скачать книгу бесплатно
– Так, значит, он всё же существует… – проворчал мастер Ожьер. – Вот не было заботы!..
– Ибо-ибо-ибо!.. – зачастила попугаиха.
– Замолкни, пернатая тварь! Сам знаю – ибо на жалость только добрые люди покупаются, злыдня никаким Жалобным Магом не проймешь.
– Но ежели он и вправду маг, то ведь его должны были обучить добро от зла отличать? – робко осведомился Ансельм.
– Кабы он прирожденным или же выученным магом был – да, таким знанием он владеть обязан. А он, насколько можно судить, маг сотворенный. У него ведь даже имени-то нет!
– А разве такое бывает?
– Этого нельзя было предвидеть… – Мастер Ожьер нахмурился. – А то бы наложили запрет. Прирожденный маг – это Судьба. Выученным магом можно стать по своей доброй воле. А чтобы из человека сделали сотворенного мага – для этого и вовсе никакой воли иметь не надо! Удивительно, как только такое чудо сыскалось, а ведь это еще и, судя по всему, лицо мужского пола… Кто-то хитрый и злой сотворил его и магической силой напитал – только вряд ли, что своей… Тут, сынок, видать, и подлость, и воровство, и много всякой иной дряни понамешано. Выходит, нужно мне вылезать из бадьи и разбираться с этим делом. А башмаки-то так и стоят нечиненые…
– Выходит, нужно, – подтвердила попугаиха. – Хоть и не из любовной постели – однако нужно…
Тут лишь мастер Ожьер сообразил, что разговаривал не с передающей продиктованные словеса попугаихой, а с самой неведомо где пребывающей Мауриной.
Он погрозил птице кулаком – и птица, издав нечто вроде фырканья, отвернулась. Теперь можно было и вылезать…
* * *
А между тем в королевском дворце творилась немалая суматоха.
Ни королеву, ни Маурину не отыскали. А это значило, что обе подружки где-то вместе вытворяют что-то этакое, совершенно для всех неожиданное.
Великолепный въезд лесника Гильома во дворец был произведен понапрасну. И государственные мужи уже скребли в затылках – не придется ли повторять этот самый въезд.
Подружки объявились уж на следующий день – ехали себе рядышком на белых лошадках во главе кавалькады, а меж ними возвышался, словно увенчанный беретом шест, внучек Амьель.
Тут-то и начался разброд!
Ежели судить по гербам на конских попонах – так везла королева в столицу своего законного жениха. Но ведь красавец жених уже обретался во дворце! И всем восьми королевским братьям его капеллан предъявил неподдельные родовые грамоты! Это даже сразу по печатям видно было, так что и разворачивать-то не обязательно! Так что же, Мабилла подцепила где-то самозванца?
Из осторожности сьер Оливьер, сьер Магнус и прочие королевские братцы подослали супруг к Маурине – выяснить, что сие означает, прежде чем предъявлять Мабилле второго, законного же- ниха.
– То и означает, что королева премного женихом довольна оказалась, иного ей не надобно, и дело за малым – созвать гостей на свадьбу, – весело отвечала синеглазая красавица Маурина. Да так, что переспрашивать желания не возникало.
Коли бы кто знал волшебницу получше – получше даже, чем подружка Мабилла, – так и заметил бы этакую ухмылку на личике. Затеяла что-то Маурина, сказал бы себе тот знаток, ох, затеяла, и в тот час, когда она от ухмылочки к делу перейдет, лучше бы оказаться где-то подальше!
А Мабилла имела вид самый что ни на есть счастливый.
– Ах! – говорила она встречающим. – Сколь приятно склониться душой к утонченному юноше, не грубому, не своенравному, тонкому в обхождении!
Но тут уж благородные дамы призадумались. Странно блаженным было круглое лицо королевы. Они бы уж заподозрили чьи-то зловредные чары, ежели бы не присутствие Маурины. Она столько лет оберегала королеву, до такой степени сделалась ей близка, что всякое слово, сказанное о Мабилле человеком, чьи слова силу имеют, слышала за три версты и всякое чарование решительно пресекала. Стало быть, не волшебство, а впрямь блаженство!
С другой стороны, блаженство королева могла себе позволить только с законным представителем рода, на который выпал жребий.
Было таки от чего спятить!
Сьер Оливьер, казначей, и сьер Магнус, главнокомандующий, основательно обо всем этом поспорили – вплоть до выплескивания опивков из кубков друг дружке в бороду. Оруженосцы растащили их и развели по разным помещениям дворца, и оба королевских братца объявили войну, ибо сьер Магнус, бравый воин, встал на сторону лесника Гильома, а сьер Оливьер, хитрая лиса, встал на сторону того, кто доставил королеве блаженство.
Вот почему сьер Магнус первым делом отправился свидетельствовать леснику свою вечную преданность.
Гильом же принял его, лежа на постели.
Поскольку все-таки до хитрой затеи дамы Эрмиссенды был он лесником, а не рыцарем, и более привык бегать пешком, чем скакать верхом, то поход в столицу дался ему нелегко. Опять же, для торжественного въезда напялил он штаны сьера Элиаса, которые были ему узки в шагу, и стер себе кожу в самых нежных местах. Не испытывая особого доверия к здешним лекарям, велел он заняться этими потертостями тетке Туанетте – а та с превеликой радостью согласилась, ибо, пребывая при особе королевского жениха во дворце, могла она с удобствами наблюдать, какую кашу заварит и какие вихри закрутит вокруг себя зловредная Изора.
– Берегитесь! – сказал сьер Магнус после всех приветствий. – Осторожность соблюдайте! Всенепременнейше вас мужской силы лишить попытаются! И это еще самое невинное будет! Пусть вашу пищу прежде псы пробуют, а лучше – коты, кот отраву лучше чует. Пусть ваши люди у подножья вашего ложа ночуют! Пусть в окнах веревочки с колокольцами натянут! Пусть!.. Пусть!..
– Сдается мне, – сказал лесник повитухе, когда благородный сьер, провожаемый капелланом Антониусом по всем правилам Устава, отбыл, – что больно уж хорошо этот бездельник все средства тайного нападения знает! Вряд ли, что понаслышке…
– Вот и ладно, – отвечала тетка Туанетта, думая об ином. Она нюхом чуяла, что в этом деле не обошлось без Изоры и Жалобного Мага. И блаженная физиономия королевы – явное тому свидетельство. Недоумевала она, правда, с чего бы вдруг заложило нос умнице Маурине. Объяснения могло быть два. Или же Изора совместно с Жалобным Магом такой силы набрались, что известной волшебнице совсем голову затуманили, или… или – ловушка!
То есть – именно то, на что она рассчитывала, собираясь в столицу!
Сама она не могла сейчас управиться с Изорой, и мастер Жербер, неприметненько сидевший на табурете у окна, не мог, но Изора непременно должна была привлечь к себе внимание тех, у кого хватит ума и силы поставить ее на место.
И, похоже, это наконец случилось!
* * *
Меж тем ближе к вечеру сделалось в королевском дворце подозрительно тихо. Что-то затевалось… а вот что?
– Ну, не могу я единовременно в двух местах присутствовать! – заявила Изора даме Берте.
А та именно об этом чуде и просила. Изоре следовало и внучка Амьеля оберегать в тот час, когда он в королевскую опочивальню явится, присмотреть там, чтобы Жалобный Маг не перестарался и опять всё дело одними слезами не кончилось, и, не отрываясь от сего важнейшего дела, какое ни есть зловредство против лесника Гильома учинить.
С Гильомом ведь что получилось? Обклеила ему тетка Туанетта нужные места пластырями, и отправился он со своей браконьерской свитой приема у королевы Мабиллы добиваться. Более всего шуму произвел капеллан Антониус с родовыми грамотами. И королева согласилась-таки, из уважения к грамотам, принять Гильома – да только на следующий день.
Потому и было особенно важно, чтобы, во?первых, Амьель Мабиллу хоть на сей раз как должно ублаготворил, а во?вторых, исхитриться, чтобы Гильом лишился способности дам ублаготворять хотя бы недельки на две. Иными словами – Жалобному Магу следовало разом и в королевской опочивальне на лютне играть, и в покоях, отведенных Гильому, – дабы хоть кого из свиты разжалобить, чтобы пропустил Изору туда, где она могла бессильным зельем еду или питье леснику подсластить.
Королевский дворец состоял из уцелевших помещений старого замка – двух круглых толстых башен с немалым залом между ними, и из новых строений – трехэтажных крыльев, примыкавших к старинному залу и расходившихся от него к югу и к востоку. Королева и ее родня занимали новые, более удобные помещения – так что Гильома вселили в одну из башен, чем он был очень доволен.
– А теперь, тетка Туанетта, сядем-ка мы в засаду! – весело сказал он.
Будучи лесником, которому вменялось и дичь для господского стола, и браконьеров выслеживать, в засадах знал он толк. И потому, ожидая незваных гостей, учел всё – даже то, что в башню, скорее всего, потайной ход открывается.
Дверь в покои лесника Гильома нарочно была оставлена приоткрытой – чтобы слышать всё, что в длинном, к королевским апартаментам ведущем коридоре деется. Ибо ожидать можно было чего угодно – от нападения латников до тончайшей магии. С латниками всё было ясно – лесник и браконьеры их бы за версту услыхали, а вот магию худо-бедно могли уловить только двое – мастер Жербер и тетка Туанетта.
У окошка встал на караул отшельник, сделав так, что образ его полностью слился со стенкой. А у дверей села со свечкой да с вязаньем повитуха. Прочие же легли как пришлось – да и задремали.
Ближе к полуночи Туанетта уловила приближение даже не голосов, а скорее дыхания…
Она встала, выглянула – и увидела Жалобного Мага.
Он стоял один посреди коридора, как бы в растерянности, и растерянность эту Туанетта прекрасно знала – Жалобный Маг был приучен к тому, чтобы его вела женская рука. Долгонько она не видела это диво – и хотя знала, что волнение от встречи будет бурным, но не ожидала, что руки-ноги отнимутся.
Жалобный Маг преклонил колено, и тончайшие звуки игрушечной лютни, даже не образующие мелодии, а просто струнный перезвончик, проникли в ее душу!
Он смотрел снизу вверх с мольбой – и так беззащитно было его бородатое личико, так умоляли о сочувствии изумительно светлые глаза, что повитуха обмерла.
Уже ничего больше не было на свете – а только попавшая в беду живая душа, и душу эту никто на свете не смог бы оттолкнуть, а только любить, любить, любить, и к груди прижимать, прижимать, прижимать, и всеми силами беречь, беречь, беречь!
И знала ведь умом тетка Туанетта происхождение этого очарования, и готова была дать ему отпор, однако поддалась, как уж не раз поддавалась, и протянула руки, и задышала прерывисто, желая откинуть холщовый капюшон, и спрятать на груди лицо Жалобного Мага, и гладить его по плечам, обещая, что всё будет прекрасно и замечательно!..
Видя, что повитуха делом занята – колдовскую лютню слушает, появилась из-за угла Изора и спокойно прошла мимо Туанетты, на ходу отвинчивая крышечку фляжки. Времени было мало – ведь дама Берта обещала ей немалое вознаграждение именно за то, чтобы она сейчас была с Жалобным Магом в двух опочивальнях одновременно – у Гильома и у королевы.
Туанетта заметила Изору – но струны, струны окутали злоумышленницу серебряным тонюсеньким покрывалом. Пожалей ее, просили струны, ей ведь так плохо, не трогай ее – если она этого не сделает, ей будет еще хуже, неужели ты допустишь, чтобы это милое, обиженное создание стало еще несчастнее?..
Проскользнув среди спящих на полу браконьеров, Изора добралась до висящей на спинке кресла одежды Гильома и отыскала пояс с подвешенной к нему флягой. Это была большая надежная фляга из толстой кожи, дающей вину тот изумительный привкус, который господам не понять и не оценить. Туда-то и вылила Изора свое охладительное зелье, усмехаясь при этом злорадно, ибо представляла себе, как красавец Гильом, привыкший давать женщинам много более, чем они сами попросить бы догадались, обнаружит полнейшую свою несостоятельность.
Тут встрепенулся мастер Жербер. Он открыл глаза, услышал звон лютни и увидел Изору с двумя фляжками в руках.
Не размышляя, отшельник кинулся к ней – и замер, остановленный взглядом.
Он держался, что было сил, он разевал рот, пытаясь позвать на помощь, но злая колдунья взглядом удерживала его на месте, медленно отступая. И лицо ее, прекрасное и неподвижное лицо, сделалось несколько озадаченным – она не понимала, почему вместо слез умиления, которыми всегда сопровождались выступления Жалобного Мага, на лице у мастера Жербера, и по натуре-то своей склонного к хныканью, – гримаса боли, да еще скрежет зубовный слышится.
Проходя мимо застывшей, как изваяние, тетки Туанетты, прикоснулась Изора к плечу Жалобного Мага – и он, легко поднявшись, за ней последовал, и на ходу забрала она лютню, подвесила к своему поясу, а музыканта взяла за руку, что его очень обрадовало – поскольку наиохотнейше поспешил за ней следом.
Стоило ядовитому струнному звону сгинуть за поворотом – как мастер Жербер совладал с теми корчами, что на его физиономию заместо нежного и печального просветления напали.
– Тревога! К оружию! – заорал он.
Сорвался с ложа Гильом, вскочили с пола браконьеры, зазвенело оружие – и тетка Туанетта, на мгновение совершенно обалдев от стремительной мужской суеты, вдруг явственно увидела – Гильом, отхлебнув из фляги, Аймерику ее передает!
Легче ласточки метнулась повитуха к леснику, выхватила флягу, перевернула и стала трясти, чтобы выплеснуть всё до последней капли.
– Да ты что, тетка Туанетта, последнего разума лишилась? – воскликнул Гильом, отнимая у нее флягу, но опомнившаяся повитуха так крепко его двинула, что здоровый мужик пушинкой отлетел.
– Ого! – воскликнул он. – Да с тобой только на кабана ходить!
– Сам ты кабан! – отвечала повитуха. – Ты хоть знаешь, какую дрянь ты сейчас выпил?!
И от бессилия своего заревела в три ручья.
Вышло это настолько неожиданно, что вся разудалая компания остолбенела.
Мастер Жербер, уже не помышляя о заклятиях неприметности, кинулся к давней своей знакомице, с коей ссорился и мирился едва ли не ежедневно.
Она и его оттолкнула.
– Теперь видишь?.. Видишь?.. Вот это и был Жалобный Маг! А ты не верил!.. – сквозь слезы еле-еле проговорила она.
– Да верю я, верю!.. – возмущенно завопил мастер Жербер. – Это же какой вороной нужно быть, чтобы его упустить! Так бы и отлупил тебя! Так бы и выдрал ремнем с пряжкой!
Разудалая компания, которую сьер Элиас отправил охранять лесника Гильома, вытаращилась на старца с превеликим изумлением – до этих яростных воплей отшельника скрывало самодельное заклятие неприметности, но, стоило ему подать голос, как чары улетучились.
– Да что же это вы тут натворили?!
Гильом навис над ними столь грозно, сколь мог.
– Что-что! Охладительного питья эта нечистая сила тебе во флягу подбавила, – отвечал мастер Жербер. – Вот из-за нее! Проворонила, караульщица! Теперь две недели мерином ходить будешь.
– Мерином? Я? – До Гильома с большим трудом дошла суть беды, но почему-то не ахнул он, не побледнел от ужаса, а хлопнул себя ручищами по бокам и расхохотался.
– Не плачь, тетка Туанетта! Не плачь, говорю! Вот и замечательно, что я эту дрянь выпил!
– Да ты спятил! – От возмущения у повитухи даже слезы высохли. – А ежели тебя завтра к королеве Мабилле призовут? Добилась-таки своего проклятая Изора! А вы все не верили! Вот же он, Жалобный Маг!
Это уже относилось к мастеру Жерберу.
– А что за Жалобный Маг такой? – заинтересовался Гильом. – Ну-ка, молодцы, за дверь! Нет ли и впрямь кого в этих перепутанных коридорах?
– Ты, старая растяпа, действительно знаешь, откуда он взялся, Жалобный Маг? – спросил и мастер Жербер. – И молчишь?!
– Еще бы мне не знать…
– Ну, ну?.. – хором заторопили ее лесник, отшельник и примкнувший к ним любопытствующий капеллан.
– Ну… Ну, я сама же его и сотворила…
* * *
– Ну наконец-то! – приветствовала мастера Ожьера прекрасная Маурина. – А я уж собиралась стаю ворон за тобой посылать!
– Ты меня из горячей ванны вынула, – отвечал маг, с интересом ее оглядывая. Маурина в тех случаях, когда появлялась при дворе подружки Мабиллы, носила наряд благородной дамы, но сейчас, предвидя всяческие неловкие положения, переоделась пажом. Благо стройные ножки вполне это позволяли.
– Ты велел построить настоящую ванну? – удивилась Маурина. – Разве под твоей башней был источник?
Она имела в виду те каменные чаны, которые устраивают в местах целебных купаний, там, где бьют из-под земли горячие ключи, воняющие нестерпимо, но приносящие здоровью несомненную пользу.
– Вот он – источник, – мастер Ожьер указал на Ансельма, которому и приходилось ведрами таскать воду, а потом греть ее в большом котле.
Ежели кто полагает, что труд по доставке воды, дров, продовольствия, а также чистку и починку одежды у магов и волшебников берут на себя подвластные духи, так тот пусть остережется свои глупости в приличном обществе излагать. Ибо всем ведомо – дух призывается для дел серьезных, иначе, обидевшись, жестоко проучит – будет шляться следом за бездельником-магом, требуя всё новых и новых хозяйственных поручений. И хуже того – если велеть ему принести той же воды, то не успокоится, пока не зальет всю башню, как пьянчужка вино в стакан наливает – всклень, чтобы даже шапочкой над краем стояло.
Ансельму было не до светской беседы – он лошадей обихаживал.
Лошадь, на шею которой повешены волчьи зубы, да не всякие, а от волка, зарубленного на скаку, несется быстрее ветра, но, прискакав куда хозяину следует, дрожит мелкой дрожью, едва не падая, и нужно поскорее те зубы снять, а лошади дать особой травы, которая не во всяком краю растет и не у всякого хозяина припасена бывает. Мастер Ожьер, имея знакомцев среди эфирных созданий, властью над ними всё же не обладал и приказать отнести себя в столицу никак не мог. Вот он и прискакал вместе с Ансельмом – хотя и с поразительной быстротой, но именно прискакал. И потому были оба одеты, как рыцарь с пажом. Впрочем, ежели кто полагает, что маг с учеником непременно ходят в звездных мантиях и колпаках, то от болезни его бестолковости нет лекарства.
– Слушай меня внимательно, – велела Маурина. – Сейчас Жалобный Маг и его хозяйка во дворце. Я сделала всё, чтобы они туда попали и не всполошились, пока ты не прибудешь. И сдается мне, что там произойдут удивительные вещи.
До дворца было рукой подать – Маурина назначила мастеру Ожьеру свидание на берегу неширокой реки, а дворец стоял по ту сторону. И для мага, имеющего способы предельно обострять свой слух, происходящее в том дворце было, словно бы строчки на пергаменте, когда по росчерку определяешь имя писца.
– Госпожа казначейша с ворожеей Лобой совещается, – сказал, прислушавшись, мастер Ожьер. – Лоба если чего плетет, так оно у нее всегда лиловым отливает… таким красновато-лиловым, пурпуровым…
– Это они о зелье совещаются, – усмехнулась Маурина. – Чтобы парня родить – так у всех ворожеек полные закрома снадобий, а для девчонки – ни единой веточки, ни единого листочка! А это – премудрый Фалькет.
– Вот тоже затейник… – проворчал мастер Ожьер. – Такое вечно слепит, что оно сквозь воздух со скрипом протискивается! Услышишь скрип вроде несмазанных дверей – так и знай, Фалькет над заклятием трудился!
