скачать книгу бесплатно
– Ну так что же, если леди? – спросила она таким тоном, который не допускал миролюбивого ответа.
– Всякая леди, если только она леди, – сказала Амелия, – должна знать, как ей следует вести себя…
– Так вы намерены учить меня, вы, мисс Ропер? Премного вам обязана. Значит, вы придерживаетесь манчестерского обращения?
– Я придерживаюсь честного обращения, мистрис Люпекс, обращения, в котором соблюдается приличие, обращения, которое не наводит ужаса на дом, полный народа, для меня все равно, будет ли это обращение манчестерское или лондонское.
– Обращение модисток?
– Все равно, мистрис Люпекс, обращение модисток или обращение театральное, но в нем покамест нет еще ничего такого дурного, как в вашем, мистрис Люпекс. Поняли вы меня? Чем объяснить ваши отношения к этому молодому человеку? Разве только тем, что вы хотите чрез пьянство и ревность свести с ума вашего мужа и посадить его в дом умалишенных?
– Мисс Ропер! мисс Ропер! – сказал Кредль. – Послушайте…
– Оставьте ее, мистер Кредль, – сказала Люпекс, – она не стоит ваших слов. Если вы питаете к бедному Имсу дружеские чувства, то лучше скажите ему, что это за женщина. А как поживает, душа моя, мистер Джунипер из магазина Грограма, в Сальфорде? Не беспокойтесь! Мне все известно и все будет известно Джонни Имсу, этому бедному, несчастному, безрассудному юноше! Осмелилась мне говорить о пьянстве и ревности!
– И буду говорить! Но теперь, когда вы упомянули имя мистера Джунипера, мистер Имс и мистер Кредль могут узнать обо всем. Насчет мистера Джунипера в поведении моем не было ничего такого, что могло бы заставить меня стыдиться.
– Мне кажется, трудно заставить вас стыдиться чего бы то ни было.
– Позвольте вам сказать, мистрис Люпекс, вы, вероятно, не намерены нарушать своими поступками благопристойность этого дома?
– Я проклинаю тот день, в которой Люпекс привел меня в ваш дом.
– В таком случае заплатите деньги и убирайтесь вон, – сказала Амелия, указывая на дверь. – Я ручаюсь, что дело тогда обойдется без содействия полиции. Отдайте только долг моей матери и можете отправляться, куда вам угодно.
– Я уйду отсюда, когда мне вздумается, но ни часом раньше этого. И как ты смеешь говорить мне подобные вещи, ты, цыганка?
– Нет, ты уйдешь отсюда, когда нам вздумается, стоит только пригласить полицию, которая заставит тебя выехать из нашего дома.
В этот момент бедная Амелия, стоявшая перед своим врагом подбоченясь, по-видимому, выигрывала сражение. Горечь языка мистрис Люпекс не производила особенных результатов. С своей стороны, я такого мнения, что замужняя женщина непременно взяла бы верх над женщиной незамужней, если бы битва дошла до отчаяния, разумеется, без абордажных орудий. Но в этот момент в комнату вошла мистрис Ропер, сопровождаемая сыном, и сражающиеся разошлись.
– Амелия, что это значит? – спросила мистрис Ропер, стараясь принять на себя вид крайнего изумления.
– Спросите мистрис Люпекс, – отвечала Амелия.
– И мистрис Люпекс ответит, – возразила эта леди. – Ваша дочь пришла сюда и напала на меня… осыпала меня градом таких выражений, и все это перед мистером Кредлем…
– Да, я спросила только, почему она не платит долга и не оставит этого дома, – сказала Амелия.
– Замолчи! – вскричал ее брат. – Не твое дело вмешиваться в то, о чем тебя не спрашивают.
– Но, полагаю, мое дело вмешаться, когда меня оскорбляет такая тварь, как эта.
– Тварь! – вскричала мистрис Люпекс. – Желала бы я знать, кто из нас двоих похож больше на тварь! Я сейчас вам объясню это. Амелия Ропер…
Поток красноречия мистрис Люпекс был остановлен, потому что Амелия с помощью толчка своего брата исчезла за дверью. С мистрис Люпекс сделалась истерика, и в этом случае диван оказал ей существенную услугу. Мы оставим ее в покое на несколько времени, чтобы, в свою очередь, доставить покой и мистрис Ропер.
«Находка же будет для Имса, если он женится на этой девчонке», – говорил про себя Кредль, отправляясь в свою комнату, и в то же время гордился своим собственным положением и своими подвигами, сознавая, что единственным поводом к происходившей баталии было особенное внимание к его особе со стороны замужней женщины. Так и Парис находил большое удовольствие и гордость в десятилетней осаде Трои.
Глава XII
ЛИЛИАНА ДЕЛЬ СТАНОВИТСЯ БАБОЧКОЙ
Теперь мы воротимся в Оллингтон. То же самое утро, которое принесло Джону Имсу два письма, принесло и в Большой дом, между прочим, следующее послание к Адольфу Кросби от графини де Курси. Оно было написано на розовой бумажке, гладкой, как атлас, и пропитанной нежным ароматом, в уголку ее стояла коронка и причудливый вензель. Вообще послание имело фешенебельный и привлекательный вид, так что Адольф Кросби нисколько не сердился, получив его.
«Замок Курси, сентябрь 186*.
Любезный мистер Кросби,
мы получили о вас некоторые сведения. К нам приехали Гезби и рассказывают, что вы наслаждаетесь сельской жизнью в какой-то очаровательной деревеньке, где, между прочими прелестями, находятся лесные и водяные нимфы, которым посвящается большая часть вашего времени. Так как это совершенно в вашем вкусе, то я ни за что в мире не хотела бы нарушить ваших наслаждений, но если вы можете оторваться от оллингтонских рощ и фонтанов, мы бы встретили вас здесь с радушием и восторгом, хотя, после вашего земного рая, вы найдете нас весьма неромантичными.
К нам приедет леди Думбелло, которая, я знаю, ваша фаворитка, или не вы ли ее фаворит? Я приглашала леди Хартльтон, но она не может оторваться от бедного маркиза, который, как вам известно, очень слаб. Герцога в настоящее время нет в Гатеруме, но это обстоятельство, без всякого сомнения, не может препятствовать приезду сюда милой леди Хартльтон. Полагаю, что дом наш будет полон и что в нем не будет недостатка в нимфах, хотя, я боюсь, они не будут вроде лесных и водяных. Маргарита и Александрина желают, чтобы вы приехали, они говорят, что вы имеете удивительную способность поддерживать приятное настроение духа в доме, полном народа. Пожалуйста, уделите нам хотя недельку, прежде чем воротитесь к управлению делами нации.
Душевно вам преданная Розина де Курси».
Графиня де Курси была старым другом мистера Кросби, т. е. таким старым другом, какие бывают в той среде общества, в которой жил мистер Кросби. Он познакомился с ней лет семь тому назад, бывал на всех ее лондонских балах, повсюду весьма охотно и мило танцевал с ее дочерями. По старинным семейным отношениям он находился в короткой дружбе с мистером Мортимером Гезби, который, будучи адвокатом, и адвокатом весьма замечательным, женился на старшей дочери графини и в настоящее время заседал в парламенте, в качестве депутата от города Барчестера, близ которого расположен был замок Курси. Говоря сущую правду, мистер Кросби находился в самых дружественных отношениях с дочерями графини де Курси, Маргаритой и Александриной, особливо с последней, хотя, сказав это, я не хотел бы, чтобы читатели допустили предположение, что между молодыми людьми существовали чувства более нежные, чем обыкновенная дружба.
В то утро Кросби не сказал ни слова о полученном письме, но в течение дня, а может статься, и в то время, когда размышлял об этом предмете, ложась спать, он решился воспользоваться приглашением леди де Курси. Ему приятно было бы увидеться с Гезби, провести несколько дней под одной кровлей с великим маэстро в высокой и трудной науке фешенебельной жизни, леди Думбелло, и наконец возобновить дружеские отношения к дочерям графини – Маргарите и Александрине. Если бы он чувствовал, что по настоящим его отношениям к Лили приличие требовало того, чтобы он оставался при ней до конца своих каникул, Кросби, без всякой борьбы с самим собой, мог бы навсегда бросить этих де Курси. Но Кросби задался идеей, что в настоящее время было бы очень благоразумно удалиться от Лили, или, может быть, думал, что Лили осталась бы довольна, если бы он удалился от нее. Кросби вовсе не представлялось надобности приучать ее к мысли, что они не должны были жить, любуясь друг другом в течение тех нескольких месяцев, а может статься, и нескольких лет, которые должны пройти до счастливого дня бракосочетания. Не должен был он также позволять ей думать, что удовольствия или занятия в жизни его или ее должны непременно находиться в связи между собою, должны зависеть непременно от удовольствий и занятий каждого из них. В этом роде и довольно логически размышлял мистер Кросби по поводу полученного письма и наконец пришел к заключению, что ему можно отправиться в замок Курси и воспользоваться благотворным блеском фешенебельного общества, которое там соберется. Спокойствие, а вместе с ним и скука своего собственного камина находились от него не за горами!
– Я думаю, сэр, в среду проститься с вами, – сказал Кросби сквайру в воскресенье по утру за завтраком.
– В среду проститься с нами! – с изумлением сказал сквайр, державшийся старинного понятия, что жених и невеста не должны разлучаться друг с другом до тех пор, пока позволят тому обстоятельства. – Не случилось ли чего-нибудь?
– О, нет! Но, сами знаете, всему бывает конец, до возвращения в Лондон мне необходимо сделать один или два визита, и потому я думаю уехать отсюда в среду. Я пробыл здесь до крайней возможности.
– Куда же ты отправишься? – спросил Бернард.
– Очень недалеко – в соседний округ, в замок Курси.
После этого ответа за завтраком не было больше и помину об отъезде Кросби.
Три джентльмена из Большого дома имели обыкновение в воскресные дни перед обедней отправляться на поляну, принадлежавшую Малому дому, так и в это воскресенье они вместе пришли на поляну, где Лили и Белл уже ждали их. При этих случаях они оставались на поляне несколько минут в ожидании, когда мистрис Дель пригласит их пройти через дом ее в церковь; так это было и в настоящем случае. Приходя на поляну, сквайр обыкновенно становился посредине ее и любовался окружавшими его кустарниками, цветами и фруктовыми деревьями, он никогда не забывал, что все это его собственность и пользовался этим случаем осмотреть ее, в другие дни ему редко приводилось заглянуть в этот уголок. Мистрис Дель, надевая свою шляпку и посматривая из окна, полагала, что угадывает происходившее в это время в душе сквайра, и глубоко сожалела, что обстоятельства принуждали ее быть обязанной ему за такое вспомоществование. В сущности же она далеко не знала, о чем думал сквайр в эти минуты. «Это все мое, – говорил он про себя, осматривая всю местность перед Малым домом. – Как я доволен, что они могут этим пользоваться. Она вдова моего родного брата, пусть же владеет всем этим, я рад, душевно рад».
Мне кажется, что если бы эти две личности лучше знали сердце и душу друг друга, они, право, лучше бы любили друг друга.
Кросби объявил Лили свое намерение.
– В среду! – сказала она, и бедненькая побледнела от душевного волнения при этом известии.
Он объявил ей без всякого предупреждения, не думая, вероятно, что подобное объявление подействует на нее так сильно.
– Непременно. Я уже написал леди де Курси и назначил середу. Нельзя же мне прервать знакомство и, может быть…
– Ах нет, Адольф! Неужели вы думаете, что я сержусь на вас?.. Нисколько. Только это так неожиданно, не правда ли?
– Я пробыл уже здесь более шести недель.
– Да, вы были очень добры. Как быстро пролетели эти шесть недель! Какая огромная перемена произошла в это время со мной! Не знаю, так ли она заметна для вас, как для меня, я перестала быть куколкой и начинала становиться бабочкой.
– Но, Лили, пожалуйста, не будьте бабочкой, когда выйдете замуж.
– Нет, вы меня не поняли. Я хотела сказать, что мое действительное положение в жизни открылось для меня только тогда, когда я узнала вас и узнала, что вы меня полюбили. Однако нас зовет мама, мы должны идти в церковь. Так в середу уезжаете! Значит, осталось только три денька!
– Только три денька!
– Когда же мы опять увидимся? – спросила Лили, подходя к церковной ограде.
– О, как трудно на это ответить! Надобно спросить председателя наших комитетов, когда он опять уволит меня в отпуск.
После этого ничего больше не было сказано, Кросби и Лили вошли в церковь вслед за сквайром и вместе с другими расположились на фамильных скамьях. Сквайр сел отдельно от других, в уголок, который он занимал после смерти своего отца, и оттуда делал возгласы громко и внятно, так громко и так внятно, что в этом отношении с ним ни под каким видом не мог сравняться приходский дьячок, несмотря на все свои усилия.
– Нашему сквайру хочется быть и сквайром, и пастором, и дьячком, и всем чем угодно, да, пожалуй, и будет, – говаривал бедный дьячок, жалуясь на притеснения, которые испытывал со стороны сквайра.
Если молитвы Лили и были прерываемы ее новой печалью, то, мне кажется, ей можно простить эту вину. Она знала очень хорошо, что Кросби не намерен больше оставаться в Оллингтоне. Она знала не хуже Кросби день, в который кончался его отпуск, и час, в который ему следовало явиться в должность. Она приучила себя к мысли, что ему нельзя оставаться в Оллингтоне до конца отпуска, и теперь испытывала то неприятное чувство, которое испытывает ученик, когда совершенно неожиданно объявят ему, что последняя неделя его каникул должна быть отнята у него. Печаль Лили была бы гораздо легче, если бы она заранее знала о дне разлуки. Она не винила своего жениха. Она даже не допускала мысли, что Кросби должен оставаться при ней до конца отпуска. Она не позволяла себе предположения, что Кросби в состоянии сделать что-нибудь для нее неприятное. А между тем она чувствовала свою потерю и, становясь на колена во время молитв своих, не раз отирала невольно вытекавшую слезу.
Кросби тоже думал о своем отъезде, и думал гораздо более, чем бы следовало в то время, когда мистер Бойс говорил проповедь.
– Как легко слушать и понимать его, – отзывалась обыкновенно мистрис Харп о преемнике своего мужа, – он никого не затрудняет своими доводами.
Кросби, быть может, находил гораздо больше затруднений, чем мистрис Харп, и, вероятно, углубился бы в размышления, если бы доводы были глубокомысленнее. Необходимость слушать человека, который говорит обыкновенные вещи, оказывается иногда весьма тяжелою. При настоящем случае Кросби вовсе не обращал внимания на эту необходимость и вполне предался размышлениям о том, как лучше объясниться ему с Лили до своего отъезда. Он хорошо припоминал несколько слов, высказанных на первых порах своей любви, слов, которыми выражалось его намерение не откладывать на долгое время день свадьбы. Он припоминал также, как очаровательно убеждала его Лили не торопиться. И теперь он должен был отречься от того, что было тогда сказано. Он должен был отказаться от своих собственных доводов и объявить Лили, что ему желательнее было бы отложить день свадьбы на неопределенное время, это такая задача, которая, по моему мнению, всегда должна быть крайне неприятна для человека, давшего слово жениться.
– Сегодня же решу это дело, – сказал Кросби про себя, когда по окончании проповеди мистера Бойса наклонил к ладоням лицо в знак выражения благодарности.
Так как оставалось только три дня, то, разумеется, ему необходимо было решить это дело безотлагательно. Лили не имела состояния, и потому не вправе была сетовать на продолжительность отсрочки дня свадьбы. Это было у него главным аргументом. Но он часто говорил себе, что Лили имела бы полное право сетовать, если б оставалась, хотя на день, в недоразумении по этому предмету. И к чему он так опрометчиво высказал эти слова и поставил себя в затруднительное положение, поступил совершенно как школьник или как Джонни Имс? Каким был он глупцом, если не помнил себя, послушался внушений сердца, не посоветовавшись с холодным рассудком, если забыл при этом случае все то, что следовало бы сделать Адольфу Кросби! И потом вдруг мелькнула мысль, что действительно ли еще его можно назвать глупцом. Подавая руку Лили при выходе из церкви, он при этой мысли пожал плечами. «Теперь уж это слишком поздно», – сказал он про себя и, обратившись к Лили, сказал ей несколько приятных слов. Адольф Кросби был умный человек, он хотел бы быть и честным человеком, если бы искушения к обману не были для него слишком велики.
– Лили, – сказал он, – после завтрака не хотите ли прогуляться со мной по полям?
Прогуляться с ним по полям! Разумеется, она хотела. Ведь только три денька и оставалось, так неужели же она не согласилась бы отдать ему все минуты этого времени, если бы только пожелал он воспользоваться ими? После обедни они завтракали в Малом доме, мистрис Дель обещала присоединиться к обществу обедающих за столом сквайра. Сквайр не имел привычки завтракать, оправдывая эту привычку тем, что завтрак сам по себе вещь весьма дурная. «Однако он завтракает в своем доме, – говорила впоследствии мистрис Дель в разговоре о сквайре с своей дочерью Белл. – Я часто видела, как он выпивал рюмку хересу». Вспоминая об этом, мистрис Дель приготовляла себе обед. Если сквайр не хотел завтракать за ее столом, то и она не хочет обедать за его столом.
Лили в несколько секунд переменила шляпу; вместо парадной шляпы, над которой Кросби, по праву жениха, часто подсмеивался, Лили надела шляпу с широкими полями, которая лучше нравилась Кросби.
– Только три денька остается, – сказала Лили, переходя вместе с Кросби ускоренными шагами зеленую лужайку.
Она сказала это голосом, не выражавшим ни упрека, ни сожаления, в этих словах заключался тот смысл, что так как счастливого времени остается очень немного, то они должны им вполне воспользоваться. Какой другой комплимент мог бы быть сказан такому очаровательному человеку? Какая лесть могла бы быть более приятною? Все мое земное небо состоит в том, чтобы находиться при вас, и теперь для наслаждения блаженством этого неба мне оставлено только три дня! Поэтому я воспользуюсь до последней возможности дарованным мне счастьем. Все, что чувствовала Лили, чувствовал и Кросби, он сознавал, в каком огромном долгу был перед Лили. «Я приеду к ним на день в Рождество, и только на один день», – сказал он про себя. Потом, рассудив, что намерение это можно привести в исполнение, он решился начать разговор обещанием этого рода.
– Да, Лили, только три денька и остается теперь. Впрочем, не знаю… я полагаю, в Рождество вы будете дома?
– Будем ли мы дома в Рождество? Разумеется, будем. Вы, верно, хотите сказать, что тогда приедете к нам!
– Да, я думаю, приеду, если вы примете меня.
– Ах, как это долго! Позвольте, это будет через три месяца. И вы будете здесь в Рождество! Я лучше желала бы, чтобы вы были здесь именно в этот день, чем в какой-нибудь другой.
– Но я приеду, Лили, только на один день. Я приеду к обеду накануне Рождества и на другой день уеду.
– Однако вы приедете прямо в наш дом?
– Если вы можете уделить мне комнату.
– Разумеется, можем. Мы могли бы это сделать и теперь, но когда вы приехали, то знаете…
Лили посмотрела в лицо Кросби и улыбнулась.
– Когда я приехал, я был другом сквайра и его кузена, но не вашим. После того произошла большая перемена.
– Да, вы сделались моим особенным другом. Я и сама должна теперь и навсегда быть вашим единственным и лучшим другом, не правда ли, Адольф?
Этим вопросом Лили вынудила от него повторение того обещания, которое он так часто давал ей.
В это время они прошли сад Большого дома, примыкавшие к нему луга и очутились на соседних полях.
– Лили, – сказал Кросби совершенно внезапно, как бы предупреждая, что намерен сказать что-то особенно серьезное. – Я хочу сказать вам несколько слов насчет нашего дела.
Сказав последние два слова, он слегка рассмеялся, Лили догадывалась, что он был взволнован.
– Я буду вас слушать. Ах, Адольф, прошу вас, не бойтесь за меня, не думайте, что я не в состоянии перенести заботы и огорчения. Я могу переносить решительно все до тех пор, пока вы меня любите. Я говорю это потому, чтобы вы не подумали, что меня огорчает ваш отъезд. Поверьте, у меня и в уме этого не было.
– Милая Лили, я никогда не думал, чтобы вы огорчались. В вашем поведении, в ваших чувствах я до сих пор не замечал ничего, кроме прекрасного. Трудно было бы доставить мужчине удовольствие, если бы вы ему не нравились.
– Если я могу только нравиться вам…
– Вы нравитесь мне во всем. Милая Лили, встретив вас, мне кажется, я встретил ангела. Но приступимте к делу. Может статься, гораздо будет лучше, если я поговорю с вами откровенно.
– Пожалуйста, говорите мне все, решительно все.
– Но прошу вас, не придавайте словам моим ложного значения. Если я буду говорить о деньгах, то не думайте, что это имеет какую-нибудь связь с моей к вам любовью.
– О, как бы я желала собственно для вас не быть такой бедной.
– Я хочу сказать одно, что если меня беспокоят деньги, то вы не должны полагать, что это беспокойство может иметь влияние на беспредельность моей к вам привязанности. Я буду любить вас по-прежнему и, женившись на вас, считать себя счастливейшим человеком, все равно, богаты вы или бедны. Вы понимаете меня?
Лили не совсем понимала его, но она крепко пожала его руку, как бы стараясь этим поощрить его и вызвать на дальнейшее объяснение. Она полагала, что Кросби намерен был сообщить ей что-нибудь относительно их будущего образа жизни, что-нибудь такое, которое, по его мнению, было бы неприятно для нее, и потому она решилась показать ему вид, что готова выслушать его с удовольствием.
– Вы знаете, – продолжал Кросби, – как я желал, чтобы свадьба наша не была отложена на неопределенное и отдаленное время. Все мысли мои, все мои лучшие желания заключаются в том, чтобы, как можно скорее, назвать вас другом моим, принадлежащим мне навсегда.
В ответ на такое скромное признание в любви Лили снова пожала ему руку, это был такого рода предмет, по которому она сама не имела сказать многого.
– Я должен был заботиться об этом, но теперь нахожу, что это не так легко, как я предполагал.
– Адольф, вы помните, что я сказала. Я сказала, что по моему мнению лучше подождать. Я уверена, что и мама разделяет это мнение. Если только можно видеть вас от времени до времени…
– В этом нечего и сомневаться. Но я уже сказал… Позвольте, что я говорил… Да, всякого рода ожидание будет для меня невыносимо. Для мужчины, который решился жениться, ожидание должно быть пыткой, особливо когда судьба посылает ему такого ангела, как вы. – При этих словах рука Кросби обвилась вокруг талии Лили. – Но…
Кросби хотел что-то сказать и замолчал. Он хотел дать ей понять, что такая перемена в его намерении произошла, собственно, от неожиданного поступка со стороны сквайра. Кросби хотел, чтобы Лили вполне узнала, в чем дело, – что он надеялся на щедрость ее дяди в отношении приданого, что он обманулся в своих ожиданиях и имел право сетовать на подобное разочарование и что вследствие такого удара, нанесенного его ожиданиям, он по необходимости должен был отложить день своей свадьбы. В то же время Кросби желал также сообщить Лили понятие, что это обстоятельство нисколько не уменьшало той любви, которую он питал к ней, что это чувство нисколько не должно страдать от скупости дяди Лили. Все это он желал бы передать своей невесте, но не знал, как высказать свое желание, не огорчив Лили и в то же время не показав виду, что обвиняет себя в мелочных и не совсем благородных побуждениях к изменению своего намерения. Он начал желанием высказать Лили все, но подобное желание не всегда может быть выполнимо. Бывают вещи, которые высказываются с величайшим затруднением, которые иногда не допускают ни малейшей возможности высказываться.
– Вы хотите сказать, неоцененный Кросби, что свадьба наша не может состояться теперь же?
– Да, именно это. Я надеялся, что мне представится возможность, но…
