Молчок

скачать книгу бесплатно

Тришка сплюнул. В ином квартале вообще ни домового, ни дворового, ни какого иного жителя, а тут в первую дыру сунулся и на подвального напоролся! Хорошо еще, не сразу его подвальный заметил, а только на выходе.

– Да ладно тебе, ладно! – заверещал Тришка. – Заберу, только пусти!

Подвальный, судя по железной хватке лап – из бывших овинников, привычных ворочать мешки с зерном, встряхнул Тришку и отбросил в сторону.

Надо полагать, он шел на запах и на звук, а глазами незваного гостя увидел, только когда тот гость, выронив мешок, приложился к стене и сполз на пол.

– Ого! – сказал подвальный. – Кто ж ты таков? Я и не разберу!

– Из домовых мы, – тряся башкой, чтобы выгнать из нее гул, отвечал Тришка.

– А мастью в кого уродился?!

– Да смою я эту масть, она у меня временная!

– Скрываешься от кого, что ли? – тут подвальный поскреб лапой в затылке, осознавая ситуацию. – Ежа угнал, что ли?

– Да на кой он мне?.. – Тришка вздохнул. – Хочешь – забирай его насовсем. Или подари кому. Ежи мастера мышей ловить, когда не спят.

– Нет, ежа не надобно. Куда же ты, домовой, собрался?

– В лес его, дурака, отогнать велели.

– Кто велел?

– Да старшие.

– А потом?

– Потом – еще дельце есть.

– А потом?

– А потом – домой. Коли жив останусь.

– С ежом я тебе пособлю. У нас тут автомобильный служит, я с ним уговорюсь. А ты оставайся. Подкормим тебя, а то, гляжу, совсем хилый.

Тришка хотел было возразить, что общество назвало его крепким и для трудного пути пригодным, но посмотрел на подвального и понял, что возражать тому следует как можно реже.

– А что за автомобильный? – спросил он, чтобы поддержать беседу.

В доме, где служил Мартын Фомич, жило немало владельцев личного транспорта. Это были мужчины серьезные, и свои машины так лелеяли, что куда там домовому! Поэтому и не приходило никому в голову нанимать особую обслугу для транспорта. Однако в богатом хозяйстве могли держать автомобильного просто чтобы выделиться и заставить о себе говорить.

– На третьем этаже у нас Панкратий Дорофеевич служит. Там богато живут, и домовиха есть, и подручных четверо, хозяин рес-то-ран держит. А рес-то-рану постоянно провизия требуется. Вот у них хозяйская машина есть, хозяйкина, сыну купили, а еще колымага – картошку с капустой возить. Там задние сиденья сняли, много чего загрузить можно. И она, колымага, оттого грязная, да еше вечно какую картофелину забудут, или луковицу, или еще чего, вонь потом стоит. Панкратий Дорофеевич подумал и взял безместного Никишку в автомобильные. Так вот – хозяин на деревне с кем-то уговорился и туда за провизией раза два-три в неделю непременно сам съездит, отберет самое лучшее, никому более не доверяет. Можно твоего ежа в багажник загнать, а потом Никишка его втихомолку выгонит. А на деревне еж сам сообразит, куда деваться.

– И то верно, – согласился Тришка. – Не знаю, как тебя и благодарить, дяденька, прости – имени-отчества не ведаю.

Он радости, что удалось без лишних хлопот избавиться от ежа, он пустился в стародавние любезности, до сих пор принятые у пожилого поколения домовых.

– Я батька Досифей.

– А по отчеству?

– И так сойдет.

Тришка побоялся даже плечиками пожать. Батька Досифей, при всем при том, что заговорил ласково, вид имел грозный. Одна густая и жесткая волосня чего стоила.

– Стало быть, спешить тебе некуда, – решил подвальный. – Я до Панкратия Дорофеевича дойду, потолкуем. Может, даже прямо завтра ежа твоего отправим. А ты жди меня тут. Вернусь – ужином тебя покормлю, на ночлег устрою.

И пошлепал прочь.

* * *

Молчок может и подождать немного – так решил Тришка, когда батька Досифей привел его в свои хоромы.

Подвал был поделен на клетушки, где жильцы раньше хранили дрова, а теперь – всякую дребедень. В одной подвальный нашел ящик с детскими игрушками, совсем древними, и там оказалась мебель – кровать, шкаф, стол со стульями, да все – не на тощих теперешних кукол, а на старинных, основательных. Все было покрыто чистыми лоскутками, на столе стояли плошечки с едой, Тришка еще мешок развязал – прямо хоть пир устраивай!

Пока разложили припасы – заявился и Панкратий Дорофеевич с домовой бабушкой.

– А что? – сказал он, охлопывая Тришку по спине и по плечам. – Малый справный. Такому не помочь – грех. Никишка завтра в дорогу спозаранку отправляется, я ему велел ежа в багажник загнать.

– Я помогу! – вызвался Тришка. – Багажник высоко открывается, ежу придется досточку положить, иначе не залезет, да как бы еще с нее не свалился.

– Сам справится, – отрубил Панкратий Дорофеевич.

Тришка понял – завидовать бедному Никишке не приходится.

Матерый домовой меж тем продолжал его изучать.

– Ты из которых будешь? – спросил наконец.

Тришка растерялся. Конечно же, батя учил его отвечать на этот вопрос, да только задали его впервые в жизни. До сих пор Тришка встречался только с теми, кто и без вопросов знал всю его родню.

– Я из Новых Рудков, – сказал он, имея в виду городской район, где родился.

– Выходит, и Старые есть? – удивился Панкратий Дорофеевич. – Нет, ты мне про род. Кто батя, кто дед, кто прадед. Когда пришли, чем занимаются.

– Батя, Орентий Фирсович, в Новых Рудках домовым в девятиэтажке, мамка при нем. Дед – Мартын Фомич…

– Дед – Фирс, а по отчеству? – перебила его супруга, Акулина Христофоровна, весьма почтенная домовая бабушка.

Тришка смутился – дед Фирс, женив сына, перебрался куда-то на покой, так что внук его почитай что и не знал.

– Да ладно тебе, – вмешался батька Досифей. – Видно же – из домовых.

– Не встревай! Нам род хороший надобен! Чтобы старших много! – прикрикнул на него Панкратий Дорофеевич. – А Мартын Фомич – кто?

– Мамкин батя. Я при нем подручным.

– Где служит? – не унималась домовиха.

Тришка, как умел, описал квартал в центре города.

– Место приличное, – согласился Панкратий Дорофеевич. – Теперь про соседей давай.

Тришка умаялся языком молотить. Когда добрался до старенького Феодула Мардарьевича, собеседник обрадовался:

– Этого я знаю1 Этот – наш! Почтенный! А ты, стало быть, Трифон Орентьевич?

– Так я ж еще не женатый! – удивился Тришка. И точно – молод он был, чтобы зваться по имени с отчеством, не заматерел. Хотя многие безместные молодые домовые сами себя с отчеством величают, и ничего.