скачать книгу бесплатно
– Это очевидно. Во-первых, удар был нанесен сзади – проникающая рана в области затылка с вдавленными углублениями в костях не оставляет в этом сомнений. В том положении, в котором был найден труп, такой удар не мог быть нанесен. Кроме того, и расположение трупных пятен свидетельствует, что сразу после наступления смерти тело перемещали.
– Удар был один или несколько?
– Один.
– В какое время, по вашему мнению, наступила смерть?
– Судя по степени мышечного окоченения, прошло не менее двенадцати часов.
– А не более?
– Пятнадцать-шестнадцать, если исходить из сгущения крови в ране. После вскрытия смогу сказать точнее.
– Хорошо. Когда будет готов отчет – немедленно ко мне.
– Есть, – по-военному ответил медэксперт и вышел.
– Теперь вы, Сергей Владимирович, – обернулся майор к Лыкову, – других сотрудников я уже опросил. Вы были в подсобке?
– Да, лейтенант попросил меня взглянуть, но, к сожалению, я ничего полезного сказать не могу. Последний раз я заглядывал туда, если мне память не изменяет, месяца два назад, просматривал архивные папки. По-моему, там все как было, та же пыль на стеллажах, никаких новых предметов я не заметил. Но, повторяю, здесь я плохой свидетель, никогда особенно не приглядывался, что где там лежит.
– Понятно. Когда вы в последний раз видели потерпевшую? По возможности, отвечайте с точностью до минут.
– Когда видел в последний раз… – несколько растерялся Сергей. – Позвольте… Так, вчера, возле приемной директора. Во сколько же это было? После собрания мы с Андреем какое-то время курили на улице. Потом зашли в приемную к Вере за новой книгой. Клара Миктатовна как раз выходила нам навстречу.
– Секретарь директора показала, что вы с Шубиным заходили в приемную без двадцати пять. Кого еще вы видели в это время?
– Сын Виктора Васильевича ждал отца, который, как я понимаю, в это время беседовал с вами.
Майор кивнул, глядя на свои записи в блокноте.
– Когда мы с Андреем входили в приемную, в коридор из отдела этнографии, который ближе всего к кабинету директора, вышли Белла и Лариса Викторовна. Я видел, как они прошли в бухгалтерию.
– Что вы делали дальше?
– Сидел у себя, пытаясь справиться с головной болью. Потом взял ключ в кабинете Мирры Георгиевны, которая была на своем рабочем месте, и пошел в зал древней истории, где, как вы помните, встретился с вами.
– Наша встреча состоялась полседмого, я посмотрел на часы. К этому времени уборщица могла быть уже убита. Значит, получается, вы больше часа провели у себя в кабинете в одиночестве, – задумчиво протянул Костин, пристально глядя на историка. – К вам за это время никто не заглядывал?
– Нет.
– Очень жаль. Что-нибудь еще хотите мне сообщить?
– Да вроде бы пока больше нечего.
– В таком случае я вас не задерживаю, – следователь спрятал блокнот в карман. Лыков вышел из кабинета, чувствуя некоторое напряжение.
«Выходит, я попал под подозрение, – подумал он, грустно усмехнувшись. – Сначала застукали с сигнализацией, а теперь нет алиби. Интересно, кто еще у него на заметке?»
Он прошел в зал заседаний, где застал полулежащую в кресле у открытого окна Беллу. Она пришла в себя, но была бледна как бумага. Впрочем, сидевшие у стола Лариса Викторовна и Андрей выглядели не лучше. Узнав от них подробности утреннего происшествия, Сергей зашел к завфондом и поговорил с Верой. Затем, усевшись за стол в своем кабинете и закурив, что было категорически запрещено, попытался систематизировать полученную информацию.
«Мирра Георгиевна сказала, что, когда она вошла в здание музея, часы в холле показывали ровно девять. Кстати, надо проверить, правильно ли они ходят, – он сделал пометку на полях ежедневника. – Пойдем дальше».
По словам заведующей фондом, она взяла ключ от своего кабинета, который единственный из комнат сотрудников, не считая бухгалтерии, находится на ближайшей к холлу стороне коридора, и пробыла у себя около двадцати минут. Затем она вышла и, заметив, что дверь расположенной рядом с ее кабинетом подсобки чуть приоткрыта, решила, что пришла Клара Миктатовна. Она воспользовалась случаем и заглянула, чтобы проверить, забрала ли уборщица свою садовую лестницу, которую та недавно купила и держала в подсобке, загромождая и без того тесную комнатушку, приспособленную для хранения архивных документов, гипсовых копий, списанного инвентаря и прочих не слишком нужных вещей, которыми были заставлены полки узких металлических стеллажей, стоящих вдоль стен. Лестницы не было, но дверь в чуланчик уборщицы, находившийся в глубине подсобного помещения, была приоткрыта. Мирра Георгиевна окликнула ее, затем, не получив ответа, попыталась войти. Однако дверь в чулан, открывающаяся внутрь, не поддавалась, как будто что-то, находящееся за ней, мешало ей открыться. Тогда она, со всей силы надавив на дверь, просунула голову в образовавшуюся щель и заглянула в чулан. К своему ужасу прямо за дверью она обнаружила скорченное тело уборщицы.
– Было с первого взгляда видно, что она мертва уже давно, – рассказывала Мирра Георгиевна Сергею, глотая валерьянку. – Цветастый платок, которым были покрыты ее волосы, потемнел от запекшейся крови.
«Значит так, – Лыков стал анализировать имеющиеся сведения. – Если часы верны и учитывая сказанное медэкспертом, убийство было совершено между пятью и девятью часами вечера, то есть теоретически Клара Миктатовна могла быть убита сразу после нашего разговора в дверях приемной».
Ему снова вспомнился смущенный вид уборщицы после собрания. Итак, следователь просит сообщить ему о любом необычном происшествии. После этого уборщица идет в приемную и спрашивает директора. О чем она хотела с ним говорить? Похоже, это имело прямое отношение к краже, возможно, она знала или видела что-то, что могло указать на вора. Но почему в таком случае она не подошла прямо к Костину?
«Ответ, – сказал себе Сергей, – может быть только один. Тетя Клара в день кражи видела что-то, показавшееся ей странным. Но она не поняла значения того, что видела, и никому об этом не сказала – иначе об этом факте стало бы известно уже в понедельник. Но все же это что-то тревожило ее. Она, видимо, постепенно начинала осознавать некую связь с кражей. И поскольку была простой скромной женщиной, как многие пожилые люди, постеснялась обратиться напрямую к сотруднику правоохранительных органов. Решив, что директор сможет определить, важно ли то, что ей известно, она идет к нему, чтобы поделиться своими сомнениями».
«Человек, имеющий отношение к краже, скажем пока так, – думал историк, – услышал разговор в приемной и решил, что уборщица знает правду и собирается его разоблачить. Он в панике, но директор занят, что дает ему шанс. Он проскальзывает за уборщицей в подсобку, подкрадывается сзади и наносит удар каким-то тяжелым предметом. Правда, если принять версию, что убийство совершено сразу после разговора в приемной, следователь еще был здесь. Даже если преступник был в состоянии аффекта, как сейчас модно говорить, и от страха разоблачения плохо соображал, все равно осмелился ли бы он убить, можно сказать, под самым носом у полиции? Впрочем, следователь быстро уехал, и никто не знал, что он вдруг вернется – полседьмого, как он сам сказал. Значит, возможно, преступник подождал, пока уедет Костин и уйдут сотрудники. Но даже если это так, все равно убийство не могло быть совершено позже половины восьмого, когда, как сообщил вызванный для дачи показаний охранник Игорь Баков, дежуривший вчера, Мирра Георгиевна последней ушла из музея. Тот факт, что уборщица не покинула здания, ускользнул от внимания охранника. Эту оплошность следователь особо отметил, сказав, что если бы убийство обнаружили вчера, преступник мог быть уже пойман – поиски по горячим следам всегда результативнее».
«Таким образом, – продолжал размышлять Лыков, – убийство могло быть совершено позже половины восьмого только в том случае, если убийца – охранник или его сообщник, которого тот впустил. Это работает на версию, что в краже замешана охрана. Если же к краже причастен кто-то из работников музея, уборщица была убита между пятью и половиной восьмого. Кто мог слышать разговор в приемной? Там находились Вера и сын директора, в дверях стояли мы с Андреем, а в коридоре рядом с приемной – Белла и Лариса Викторовна».
В дверь кабинета постучали.
– Войдите, – сказал историк, быстро гася сигарету и пряча пепельницу в ящик стола.
Неторопливо вошедший в комнату начальник охраны Нукоев выразительно посмотрел на клочья синеватого тумана, висевшие над столом, но не стал делать замечания, а спросил:
– Вы еще остаетесь? Седьмой час, все уже ушли.
– Я тоже ухожу, – ответил Сергей, удивившись, как быстро за размышлениями пролетело время. – А вы, Александр Ремизович, что, собираетесь сегодня остаться на ночь?
– Да нет. Какой в этом смысл? Провел дополнительный инструктаж, раз уж все равно целый день тут околачиваюсь. Меня вызвали сразу после обнаружения трупа. Давал показания по поводу Игоря. Вот ведь не повезло парню – убийство совершено в его дежурство. Еще неизвестно, чем обернется для него вся эта история, ведь прокололся он здорово – это надо же не заметить, что уборщица не ушла!
– Действительно очень странно. Ведь она не сдала ключ от подсобки – он просто обязан был пойти выяснить, в чем дело.
– Так-то оно так, – Нукоев слегка замялся. – Согласно инструкции, конечно, но вы же понимаете, все мы живые люди. И вообще-то не секрет, что не всегда сотрудники сдают ключи, бывает, уносят по забывчивости. Если каждый раз шум поднимать?.. Вот и вы сколько раз…
Сергей покраснел – он постоянно забывал повесить ключ от своего кабинета на место, что обнаруживалось уже дома, поскольку охранники не слишком усердствовали в контроле за уходящими сотрудниками и заглядывали специальный ящик для ключей, расположенный рядом с постом охраны, лишь перед первым вечерним обходом, который полагалось проводить в десять часов.
– Помню раньше, во времена моей молодости, – продолжал между тем начальник охраны, – сотрудники любого учреждения перед уходом должны были, сдавая ключи, расписаться в особом журнале. Бюрократия, конечно, зато как дисциплинировало.
– Странно еще и то, – следовал своим мыслям историк, – что Баков во время вечернего обхода не заметил полуоткрытой двери в подсобку.
– Он говорит, что все двери были закрыты. Правда, он не дергал каждую за ручку, чтобы убедиться в том, что она заперта. Тоже халатность, если говорить по всей строгости.
– Но ведь Мирра Георгиевна утверждает обратное. Она именно поэтому и заглянула туда.
– Да, непонятно.
За разговором они вышли из кабинета, который Лыков тщательно запер и аккуратно повесил ключ на гвоздик под своим номером. Попрощавшись, он вышел на улицу. Возле крыльца стоял и нервно курил белобрысый веснушчатый парень – тот самый дежуривший вчера Игорь Баков.
Сергей подошел к нему.
– Ну как вы, Игорь, следователь вас не очень мучил?
– Не очень, – с деланным смешком ответил тот, бросая в урну окурок. – Вежливый, даже за то, что про уборщицу забыл, не ругал. Ну, зато от Александра Ремизовича досталось по полной программе.
Лыков закурил и протянул пачку парню, который, взяв сигарету, снова жадно затянулся.
– Не везет мне. И главное, жаль тетю Клару – хороший она человек. Помню, в субботу такая веселая пришла.
– То есть как в субботу? – ошеломленно спросил Сергей. – Разве она была здесь в субботу? А вы что, в тот день дежурили?
– Да, это была моя смена, у нас же сутки – трое. Заступил в семь тридцать, как обычно. Пока у Руслана дежурство принимал, как раз она подошла. Я еще спросил – чего это в субботу, да еще такую рань? Оказалось, пришла за садовой лестницей – договорилась, что Руслан ее подвезет, он рядом живет.
Историк машинально кивал, слушая Игоря, а мысли неслись, обгоняя друг друга:
«Подсобка находится почти напротив двери в зал древней истории. Возможно ли, чтобы уборщица увидела преступника, когда пошла в чулан за лестницей? Вряд ли, иначе она сразу подняла бы тревогу. Тогда что она могла видеть – опасное для вора, но такое, что в тот момент не вызвало у нее подозрений, а потом показалось странным? И когда наступило это потом – после выговора следователя или раньше?»
Вдруг его прошиб холодный пот. Единственным человеком, с кем Клара Миктатовна могла поделиться своими сомнениями, была ее внучка Катя, с которой они вдвоем жили в ветхом деревянном домишке на краю города. И если ставшее известным уборщице было настолько важно для вора, что он пошел на убийство, Катя находится в смертельной опасности.
Лыков кинулся в здание, чуть не сбив с ног выходившего начальника охраны, и схватил стоявший на стойке дежурного телефон. Охранник привстал от удивления.
– Что случилось? – изумленно спросил вернувшийся Нукоев.
Но историк уже набрал номер:
– Катя? Это Сергей Владимирович…
– Ой, как хорошо, что вы позвонили, – послышался на другом конце трубки слегка охрипший от слез девичий голос. – Вот беда-то какая! Как я теперь буду, не представляю… – Катин голос задрожал.
– Все будет хорошо, Катюша, милая. Я сейчас к тебе приеду, а пока у меня просьба – никуда не выходи из дома и дверь никому не открывай до моего приезда. Даже если это знакомый. Договорились?
– Да-а… – неуверенно протянула Катя. – А почему не открывать?
– Я все объясню, выезжаю сию минуту.
Сергей положил трубку.
Начальник охраны внимательно смотрел на него.
– Вы считаете, ей грозит опасность?
– Думаю, да.
– Давайте, я поеду с вами.
– Нет, Александр Ремизович, не надо. Катя и так расстроена, а таким десантом мы ее напугаем. Лучше я потом заеду к вам, если не возражаете, и мы поговорим – не исключено, что девушку придется охранять.
– Вы не преувеличиваете? – поднял брови Нукоев.
Сергей неуверенно потер лоб:
– Не знаю. Надеюсь, после беседы с ней что-то прояснится, а сейчас мне пора. Надо действовать быстро, промедление может быть смертельно опасно.
Глава 7
– Промедление смертельно опасно. Надо действовать быстро, если мы не хотим предстать перед колесом… – напряженный шепот говорившего внезапно оборвался.
Совсем рядом с тремя мужчинами, стоявшими в углу небольшого северного дворика между святилищем и царскими покоями, пробежал мальчик-вестник, держа в руках узкогорлый кувшин с клювообразным носиком и кремовыми волнистыми узорами по красному фону.
– Смерть Эшара меняет дело, – неуверенно прошептал второй собеседник, полный невысокий мужчина, когда мальчик исчез в арке, ведущей в центральный двор. – Какой смысл лезть на рожон, если неизвестно, что будет теперь в Лаххе, как преемник отнесется к замыслам Эшара? А нас в случае провала приговорят к колесу.
– Должен напомнить, что смысл есть, ведь каждый из вас получает огромный куш – триста мин[17 - Мина – древневосточная весовая и денежная единица, 1 мина составляла 60 сиклей, т.е. около 500 г.] серебра, пятнадцать племенных быков, семь лошадей, тридцать баранов и рунных овец. Кроме того, не забывайте, вам обещаны высокие должности при дворе нового царя.
– Вряд ли на колесе эти обещания нас сильно утешат, – мрачно заметил третий, на вид самый старший из собравшихся.
Он хмуро взглянул на стоящего в густой тени разросшейся смоковницы[18 - Смоковница – инжир.] первого собеседника. Тот был плотно закутан в накидку из небеленого льна и прикрывал лицо свисающим концом головной повязки, так что видны были лишь глаза холодного серого цвета, глядевшие настороженно и жестко.
– Откуда такие мысли?.. До сих пор ты не сомневался в успешности нашего плана.
– А откуда такая спешка? Зачем ломать отточенный план, да еще действуя, не получив из Лаххи ни новых, ни подтверждения прежних указаний? В какую игру ты играешь?
– Так, начались подозрения…
– Он прав, в самом деле, твое поведение странно.
– Ну что ж, придется объяснить, раз вы не верите мне. Дело в том, что я хорошо знаю характер наследника Эшара. Его сын Идалу так же жаждет получить власть над Хаттским царством, но, к сожалению, не обладает выдержкой отца. Он нетерпелив, горяч и безрассуден и может начать вторжение в любой момент, не дожидаясь нашего сигнала, а тогда поражение неизбежно. Наш план строится на том, что страна будет обезглавлена и руководить обороной придется Хапрассуну, который неплохой воин, но не стратег. А Табарна искусный полководец, и, если он лично возглавит войско, у Идалу нет шансов, мальчишка не знает законов войны. К тому же Табарна не только пользуется непререкаемым авторитетом у воинов, его любит простой народ. Вся община станет на защиту страны. Мы провалимся с треском, а захваченные в плен клевреты Идалу выдадут нас Табарне с потрохами и вот тогда действительно колеса не избежать. Так что для нас единственный выход – действовать немедленно. Тс-с… Что это?
Трое помолчали, прислушиваясь. Но слышен был лишь доносящийся из центрального двора однообразный многоголосый гул, напоминающий мерное гудение улья.
– Что ты забеспокоился?
– Мне послышался рядом какой-то шорох. Кажется, я тоже начинаю нервничать. Ну что, я вас убедил?
– Пожалуй, ты прав.
– Я тоже согласен.
– Тогда действуйте. Дата сдвигается, как мы договорились, а время начала операции остается прежним. Расходимся. Старайтесь не привлекать к себе внимания.
От группы отделился один из собеседников. Подняв на плечо тростниковую корзину, он не торопясь направился в сторону складов. Немного погодя второй, выйдя через арку и ловко подхватив свесившийся край большого тканого ковра, присоединился к трем людям дворца, несущим его в тронный зал.
Тем временем предзакатное солнце, чуть помедлив и на прощанье озарив небеса игрой изумительных цветов от ярко-пурпурного до нежно-розового, скрылось за горизонтом. Сразу стало темно. Центральный двор начал стремительно пустеть, и скоро в нем остались лишь люди двора, которые, стоя на деревянных лесенках, зажигали прикрепленные к стенам халентувы сосновые смоляные факелы.
Табарна сидел в своей опочивальне за массивным столом из финикийского кедра, стоящего слева от двери, и внимательно изучал лежащую перед ним большую квадратную глиняную табличку, на которой был изображена схема восточной окраины царства и близлежащих земель. Склонившаяся над картой фигура царя, сидящего в удобном кипарисовом кресле, с сиденьем и спинкой из медвежьих шкур, находилась в центре круга света, падающего от стоящего слева от Табарны большого серебряного светильника. Вдоль стены выстроились высокие ряды полок редкого для эбенового дерева темно-коричневого цвета, уставленные золотыми статуэтками заморских богов, замысловатыми терракотовыми сосудами в виде священных животных и другими подарками иноземных послов, среди которых выделялась искусно сделанная модель маганской ладьи с двенадцатью гребцами. Рядом лежали несколько папирусных свитков.
За спиной царя в рассеянном свете виднелся задернутый пурпурный полог, за которым находилось царское ложе. По правую руку Табарны в некотором отдалении от двери стоял туалетный столик из киликийской сосны, над которым висело прямоугольной формы серебряное зеркало, а почти треть стены занимал огромный ларь для одежды все того же темно-коричневого цвета, полускрытый занавесом.
Царь напряженно размышлял в полной тишине, нарушаемой лишь еле слышным шелестом стоящих на столе песочных часов, представляющих собой выточенный из цельного куска горного хрусталя сосуд в виде двух перевернутых кубков, соединенных суженным горлышком. Из верхнего кубка тихо сыпалась струйка тонкого песка из просеянного порошка черного мрамора, прокипяченного в вине и высушенного на солнце. Внезапно мысли царя были прерваны звуком мягких шагов и тихим стуком в дверь.
– Кто там? – недовольно спросил Табарна, поднимая голову. – Я же запретил меня беспокоить.
