скачать книгу бесплатно
– Почему страшно?
– Вы убили человека. У вас руки в крови. Я боюсь.
– Да отстань ты от меня.
Локтев испытал новый, сжимающий горло приступ злости.
– Ты сама все видела. Никого я не убивал.
Что же делать? Что сейчас следует делать, где искать гаишников? Локтев взял в руку запястье мужчины и снова осторожно положил руку. Локтев опустил бессмысленный взгляд на мостовую. И тут увидел в двух шагах от трупа, на пыльном асфальте у самой обочины, человеческие мозги. К горлу подступил, поднялся из самой утробы кислый комок тошноты. Вышибленные мозги, на что они похожи, когда просто валяются на мостовой рядом со своим бывшим владельцем?
Ночь, улица, фонарь, аптека, вышибленные мозги и прочая лирика. Может, они похожи на двойную порцию клубничного десерта. Если так, этим десертом здесь некому полакомиться, до такого угощения охотников не найдется. А может, человеческие мозги похожи на кучу дерьма, которую только что сделала бродячая, смертельно больная собака с кровавым поносом?
Локтев так увлекся этой спасительной мыслью, что даже поискал глазами эту самую бродячую собаку, надолго задержал взгляд на придорожных кустах.
Нет, не похожи мозги на собачье дерьмо. Похожи сами на себя, то есть на мозги, только что вылетевшие из-под черепушки. Возможно, они в своей агонии ещё продолжают о чем-то думать, мыслить. Правда, эти мысли для человечества уже не имеют решительно никакого значения.
* * * *
Локтев услышал в стороне веселый цокот женских каблучков.
Он посмотрел направо. Недавняя пассажирка, пробежав два десятка метров по тротуару, пересекла газон, выскочила не едва приметную асфальтовую дорожку, свернула куда-то в сторону и исчезла в тени придорожных тополей. Локтев вскочил на ноги. Он рванулся было вслед убегавшей, перепрыгнул бордюрный камень, сделал несколько шагов вперед и остановился.
– Стой, стой, стерва. Стой, тебе говорят.
Цокот каблучков растаял где-то далеко-далеко в темноте.
– Стой, – ещё раз во все горло крикнул Локтев. – Стой, дура, гадюка… Руль тебе в задницу.
Тишина. В воздухе висит тополиный пух. Отделенная от дороги ветвистыми тополями, спит светлая пятиэтажка. В темных окнах отражается млечный свет уличных фонарей. Локтев застонал, к горлу подступала уже не тошнота, готовы были прорваться слезы бессилия. Он вернулся на прежнее место, присел на корточки, запустил руку в левый карман тренировочных брюк покойника. Пусто.
В правом кармане тонкая стопка бумажных денег, купюры мелкие, листок с семизначным номером. Видимо, чей-то телефонный номер. Локтев сунул деньги и листок с номером в тот же карман, откуда их только что вытащил.
Он поднялся на ноги.
Нужно решить: что делать сейчас, в этот момент своей жизни. Искать гаишников? Или… Вот оно, право выбора. Это право дано человеку Богом. Почему бы сейчас не воспользоваться этим правом? Глупо им не воспользоваться. К чему стоять столбом и пялиться на покойника, если можно сесть за руль и поехать дальше?
Локтев пересек дорогу, устроился на водительском месте, захлопнул дверцу. Он тронул машину. В зеркальце заднего вида мелькнуло лежавшее на обочине тело незнакомого мужчины лет сорока, тело, напоминающее длинный узкий мешок.
Глава вторая
Следователь уголовного розыска Максим Руденко стоял у распахнутого настежь окна и наблюдал, как от дома отчаливает темная прокурорская «Волга». Мальчишки, гонявшие оранжевый мяч у подъезда, расступились, освобождая дорогу. Машина плавно набрала ход, покатилась по залитому солнечным светом двору, повернула налево и исчезла в темной глубине арки.
Начальство уехало, это неплохо, это даже хорошо, потому что теперь, в его отсутствии, можно спокойно заняться делом. Руденко выставил локти в стороны, завел их за спину, расправляя плечи.
Итак, что мы имеем на данный момент? Имеем ли то, что имеем. Жаркое утро. Однокомнатная квартира на втором этаже. Двадцатиметровая комната просто завалена тополиным пухом. Последние три дня окна оставались распахнутыми настежь. Пуха налетело столько, что в углах комнаты выросли бесформенные, дрожащие от дуновения ветра, сугробы.
У голой торцевой стены, свернувшись калачиком, спит хозяин этой тополиной берлоги Осипов Герман Николаевич. Теперь он так далек от мирской суеты, что его вечный сон не тревожит, ни присутствие в его жилище посторонних совершенно незнакомых людей, ни жара, ни помойные зеленые мухи, слетевшиеся на сладкий запах мертвой плоти.
Бельевой двустворчатый шкаф с облезлой полировкой, диван, круглый стол у окна, три венских стула с гнутыми деревянными спинками. Даже телевизора нет. Обстановочка, прямо сказать, спартанская. Немного оживляют эту совсем унылую картину беспорядочно развешанные по стенам вымпелы спортивных обществ, плакаты с изображением супертяжеловесов, чемпионов мира по боксу прошлых лет. Плакаты пожелтели, дешевая бумага выцвела и, кажется, готова развалиться, рассыпаться от легкого прикосновения руки. И, наконец, засохший куст герани на подоконнике, а рядом несколько пустых посудин из-под водки.
В прихожей хлопнула дверь, раздались шаги в коридоре, на пороге комнаты возник участковый инспектор Поваляев, последние полтора часа занимавшийся опросом жильцов подъезда. Сняв с головы фуражку, Поваляев задышал глубоко, со странным нутряным присвистом. Руденко посмотрел на инспектора без видимого интереса.
– Ну что? Народ, как всегда, безмолвствует?
Поваляев, вытерев ладонью испарину с горячего лба, лишь обречено пожал плечами. Мол, что поделаешь, раз такой народ.
– Вечером, когда люди с работы вернутся, снова пройдусь по квартирам.
– А у этого клиента, – Руденко кивнул головой в сторону скорчившегося на полу Осипова, – у него были тут приятели, собутыльники?
– Вообще-то он жил как-то обособленно. И спокойно. По моей линии на него жалоб не поступало. Ни скандалов, ни драк, ничего такого. Все по-тихому.
– Но ведь ни один же он выпил три пол литры.
Руденко показал пальцем на подоконник.
– Почему не один?
Умудренный жизнью пятидесятилетний участковый помотал головой, выражая несогласие с выводами молодого инспектора, который, по всему видать, в таких вот пьяных делах ещё не нажил опыта.
– Запросто мог и один выпить. Ему не привыкать.
– Это в такую-то жару? Нормальный человек со стакана свалится.
Участковый снисходительно улыбнулся и снова покачал головой, оставляя за собой право на собственное, противоположное мнение.
– Этот не свалится, – сказал он.
– Окурки в пепельнице от разных сигарет. И вообще, сразу видно, что здесь посидели гости. Были у Осипова друзья среди местных?
– Выпивал он с одним местным. С Сергеем Пикиным. Сергей не то, чтобы приятель Осипова, скорее так… Он тут через два дома живет.
– Что это за Пикин?
Участковый неопределенно пожал плечами.
– Для меня все они одним миром мазаны, алкаши.
– Тащи сюда этого Пикина. Бери за шиворот и тащи. Понял?
– Так точно.
Поваляев надел фуражку и исчез.
Руденко хотел закурить, но передумал. По словам медицинского эксперта, уехавшего только что вместе с прокурором, смерть наступила три дня назад, в субботу, примерно в шесть вечера, плюс-минус три часа – это поправка на жару. Осипов – мастер спорта по боксу международного класса, чемпион страны в первом полутяжелым весе. После окончания спортивной карьеры работал в Карелии тренером в спортивных обществах «Урожай» и «Буревестник». Не так давно, года три назад, перебрался в Москву. Наставник молодежи, и вообще Осипов – заслуженный уважаемый человек.
Правда, все заслуги, все уважение остались в прошлой трезвой жизни. А что в настоящем? Почти ничего. Жалкие останки спортивной карьеры, трагический итог короткой жизни. Вот эти пыльные вымпелы, рассыпающиеся от ветхости плакаты, пустые бутылки на подоконнике. И две проникающие ножевые раны в груди. Пожалуй, все. План места происшествия составлен, труп дактилоскопировали, минут через сорок приедет перевозка, и тело Осипова отвезут в судебный морг.
Руденко отошел от окна, сел на шаткий, жалобно заскрипевший под тяжестью человека, венский стул, стал листать только что заполненный бланк протокола осмотра места происшествия. «Труп одет в светло-голубую трикотажную безрукавку, серые хлопчатобумажные брюки, светлые сатиновые трусы, – прочитал Руденко. – На ногах коричневые бумажные носки и домашние шлепанцы с кожаным верхом. В левом кармане брюк обнаружены: коробок спичек, ключи от квартиры на металлическом кольце, пластмассовая пробка от бутылки, окурок сигареты без марки.
В правом кармане обнаружены: нож выкидной кнопочный с синей пластмассовой ручкой, белая пуговица от рубашки, три зубчика чеснока, стержень шариковой ручки. На ощупь труп холодный. Трупные пятна лилового цвета усматриваются на правой стороне тела, при надавливании пятна бледнеют. Гнилостные изменения выражены не сильно. Кожа бледная, глаза открыты, веки синюшные. У левой ушной раковины кровоподтек лилового цвета размером 4 на 8 сантиметров. В левом ушном ходе запекшаяся кровь, ушная раковина уплотнена. Рок открыт. Язык находится в полости рта, где имеются сгустки крови, а также тополиный пух. В отверстиях носа кровь в виде свертков».
* * * *
Руденко перестал читать. Вот они на столе, три зубчика чеснока, пробка, полупустой стержень, ключи, пуговица, окурок и выкидной нож. Руденко повертел в руках нож, нажал кнопку. Щелкнула пружина, из ручки выскочило хромированное десятисантиметровое лезвие. Руденко дотронулся до острия лезвия, провел подушечкой пальца по клинку. Нож фирменный, чешский «Миров», не слишком дорогой, но надежный, прочный, сталь долго держит двойную заточку.
Осипов, находясь дома, в родных стенах, держал нож в правом кармане брюк. Почему? Хозяин квартиры был слишком пьян, чтобы надеяться на свои тяжелые кулаки? Он опасался своих собутыльников? Допустим. Но в таком случае, зачем пьянствовать с людьми, которым не только не доверяешь, которых опасаешься? Зачем приглашать опасных людей в свой дом? Все это очень нелогично, даже с поправкой на замутненное алкоголем сознание бывшего боксера.
Руденко посмотрел на припорошенный тополиным пухом труп так внимательно, словно надеялся, сей же момент услышать от Осипова ответы на свои вопросы. Тишина. М-да, народ, как всегда, безмолвствует. Видимо, события развивались так: Осипова несколько раз ударили тяжелым предметом по лицу и по затылку.
А затем, когда он оказался на полу, отключился, дважды пырнули кухонным ножом в левую сторону груди, в аккурат под пятое ребро. Нож, то есть орудие убийства, не найден. Тут возможны варианты. Скорее всего, его кинули в мусорный бак или опустили под решетку ливневой канализации.
Мотив убийства? Десять к одному: бытовая ссора. Собутыльники не сошлись во мнении по такому важному вопросу, кому достанется последний глоток водки. Короткое выяснение отношений и трагический финал застолья: парка дырок в груди Осипова.
Со своего места Руденко видел, как незапертая дверь квартиры открылась. В прихожую неуверенно ступил щуплый молодой человек в короткой серой курточке, очках в металлической оправе. Видимо, тот самый Пикин, собутыльник. Участковый Поваляев, вошедший следом, толкнул Пикина в спину, придавая его движению некоторое ускорение и правильное направление.
* * * *
– Вон, в комнату, – рявкнул Поваляев и снова толкнул Пикина.
– Здравствуйте.
Пикин шагнул в комнату, глянул на труп Осипова и быстро отвел глаза в сторону.
– Садись, – Руденко рукой показал Пикину на свободный стул и кивнул участковому. – Ты пока на кухне посиди. И дверь закрой.
Поваляев снял фуражку, понимающе кивнул и плотно закрыл за собой дверь. Пикин повернул стул спинкой к покойному Осипову, осторожно присел на край сиденья, выставил голову вперед, отвел локти за спину, поджал ноги под себя.
– Ты Пикин?
Руденко внимательно осмотрел скорчившегося на стуле молодого человеке, сразу решив, что Пикин не убийца. Покойный боксер, даже будучи совершенно пьяным, легким шлепком по заднице отправил бы такого кандидата в глубокий нокаут.
– Да, я Пикин, – пискнул Пикин.
– Чего морщишься, нехороший тут запах? Тяжелый, да?
– Тяжелый, – тонкие ноздри Пикина затрепетали, глаза за стеклами очков увлажнились. – Пахнет нехорошо, и мухи со всех помоек налетели.
– А в субботу тут была веселая вечеринка, – Руденко улыбнулся. – Жалко, что ты не заглянул. Или я не прав? Ты заскочил сюда, ну, на огонек?
– Меня тут не было.
Пикин вытер мокрый лоб рукавом курточки.
– Врешь, – продолжая доброжелательно улыбаться, Руденко покачал головой. – Ты алкаш. А все алкаши склонны к вранью.
– Я не алкаш, – не согласился Пикин. – Просто мне не повезло в жизни: я женился не на той женщине. Моя жена – шлюха, – Пикин вдруг испугался последнего слова. – То есть, как бы это правильно, грамотно сказать… Она ведет распутный образ жизни. Поэтому я иногда выпиваю.
– А работать ты не пробовал?
– Пробовал, – кивнул Пикин. – Не раз пробовал. Но не нашел счастья в труде.
– Ничего, дурные привычки излечимы. Возможно, тюрьма и зона пойдут тебе на пользу. Там ты забудешь о своей жене-шлюхе, о пьянстве и, наконец, найдешь счастье в тяжелом труде. Спрашиваю ещё раз: ты был здесь в субботу?
– Был. Только я его не убивал. Клянусь. Вы мне верите?
– Разумеется. Не верю.
– Осипов сам покончил с собой. Он сколько раз говорил, что жить не хочет. Сам говорил: я повешусь или зарежусь. Он сам это над собой сотворил.
Руденко хохотнул.
– Согласен с тобой. Осипов сам себя избил. Затем лег на пол и ножом нанес себе два ранения в грудь. Каждое из которых – смертельное. То есть второй раз зарезал себя, будучи уже мертвым. Затем он выбросил нож, вернулся на прежнее место, – Руденко кивнул на труп. – И умер в третий раз. Уже окончательно. Так ты представляешь себе эту сценку?
Пикин пожал плечами и опустил взгляд.
– Думаю, тут, в этой комнате, полно твоих пальцев, – Руденко закинул ногу на ногу. – Так что, не беспокойся, обвинение в убийстве тебе предъявят в установленный законом срок.
Пикин вздрогнул, как от удара.
– Я не убивал.
– Это ты уже говорил. Предупреждаю, ещё слово лжи, и я вырву тебе челюсть. Каково жить без челюсти? Хреново без нее. Ну, со временем ты научишься разговаривать через задницу, а пищу станешь употреблять только в протертом виде. Жевать-то все равно нечем.
– Я скажу… Я хочу… Я не вру…
Руденко с брезгливой ухмылкой разглядывал пребывавшего в полуобморочном состоянии Пикина. Капли пота скатываются с острого подбородка на куртку, глаза сияют лунатическим блеском, руки дрожат, как в ознобе. Того и гляди, изойдет потом и превратится в соленую лужицу на полу или замертво свалится со стула. То ли и дальше продолжать этот разговор, то ли отложить это дело до лучших времен, а Пикину принести кислородную подушку.
– Успокойтесь, Пикин, – сказал Руденко. – Расскажите все по порядку.
– Я в субботу пришел сюда, – тополиный пух попадал в рот, мешал говорить. – Дело было во второй половине дня. Осипов открыл дверь, я прошел в комнату. А за столом сидит мужик, совершенно незнакомый. Тут я его раньше никогда не видел. Видимо, промеж них был какой-то разговор. Осипов был чем-то расстроен, но он обрадовался моему приходу. Но я-то понял, что пришел не вовремя.
– Но ты ведь не ушел сразу? Ты посидел здесь какое-то время?
– Посидел минут десять. Но с моим появлением разговор оборвался. Так, общие фразы только. Ясно, что я лишний. Осипов называл гостя Максимом. И фамилию называл… Только я забыл. Может, потом вспомню. Мне налили полстакана, и я пошел по своим делам. А тот мужик, когда я вышел в прихожую, встал из-за стола, подошел ко мне и так тихо говорит: ты, мол, здесь не был, никого не видел, понял? Я говорю, понял. Вот и все.
– Ты хорошо запомнил этого мужика?
– Хорошо запомнил, – Пикин часто закивал головой. – Лет тридцать с небольшим. Довольно крупный. Похож на спортсмена. Плечи широкие, подтянутый. Одет чисто…
– Вот видишь, посвежела твоя память. Сейчас проедешь с ними на Петровку. Все расскажешь подробно. Посмотришь альбомы. Может, узнаешь этого мужика.
– Вы меня арестовываете?
Голос Пикина сделался совсем тонким, беспокойные руки бессильно упали вниз.
– Не арестовываю, а задерживаю до выяснения обстоятельств.
