скачать книгу бесплатно
– Саныч, глянь, – уступаю место штурману.
– Акустик, пиши! – Штурман собран и деловит. – Цель номер два и три. Эсминцы типа «Таун». «Гладкопалубники» образца шестнадцатого года, из той полусотни, что штатовцы уступили англам за базы в их полушарии. Цель один и четыре – корветы, тип «Флауэр». Спасители Британии в битве за Атлантику, построено аж двести штук, несут одну сотку и пару «хенджехогов». Не РБУ-6000, конечно, но близко к ним подлодке лучше не подходить. Купцов три десятка, тоннажем от трех до десяти тысяч. Цели тридцать четыре и тридцать пять – вооруженные траулеры. Хотя нет, похоже, один большой морской буксир-спасатель. У меня все. Можно нырять.
– Уходим на глубину. Курс и скорость прежние – параллельно конвою. А что, авиационного прикрытия в виде эскортника нет?
– Все это позже будет, – отвечает Саныч, – ну а пока самый первый британский эскортный-авианосец «Одессите» вошел в строй в июне сорок первого. Потоплен в декабре. После него, в первой половине сорок второго, у бриттов прибавилось лишь четыре «Арчера» от штатовцев. Притом что сами юсы имели лишь один типа «Лонг-Айленд» сорок первого года выпуска, пятый «Арчер» оставили себе от британского заказа. К сорок третьему развернутся и начнут эскортники сотнями штамповать. Некто Кайзер, владелец верфи в Ванкувере, брался сто штук построить за год с нуля, но получил заказ на полсотни и лепил тип «Касабланка», одиннадцать тысяч тонн, двадцать семь самолетов. На все про все – сто двенадцать дней от закладки до принятия флотом. О прочих мелочах вообще молчу – эсминцы, фрегаты, корветы, – по-нашему, МПК, сотнями и тысячами! Одних лишь эсминцев типа «Флетчер» сто семьдесят пять штук за три года, но это только еще БУДЕТ. Перелом в битве за Атлантику наступит в апреле – мае сорок третьего. Сейчас немецкие подводники на флоридские пляжи высаживаются, отдохнуть! Но положение начинает меняться – не все коту Масленица, – хотя кораблей союзникам отчаянно не хватает и тактика еще не отработана. Можно сказать, в Атлантике сейчас неустойчивое равновесие, пока, пожалуй, немного в пользу немцев. Англичане очень удачно решили с этими «цветами»[2 - Flower (англ.) – цветок, корветы этой серии имели «цветочные» названия.]. Корпус и паровые машины гражданского судна очень дешевы в постройке и просты для вчерашних рыбаков, но достаточно серьезный враг для тех подлодок. Имеют, по сути, такую же противолодочную огневую мощь, что настоящие эсминцы, не говоря уже об этих бывших американских переделках. У тех один лишь плюс – гидроакустика: англы, только получив, сразу их перестраивали. Снимали половину или все. Торпедные аппараты заменяли одним из «родных» орудий времен Первой мировой на современную «универсалку» и ставили сонар. Вообще-то типовой охраной атлантического конвоя, утвержденной в марте сорок второго, были два эсминца и четыре корвета, но после беспредела, учиненного немецкими подводниками в американских водах, союзникам потребовалось много кораблей. Таким образом, эсминцы старые, а вместо двух корветов бог знает что!
– А северные конвои? – недоверчиво спросил я. – Семнадцатый ведь два линкора имел в эскадре поддержки, а раз линкоры, сколько же эсминцев?
– Семнадцатый и был по тому времени уникальным, – сказал Саныч, – потому и обидно, что его профукали! Но на севере охрана вынужденно была посильнее, там к немецким базам ближе. В реале PQ-12 на шестнадцать транспортов имел крейсер и четыре эсминца. Следующий, тринадцатый, на девятнадцать купцов крейсер «Тринидад» и три эсминца. PQ-15 – двадцать три судна, два крейсера, один крейсер ПВО, девять эсминцев и три траулера. Ну а моща, когда на каждый транспорт по одному, а то и два корабля охранения, – это уже сорок третий. Кстати, к концу войны, когда опытных немецких подводников выбили, а союзники приобрели опыт, охрана конвоев снова стала меньше.
На военно-исторические темы Саныч может говорить часами, если его не остановить.
– Саныч, скажи, какова вероятность, что этот конвой в ближайшее время встретит немецкую лодку?
– Довольно большая. Тактика у немцев к сорок второму была уже отлажена, да и конвои шли одним и тем же путем. Это позже появились смена маршрутов и патрулирование всей зоны поисковыми группами с авианосцами. В сорок первом немцы активно применяли «кондоры»-разведчики с французских баз в связке с подлодками, в сорок втором это как-то сошло на нет, но в июле эпизодически еще было. Наша утопленница уже все данные о конвое передала, так что в ближайшее время жди гостей, и не одного, а больше. Хочешь помочь союзникам, командир?
– Нет. Но нам желательно получить «портрет» еще какой-либо немецкой подлодки, кроме «семерки». Не дай бог, на севере свою «щуку» утопим! Чем искать немецкие лодки в океане, лучше ждать там, куда они сами придут.
– Разумно, командир!
Идем на правом траверзе конвоя, расстояние безопасное. Вахта обычная, боевая готовность понижена – нет нужды изнурять людей. Пришлось лишь, ради тишины, отменить очередной киносеанс, пообещав показать завтра. А так – идиллия.
Так мы двигались до часу ночи следующего дня, изредка включая активный поиск. И вот после часа поступил доклад, что в двадцати милях по курсу появились отметки трех целей. По пути в центральный меня перехватил кап-три Большаков.
– Товарищ капитан первого ранга, разрешите обратиться. Михаил Петрович, я понимаю, сейчас не до меня и моей команды, но хотел бы поговорить о ваших планах на нас. В данный момент мы пассажиры и конкретных обязанностей, кроме как приглядывать за нашим гостем, не имеем. А как быть, когда придем на место?
– Не беспокойся, для вас работа всегда найдется с вашей-то подготовкой. Есть у меня одна задумка, пока не буду говорить, вот придем домой, тогда и обсудим. Пока отдыхайте, набирайтесь сил.
– Ну и что за цели вы обнаружили, Павел Васильевич, – спросил я в центральном командира БЧ-7 каптри Иванова.
– Да вот, товарищ командир, обнаружены три цели. По параметрам сигнала это подводные лодки, расположились впереди по курсу каравана, две с севера, одна с юга. Портреты двух подлодок совпадают с предыдущей «семеркой», а вот у третьей портрет незнакомый, но шестьдесят процентов совпадает с предыдущими. Сейчас они идут навстречу каравану и находятся в двадцати милях от него. Пока его не видят, но через час-полтора увидят, тогда и будут выходить на позицию.
– Так, понятно, а где крейсер со своим эскортом?
– Впереди. Идет противолодочным зигзагом, оторвался миль на восемь.
– Значит, его они уже засекли?
– Возможно.
– А через полчаса и атаковать смогут?
– Это вряд ли. Им нужен караван, а не боевые корабли. Хотя, кто их знает, могут и на крейсер позариться, все-таки американский тяжелый, цель заманчивая, около пятнадцати тысяч тонн водоизмещение, 9+203 8+127 и куча мелких орудий. Будет престижно утопить. Да, могут и атаковать.
– Какая из трех неопознанная?
– Одна из двух, которые собираются атаковать с норда, и находится дальше всех.
– А та, что выдвигается с юга? Она же может атаковать крейсер, если он будет идти тем же противолодочным зигзагом, то через двадцать пять минут как раз выйдет на позицию южной подлодки.
– Ну что, мужики, поможем америкосам дойти до Англии или пусть немцы их топят, потом, глядишь, на будущее их меньше останется, когда холодная война начнется. Нам от этого ни холодно ни жарко, главное – транспорты, может, на них есть груз в Россию.
Ответа не последовало.
– Значит, так. Сейчас отрываемся от конвоя, по дуге обгоняем группу прикрытия и выходим в тыл подлодке, поглядим на нее.
Мы начали увеличивать скорость, обгоняя конвой, но за нами увязался один из эсминцев, он засек нас гидролокатором и пошел на перехват. От этой затеи ему пришлось отказаться, так как он не мог поддерживать нашу скорость. Да и потом, они были не уверены, что преследуют подводную лодку. Какая лодка может передвигаться со скоростью автомобиля, это просто сбой аппаратуры или черт знает что, посчитали они. После пары миль погони они повернули назад.
Если южная лодка надумает атаковать крейсер, ей будет не до конвоя, на нее насядут два эсминца.
– А может, поможем крейсеру, – предложил Григорьич, – пока пусть помогают фашистов бить, а там видно будет.
– Григорьич, что там видно будет, мы не знаем, может, после атаки нас снова в наше время забросит, вдруг мы здесь оказались ради спасения одного из этих судов. Этих крейсеров у америкосов и так будет до фига. Одним больше, одним меньше. Посмотрим, кому принадлежит этот портрет.
Расстояние, где лодки ожидали в засаде, мы проскочили менее чем за час. За три мили резко сбросили скорость, для определения точной дислокации лодок ненадолго включили гидролокатор. Через несколько секунд картина диспозиции стала ясна. Мы вышли к лодкам с вест-норда почти между ними. Ближайшая к нам – по портрету «семерка» – после облучения гидролокатором быстро пошла на погружение (от греха подальше, если не знаешь и не видишь, кто тебя облучает, лучше отсидеться под водой), но она нам была не нужна. Нам надо выяснить, к какому типу принадлежит следующая. Мы направились в ее сторону. Приблизившись на милю с небольшим к ней, увидели, как она вдруг тоже начала погружаться, но осталась в позиционном положении. Над водой торчала только рубка и половина переднего орудия.
– Сан Саныч, ты сможешь определить по рубке, что это за лодка?
Саныч припал к окуляру и долго вглядывался, затем начал перечислять:
– У «девятки» орудие стоит дальше от рубки и крупнее калибром, стопятимиллиметровая вместо восьмидесятивосьмимиллиметровой, за рубкой двадцатимиллиметровая зенитка стояла только на 7А, у остальных их подняли на первый ярус рубки. Здесь на палубе зенитный автомат, крупнее чем двадцатимиллиметровый, на первом ярусе мелкокалиберный зенитный автомат. Это лодка типа 9А.
– Ты уверен в том, что это не «десятка»? Помню, на фотографиях и схемах они очень похожи друг на друга.
– «Десятка» – это минный заградитель, тут ему просто делать нечего.
– Тащ каперанг, лодка продувает ЦГБ.
Саныч опять прильнул к окуляру и торжественно произнес:
– Командир, посмотри и скажи, прав я или нет.
– Ладно, узнали, что надо, теперь уходим. Включите гидролокатор на полную, пусть гансы понервничают. Сан Саныч, принимайся за свою работу, прокладывай курс к родным берегам.
– Курс тридцать, глубина сто, ход крейсерский.
Мы идем на север с небольшим отклонением к востоку.
Экипаж, пусть даже прошедший десятки, сотни УЧЕБНЫХ боев и одержавший хотя бы одну РЕАЛЬНУЮ победу над реальным врагом, – ОГРОМНАЯ сила. Самураи называли это когда-то путем воина – «буси-до». В ожидании того, что предстояло совершить, нам потребуется ИМЕННО ТАКОЙ экипаж.
Вечером, как обещали, в столовой показывали кино. На этот раз «Горячий снег».
Сидя взаперти, Херман думал: «Куда я попал, эти русские какие-то неправильные, три раза поговорили, именно поговорили, а не допросили и оставили в покое. Да и форма у них совсем другая, синяя. Какие-то красные банки на боку болтаются, как у наших солдат контейнеры для пайка. Форма с погонами у доктора в шкафчике висела. У комиссаров погон нет. Они больше похожи на бывших офицеров царского флота, которых я видел в юности. А эти надписи в лазарете на приборах, много надписей латинскими буквами и по-русски. Самое невероятное – иероглифы, похоже, японские. Да и сами приборы и приспособления откуда? Для чего предназначены? А лодка? Где можно построить такого монстра, и, главное, кто построил? И что за двигатели здесь? Дизеля? Это ж сколько их должно стоять, чтоб двигать такую махину? На «Дойчланд» их восемь штук, так у него на ходу заклепки вылетали от вибрации. Здесь же она ощущается слабо. Это ж какие ж тут электродвигатели и батареи должны быть, чтобы все работало. Освещение просто неописуемо, не наши тусклые, как от карманного фонаря, лампочки. Про еду и говорить нечего, всегда горячая, из трех блюд, даже масло натуральное и свежие овощи. И вот что интересно, в лазарете какой-то журнал, как показалось, за 2011 год. После трех дней размышлений приходит мысль, что они из будущего. Кстати, они удивились тому, что сейчас 1942 год. Если они из будущего, значит, войну не проиграли. Может, отошли за Урал в Сибирь и там закрепились. Или что, Германия войну проиграла, а Россия выиграла и весь мир завоевала? Откуда эти надписи на приборах? Может, война по-прежнему продолжается и весь мир помогает Советам. Или это уже следующая война, но опять против русских. Надо поговорить с тем богатырем, вдруг что-то расскажет, развеет сомнения по этому поводу».
Глава третья
Прибрежные воды Норвегии
На переходе между Англией и норвежским побережьем я собрал оперативный штаб, в который вошли Петрович, Саныч, Триэс, Большаков и командир БЧ-4 кап-три Владимир Александрович Понамарев. Седьмым стал наш замполит Валентин Григорьевич Елезаров.
– Итак, мы подходим к родным берегам, каковы наши последующие действия, с чего начнем?
– Я бы ударил по Киркенесу, у немцев там передовая база снабжения, – предложил Триэс, – этот порт у наших как кость в горле, сколько сил и средств угробили, самолетов потеряли, а порт так и принимал суда до последнего, пока в сорок четвертом году его не взяли. Если мы его разрушим, немцам придется разгружаться за триста километров от линии фронта. Думаю, восьми ракет хватит, чтобы минимум полгода порт не работал. Там еще рядом аэродром. Во время войны был главной авиабазой, а в наше время стал аэропортом. По нему и вдарим. Точные координаты обеих целей в базе данных у нас есть, четыре штучки бросим, и им хватит.
– Ага, щаз! – возмутился Петрович. – Двенадцать штук коту под хвост выкинем. Половина боекомплекта.
– Так попросим товарища Большакова помочь, его команда натаскана на такие дела, они подсветят нам цели. Нам на это дело одной ядерной болванки хватит, – предложил Триэс.
– Триэс, не пори чушь, я тебе такую ядерную болванку вставлю, что месяц враскорячку ходить будешь, – ответил я за Петровича. – Андрей Витальевич, вы сможете помочь с подсветкой целей, чтоб нам хватило половины предложенного боекомплекта?
– Так точно.
– Ну вот и хорошо. Кто следующий с предложениями?
Слово взял Петрович:
– Сейчас мы приближаемся к Норвегии, давайте опустимся южнее и где-то с широты Тронхейма начнем медленно прочесывать коммуникации противника в сторону наших вод, поохотимся за тюленями, а может, кого и крупнее загарпуним. Сейчас где-то в районе Нарвика скрываются «Тирпиц» и «Хиппер», вот бы их пустить на дно, англы будут рвать волосенки на заднице, если кто-то, а не они угробят этот кошмар британского флота.
– Предложение принимается, начнем от Тронхейма, правда, насчет Нарвика пусть наш спец выскажется. Саныч, давай, проработай вариант того, сможем ли мы протиснуться в этот фьорд или нам глубины не позволят, короче, все просчитай. Так, какие еще предложения?
– А я настаиваю сразу идти если не в Мурманск, так в Архангельск, – предложил замполит, – и попросить встречи с кем-то из руководства страны. У нас на борту всевозможные устройства, приборы и, наконец, самое совершенное оружие, которого нет в сорок втором. Да с ним СССР выиграет войну за месяц.
– Не можем мы, дорогой Валентин Григорьич, сейчас войти ни в Мурманск, ни в Архангельск. Как вы представляете наше появление там? Нам надо громко заявить о себе, чтобы кто-то поверил.
Сегодня 18 июля, идем на север вдоль норвежских берегов, с каждой минутой все ближе и ближе к тем местам, откуда неведомая сила забросила нас из нашего времени в это, где идет война за выживание. Бойся нас, фашист, мы пришли тебя уничтожать.
После встречи с конвоем, закончившейся утоплением немецкой лодки, ничего не произошло. Прошли к северо-западу от Британских островов, техника работала исправно. Дважды обнаруживали подводные лодки – один раз уже знакомую «портрету» «семерку», наверное спешившую в Атлантику, второй раз что-то неведомое. Саныч предположил, что это или пока не встреченная нами «десятка», или англичанин. Нас не обнаружили, мы тоже не атаковали. Еще несколько раз попадались надводные корабли – явно английские. По одной из целей, опознанной Санычем как «крейсер типа Саутгемптон», мы даже, объявив учебную тревогу, имитировали торпедную атаку, чтобы экипаж не расхолаживался. Нас не обнаружили. По меркам этой войны мы были невероятно далеко, вне рубежа охраны эсминцев сопровождения.
– Курорт! – впоследствии прокомментировал Петрович. – Нас не трогай, мы не тронем. Между прочим, это тоже не есть гут, командир!
Петрович прав. Вам не приходило в голову – как считается срок автономности атомарин: девяносто, сто суток? Дозаправляться не нужно – заряда реактора хватит намного дольше. Вода – из опреснителя. Провизия – при размерах лодки можно взять и на полгода. Капитальное, на берегу, ТО механизмов и докование – вполне нормально и через год.
Самым слабым местом, как ни странно, являются люди. Три месяца быть запертыми, почти не видя солнца, наблюдая вокруг одни и те же рожи? Чтобы стало понятнее: это сродни тому, как если бы вас, мирного служащего, заперли с коллегами в вашей конторе, замуровав выход. И заставили бы работать в режиме «восемь часов работа, восемь – отдых», естественно, без выходных! Делайте вывод, почему порой иной какой-нибудь матросик на исходе третьего месяца без дневного света вдруг начинает истерить, пытаясь открыть входной люк на стометровой глубине! Положим, это редкость, хотя и типовой случай, хорошо известный в военно-морской медицине. Вот только при длительности похода свыше девяноста суток резко возрастает вероятность того, что какой-то член экипажа по команде повернет не тот клапан или включит не тот рубильник, – это объективная реальность. Факт установлен опытным, и весьма печальным, путем – и мне совершенно неохота его проверять!
Когда-то давно, еще в СССР, я смотрел фильм «Ответный ход». Там есть эпизод, на подлодке: герой Бориса Галкина видит на переборке красную крышечку с надписью «Открыть при пожаре». Естественно, он ее открывает, а под ней, другая, с надписью: «Дурак! Не сейчас, а при пожаре». И не дай бог, он попробовал бы и дальше, потому что это был пуск системы пожаротушения, ЛОХ – лодочная объемная химическая, при срабатывании которой весь отсек почти мгновенно заполняется огнегасящим газом. И кто не успел включиться в дыхательный аппарат, то простите, мужики, в раю передайте привет тем двадцати с «Нерпы» Тихоокеанского флота, где какой-то придурок на эту кнопку нажал!
В отличие от дизельных лодок нам не надо беспокоиться – кислород, полученный электролизом воды, поступает в отсеки, автоматически поддерживая его уровень в атмосфере на привычных двадцати процентах. Но атомная лодка «Комсомолец» в восемьдесят шестом погибла именно из-за того, что в кормовом отсеке кто-то отключил автоматику или сбил настройку. И вспомните школьный опыт из химии: железо горит в чистом кислороде – отсек, где кислорода не двадцать, а сорок, пятьдесят, шестьдесят – никто не знает точно, сколько было тогда на «Комсомольце» – это пороховой погреб и бензиновый склад в одном флаконе и от любого коротыша или малейшей искры превратится в мартеновскую печь.
И таких мелочей много. Перечислять их все у меня нет ни времени, ни желания. Учи матчасть, читай инструкцию – просто прошу поверить на слово, что один дурак, ротозей или псих, нажав одну маленькую кнопочку или открыв не тот кран, может устроить нам всем как минимум громадную кучу проблем с ремонтом, а как максимум – коллективную встречу с апостолом Петром. Если будет кому просить за погибших, как в том восемьдесят шестом. Тогда к религии еще относились с опаской, но пришел командующий Северным флотом к главному мурманскому попу, архиерею или митрополиту, не знаю их иерархии, и сказал: отслужи за ребят! Не знаю, есть тот свет или нету, но если есть, чтобы их всех в рай, по справедливости. Слышал это сам от нескольких человек – не знаю, байка или нет, но очень похоже на правду. А наш случай – и вовсе особый. Провалились черт-те куда, и что впереди – не ясно, про дом и родных забудь навсегда и вообще, война наверху, самая страшная война в истории, это без всякого пафоса, – ну, если только, не дай бог, третьей с едрён батонами не будет! Это бьет по психике, выносит мозг, и случиться может что угодно, вплоть до открытого неповиновения. Вот почему Петрович вместе с Григорьичем стараются отслеживать общее настроение, ведя душеспасительные (а то и вдушувлезающие) беседы. Командиры БЧ, проинструктированные надлежащим образом, тоже не дремлют.
Когда-нибудь потом в обновленном СССР мы будем говорить о том, что мир не черно-белый и сложнее, чем кажется на первый взгляд. И что немцы – тоже люди. Но это потом. Когда в Берлине воздвигнут памятник нашему Солдату-Победителю. А солдаты немецкой народной армии будут маршировать под команды наших генералов. Ну, сейчас мы, волею случая, воюем с нелюдьми, зверьми, толкиеновскими орками (слово «нечисть» в наш век атеизма как-то увяло).
Вчера показывали людям кино – «Обыкновенный фашизм». Старшее поколение хорошо помнит этот фильм.
Но полицейские меры как пластырь или валидол: незаменимы здесь и сейчас, но на долгосрочную перспективу не годятся. Намного более действенное лекарство мотивация. У фантаста Ефремова есть не менее важный, на мой взгляд, роман «Лезвие бритвы». Главная мысль – именно мотивация – это мне надо, в связи с чем у них, словно из ниоткуда, появляются силы совершить невозможное. Потому-то Григорьич пашет, как целый отдел агитации и пропаганды. Мы одни в этом мире, и ПОКА одни против целого мира! И ничего еще не решено, если это и впрямь мир параллельный. Как знать, вдруг в этой реальности какой-нибудь идиот в генеральских погонах угробит не Крымский, а Сталинградский фронт? Сейчас решается, жить ли нам – гражданам СССР – вообще, ибо для Адольфа мы – унтерменш, рабы, удобрение! Мы – или они. Победа – или смерть. Убей фашиста – или сдохни в рабстве. Никаких сложностей – все просто и понятно, на уровне агитки двадцатых.
Убей немца. Сколько раз встретишь его – столько раз и убей. Тем более, Григорьичу, в отличие от Геббельса, ничего не надо придумывать. Это все было: и план «Ост», и концлагеря, и тысячи Хатыней. Я хочу, чтобы вы все сдохли, сволочи, – хороший немец для нас – мертвый немец, эх, попался бы нам в море какой-нибудь «Густлов», с десятью тыщами их на борту! Или «Тирпиц» – надеюсь, до него мы все ж доберемся, как раз у нас боеприпас на крупную дичь. Или тот и другой вместе.
М-да, а агитация, оказывается, вещь очень заразная. Сам не заметил, как начал уже накручивать сам себя! Впрочем, это уже психология. Назначить виноватого – ответственного за все беды. В Средневековье это были ведьмы, которых на костер; при социализме – империалисты всех мастей; в двухтысячных – какой-то бен Ладен; ну а для нас – немецкие фашисты. Как прямо заявил Григорьичу главстаршина Сорочьев: «А кто же еще? Ведь до тех, кто нас сюда закинул, нам не достать! Значит, фашисты и ответят за все!»
Нет, сам-то я понимаю, что, по сути, Германия двадцатых хуже, чем Россия девяностых! Из второй державы мира – разом ниже плинтуса! Плюс война, плюс потеря почти трети территорий и в пользу кого – поляков. Ну и, конечно, чудовищная инфляция – «разменяйте десять миллионов» – и безработица. И запрет иметь армию в стране, где «кайзер, криг, каноне» исторически считались сутью мужчины. А на закуску, вместо привычной монархии, что-то запредельно подлое, продажное и вороватое. Кто помнит ельцинскую дерьмократию, тот меня поймет! Теперь представим, что году в двухтысячном в Россию вернулся Вождь и навел порядок. Восстановил промышленность, ВПК, армию. Инженеры и рабочие вновь стали вовремя получать хорошую зарплату, безработных не стало вообще. Резко прижал бы преступность и коррупцию. Восстановил Союз, присоединив «исторически наши земли». Скажем, в Австрии и Судетах процент желающих воссоединиться был не меньше, чем в современной Белоруссии или Украине. Иными словами, в конечном итоге заставил бы весь мир вновь уважать нашу силу.
Вы бы голосовали за такого Вождя в двухтысячном? Уверен – ДА!
Правда, у немцев было еще круче. Аналог наших пятнадцати суток – заключение в Дахау и другие подобные места, причем не на срок, а «до исправления». Ну, это уже особенность немецкого сознания и корень их законопослушности, вдолбленный в подкорку.
Такая вот дойче юбер аллес – идея, немногим уступающая коммунистической. Впрочем, именно такой враг и нужен.
Короче, нужна драка. Как заметил когда-то Ильич, массам нужен успех, пусть даже небольшой, но постоянный. Иначе разброд в умах появляется и всякие мысли.
Так что идем вдоль норвежского побережья. Кто попадется навстречу?
Лучше всего, конечно, – войсковой транспорт. Чтоб вез свежий полк. Вода ледяная, хоть и июль, за пять минут не выловят – считай, покойник, с вероятностью процентов восемьдесят, ну а четверть часа – девяносто девять! Сколько там с «Густлова» спаслось, едва и один из десяти? Слышал, конечно, байку, что там фрицы детские сады вывозили – как говорят в Одессе, не делайте мне смешно! Туева куча драпавших фашистских бонз, чинов СС и прочей сволочи. После трупы утопших аж на шведский берег выбрасывало. Но что характерно, тогда про женщин с детьми даже Геббельс не заикался, который про «русские зверства» глотку сорвал.
Вчера повстречали транспорт примерно в три тысячи тонн. Сидел высоко – порожняк! По дистанции вполне бы достали, и фрицев не спас бы даже Нептун. Но тратить самонаводящуюся торпеду конца века на груду, не исключено, солдатских ботинок задушила жаба!
– Дальше легче будет, – предположил я. – Неизвестно, вдруг он снабжение вез какому-нибудь гарнизону или батарее в местную тьмутаракань. Зато немного севернее – точно наш клиент! Возле Тронхейма какое-то оживление наметилось, похоже, кто-то к Петсамо идет. Догоним?
Один из «бонусов», которыми обеспечил нас Леня Ухов, – свободное чтение немецких радиосообщений. «Энигмы», которыми у фрицев пользовались все рода войск, включая кригсмарине, по меркам сороковых – очень круто, но против современных компов не тянут. Тем более у Лени нашлась готовая программа на Делфи, написанная как раз для расшифровки «Энигмы», правда другой модели. Не составило труда немного ее доработать, после чего любой немецкий текст «крякался», как выразился Леня, максимум за десять минут.
Проблема в том, что ловить эфир мы могли, естественно, лишь всплыв под перископ и выставив антенну, что было опасно: засечь на радаре наши выдвижные устройства проблематично, но увидеть лодку со случайно пролетавшего самолета – вполне! Сан Саныч вспомнил, что в сорок втором еще не умели работать на сантиметровых волнах – у союзников вроде что-то было. Но у немцев точно нет, они на этом горели, когда их корабли обнаруживали ночью английские самолеты с новыми локаторами. Прибор «Наксос» – пассивная РЛС, обнаруживающая и пеленгующая эти частоты, – появится у немцев лишь в конце сорок третьего.
А значит, мы могли пользоваться РЛС дальнего обнаружения без ограничений, что противоречило всему нашему опыту того времени, но было вполне оправданно здесь. 23 августа немцы будут бомбить Сталинград несколькими тысячами самолетов. Возникнет «огненный шторм», когда горит все, сливаясь в один мегакостер высотой два-три километра и такой же ширины. После чего в закрытых убежищах будут находить лишь расплавившуюся посуду из металла и прах. Как в Хиросиме и Дрездене в сорок пятом.
Так что попадись мне сейчас любое корыто с десятью тысячами немцев, без разницы, военные или гражданские, любого возраста и пола, – плевать. Поплавают.
– Звереешь, командир! – заметил подошедший Петрович. – В бою это нормально поначалу. Татьяна Петровна моя, эх, говорила: «Главное, быть не против, а за, и воевать с тем, что этому за угрожает. А если одно лишь против, рано или поздно озвереешь. А так нельзя».
– А что у нас за? Откуда мы знаем, как там в сорок втором. Хорошо, если Сталин – нормальный мужик. А если все же зверь и самодур? Себя успокаивать «вожди приходят и уходят, а Россия остается» с кайлом в ГУЛАГе? Воевать все ж проще – как в песне «где враг в прицеле, сзади свои – и никого кроме них».
– И это тоже, – соглашается Петрович, – нужна до зарезу еще парочка побед. Как ты сказал «разница будет большая, придут к нашим неизвестно кто и откуда или те, кто оказал хорошую помощь»! И если еще отпускать будем, команда не поймет. Ясно, ничего не скажут, но верить уже так не будут.
Это он про транспорт, что встретили вчера.
* * *
– Товарищ командир, мы расшифровали радиограмму из штаба адмирала Норвегии.
– И что там интересного, Леня?
– Из Тронхейма движется конвой в составе четырех транспортов и шести кораблей охраны, в том числе минный заградитель «Ульм» с минами на борту. Конвой направляется в Киркенес с заходом в Нарвик.
– Идем на перехват конвоя, – объявил я. – Надо перехватить до подхода к Нарвику, а то зайдут во фьорд, и карауль, когда они соизволят оттуда вылезти. Вот видишь, Петрович, вместо упущенного судна немцы нам на выбор еще четыре подбросили. А я почему-то думаю, что, если бы тот транспорт утопили, этот конвой пришлось бы ждать очень долго.
Мы патрулируем у Вест-фьорда на траверзе Буде в двухстах километрах от Нарвика. Рванув в темпе открытым морем, рассудив, что обнаруженная синица важнее эфемерного журавля. Пока никого не видели, кроме древнего угольного пароходика, пыхтящего, как самовар, и около пяти рыболовных баркасов. Зато самолеты барражировали часто, причем последние два – с интервалом всего в полчаса! Проверяют, чист ли путь?
– Появилась цель. Сорок пять на юг, расстояние до цели сорок миль, – поступил доклад с ГАС.
