banner banner banner
Нежность августовской ночи
Нежность августовской ночи
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Нежность августовской ночи

скачать книгу бесплатно


– Иохим, ты – герой… – Фридрих пожал Акиму руку.

– Герой! Акиму орден надо, за его подвиги! – взволнованно согласился Иван Павлович. – У нас под ногами, можно сказать, живая история, и только он не ленится заглянуть под землю…

– Хотя, конечно, в тех сундуках и тряпки могли храниться, – сам себе скромно возразил диггер. – Ведь раньше шкафов не было, все добро в сундуки прятали…

– Глеб! Глеб, ты где? – время от времени кричал Иван Павлович.

Они втроем шли вдоль набережной – искали Глеба Мазурова (пошел звонить и не вернулся – не мог же тот исчезнуть просто так!), а заодно слушали лекции именитого диггера. Аким Петров обладал несомненным талантом массовика-затейника – он настолько накрутил своих новых друзей историями о подземельях, что они сами рвались теперь сделать какое-нибудь сенсационное открытие. Ведь под каждым камнем могла скрываться тайна!

Иван Павлович к этому моменту чувствовал необычайный подъем. Он не только мог легко разыскать безответственного Глеба Мазурова, а даже найти библиотеку Ивана Грозного! Как работник издательства и страстный библиофил, Иван Павлович чувствовал, что просто обязан это сделать – вернуть народу утраченные ценности. Пожалуй, программа-максимум – поиск библиотеки – даже важнее, чем поиски переводчика…

– Ак… Акимушка, так ты говоришь, тут, под Солнечным островом, твои диггеры и не смотрели еще толком?

– О да, тут мы только начали составлять карту подземных мест…

– Если библиотека – не под Боровицким холмом, а – здесь? Ну не стал бы Иван Грозный, умный человек, так близко к Кремлю закапывать ценные книги… Это слишком просто. А спрятать книги подальше от центра – верх мудрости…

Они свернули на одну из улочек, расчищенных под строительство. Солнце уже село, но августовский вечер был прозрачен, воздух словно светился…

– Глеб! Гле-э-эб! – заорал Фридрих Бергер.

– Во… – Диггер копнул ботинком песок. Показались кирпичи. – Видели? Старинная кладка. Тут, говорят, церковь раньше была.

– Кирхен? – метнулся к ним Фридрих. – Иван Грознофф был очень религиозный человек, много молиться… – опять показал свою эрудицию Фридрих. Сосредоточенно сопя, он опустился на корточки и принялся ладонями копать песок, обнажая кирпичи. – Библиотик – здесь, я чувствую.

– Точно, – потрясенно произнес Иван Павлович. – Ик… и я это чувствую! – Он отступил на шаг назад и споткнулся о край канализационного колодца. – Упс… Чуть не это… Фридрих! Фридрих, брось копать, мы до подземелья быстрей можем добраться! – Ивана Павловича вдруг посетило очередное озарение. – Нам – сюда. – Он указал на колодец.

– Палыч, ты тоже есть гений! – восхитился Фридрих и принялся помогать руководителю отдела иностранной литературы. Поднатужившись, они сдвинули крышку канализационного люка.

– Ребята, что это вы делаете? – побледнел Аким Петров.

– Как что? Ищем библиотик!

– Акимушка, ты это… веди нас! Аки… аки Вергилий! – страстно произнес Иван Павлович.

Диггер Аким Петров возмутился – он собирался провести пешеходную экскурсию по Солнечному острову, чтобы поразить этого иностранца, Бергера, своими знаниями старины, но лезть сейчас под землю…

– Ребята, вы обалдели! Вечер, а у нас нет ни оборудования, ни спецодежды, ни страховки… Фонаря – и то нет!

Диггер не знал, что с немецким писателем спорить бесполезно.

Фридрих Бергер, пыхтя, принялся первым спускаться по лестнице в колодец.

– Свет истины – он скрываться во тьме… Фораус, нах унтен! Вперед! Вниз!

– Фридрих, ты чего?! Палыч, скажи ему! Это ж самоубийство!.. – еще сильнее запаниковал Петров.

– Книга – это самое сак… самое сакральное изобретение человечества! – с укоризной произнес Иван Павлович и полез вслед за Фридрихом вниз. – Мы, Акимушка, должны найти библиотеку Ивана Грозного и отдать ее народу. У нас, Акимушка, самый читающий народ в мире…

Иван Павлович уже наполовину был в колодце.

Бульк! – вдруг раздалось снизу.

– Что это было? – с удивлением спросил руководитель отдела иностранной литературы. – Фридрих, Фридрих, ну как там? Ты что-нибудь нашел?

Снизу раздалось чавканье, и Фридрих произнес что-то по-немецки. Какую-то короткую и очень емкую фразу.

«Жалко, Глеба с нами нет… Он бы перевел! Но он куда-то сбежал, переводчик наш. И это очень плохо его характеризует как человека!» – с огорчением подумал Иван Павлович, держась за холодные скользкие ступени.

– Фридрих! С вами все в порядке?

Ответом была немецкая речь, из которой Иван Павлович понял только одно слово – «муттер».

– Вылазь! Все вылазьте! – плачущим голосом закричал Аким Петров.

Диггер схватил Ивана Павловича за воротник стильного летнего пиджака из хлопка, с силой потянул на себя, Иван Павлович стал вынужденно перебирать ногами, ища точку опоры, подошвы его ботинок заскользили по ступеням лестницы.

Как так произошло, что он сорвался с лестницы и упал на дно колодца, Иван Павлович не понял. Но он тем не менее лежал на мягкой, пружинящей грязи. Рядом чертыхался Аким Петров. Наверное, Петрова утянуло вслед за ним.

Потом вспыхнул огонек – это чиркнул зажигалкой Фридрих Бергер.

Иван Павлович увидел, что они, все втроем, оказались на дне канализационного колодца. Сверху, высоко, было августовское вечернее небо, и краешек полной луны плыл среди серебристых облаков.

– До лестницы не дотянуться, – убитым голосом произнес Петров. – Вот влипли…

– Влипли, – сказал Иван Павлович, чувствуя, как потяжелел его летний итальянский пиджак из хлопка, пропитавшись грязью. И пахло тут… Буквально влипли!..

– Ау! – заорал Фридрих трагически-мощно, с какими-то вагнеровскими модуляциями в голосе. – Хелфен! Помогите!

От падения Иван Павлович начал стремительно трезветь.

«Господи… – подумал он с ужасом. – Как же так получилось, что я, приличный, нормальный человек, вдруг оказался здесь, в этой клоаке? Причем заметь, господи, – по своей доброй воле! Какая такая сила занесла меня сюда?.. И, что хуже всего, я позволил Фридриху Бергеру, мировой знаменитости, тоже оказаться в этой грязной западне… Мы попали на самое дно московской жизни!»

Иван Павлович готов был рвать на себе волосы от отчаяния – конечно, если бы они у него росли на голове.

«С какого момента я потерял контроль над ситуацией? Как так получилось?» – лихорадочно размышлял Иван Павлович. И пришел к выводу, что все пошло наперекосяк с того самого момента, когда Глеб Мазуров предложил им с Фридрихом покинуть машину.

Глеб – чудовище с холодными рыбьими глазами. Бессердечный монстр. Невозмутимый, равнодушный, безжалостный. Взял да и сбежал от них с Фридрихом, даже не предупредив! И как только его терпит бедняжка-жена? Двадцать лет терпит… Памятник надо его Ниночке!

– Ау-у-у! – подвывал Фридрих.

В этот момент небо померкло – кто-то склонился над колодцем:

– Кто тут? Кто орет?

Судя по начальственному, свирепому басу – это был доблестный представитель правоохранительных органов.

– Мы здесь! – отозвался Иван Павлович. – Вытащите нас, пожалуйста!

В колодец посветили фонарем.

Иван Павлович зажмурился – но перед тем успел разглядеть, что Фридрих и Петров, стоявшие рядом, были с ног до головы испачканы грязью. Он, наверное, выглядел не лучше… да, вот это скандал.

– Кто это – мы? – сурово вопросил бас.

Иван Павлович хотел поведать человеку сверху, что они интеллигентные люди, решили отыскать библиотеку Ивана Грозного, не рассчитали своих сил, и вот…

– Кто – мы? – сатанея, рявкнул голос. – Ну?!

Отвечать следовало незамедлительно.

– Мы – библиофилы! – с достоинством крикнул Иван Павлович, вложив в этот краткий ответ всю возможную информацию.

Повисла тишина. Потом голос проорал куда-то в сторону:

– Зайцев, Голобородько – ко мне! Вытаскивайте их. Извращенцы там засели. Сами признались. Давайте тащите их, и быстрее в отделение!

* * *

Прошел час, потом другой. Окончательно стало ясно, что Ряпушкина с Бергером ждать бесполезно.

Позвонить им Глеб не мог, даже со стационарного телефона кафе – номеров он все равно не помнил. Да и у Ивана Павловича вроде тоже телефона при себе не было…

Позвонить еще кому-то из знакомых, попросить подвезти денег? Поговорить с администрацией кафе – так и так, дескать, небольшое недоразумение… Глеба поймут, наверняка пойдут навстречу (тем более что немецкого классика тут все признали). Но это и плохо, что признали.

Н-да, очень уж неприятный скандал может получиться… из тех, которые даже Фридрих не любит. Одно дело – эпатировать публику старушечьими кофтами и крайне левыми взглядами, другое – элементарно не заплатить по счету. Рисковать репутацией Бергера, репутацией издательства – Глеб не мог. И своей репутацией – «ой, люди добрые, меня одна аферистка вокруг пальца обвела, все денежки выцыганила…». Нет уж, лучше самому решить этот вопрос, не привлекая ни администрацию кафе, ни других сторонних людей. А с Ряпушкиным потом можно разобраться. Куда они, кстати, пропали с Бергером? Может, Грачеву все-таки удалось проехать на остров и он увез их?.. Если бы Глеб не позволил аферистке заморочить себе голову, он бы сейчас не оказался в таком положении, да еще без денег и сотового…

– Ваш счет. – Официант положил на край стола кожаную папочку. – Заведение закрывается.

Глеб заглянул в папочку. «О-о… Ровно двадцать тысяч! Это что, насмешка судьбы?»

– Послушайте, у меня сейчас нет денег, – сказал он. – Судя по всему, я разминулся с друзьями. Давайте я вам что-нибудь оставлю в залог, а завтра подвезу денег.

Глаза у официанта стали возмущенно округляться.

Глеб быстро снял с руки часы:

– «Лонжин», настоящие. Не копия.

Часы были подарком Нины, и стоили… ну, раз в десять больше той суммы, что стояла в счете. Конечно, не самая роскошная модель у «Лонжин», из простеньких, но весьма приличная.

Официант повертел часы на ладони. Взгляд у него был цепкий, серьезный – взгляд знатока (нынче все, живущие в Москве, стали разбираться в часах, одежде, марках машин – даже те, кто едва сводил концы с концами).

Официант, хищно улыбнувшись, сказал:

– Если вы не подвезете денег, я часы себе оставлю.

– Я привезу, – твердо произнес Глеб. – Вы только расписку напишите, что я вам их отдал на хранение.

…Через пять минут Глеб уже шел вдоль набережной, по направлению к метро. Конечно, быстрее было бы уплыть на катере, но движение по воде уже прекратилось. Час-то поздний! Алкоголь от быстрой ходьбы практически выветрился из головы, но душевное состояние продолжало оставаться скверным.

Глеб переживал не из-за часов… Часы он себе вернет. Из горла у того официанта вырвет, если тот попытается их присвоить себе.

Глеб сейчас переживал – глобально. Жить в мире, где существуют особы, подобные Евгении, – коварные, корыстные, лживые, мелочные, манерные, – противно. Она ведь, чтобы обобрать Глеба, сразу нашла его слабое место. Надавила на больную мозоль.

Дети!

«У меня украли сына, я так переживаю…» Ловкая манипуляторша.

Глебу было стыдно за то, что Евгения ему понравилась, что он, чего греха таить, почти влюбился в нее.

Уж лучше бы Евгения была простой карманницей. Обшарила бы карманы да сбежала бы. Куда честнее, чем весь этот спектакль разыгрывать!

«Это мне наказание. Ничего не бывает просто так… Даже в мыслях нельзя изменять той, с которой прожил полжизни, той, которую любишь больше жизни… Ниночка, рыбка моя. Прости, прости, прости!»

…Свою будущую жену Глеб Мазуров встретил двадцать лет назад, когда только вернулся из армии. Нина была на год старше, училась на экономиста. Скромная, тихая девушка. С трудной судьбой (как не пожалеть!) – родители умерли, Нину класса до восьмого воспитывала тетка в деревне, потом девочка перебралась обратно, в родительскую квартиру, и жила уже одна там. Самостоятельная, разумная. Нина – не красавица, но и дурнушкой ее тоже нельзя было назвать: круглое личико, губы чуть узковаты, но зато – водопад иссиня-черных волос.

Пожалуй, единственным крупным недостатком Нины являлось, если можно так сказать, наличие в подругах некоей Светы Злобиной, бывшей одноклассницы Нины. Света часто заваливалась к молодой паре в гости, совала нос куда не следует… Света терпеть не могла Глеба, равно как и весь мужской пол, и потому постоянно пилила подругу: «Нина, брось его, зачем ты с ним связалась, все мужики сволочи, одной жить лучше!»

Но Глеб научился мириться с частыми визитами Светы. (Кстати, Светка так и осталась старой девой, мужа себе не нашла. Оно и неудивительно – характер у нее был скверный, под стать фамилии, а внешность ее… выглядела она примерно так, как Надежда Константиновна Крупская, причем не в самые лучшие свои годы. За единственным исключением – Света не страдала базедовой болезнью.)

Итак, брак Глеба и Нины, хоть и заключенный по любви, был все равно скороспелым. У Глеба все приятели, вернувшиеся из армии, быстро женились, но и развелись так же быстро – все. В те времена ранние браки еще считались нормой. Кроме того, одновременно с женитьбой Глеб поступил в институт. А какой из студента муж? Тут даже на большой любви долго не проживешь: ни денег, ни свободного времени… Какая еще семья?!

И в довершение всего Глеб увлекся подругой жены. Не Светкой, нет, упаси бог… Однажды к Нине приехала из Питера ее подруга детства, Катенька, – хрупкая, изящная ученица хореографического училища, – вот между ней и Глебом пробежала искра.

На третий день пребывания Катеньки в их доме (гостиницы – удовольствие дорогое) как-то так получилось, что Глеб поцеловал эту самую Катеньку. На маленькой кухне, где очень непросто было разойтись, не прикоснувшись друг к другу, даже людям с астеническим телосложением… Катенька ответила на поцелуй немедленно и с таким энтузиазмом отличницы…

Неожиданно появилась Нина – она вернулась из института, тихо открыв дверь своим ключом. Сразу же отправилась на кухню готовить ужин – и увидела пикантную сцену. Дальше поцелуев у Глеба с Катенькой не зашло, но, если бы Нина задержалась в своем институте еще минут на десять, зашло бы, сто процентов.

Глеб был нормальным молодым мужчиной, Катенька – нормальной молодой женщиной… Обычное дело, все через это проходят. Без измен ни один брак не обходится, даже самый идеальный. Но с Ниной, когда она увидела Глеба, обнимающего Катеньку, случился обморок: она, не сказав ни слова, покачнулась, завела глаза под потолок и стала падать. Глеб не успел подхватить жену – та виском ударилась о край раковины, брызнула кровь… В сознание молодая жена пришла не сразу. Вызвали «Скорую», врачи нашли у Нины сотрясение мозга, отвезли в больницу, зашили ссадину на виске.

«Еще ударилась бы она чуть левее, на полсантиметра всего, – остались бы без жены. Височная кость тонкая, – сказал Глебу врач в больнице. – Эх, молодежь… Вот ты, парень, зачем женился? Не нагулялся еще? Ну и гулял бы себе дальше! Выбрал бы раз и навсегда – либо гулянки, либо семейная жизнь!»

Эти слова очень сильно подействовали на Глеба. Он до того особо не думал, чего он хочет от жизни, – просто плыл по течению. Но с этого момента решил – останется с Ниной. Будет верен ей. Плевать на инстинкты, на пустые разговоры о том, что мужчина не способен хранить верность одной-единственной женщине… Он, Глеб Мазуров, – способен.

Его неверность чуть не убила Нину. Глеб, уже потом, глядя на других женщин, всегда вспоминал тот день, когда в коридоре накручивал диск старого телефона, вызывая «Скорую». Рядом бурно рыдала Катенька, все твердила, что она ни в чем не виновата, что не хотела и т. д. и т. п. Потом Глеб снова прибежал на кухню и увидел лежащую на полу жену, все еще без сознания. Бледное, неподвижное лицо Нины было в крови, дыхания не слышно… Он, Глеб, чуть не убил ее. Полсантиметра до смерти.

Разве верность – такое серьезное испытание, что он его не выдержит?

Разве инстинкты – сильнее любви?

И вот результат – Глеб Мазуров за двадцать лет супружеской жизни ни разу не изменил жене. Да, появлялись иногда на горизонте красивые женщины, которые проявляли к нему явный интерес… были и ситуации – такие, особые… но ни разу Глеб не воспользовался случаем, ни разу не ответил на чей-то заинтересованный взгляд. Глеб, как мужчина, умер для мира – в тот самый день, когда по его вине чуть не погибла Нина.

Зато Глеб Мазуров родился как муж Нины, как возлюбленный одной-единственной… Он не бравировал и не хвастался своей верностью, но он также и не скрывал ее, эту верность, – например, в мужских компаниях, когда велись самые откровенные разговоры за бутылочкой пива… «Да, ребята, я ни разу не изменил Нине». – «За столько лет – ни разу?! Мазуров, ты даешь! Кремень…»

Он был самим собой – таким, как есть.

А тогда, двадцать лет назад, когда Нину, бледную, заплаканную, с повязкой на голове, отпустили через пару часов домой из больницы, он обещал ей, что – никогда больше. Никаких Катенек… Собственно, и с Катенькой ничего такого еще не успело произойти. Ревновать не к чему, любимая. «Прям! Да кто этим мужикам поверит! – бушевала Света, немедленно примчавшаяся поддержать подругу в трудной ситуации. – Гони его, Нинка, в шею! Они все – кобели! Их уже не переделать!»