скачать книгу бесплатно
– Но невозможно же… – с тоской произнесла Яна. – Край, дальше нельзя. Расстанемся, ладно, Гриша?
– Зачем?
– Я живой человек, я так не могу больше! Оставайся со своей Машей, с детьми, всеми четырьмя… И будьте счастливы, и живите, не болейте… Только я тут ни при чем, ладно?
– Хорошо. Я не хочу с тобой расставаться, я тебя люблю больше жизни, наверное, но… раз ты просишь. И ты знаешь, как мне будет плохо без тебя, – Григорий сел рядом, взял Яну за запястья, притянул к себе, поцеловал.
– Не трогай меня.
– Не буду.
Но он трогал, и трогал так, что Яна совсем не могла сопротивляться. Она судорожно вздохнула сквозь стиснутые зубы. Она даже не шевелилась, но Григорий все делал за нее. Она собиралась просто терпеть, молча и послушно, видя в этом некий протест (тебе, милый, надо, а мне совсем нет), но не получалось.
В этом, видимо, и заключался весь смысл их отношений, эта тайна, когда нельзя быть вместе, но и нельзя врозь. Смысла нет, но зато есть наслаждение, столь острое, что уже не имеют значения ум, рассудок, логика.
К финалу, напоминающему взрыв, они пришли одновременно и долго потом лежали, содрогаясь, не отпуская друг друга, ловя затихающее эхо от этого взрыва, а потом просто лежали рядом, без сил, молча.
«Я хочу умереть? – вдруг отчетливо и как-то очень буднично подумала Яна. – Вот бы кто меня убил. Автобус на меня наехал или кирпич на голову упал… И сразу вся эта ситуация разрешилась бы, и все само рассосалось бы. И все стали бы счастливы и освободились. Меня, в общем, не спасет уже ничего, даже если я вот прямо сейчас расстанусь с Гришей. Сколько мы с ним вот так? Со школы, с пятнадцати лет. Получается двадцать лет вместе. Он – мой единственный мужчина. Другого не будет никогда, да и не хочу я никого. И ничего…»
* * *
После занятий на силовых тренажерах Виктор отправился в душ, а после него решил выпить витаминного коктейля.
Кафетерий, или же другое, более пафосное название – фреш-бар, того фитнес-центра, который посещал Виктор, представлял собой довольно просторное помещение, оформленное в японском стиле – какие-то перегородки из бамбука, напоминающие забор, множество вьющихся растений. Этими перегородками разделялись между собой столики, создавая ощущение приватности.
Виктор со своим коктейлем расположился в одном из таких зеленых уголков и погрузился в чтение почты.
Негромко звучала расслабляющая музыка, бармен звенел стеклом за своей стойкой, чей-то смех, голоса других посетителей кафетерия…
Виктор чувствовал себя прекрасно, как и всегда после занятий спортом. Наверное, это правда, что после физической нагрузки в кровь выбрасываются всякие эндорфины… Он немного жалел о том, что раньше игнорировал эту сторону жизни, телесную. Ел, спал да работал с утра до ночи. Лиза все эти годы пыталась вытолкать мужа на спорт, но не получалось. Сама-то она посещала фитнес-центр регулярно, в последнее время увлеклась еще йогой, пилатесом и еще чем-то с названием сложным и прежде незнакомым.
Но с недавнего времени Виктор тоже всерьез увлекся спортом.
Виктор с удовольствием пошел бы заниматься вместе с женой, но Лиза отказала. Сказала, что на этих занятиях одни только «девочки» и появление постороннего дядьки в группе только смутит всех.
Ну, нельзя так нельзя, нечего тревожить «девочек», благодушно решил Виктор и продолжил свои занятия в одиночестве. Настаивать не захотел, тем более что Лизин фитнес-центр находился рядом с домом ее матери, а лишний раз столкнуться с тещей, пусть и нечаянно, Виктор не желал. Он посещал «свой» спортклуб – тот, что ближе к своему дому, оно и удобней – лишний раз не надо думать, куда машину поставить.
Рядом, за стеной бамбука, увитой зелеными листочками, сидели две девицы – болтали, хихикали… Ничем себя не сдерживая. Наверное, они были здесь в первый раз, иначе знали бы, что вся эта местная «приватность» – сплошная фикция.
Виктор к их разговору не прислушивался, уткнувшись в свой телефон.
– …тот, с бородкой, – всю дорогу на меня пялился в зале. Нет, он так ничего, но я не люблю бородатых. Такое ощущение, что это какой-то… дядя. Не мужчина, а именно дядя. Для меня борода на лице – это совсем не секси.
– Бывают красивые бороды… А ты видела того, со штангой? Похож на одного актера.
– Это тот, лысый? Фу.
– Почему сразу фу?!
Пустая болтовня по соседству не мешала Виктору. Он слышал и не слышал одновременно, чужой разговор лился мимо его сознания.
– Да тут и смотреть не на кого.
– Погоди, а тот, что в черно-красном?
– Он и не смотрел ни на кого.
– Но он интересный, согласись.
– Да, пожалуй. Очень выразительное лицо… Не качок, но такой… аккуратный. Да я и не люблю качков, кстати.
– У него брови интересные. Идут к вискам, вверх, и загибаются вниз, точно запятые-запятушечки такие… И глаза. Прожигают прямо насквозь. Такой наглый, нахальный взгляд самца. Плечи. Широкая грудная клетка, развернутая такая… Икры мощные.
– Ты разглядела его икры?
– А то. У большинства мужиков, если их без брюк рассматривать, ножки тощенькие, икры жиденькие. В одежде еще ничего, стройняшка, а без нее – ну совсем ножки-спички. Я слышала, некоторые себе даже импланты в икры ставят, чтобы нога рельефнее смотрелась… Типа того, что женщины со своей грудью делают.
Виктор читал почту, время от времени отпивал из бокала и почему-то уже внимательно слушал девичий разговор неподалеку. Что-то в беседе двух подруг определенно задевало мужчину.
«Так это же они обо мне говорят! – изумился он. – Цвет моей формы – черно-красный, ноги… Брови?!»
Он переключил свой телефон на режим селфи, уставился на свое лицо на экране. Прикоснулся к бровям. Если задействовать фантазию, то, пожалуй, эти брови действительно можно сравнить… с запятыми. Правда, перевернутыми по горизонтали, что ли?
Девицы за соседним столиком обсуждали его, Виктора, и остальных мужчин, которые недавно занимались в тренажерном зале.
При этом девицы говорили о Викторе как об интересном мужчине. И даже… как о красивом?!
Никто и никогда не считал Виктора красивым. Это понятие было в принципе к нему неприменимо. В детстве он – бутуз, потом увалень, толстячок, добрый молодец, все последние годы – мужик. Не мужчина, нет, именно что мужик – такое определение нередко звучало от окружающих. Женщины его замечали и иногда кокетничали, чего там, а иные и вовсе откровенно заигрывали, но все эти заигрывания грубоватые и прямолинейные. Заигрывания с самцом, или как это еще назвать…
Девицы же за соседним столиком определили Виктора как интересного и симпатичного. Страшно произнести, но – красивого! Так обычно девушки отзывались о киноактерах, еще о каких-то известных личностях с яркой внешностью… Но о нем, Викторе, так еще никто не говорил. Хотя… сестра Оля совсем недавно ужасалась тому, как похудел брат. А он действительно похудел, сбросил пятнадцать килограммов с этим фитнесом: Лиза все ноги сбила, бегая по магазинам, ища мужу новую одежду, по размеру.
Лиза. Лиза вот тоже. Хвалила за то, что он похудел и стал теперь похож на «человека». На того, с кем не стыдно выйти. Мужики. Ну, те, настоящие мужики, что работали на большегрузах в Викторовой фирме. Тоже пару раз осторожно спросили, не болеет ли он. Значит, тоже заметили, что он жирок сбросил!
Еще Лиза недавно сказала, что ему не надо коротко стричься. У него запарка была на работе, мониторил процесс, не до парикмахерских всех этих… Лиза сказала, что вот так, нестриженым, Виктору, оказывается, лучше, чем с прежним бобриком на голове. Оно и правда, более длинные волосы лежали у Виктора на голове почему-то лучше. Они росли назад и сами так укладывались, даже всех этих гелей не надо, которыми прежде Виктор пытался усмирить свой вертикальный бобрик на голове.
А широкая, развернутая грудная клетка у него была всегда, даром что в детстве родители его на плавание гоняли, в надежде что их бутуз постройнеет. Кстати, не помогло: от плавания, помнится, у Виктора всегда просыпался зверский аппетит.
Девицы за соседним столиком ушли, так и не догадавшись, что «предмет» их обсуждения подслушал весь разговор.
Виктор через некоторое время отправился в гардероб, потом, уходя из фитнес-центра, улыбнулся девушке на ресепшене. Она улыбнулась в ответ и, кажется, как-то по-особому улыбнулась… Как улыбаются красавчикам.
Виктор шел по улице к дому и ловил на себе женские взгляды. Нет, не то чтобы на него все пялились, до такого еще не дошло, но… Те женские взгляды, что он ловил теперь, были какими-то особенными. Не такими, как раньше.
Он изменился. Он стал другим. Он стал лучше, и это открытие не могло не радовать. И он радовался – себе новому, более совершенному, потому что теперь соответствовал Лизе. Да, другие женщины смотрят одобрительно, но это без разницы, главное – это видеть восхищение в глазах Лизы.
Все для нее, любимой – и его душа, и его тело, и его деньги.
Когда-то Виктор ради любимой пренебрег своей научной карьерой. Потом пошел поперек родительской воли. В сущности пожертвовал родителями, да, тут Оля права, когда сказала так когда-то… Это грустно, и… это плохо, да. Но если бы он тогда отказался от Лизы, то сейчас был бы очень несчастен, наверное.
Находясь в состоянии эйфории, Виктор забыл заглянуть в кулинарию, что располагалась неподалеку. Зашел в квартиру, повесил пальто на плечики в гардеробной и вспомнил.
Из комнаты жены доносилась музыка. Виктор сунулся туда. Лиза с Паолой дурачились, танцевали перед зеркалом.
– Привет, дорогой!
– Приветики, дядечка Викто-ор… – с ударением на последнюю гласную, протянула насмешливо Паола, падчерица. Паола была высокая, крупная, больше и тяжелее матери. Не толстая, нет, но какая-то массивная. «Вот ее тоже на спорт надо сдать, правда, опять скандал и истерика будут, если я об этом скажу», – подумал Виктор.
– Ты что, не замечаешь? – спросила Лиза.
– Что?
– Поля подстриглась. Ей идет. Сразу так лицо открылось, такой свет из глаз, да?
Виктору стрижка падчерицы не понравилась. «Щеки теперь торчат», – подумал он, но не озвучил эти мысли вслух.
– На ужин что есть? Я забыл купить… – Виктор отправился на кухню.
За ним следом Лиза.
– Я тоже хочу подстричься. Даже еще короче. Прямо под мальчика, – заявила жена.
– Нет…
– У меня идеальная форма головы и идеальные черты лица. Мне пойдет.
– Да ни за что, – решительно не согласился Виктор и открыл холодильник.
– Я всю жизнь с это гривой, надоело, хочу поэкспериментировать. Вот эти стаканчики не трогай и ту кастрюльку тоже. А это мне на завтра.
– А что есть-то?
– Вон мясо в упаковке.
– Пожаришь, может быть?
– Сам, все сам, у нас равноправие…
– Лиз. Я не умею.
– Ну, так учись.
– Согласен. На следующей неделе запишусь на кулинарные курсы, буду учиться. А пока – пожарь?
– Я не могу. Я вся пропахну этой гарью…
– Так вытяжка же!
– Витя, у меня волосы, они моментально все запахи впитывают… Поэтому, кстати, мне надо подстричься.
– Я есть хочу, – мрачно произнес Виктор. – Оно, конечно, полезно – форму держать, но совсем голодать я не согласен.
– Спустись вниз, пока еще не закрыта твоя кулинария. Только не бери оливье, он жирный, бери салат из капусты.
– Лиз. Но это свинство. Пожарь мясо. Я работаю, между прочим, а ты нет.
– У нас равноправие. И перекинь на мою карточку деньги, я за Полины курсы должна заплатить.
– В этот вуз? Давай раз еще сядем и поговорим, вместе с Полей…
– Витя, не начинай, – отмахнулась жена и покинула кухню. – И потом, мясо мне никогда не удавалось, ты же знаешь… Оно тут давно лежит. Я его уже маме хотела отдать.
Виктор вздохнул. Он совершенно не обиделся на жену. Оделся, вышел из дома. В кулинарии долго стоял у витрины, разглядывая салаты и прочие уже готовые блюда. Раньше он питался именно этим. Что ел, когда сам работал дальнобойщиком, в долгих рейсах, лучше вообще не вспоминать. Но теперь все изменилось. Он стал другим, он сумел с помощью спорта привести свою фигуру в порядок и хотел бы еще и наладить свое питание. Ну сколько можно жрать покупные салаты (к поеданию покупных салатов применим именно этот глагол) и бегать по кафе и ресторанам? Немного простой домашней еды – вот чего не хватало сейчас Виктору. И не потому что он не хотел опять поправиться, нет. Он перестал относиться к своему телу с пренебрежением. Это его тело – тот сосуд, в котором он носит свою жизнь. Это важно – содержать данный сосуд в порядке. Без фанатизма, без превращения в маньяка-зожника, но и без полного пренебрежения.
Лиза всю совместную жизнь боролась за то, чтобы ее муж выглядел «как надо». По-мужски привлекательно, то есть. Так почему же в одном из важных вопросов – питании – она не захотела участвовать? Нет, ну понятно, сейчас равенство и равноправие, нет мужских и женских обязанностей, но когда муж тащит на себе все – оплачивает счета, купил квартиру и машины, работает не покладая рук, а жена не делает вообще ничего, не работает, не занимается домом (все домашние хлопоты на приходящей домработнице)… Как-то это несправедливо, нет?
Если подумать, даже посещение кулинарных курсов Виктора не спасет. Времени все равно маловато, да и это же так приятно – получать еду из рук любимой женщины. Это таинство, это древний ритуал, это проявление заботы, в конце концов. Это материальное проявление любви, в сущности.
А так получается, что Лизе важно лишь одно – как выглядит ее муж, его внешняя оболочка, а что там у него внутри, откровенно говоря, в кишках творится, ей плевать. Он всю жизнь положил на то, чтобы Лиза жила беззаботно и легко, никогда не расстраивалась и не плакала, а ей стейк ему неохота пожарить. Ему было дело до каждой ее волосинки, до мизинчиков, до родинки на шее, до ее сердца и вен, а ее, получается, волновало только то, не помятое ли пальто он надел и не стыдно ли с ним в люди выйти… Нет, ну понятно, что ответственность за свою телесную оболочку лежит на «владельце» самого тела, нечего на окружающих перекладывать вину за свой гастрит или там язву, но как-то это грустно все. Особенно когда вспоминаешь о своих вложениях в отношения. Когда ты – всё, а другая сторона – ничего. С другой стороны, опять же – а тебя что, просили так много вкладывать? Заставляли? Сам, все сам, добровольно. И институт бросил, и с родителями отношения испортил.
Собственно, потому Виктора так и бесила Оля, сестра, – она являлась неким отражением Лизы. Оля тоже хотела от мужчин многого, а сама ничем не собиралась поступаться.
Хотя это последнее дело – из-за куска мяса, из-за тарелки еды ссориться. Но все же: вот Лиза просит денег на курсы для Паолы. Потом точно так же будет каждый год требовать деньги на оплату ее обучения. А поговорить о том, что на самом деле девочке надо, не хочет. И считает (вместе с тещей), что раз Виктор не отец, то не имеет права вмешиваться в жизнь Паолы. А ведь именно он знает про учебу, про выбор профессии и чем все это может обернуться, когда выбрал не свое дело…
Ну какой из Паолы политолог? Или социолог? Однажды, когда у нее ноутбук сломался, Паола пользовалась Викторовым. Какие там в истории посещений потом оказались запросы, что там с историей браузера… судя по ней, социология девочку не интересовала во-о-обще. Гораздо продуктивнее было бы отправить Паолу на курсы этих… мастеров нейл-дизайна. И это в лучшем случае!
* * *
День святого Патрика. Не наш праздник, совсем не наш, но вот почему-то прижился, с этим «зеленым» маскарадом, килтами, визгливыми голосами волынок.
Яна как-то особо не думала о том, правильный это праздник или неправильный – ну вот как тот же Хеллоуин или же День святого Валентина… Кому-то надо – и пусть. Ведь иначе для чего она, эта свобода?
Для Яны вторая половина марта – самые горячие денечки. Фортепиано на время забыто, в руках только волынка. Старинный костюм (якобы ирландки), волынка в руках, беготня по городу – с одного мероприятия на другое, с одного шествия на другое, из паба в паб, с площадки на площадку…
Снег почти растаял, сухие тротуары и холод. Пар изо рта у прохожих, румяные щеки. Хохочут, с зелеными шапками на головах.
В детстве и юности Яна училась игре на фортепиано. Потом, когда родители всерьез обеспокоились ее отношениями с Григорием, Яну отправили учиться и игре на флейте еще. А от флейты до волынки совсем недалеко. Те же дырочки на инструменте, такая же постановка пальцев… Хотя первое время занятий на волынке у Яны болела диафрагма, уставали пальцы и руки.
Окружающие относились к ее увлечению неоднозначно. Некоторые терпеть не могли звуки волынки, считали их слишком громкими, визгливыми и неприятными, другие приходили в восторг.
Все-таки этот инструмент по-прежнему оставался экзотикой. Хотя ничего особо сложного, все трубы с тростями, торчащими из мешка, звучат сами. А задача волынщика – нагнетать в этот мешок воздух. Мешок для хорошей, настоящей волынки делается из кожи коровы или овцы, шьется кожей внутрь, меховой частью – наружу. За мешком надо ухаживать – пропитывать специальными составами, чтобы кожа не ссыхалась. После игры просушивать. Сейчас делают конструкции и из синтетических материалов, но все равно кожа лучше…
Для Яны эта вторая половина марта, сколько она себя помнила, всегда казалась праздником. Движение, смех, калейдоскоп событий вокруг, много молодежи, возможность превратиться в девушку из прошлого, из другой страны или даже из фэнтези, где водятся эльфы, тролли и вредные лепреконы… Да еще и деньги заплатят за участие в мероприятиях.
Иногда Яна задумывалась о том, а что же дальше? Что будет через пять, десять, двадцать лет? Ей все так же скакать с волынкой по праздникам, а в остальное время преподавать игру «с рук» на фортепиано? Как-то несолидно. Будет она… старушка с волынкой, что ли? Но, с другой стороны, а что такого, сейчас уже никто не придирается к возрасту, а кто придерется – тот эйджист, то есть занимается дискриминацией по возрасту, и все его осудят.
Многие из близкого окружения беспокоились о том, что у Яны нет постоянного места работы. Считали, что выступать в постоянном составе какого-либо оркестра – это хорошо. Но музыкантам (если они не в составе какого-нибудь супер-пупер-знаменитого коллектива) платили мало, да и эти гастроли, опять же… И коллектив этот самый порой неоднозначный. А значит, возможные интриги и склоки.
Быть одиночкой, почти ни с кем не связанной, удобнее. Нет, так-то Яна тоже частенько выступала в коллективе из своих друзей-музыкантов, где люди старались никого не подвести… И налоги платили, и все такое. У Яны имелась, например, лицензия на то, чтобы работать уличным музыкантом. И конкурсы она проходила, когда победителю давали разрешение на игру в переходах и метро.
