 <Коуз Р., Ван Н. Как Китай стал капиталистическим. С. 145>.].

Сторонники реформ восприняли это как свидетельство того, что предпринятые до сих пор меры не были достаточно масштабными, в то время как их критики придерживались мнения, что проблемы были вызваны отказом от социалистических принципов. Политические потрясения, кульминацией которых стало жестокое подавление студенческой демонстрации в Пекине в июне 1989 г., приведшее, по оценкам «Международной Амнистии», к гибели нескольких сотен или даже тысяч человек[77 - Amnesty In ternational, China: The Massacre of June 1989 and Its Aftermath, accessed 20 June 2018, https://www.amnesty.org/download/Documents/200000/asa170091990en.pdf, 5.], только усугубили ситуацию – как и события, приведшие к краху коммунистических режимов в СССР и во всей социалистической Восточной Европе. Коммунистическое руководство Китая опасалось подобной потери власти.

На этом фоне сторонники более далеко идущих реформ с трудом отбивались от обвинений в том, что они пытаются отменить социализм и превратить Китай в капиталистическую страну. Хотя Дэн Сяопин в то время не занимал никакой государственной должности, он решил вмешаться. Интервью, которые он дал во время визита в Шэньчжэнь и Шанхай, привлекли большое внимание по всему Китаю. Он провел пять дней в Шэньчжэне и выразил удивление масштабами преобразований в регионе с момента своего последнего визита в 1984 г. Его впечатлили великолепные бульвары, роскошные высотные здания, оживленные торговые улицы и, казалось, бесконечное количество фабрик. Люди были одеты в модную одежду и являлись гордыми обладателями дорогих часов и других предметов роскоши. Их доходы были в три раза выше, чем в остальной части Китая[78 - Lee, Macht und Moderne, 256.]. «Южное турне» Дэн Сяопина вошло в историю, а его открытая критика тех, кто выступал против дальнейших реформ, занимала видное место в китайских СМИ. 21 февраля 1992 г., за день до того, как Дэн должен был вернуться в Пекин, газета «Жэньминь жибао» опубликовала вызвавшую много споров статью под заголовком «Смелее в реформах»[79 - Ibid., 258.].

Хотя Дэн Сяопин и его коллеги – сторонники рыночных реформ продолжали на словах поддерживать социализм, они дали новое определение этому термину, чтобы он означал нечто совсем не похожее на контролируемую государством плановую экономику. Для них социализм был «открытой системой, которая должна “использовать достижения всех культур и учиться у других стран – в том числе развитых капиталистических…”»[80 - Цит. по: Coase and Wang, How China Became Capitalist, 117 <Коуз Р., Ван Н. Как Китай стал капиталистическим. С. 179>.].

В отличие от политических лидеров СССР и других бывших стран Восточного блока, где после краха социализма марксистская идеология подвергалась жесткой критике, Дэн Сяопин и его коллеги-реформаторы в Китае не осуждали марксизм. Однако их версия марксизма не имела ничего общего с теориями, первоначально сформулированными Карлом Марксом: «Суть марксизма в том, чтобы искать истину на основе фактов. Вот за что мы должны выступать, а не за поклонение книгам. Реформа и политика открытости успешны не потому, что мы полагались на книги, а потому, что мы опирались на практику и искали истину в фактах… Практика – единственный критерий истины»[81 - Цит. по: ibid., 120–121 <Там же. С. 85>.].

Реформаторы все чаще одерживали победу. Число частных предприятий резко возросло с 237 000 в 1993 г. до 432 000 в следующем году. Капиталовложения в частные предприятия в период с 1992 по 1995 г. увеличились в 20 раз. Только в 1992 г. 120 000 государственных служащих уволились с работы, а 10 млн взяли неоплачиваемый отпуск для создания частных предприятий. Их примеру последовали миллионы университетских профессоров, инженеров и выпускников. Даже газета «Жэньминь жибао» опубликовала статью под заголовком «Хочешь разбогатеть – займись делом!»[82 - Coase and Wang, How China Became Capitalist, 123 <Коуз Р., Ван Н. Как Китай стал капиталистическим. С. 188>.].

Важной вехой на пути к капитализму стало официальное провозглашение рыночной экономики на XIV съезде Коммунистической партии Китая в октябре 1992 г. – шаг, который был бы немыслим всего за несколько лет до этого. Реформы продолжали набирать обороты. Хотя партия не стала полностью отказываться от экономического планирования, список устанавливаемых государством цен на сырье, транспортные услуги и инвестиционные товары был сокращен с 737 до 89, а в 2001 г. последовало дальнейшее сокращение до 13. Процент промежуточных товаров (т. е. товаров, которые производятся в процессе производства, но затем используются в производстве других товаров), реализуемых по рыночным ценам, вырос с 0 % в 1978 г. до 46 % в 1991 г. и до 78 % в 1995 г.[83 - Ibid., 124 <ср.: Там же. С. 190>.]

Параллельно предпринимались попытки реформировать государственные предприятия. Многие из них, ранее находившиеся в государственной собственности, теперь частично принадлежали частным лицам и иностранным инвесторам. Их работники потеряли гарантию пожизненного найма, хотя и получили единовременную выплату в качестве компенсации. Правительство также ввело пособия по социальному страхованию.

Изначально реформаторы надеялись повысить эффективность государственных предприятий, внедрив схемы оплаты труда высших руководителей и сотрудников в зависимости от результатов работы. Они также привлекли профессионалов для замены высокопоставленных кадров, которые отвечали за процессы принятия решений[84 - Ten Brink, Chinas Kapitalismus, 123.]