Заметки о Священном Писании

скачать книгу бесплатно


2) Сказал рабби Акиба: «Весь мир не стоит того дня, в который дана была Израилю Песнь Песней, ибо все книги – святое, а Песнь Песней – Святое Святых [5,5,41]». Известный же индийский мистик и поэт Ошо Шри Раджниш говорил: «В Ветхом Завете есть только одно произведение, которое имеет какое-то духовное значение, – это песнь Соломона (Песнь Песней) … Это единственная часть Ветхого Завета, которая действительно религиозна. Ветхий Завет без песни Соломона не имеет вообще ни ценности, ни значения [67,236]». Не очень попервоначалу ясно, как можно говорить такое о тексте, переполненном эротикой. «Суфии утверждали, что на человеческом языке ничто не может выразить любовь между душой и Богом, кроме любви между мужчиной и женщиной, и что, если мы хотим говорить о единении души с Богом, мы можем выразить это только на символическом языке земной любви [181,212]». «Стрелы её – стрелы огненные; она пламень весьма сильный. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её [Песн. 8,6—7]». Роберт Браунинг восхищён её мощью: «Дерзну сказать, что жалкий червь земной, всем сердцем любящий, божественнее Бога, коль правит миром Он, не ведая любви [9,179]». Но христианский-то Бог ведает любовь, Он и есть любовь [1Ин. 4,8]. Всегда? Оглянемся вокруг, посмотрим на людей, эти образы и подобия Божии. Можно сказать, что они всегда светятся любовью друг к другу? Судить о Боге по грешникам – в своём ли я уме? В своем, ибо «если кто-нибудь утверждает, что единый и истинный Бог, Творец и Создатель, не может быть достоверно познан светом естественного разума, через посредство того, что Он создал, да будет анафема (I Ватиканский Собор об откровении, кан. 2) [68,55]». Не впадая в поэтические крайности, скажу, что любящий духовно выше нелюбящего, ближе к Богу, даже если Его нет.

Хотя люди и грешны, но иногда дают примеры настоящей, прекрасной, одухотворяющей любви. Так, «совместная жизнь Роберта Браунинга с Элизабет Баррет Браунинг, возможно, была самой идиллической из известных нам [231,267] … Уильям и Кэтрин Гладстон прожили вместе пятьдесят девять лет, почти шесть десятков лет, согретых теплом неизменной взаимной преданности [231,259]». А французский король Роберт II, «не побоявшись церковных запретов, женился на Берте (Бургундской) [233,56]. Он… предпочёл не расставаться с любимой женщиной, которая была для него важнее, чем спасение души [233,58]». Можно также вспомнить адмирала Колчака и Анну Тимирёву. Платон считал, что «любовь есть стремление души к прекрасному, влечение подобного к подобному, тяготение божества в нас к божеству вне нас [37,129]». А известный маг и бывший дьякон Католической церкви Элифас Леви уточнил: «Бог, который есть бесконечность, может быть любим человеком лишь через посредство другого человека. Он позволяет любить Себя мужчине в женщине и женщине в мужчине… Любить – это чувствовать бесконечное в конечном. Это найти Бога в создании Божием. Быть любимым – это представлять Бога, это быть Его полномочным представителем перед душой, чтобы дать ей рай на земле [160,148]». По-моему, Песнь Песней поёт именно о такой любви; это мечта (или тоска, или мольба) о Боге, о Любви. «Это единственная красота во всём Ветхом Завете, сама суть духовности [67,236]», – заключает Ошо. И вот при таком значении Песни Песней для Библии «многие специалисты полагают, что она была ритуальной песней во время церемонии священного брака, указывая на её подобие многим ритуальным текстам Египта и других средиземноморских стран… Строчки идентичные и параллельные строкам Песни Песней имеются в литургических песнопениях культа египетской богини Исиды, Сестры-Невесты расчленённого Осириса [45,348]».

3) «Ковчег Завета со всем его оборудованием, скиния и её двор, Святая Святых, золотая табличка в святилище, священное число „семь“, жертвенник и жертвоприношения – всё это оказывается существовавшим у ряда народов помимо израильского. Вся система жертвоприношений и даже названия отдельных жертв, входящих в эту систему – жертва всесожжения, мирная жертва и т. д. – всё это оказывается общим достоянием ханаанских народов [15,77]», – утверждает проф. И.А.Крывелев. «Целый ряд библейских легенд, – дополняет Крывелева Карл Каутский, – имеет вавилонское происхождение: о сотворении мира, о рае, о грехопадении, о Вавилонской башне, о потопе. Строгое празднование субботы тоже ведет своё начало из Вавилонии [69,220]». А вот Е. Блаватская настаивает на том, что источник библейского мифа «не финикийский и не халдейский, он чисто индийский, и происхождение его может быть найдено в „Махабхарате“ [18,1,769]».

4) История о Моисее, найденном в тростниках – пересказ значительно более древней легенды о вавилонском царе Саргоне Старшем, жившим за тысячу или две тысячи лет до Моисея [52, 8]. Но с другой стороны, из всех действительных или вымышленных героев языческой древности Вакх для нас самый важный из-за поразительного сходства его легендарной истории с истинными приключениями Моисея [17,2,111], о котором не говорит ни один древнеегипетский и финикийский автор [17,1,178].

5) «Крестоподобный знак, используемый христианской Церковью, представляет собой египетский иероглиф… Этот иероглиф имеет однозначно простой смысл – „спаситель“, что на еврейском звучит как „Иешуа“, а в свою очередь на греческом произносится „Иисус“. Короче говоря, крестообразный знак не является символом Иисуса, это и есть само имя [85,324]!»

6) «В христианскую теологию, – пишет Б. Рассел, – вошли значительные элементы мистических религий – как орфических, так и азиатских, во всех этих религиях центральным мифом является миф об умирающем и воскрешающем боге [40,402]». А Роберт Гиллули показал, что «все ключевые детали легенды об Иисусе – включая звезду на востоке, непорочное зачатие, поклонение волхвов младенцу, чудеса, казнь, воскресение и вознесение – все до единой заимствованы из других, уже существовавших в Срединоземноморье и на Ближнем Востоке, религий [48,137]». «Особенно сильное влияние на развитие христианской традиции оказал митраизм. Это учение проповедовало приближение конца света, Страшный суд, воскресение мертвых во плоти и второе пришествие самого Митры (древнеперсидского бога справедливости, войны и солнца) … По легенде, Митра родился в пещере или гроте, где его сразу же приветствовали пастухи и принесли ему дары [70,122]».

7) «Мистерии Диониса включают в себя принятие Бога путём потребления магической еды: вина и хлеба, что символизировало его кровь и плоть [45,306]». А «восточные божества Аттис и Митра перед смертью установили во время собрания, напоминающего тайную вечерю, обряд причащения хлебом, который символизировал употребление в пищу их тел [23,22]». Любопытен фрагмент из ритуала митраистской трапезы: «Тот, кто не будет вкушать тело моё и пить кровь мою, так, чтобы стать одно со мной, а я – с ним, не познает спасения». Когда этот фрагмент встретился Тертуллиану, одному из ранних апологетов и учителей Церкви, он настаивал, что это дьявол, за несколько веков до Христа, дерзнул пародировать таинство христианской евхаристии, чтобы преуменьшить важность слов Иисуса [70,123] “. Р. Амбелен же утверждает, что фраза „Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни [Ин. 6,53] ” принадлежит к старинной литургии, которой ко времени Иисуса было уже четырнадцать веков [22,318].

8) «Всем известно, что существует очень близкое сходство между Дхармой Будды и Евангелием Христа [71,40]». «Мы не можем найти конца, – восклицает Е. Блаватская, – количеству примеров совершенной тождественности между пифагорейскими, индуистскими и „ново-заветными“ изречениями [18,2,430]».

Об исторической достоверности

И остро встаёт вопрос, который не мог не возникнуть уже при рассмотрении сознательных искажений Св. Писания, – вопрос об исторической достоверности описанных в нём событий. Едва ли целиком прав Генри Форд, заявивший однажды: «Вся история – полный вздор [85,5]». Но как определить, что было, а чего не было? Американский президент Томас Джефферсон говорил: «Мне жалко смотреть на толпу моих сограждан, которые, читая газеты, живут и умирают с верой, что им стало что-то известно о том, что происходит на их глазах [52,336]». Взять хотя бы события второй мировой войны, со времени которой прошло всего несколько десятилетий: в середине двадцатого века школьников учили, что немцы без объявления войны вероломно напали на Красную Армию, готовящуюся к обороне; однако к концу упомянутого века «выяснилось», что и война была нам объявлена («Красная звезда» от 25 ноября 1998 г. [53,19]), и германская армия так легко прошла через позиции наших войск, потому что эти позиции были атакующими («Военно-исторический журнал», №4, 1989 [53,93]). Чему, спрашивается, верить? И как воспринимать гораздо более древние документы? Проф. Болотов подсказывает: «Историк в выборе фактов должен руководствоваться не строго логическими законами, а обычным житейским тактом: и сомнительное принимать и достоверное на первый взгляд отвергать, в виду того или иного отношения ко всей массе фактов [28,1,22]». Я не историк. Пытаюсь сесть не в свои сани? Доктор исторических наук Юрий Фельштинский подбадривает: «По иронии нашей жизни политизированная история надевает на нас такие забрала слепоты, что нужно быть не историком, чтобы познать истину. Нужно быть не профессионалом, чтобы опрокинуть привычность догм. Нужно быть отшельником-одиночкой, чтобы избавиться от давления перевешивающих любую чашу весов всегда до скуки одинаковых мнений современников [50,133]». Приняв к сведению советы уважаемых ученых, приведу некоторые факты.

Понтификальная библейская комиссия «своим декретом „установила“, что автором (в буквальном смысле этого слова) библейского Пятикнижия был пророк Моисей. В 1909 г. был издан другой аналогичный указ, провозглашавший буквальную и историческую точность первых (наиболее спорных) трёх глав Книги Бытия. Несколько позже, 21 апреля 1964 г., комиссия издала специальный указ, регулирующий Библию вообще и декларирующий „историческую достоверность“ Евангелий, в частности [72,203]». У независимых от Церкви писателей несколько иное представление о достоверности Библии.

Проф. И.А.Крывелев рассказывает: «С точки зрения геологии, ответ на вопрос о том, был ли когда-нибудь всемирный потоп, совершенно ясен, – решительное „нет“ [15,51] … От пребывания евреев в Египте не осталось никаких материальных памятников. Большой народ, живший в стране на протяжении 400 с лишним лет, не мог не оставить большого количества могил [15,93] … Описанная в Ветхом Завете драматическая эпопея с исходом израильтян из Египта, …, с гибелью всего войска фараонова вместе с ним самим на дне морском, не нашла никакого отражения в египетских памятниках. Ни в одном папирусе, ни в одной надписи на стенах гробниц, храмов, дворцов – нигде ни намёка! И ни в одном памятнике ни у одного из соседей Египта – нигде, кроме как в Библии [15,134]!» Когда же мы узнаём, что третий царь Израиля, знаменитый Соломон, не упоминается ни Геродотом, ни Платоном, ни каким-либо другим известным писателем древности [31,226], а «первой личностью, упоминаемой в Ветхом Завете, о которой имеется независимое письменное свидетельство, является Ахав, восьмой царь Израиля (о нём говорится в одном ассирийском письме, датированном 853 г. до н.э.) [40,378]», то возникает некоторое сомнение в реальности царя Давида и, соответственно, в реальности Иисуса Христа или по крайней мере в том, что Он – потомок Давида. После этого уже не удивляешься тому, что «имён Адама и Евы не найти ни у одного древнего писателя ни в Греции, ни в Риме, ни в Персии, ни в Сирии, ни даже у арабов, вплоть до времен Мохаммеда… Каким образом ни в Египте, ни в Вавилоне не нашлось никакого следа, никакой памяти о наших праотцах [17,2,81]?». Правда, «Кришна рассказывает о создании человека, которого он называет Адима, что на санскрите означает „первый человек“, а первая женщина называется Хева, то, что завершает жизнь [18,1,770]».

По поводу Нового Завета Вольтер не стесняется в выражениях: «Первые четыре века христианства изобилуют целой плеядой фальсификаторов, писавших сплошь лживые произведения [17,1,210]». Другие говорят сдержаннее: «Евангелия, как признаёт большинство исследователей, являются весьма ненадёжными источниками в качестве исторических документов [72,280]». Следует обратить внимание и на то, что «библиотека Кумрана не содержит ни малейшего следа ни одной из новозаветных книг, ни одного фрагмента, который относился бы к какой-нибудь из них [15,277] … Можно сказать с полной уверенностью и категоричностью, – заявляет проф. Крывелев, – что ни один, буквально ни один новозаветный сюжет не имеет до сих пор сколько-нибудь убедительного археологического подтверждения. Это полностью относится, в частности, к личности и биографии Иисуса Христа [15,200]». А вот проф. Лопухин считает, что такое подтверждение есть, и приводит в пример сообщение евангелиста Луки о четвертовластнике Лисании в Авилинее [Лк. 3,1]. Давид Штраус и другие хулители Евангелий утверждали, что такого четвертовластника во времена проповеди Иоанна Предтечи не существовало. К их стыду, А.П.Лопухин радостно сообщает: «В 1737 году знаменитый английский путешественник Ричард Покок открыл в самых развалинах Авилы один, теперь исчезнувший, памятник с надписью [4,3,862] … Эта надпись решительно говорит в пользу свидетельства ев. Луки [4,3,863]». Оставив без внимания тот факт, что Покока в 1737 г. в Палестине не было, изумимся тому, что памятник исчез. Как же так? Племянник епископа, сам впоследствии епископ, египтолог, хорошо понимающий значение древнего артефакта, подтверждающего достоверность Евангелий, не озаботился его сохранением. Не озаботились этим и другие христиане, чем толкнули меня в лагерь богослова Штрауса, не знавшего в XIX в. о таком открытии епископа Ричарда в XYIII. Сам по себе эпизод с Лисанием не стоит в христианской истории выеденного яйца, но, видимо, проф. Лопухин не нашёл более весомого аргумента в пользу достоверности евангельских событий.

«Жизнь и деяния Иисуса намного меньше засвидетельствованы, чем жизнь и деяния Пифагора (например), если, действительно, мы можем сказать, что они вообще засвидетельствованы каким-либо историческим доказательством [18,2,665]», – считает Е. Блаватская. Её опровергает митрополит Вениамин: «Что Христос как Человек действительно был, жил на земле – исторически ясно и несомненно. Остались документы от того времени; документы (Евангелия и Послания) засвидетельствованы очевидцами [217,298]». Очевидцами чего, если, как отмечалось выше, существующие новозаветные писания датируются не ранее, чем IV веком? Не согласен с Е. Блаватской и проф. Лопухин: «Уже язычник Тацит в своей знаменитой „Летописи“, как бы выражая совесть языческого мира, написал роковые слова, что „Христос в правление Тиверия предан казни прокуратором Понтием Пилатом“ [4,3,513]». Однако «соответствующая этому месту часть „Анналов“ („Летописи“) дошла до нас в единственном списке XI в., вышедшем из аббатства Монтекассино… О том, что Тацит упоминал Христа, не отмечали в своих трудах ни Тертуллиан, ни Ориген, ни Евсевий, ни Иероним, ни другие раннехристианские авторы [106,82]». «Ни один из хроникеров I века ни разу о Нем не упомянул… За первые пятьдесят лет христианской эры не сохранилось ни одного слова об Иисусе и Его последователях [45,357]».

Сомнительна и историчность величайшего проповедника христианства Св. Апостола Павла. «Ни одного упоминания о Павле нет ни у Тацита и Светония, ни у других историков того времени, в частности, у Иосифа Флавия [15,223]». «Почти никто до XVI века не называется его (Павла) именем;… у него нет почитателей, ему не строят церквей, ему не жгут свечей [74,240]». «Кажется, что он был известен под разными именами. Его называли Саулом… Павел, что просто означает „малыш“, было чем-то вроде прозвища. „Ахер“, или „другой“, был эпитет, присвоенный ему за то, что он распространил свою деятельность на неевреев. Настоящее его имя было Элиша бен Абуйях [18,2,674]», – предполагает проф. А. Уайлдер. Неубедительны сведения и о других апостолах. «О деятельности их не сохранилось никаких письменных памятников, так как она запечатлевалась только на сердцах тех, которые принимали её [4,3,722]». Из сомнительности каких-либо исторических событий или персонажей не следует их невероятность, однако значительное несовпадение библейской и «мирской» истории обескураживает.

«В 18 веке французский протестантский священник де-Виньоль потратил сорок лет на исследование библейской хронологии. В 1738 г. он заявил, что собрал коллекцию из двухсот различных расчётов даты сотворения мира, причём все варианты основаны на Библии: самая поздняя из дат – 3483 г. до н.э., самая ранняя – 6984 г. [15,30]». В любом случае эти цифры противоречат данным современной науки, говорящей, что возраст вселенной 13 млрд. лет, а Земли – 4,5 млрд. лет. Кто прав? Достовернее ли данные науки? Да ни в коем случае! «Наука многое принимает на веру, не сознавая этого. Таково прежде всего принятие самого существования материи, которое очень проблематично. Наивно думать, что объективное существование материи может быть научно доказано [144,40]», – не верит в возможности учёных выдающийся русский философ Николай Бердяев. А известный исследователь рубежей человеческого сознания проф. Гроф уверен: «Существующее научное мировоззрение, утверждающее первичность материи и рассматривающее сознание как её производную, не может быть адекватно подкреплено фактами наблюдений [242,295]». Знаменитый английский философ Давид Юм даже пришёл к выводу, «что ничто нельзя познать путём опыта и наблюдения [40,792]». Исходя из этого, подозреваю, что основные научные методы – это блуждание в потемках, высасывание из пальца, тыканье им в небо, подтасовка фактов. Именно так выбирались аксиомы для якобы точных наук: при одном наборе получается геометрия Эвклида, при другом – Лобачевского, при третьем – Римана. Но, по мнению Руссо и Юма, «ни одно убеждение не основывается на разуме [40,793]». Довольно шаткая система аксиом – это символ веры ученого.

«Без веры, как говорили ещё Аристотель и Эпикур, не может быть и знания [2,56]». Освальд Шпенглер настаивал: «В основе всякого „знания“ о природе, пускай даже самого точного, лежит религиозная вера [129,1,440]». А ранее Исаак Ньютон поддержал физика и алхимика Михеля Майера, утверждавшего, что «на протяжении всей истории все истинные адепты науки получали свои знания от египетского бога Луны [26,317]». И в наше время «всякая наука продолжает сохранять религиозное ядро в багаже своих фундаментальных понятий, очередных задач и научных методов [129,2,16] … Фундаментальные научные понятия возникают вначале как имена, к которым обращаются и с которыми связывается всё более определённое в чувственном плане представление. Какое раскрепощающее волшебство содержится для многих учёных уже в простом произнесении таких слов, как „вещь в себе“, „атом“, „энергия“, „сила тяжести“, „причина“, „развитие“! То же самое чувство охватывало и латинских крестьян в связи со словами Церера, Конс, Янус, Веста. Можно утверждать, что несокрушимая вера, которую, например, Геккель связывал со словами „атом“, „материя“, „энергия“, не особенно-то отличается от фетишизма неандертальца [129,1,460]». Несомненно, что «все упрёки, направляемые наукой по адресу религии, ударяют по ней самой [129,1,441]».

Иногда упомянутые выше методы могут привести к практически полезным результатам, если ученый обладает интуицией и смекалкой, но в целом достоверность научных данных, особенно в исторических науках, не многим выше библейских. Да и можно ли назвать историю наукой? Знаменитый церковный историк В.В.Болотов в этом сомневается: «Разве история знает законы изучаемых ею явлений? Правда, можно найти книги, написанные по-учёному, в которых много речи о законах исторического развития. Но если присмотреться повнимательнее, то увидим, что цена им невелика: все открываемые в них законы – скорее громкие фразы, чем что-либо реальное [28,1,2]». «Глупой истории… не так уж много известно о том, что считается известным [215,25]», – говорит английский историк и философ Томас Карлейль. Более того, «в исторических сочинениях замечается недостаток правдивости и искренности, превышающий всякое вероятие [37,276]», – сетует американский исследователь Джон Дрэпер. В чём причина такого отношения учёных к своему труду?

«Для большинства наука является лишь средством к существованию и они готовы обожествлять даже собственное заблуждение, если оно кормит их [220,159]», – находит объяснение И.В.Гёте. А кормит оно их лучше, если служит интересам власть имущих или власть взыскующих. К примеру, «считается, что Искоростень был основан в начале VIII века. Только не спрашивайте на основании чего. Просто так считается. В общем, та же самая история, что и с Киевом. Все документальные данные – липовые [75, 120]». Но это не помешало широко отпраздновать 1500-летие города Киева в мае 1982 г. Или вот такой исторический факт: «Подобно Кию, Аскольду и Диру Вещий Олег не известен никому в мире, кроме авторов ПВЛ (Повести временных лет) … Византийские историки хранят молчание не только о славном походе Вещего Олега, но и о нём самом [75,48]». Вообще, «ПВЛ – не летопись, а беллетристика на исторические темы. Как романы Александра Дюма или Валентина Пикуля [75,226]». Примерно то же можно сказать и о «Истории иудейской войны» в древнерусском переводе («Славянском Иосифе»), который был сделан в XI веке [106,65].

Иосиф Флавий пишет: «Я принял решение дать народам Римского государства такое же описание войны, какое я раньше составил для варваров внутренней Азии на нашем родном языке (видимо, арамейском) [195,12]». Поскольку «Славянский Иосиф» значительно отличается от греческого первоисточника, то учёные «А. Берендс и Р. Эйслер выдвинули предположение, что перевод этот восходит не к общепринятому греческому тексту, но к не дошедшему до нас первоначальному арамейскому оригиналу [106,65]. Однако доктор филологических наук Н.А.Мещерский показал, что «Славянский Иосиф» имеет в своей основе именно греческий текст Иосифа Флавия [106,66]. Известная журналистка Юлия Латынина, взглядам которой ближе предположение Эйслера, обличает Н.А.Мещерского, по сути дела, в верхоглядстве, рассказывая, что арамейский текст был переведён на греческий и уже с греческого на древнерусский [251,411]. Было бы вполне естественно сравнить этот последний с переводами арамейского оригинала на греческий, латинский, арабский и другие языки, но исследователи этого не делают – не с чем, очевидно, сравнивать. «Славянская версия представляет из себя довольно вольный перевод, даже пересказ произведения Флавия… Ни о каком «арамейском прототипе» говорить не приходится [106,65]». Эта версия привлекает склонных к сенсациям читателей своими разночтениями с Новым Заветом. Так, Юлия Латынина пишет: «Самая важная часть «Славянского Иосифа» касается биографии Цадока/Иоанна Крестителя – совершенно другой и куда более впечатляющей, чем та, которая известна нам из Евангелий [251,467]». Для чего был сочинён «Славянский Иосиф»? Выдвигаю предположение, что это сочинение было изготовлено с целью внесения смуты в достаточно спокойное православное болото с последующей ловлей рыбки в мутной воде.

«Как можно быть в чем-то уверенным, если, например, в саркофаге Ярослава Мудрого вместо его останков обнаруживается мешанина костей из двух женских (!) скелетов, причем один из них относится к ещё скифскому времени [75,34]?!» Следует со всей определенностью сказать, что достоверность любых «исторических» документов и фактов сомнительна и зависит от сиюминутной политической конъюнктуры и корыстолюбия историка. «Рядом с нечистой совестью росло до сих пор всё знание [123,2,145]!» – так говорил Заратустра. Если уж «трансляция происходящего, – как подметил выдающийся русский писатель В.О.Пелевин, – вовсе не доказывает, что оно происходит [224,185]», то в ещё большей степени это относится к рассказам о происходившем в далёком прошлом. «Все древние истории – не более, чем басни, о которых договорились [129,2,548]», – подтверждает философ-просветитель Вольтер. Это в полной мере справедливо и для дошедшей до нас библейской «истории». И несомненно, что если какой-то неугодный текст трудно подправить, то утрата его – самый верный шаг на пути к единомыслию.

Об уничтожении книг

Христианам ли было бояться писаний, так или иначе направленных на подрыв истинной веры? Нет, конечно, – истину не сокрушить. Но многие пастыри-маловеры боялись, и взвивались кострами синие ночи, чтоб христианскую веру упрочить. В 1242 г. «из всех областей Франции свозились в Париж отобранные у евреев экземпляры многотомного Талмуда. Двадцать четыре воза, нагруженных этими книгами, были публично сожжены на костре на одной из площадей Парижа [204,322]». Что удивительно, ополчились христиане и на еврейскую Библию, по существу не отличающуюся от Ветхого Завета христиан. «В 1490 году Инквизиция заставила сжечь все еврейские Библии, один только Торквемада (знаменитый инквизитор) уничтожил 6000 томов в Саламанке [18,2,546]». И совсем не удивляет сожжение трудов величайшего еврейского философа и законоучителя Маймонида [204,326]. А где труды Цельса, Ария, Василида, Маркиона, и других инакомыслящих? «Неоплатоники сочинили против веры в Евангелие много тщательно обработанных трактатов, которые впоследствии были преданы пламени предусмотрительными православными императорами [51,2,103]». «Труд Порфирия „Против христиан“ в 15 книгах, судя по отзывам церковников и сохранившимся отрывкам, представлял собой выдающееся произведение… Порфирий впервые указал, что так называемые Моисеевы книги не написаны Моисеем, а спустя, как он считает, 1180 лет, Ездрой и его учениками… В 448 г. императоры Валентиниан III и Феодосий издали следующий указ: „Предписываем всё, что Порфирий (или кто-либо другой), гонимый своим безумием, написал против благочестивой веры христианской, где бы оно ни было обнаружено, предать огню“. Указ этот был проведён в жизнь неукоснительно и быстро… В результате от огромного труда Порфирия почти ничего не сохранилось [63,349]». Правоверные христиане тоже иногда писали «неудобные» книги, так и они не дошли до нас. Например, ученик апостола Иоанна епископ «Папий составил пять книг, которые он назвал: „Exegesis“ или „Изложение словес Господних“… Исчезновение этого сочинения есть самая прискорбная потеря во всем поле первобытной христианской литературы. Множество затруднений, перед которыми мы останавливаемся в этой тёмной истории были бы, конечно, устранены, если бы мы имели книгу Папия. Вероятно, именно поэтому мы её не имеем [76,75]».

Но уничтожалась не только религиозная литература. Так, в 391 году, «по приказу римского императора Феодосия была уничтожена Александрийская библиотека, в которой было собрано свыше 42 тысяч свитков и множество других предметов [20,229]». А Григорий Великий, «настаивая на правиле, что „неведение – мать благочестия“, изгнал из Рима все математические знания и сжёг Палатинскую библиотеку, основанную Августом Цезарем [37,274]». Неудивительно поэтому, что в те времена «христиане извлекали свои географические познания из текстов Св. Писания, а изучение природы считалось за самое несомненное доказательство неверия [30,4,354]». «Римская церковная система, подобно византийской, стояла в оппозиции с умственным развитием. Заявляя притязания на совершенствование нравственности, она в то же время подавляла ум [37,435]». Для вящего благочестия сжигались книги и на иностранных языках. При завоевании Мексики были собраны «громадные коллекции литературных произведений, но первый архиепископ Мексики, говорят, велел сжечь на площади целую гору этих рукописей, называя их продуктами колдовства. Около того же времени и при таких же обстоятельствах кардинал Хименес сжёг громадное число арабских рукописей в Гренаде [37,473]».

Однако сегодня мы имеем возможность читать дохристианскую литературу. Как же она до нас дошла сквозь книжные пепелища? Православный профессор Кураев разъясняет: «Все рукописи античных авторов известны нам по средневековым копиям – это значит, что именно средневековые монахи и переписывали античные книги, и только благодаря монашеским трудам античная литература дошла до нас [230,367]». Трудно не согласиться, что переписчиками в средние века были, как правило, монахи; жаль только, что уважаемый профессор не отметил необходимости предварительного перевода античных рукописей с арабского языка на греческий или латинский, поскольку «многие из самых возвышенных и научных произведений исчезли на том языке, на котором они были написаны, и стали известны много лет спустя по переводам, сделанным сарацинами на арабский язык [37,297]».

Агенты калифа Аль Мамуна, «разосланные по Армении, Сирии и Египту, собирали памятники греческого знания; эти произведения были по его распоряжению переложены на арабский язык самыми искусными переводчиками [30,6,148]». Ещё и ранее основанная в Багдаде калифом Аль Рашидом школа «деятельно занималась переводами на арабский язык греческих произведений, – работ не только медицинских, но и общего характера [37,308]». «Некоторые из учёных трактатов, подлинники которых утрачены, дошли до нас в сделанных на Востоке переводах (на арабский), благодаря тому, что там изучали сочинения Аристотеля и Платона, Евклида и Аполлония, Птолемея, Гиппократа и Галена [30,6,150]». Это происходило потому, что, в отличие от Св. Григория и других столпов христианства, пророк Мохаммед полагал, что «один час учения ценнее ночи, проведённой в молитвах,… а чернила познавшего ценнее крови мученика [188,334]», следствием чего явился небывалый расцвет науки и культуры в исламских странах. «Крестоносцы позже уничтожили то, перед чем им приличнее было бы лежать во прахе, – культуру, сравнительно с которой даже наш девятнадцатый век является очень бедным, очень „запоздавшим“ [123,2,694]», – негодует Фридрих Ницше. «Эпоха арабской учёности длилась более пятисот лет до великого нашествия монголов и совпадала с самым тёмным и самым бездеятельным периодом европейского летописания [30,6,149]». Достаточно сказать, что «в медицине арабы стяжали заслуженные похвалы… а химия как наука обязана своим происхождением и своими усовершенствованиями трудам сарацинов [30,6,151]». При Омейядах в Андалузии творило более трёхсот писателей и было открыто более семидесяти публичных библиотек [30,6,149]. Византийцы же «за тысячу лет не произвели сами ничего выдающегося, оригинального. Миллионы греков не двинулись ни на шаг вперёд в области философии или науки, не сделали ни одного практического открытия, не сочинили ни одной поэмы, ни одной трагедии, достойной упоминания [37,382]».

Понимали, видимо, отцы Церкви, что не выстоять им против язычников и еретиков в открытой и честной борьбе. Если христианство, несущее народам «свет истины», при защите этой «истины» на дух не переносит критики, сжигает на кострах инакомыслящих и их произведения, считая, что богословские, философские, научные аргументы критиков не убедят, то кто может становиться или оставаться христианином? Либо легкомысленные простецы и верхогляды, либо низкие лицемеры, преследующие отнюдь не религиозные цели. Вторых бесполезно в чем-либо убеждать – к первым обращена моя песнь о Христе.

«Многие писатели …доказывают, что в Библии нет ни одной страницы, которая не грешила бы против географии, хронологии, естественных законов, истории, против здравого смысла, против чести, стыда и совести [17,1,176]». Друг великого немецкого поэта И.В.Гёте философ и пастор протестантской Церкви Иоганн Готфрид Гердер говорил: «Священные книги христианства, сложившиеся отчасти из устных рассказов, со временем стали мерою веры, а потом и знаменем всех воюющих сторон… Любая сторона доказывала на основании их всё, что было ей угодно, или же не останавливалась даже и перед искажением текстов, нагло и бесстыдно приписывая апостолам всякие лжеевангелия, послания и откровения. Благочестивый обман в делах такого рода хуже всякого клятвопреступления, потому что обмануты бывают целые необозримые поколения, бескрайние времена, но вскоре обман перестали и за грех считать, а видели в этом скорее заслугу – к вящей славе Господней и во спасение душ [78,484]». Почему такой обман удаётся? «Одним лишь фактом своей принадлежности к организованной массе человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации… Масса легковерна и чрезвычайно легко поддаётся влиянию, она некритична, неправдоподобного для неё не существует… Тот, кто хочет на неё влиять, не нуждается в логической проверке своей аргументации, ему подобает живописать ярчайшими красками, преувеличивать и всегда повторят то же самое [89,17]», – полагает знаменитый психолог и психиатр Зигмунд Фрейд. «Безумие единиц – исключение, а безумие целых групп, партий, народов, времён – правило [123,2,303]», – поддерживает Фрейда Фридрих Ницше.

Думаю, что как раввины, так и церковные иерархи прекрасно понимают, что Библия в современном её виде – дело рук человеческих, причем многих рук, причем недобросовестных рук, но признать это публично – значит рисковать потерей доходов и власти миллионов религиозных деятелей, их покровителей и их приспешников. Политическая и экономическая целесообразность признания богодухновенности Библии очевидна: такая Библия позволяет держать овец Божиих в покорности, регулярно стричь и доить их, периодически отправлять на бойню, и всё это именем Всевышнего. Конечно, в Библии, как и во всяком мифе, содержатся зёрна истины, но они настолько перемешаны с ушатами лжи, глупости, небылиц, что распознать истину и выделить её представляется делом крайне тяжелым, почти невозможным. Легче петуху, навозну кучу разгребая, найти жемчужное зерно, чем простому верующему зерно истины в «богодухновенной» Библии. Но, может быть, в этой сокрытости истины есть глубокий смысл? Ведь, как полагает В.С.Соловьёв, «сообщить человеку извне готовую истину, помимо его собственного мышлении и опыта, – значило бы отнять внутреннее достоинство и у истины, и у человека [77,133]». Церковь как раз и сообщает нам готовую христианскую истину, истинность которой, по-моему, весьма и весьма сомнительна.

Различные искажения, изъятия, несуразицы, недостоверности, совпадения текстов Библии с текстами других религий не подрывают веру в Бога, но вынуждают засомневаться в уникальности, значимости и действительности событий и персонажей как Ветхого, так и Нового Завета. Однако, несмотря ни на что, Св. Писание принято Церковью в качестве богодухновенного, по нему она учит людей вере христианской, его проповедует всей твари. Может быть, главное содержание Библии, направленное на приведение нас ко Христу, на наше спасение, всегда сохраняется, и его не в силах опорочить никакие «прекословия лжеименного знания»? Похоже, что так, если судить по той самоуверенности, с которой через века шествует караван Церкви Христовой под неугомонный лай антихристианских собак. Но не напрасно они лают: чувствуют опасность и предупреждают о ней. «Кто имеет уши слышать, да слышит [Мф. 11,15]».

3. Пророчества об Иисусе Христе

О выявлении пророчеств

Христиане уверены, что «Бог, вдохновитель и автор книг обоих Заветов, так премудро устроил, что Новый Завет сокрыт в Ветхом, а Ветхий Завет раскрывается в Новом [240,183]». Выше уже приводились слова Св. Амвросия о том, что в обоих Заветах речь идёт о Христе. Развивая это высказывание Святого, проф. Лопухин говорит: «Основной, центральной идеей всех богодухновенных, библейских писаний, идеей, вокруг которой сосредоточиваются все остальные, которая сообщает им значение и силу…, является учение о Мессии, Иисусе Христе, Сыне Божием… Иисус Христос – предмет обоих Заветов: Ветхого – как Его ожидание, Нового – как исполнение этого ожидания, обоих же вместе – как единая внутренняя связь [5,1,VIII]».

«Мессия», по-гречески «Христос», означает «помазанник Божий», и применялось это понятие в древности чаще всего к монархам; помазанником Божиим был, например, персидский царь Кир [Ис. 45,1]. В первом веке нашей эры с Мессией связывали идею об освобождении (спасении) евреев от внешних врагов и внутренних невзгод. Он полагался как бы уполномоченным Бога, назначенным для осуществления чаяний Израиля. «По господствующему у раввинов, а через них и у всего иудейского народа, мнению, за исключением отдельных духовнопросвещённых людей, Мессия просто ожидался в лице знаменитого властелина, который должен был основать беспримерное по своему могуществу и блеску царство [4,3,909]». «В эпоху Христа в мессиях не чувствовалось недостатка, в особенности в Галилее, где чуть не каждый день являлись пророки и атаманы разбойников, выдававшие себя за мессию, помазанника Божия [69,345]». «Все агитаторы за Царство Божие, мнимые мессии и претенденты всех родов постоянно уничтожались римлянами. Для еврейских властей не было вообще никакой необходимости вмешиваться в это [65,383]». Скорее всего, тогда римские власти и стали использовать слово «христианин» для обозначения последователей любых мессий. Тертуллиан полагал, что «оно появилось ещё при императоре Августе [248,357]».

«Множество добрых христиан не имеет представления о настоящей эпидемии мессианства: только за один год в Иерусалиме распяли 400 человек, провозгласивших себя Мессией [20,10]». Видимо, еврейский народ пребывал в напряженном ожидании его появления, потому что «приход Мессии должен был освободить Израиль от подчинения другим народам и империям и навсегда установить желательные и определённые Торой условия для жизнедеятельности священников и мудрецов [84,204]», – подытоживает рабби Ньюснер. А как же остальные израильтяне? Не будет никаких остальных, ибо сказал Яхве Моисею: «А вы будете у Меня царством священников и народом святым: вот слова, которые ты скажешь сынам Израилевым [Исх. 19,6]». Проф. Лопухин так прокомментировал этот стих: «Евреи будут не союзом, не собранием священников, а „царством“, потому что им по праву должно будет принадлежать господственное, царское положение среди остальных народов [5,1,333]». Не сбросим со счетов и пророчество Даниила: «Царство же и власть и величие царственное во всей поднебесной дано будет народу святых Всевышнего [Дан. 7,27]».