скачать книгу бесплатно
Из их класса кроме Грейс в городе осталась только Кэрол Бетс, родившая столько детей, что сама иногда забывала сколько их, и бедняга Артур Бланко, он получил травму позвоночника в автомобильной мастерской, когда рухнул подъемник, и теперь передвигался на электрической коляске. Его дом на главной улице, Артура всегда можно увидеть на веранде, он сидит в своей каталке, смотрит на дорогу. Еще можно встретить Тео Уолтона, – самого знаменитого выпускника, правда, он заканчивал школу двенадцатью годами раньше. Он унаследовал большое поместье на берегу Миссисипи и кучу денег, их хватит, чтобы прокутить за двадцать жизней.
Он преумножает свои капиталы, занимаясь спекуляциями на фондовой бирже. Тео все здесь любят, он не задирает нос, выглядит и держится как простой местный мужчина, и еще он жертвует городу много денег. Он построил новую баптистскую церковь и новый корпус начальной школы, разбил парк в центре и еще сделал массу других добрых дел. Если бы Тео захотел стать мэром города или баллотироваться от округа в палату Представителей, он бы добился задуманного, даже не потратил много денег на избирательную кампанию.
Но Тео не любит власть, он любить путешествовать. У него офис в Нью-Йорке, но чтобы делать деньги, не обязательно сидеть там постоянно. Тео полгода проводит в Европе, месяц в Африке, месяц еще где-то, он катается по миру, как вечный турист, но возвращается сюда ранней осенью, живет до Рождества, а потом снова уезжает.
Осень здесь долгая, теплая и удивительно красивая, леса на другом берегу Миссисипи наливаются красками, а вода становится почти черной и гладкой, как зеркало. Прозрачный воздух, высокое небо, четкий контур холмов на горизонте. Пахнет прелыми листьями, землей, впитавшей в себя все тепло, все запахи лета, пахнет солнцем и близкими дождями. Наверное, такой осени нет нигде в мире, – она создает ощущение хмельной полноты жизни, от которой даже у крепких мужчин кружится голова. А Тео эстет и романтик, он умеет ценить красоту.
– Ты хочешь есть?
– От яичницы я бы не отказался. С беконом и помидорами.
– Я сейчас сделаю.
– Подожди, посиди. Дай на тебя посмотреть. Расскажи о себе, как ты?
– Все так же. Работаю, прошлым летом с Итоном ездили в Калифорнию. Купались в океане. Он уже совсем взрослый, все знает, помогает мне по дому. Он такой смешной. Еще не выговаривает букву р. И много рисует. Я купила ему акварельные краски и бумагу. Теперь весь дом завешен его рисунками. Ты приехал…
– Просто навестить мать. И на тебя посмотреть.
– Расскажи, как твои успехи в Москве? Как Том?
Джон решил, что подробности будут лишними.
– Том в порядке. Хотя, честно говоря, хвастаться особо нечем. Дела в Москве идут не блестяще. Бизнесмены пакуют чемоданы и покупают обратные билеты. Несколько лет все вместе проедали русские нефтяные деньги. Но вечеринка кончилась. Мы тоже подумываем вернуться. Во всяком случае, я – точно возвращаюсь.
Глаза Грейс вспыхнули, а лицо осветилось, будто на столике зажгли свечку.
– Ты хочешь вернуться сюда?
– Да, наверное, – кивнул он. – Но пока в Москве держат кое-какие дела, пустяковые. Надо с ними закончить. Вернусь и заживу в нашем старой доме. А что? Буду охотиться на диких индюшек. И отдыхать от больших городов. От многолюдья, суеты, плохого воздуха и плохой воды. Города надоели до чертиков. Куплю лодку с мощным мотором, всегда о ней мечтал.
– Хочешь, увидимся сегодня вечером? На нашем старом месте у реки? А потом поедем в твой отель.
– А как же Итан?
– Я попрошу соседку, чтобы забрала его на ночь. Придешь?
Он кивнул, снова испытав приступ неожиданного смущения.
Глава 9
Джон подъехал к дому Тео Уолтена в пятницу под вечер. Это был старый особняк красного кирпича в южном стиле, с белыми колонами, портиками, широким балконом на втором этаже. Дом большой, но старомодный, без претензий на оригинальность. Поодаль сенной сарай, флигель для слуг, где жил только садовник с женой, загон для лошадей и пустые конюшни, – последние годы Тео не держал лошадей. По другую сторону хозяйственные постройки и гараж на шесть машин, который загораживали прекрасный вид на луг и реку.
Они посидели внизу у камина, поболтали о школьных друзьях. Тео развалился на диване и положил ноги в ковбойских сапогах на кофейный столик. Иногда он поднимался, чтобы принести лед, долить в стакан виски или подложить дров в камин. Долговязый и узкоплечий с вытянутым худым лицом, тонким носом, с темными с проседью ежиком волос и ярко голубыми глазами, он производил впечатление университетского профессора, а не биржевого спекулянта. Тео всегда сохранял своеобразную привлекательность и человеческое обаяние, особенно когда улыбался, – в эти мгновения выражение лица оставалось грустным или задумчивым.
– Мы виделись с твоим братом в прошлом году в Москве, – сказал он. – Посидели в ресторане и обменялись последними анекдотами. Том рассказывал, что у тебя хорошая работа. Ты плюешь в потолок, гребешь деньги лопатой и доволен жизнью. Насколько это вообще возможно, ну, быть довольным этой чертовой драной жизнью. Впрочем, у Тома работа еще лучше…
– До поры до времени так и было. Но кое-что изменилось. Потолок, в который я плевал, рухнул на голову. Насколько могу судить я, человек далекий от финансовых дел, – наш банк в шаге от банкротства. Я решил вернуться. Но не только из-за ухудшения дел, просто надоело до чертиков жить в чужой стране. А Томас… Он пока еще сидит в тюрьме и ждет суда.
– Сесть в тюрьму из-за какой-то драки… Смех, уму непостижимо. Ничего… Вот увидишь, неприятности скоро кончатся. На днях я пытался связаться с Томом, но по московским телефонам никто не отвечает. Звонил по твоему номеру – тоже никого. И вдруг ты сам сюда приезжаешь. Это знак божий.
– А в чем дело?
– Я все объясню. Когда суд?
– Уже скоро. Адвокат уверен, что Тома освободят.
– Дело простое. Только надо действовать быстро. Речь идет об обычной спекуляции на фондовом рынке, только очень большой. Я получил инсайдерскую информацию… Только не делай большие глаза. Это у нас за такие дела вкатят двадцать лет тюрьмы без права помилования. А в России все этим занимаются. Абсолютно все, от биржевых брокеров до членов правительства. Спекуляциями занимаются даже банки, хотя это не их бизнес… До недавнего времени инсайд даже не считался нарушением закона. А сейчас по русским законам за это – какой-то мизерный штраф. Даже смешно говорить. Короче, это дело вполне законное или почти законное.
– Хочешь я угадаю? Томас тебе нужен, чтобы… Ну, через наш банк купить ценные бумаги. Те, которые иностранцам их не продают? Купить, а потом, когда бумаги взлетят в цене, перепродать с выгодой, так?
– Мысль правильная. Но мне от Тома ничего не нужно. Пару раз он оказывал мне кое-какие услуги. Ну, я обещал поделиться информацией, если перехвачу что-то интересное. Твой брат говорил, что он не против немного заработать. Ну, у него проблемы с деньгами, я точно не знаю какие. И, если честно, это не мое дело. Но я знаю, какие капиталовложение надо сделать.
– Никогда не слышал, что у Тома финансовые трудности. Он небедный человек…
– Слушай, я передаю тебе то, что слышал краем уха. Может быть, никаких проблем в природе не существует. Но я обещал сделать для него что-то полезное и вот… Черт, как не вовремя эта история с тюрьмой. Впрочем, Том сидит, – но деньги его на свободе. Ими можно управлять.
– И сколько на твоей информации можно заработать? – Джон поставил стакан на стол и подался вперед. – Процентов десять-двадцать?
– В России из-за десяти процентов никто с печки не слезет. Ну, двести процентов, даже больше. Сейчас серьезные финансисты ушли из России. Остались спекулянты, мелкие процентщики, которые зарабатывают на чужих трудностях. Свободные деньги дорого стоят, акции лучших заводов, наоборот, не стоят почти ничего. Вот в чем суть… Есть крупный металлургический холдинг, сейчас он торгуется по восемь центов за обычную акцию и двенадцать за привелигерованную. Дела идут так себе. Высокая задолженность, высокие издержки… Есть информация, что правительство будет выкупать акции у собственника. После этого, бумаги вырастут в несколько раз.
– Выкупать у собственника?
– Правительству эта головная боль не нужна. Но хозяин холдинга довел свой бизнес почти до банкротства, а потом, когда дела стали совсем плохи, он в срочном порядке переехал в Лондон. И оттуда, с безопасной территории, ведет переговоры о продажи своих активов. Государству приходится расплачиваться по чужим долгам, – иначе рабочие выйдут на улицы. А этого никто не хочет.
– И когда все начнется? Ну, скупка бумаг?
– Решение на самом высоком уровне, в Кремле, принято только вчера. Через три недели о выкупе будет объявлено официально. До этого надо скупать акции небольшими пакетами через различные брокерские конторы. Покупатели – разовые подставные фирмы. Это для того, чтобы вокруг всей этой возни не было лишнего ажиотажа. Чтобы все тихо… За три недели можно прибрать к рукам блокирующий пакет. Потом мы соберем акции у одного собственника, – это брокерская контора "Новый горизонт". Она записана на одного русского парня, его зовут Илья Нестеренко, – но фактически находится у меня в кармане. Когда правительство скупит бумаги, – мы выбросим на рынок двадцать пять процентов, продадим одним пакетом, – и сорвем банк. При таком раскладе – за блокирующий пакет, мы получим на доллар вложений от трех до пяти долларов прибыли. Может быть, больше. Что думаешь?
– Через пару дней я буду в Москве. Через четыре дня увижу Тома. Обещали устроить с ним свидание в тюрьме. Думаю, он будет очень благодарен за услугу. А купить успеем? Три недели это совсем немного.
– Хватит и недели. У нас все козыри. Информация эксклюзивная. Русский фондовый рынок падает уже давно. Бизнесмены обменивают фишки на наличные и улетают за границу на собственных "Бомбардье". А правительству завещают свои долги и социальные обязательства. Государству не остается ничего другого – только платить по чужим счетам. Выкупать собственность у олигархов. Власть зальет экономические проблемы деньгами, – на какое-то время это поможет.
– Да, время сумасшедшее.
– А мне оно нравится. Именно сейчас можно зарабатывать большие деньги. Неделя-другая и на банковском счете вместо одного миллиона – пять или даже десять. У меня контакты в русских брокерских конторах, сейчас в свободном обращении до сорока пяти процентов этого металлургического холдинга. Но нам хватит и блокирующего пакета, двадцати пяти процентов. Передай Тому все, что от меня услышал. Оттуда, из этой чертовой тюрьмы, он может мне позвонить?
– Не знаю. Возможно.
– Мне нужно услышать только его "да" или "нет". И получить от него деньги. Остальное я сам сделаю. А ты, значит, твердо решил возвращаться на родину?
– Да, как только все кончится, вернусь. Мама хотела продать дом, но по правде говоря, в этом нет нужды. Этот дом много для меня значит. Это нечто большее, чем просто дом. Покончу с делами, останусь тут навсегда и забуду о существовании большого мира.
– Ты служил в армии, мотался по разным странам. Ты не сможешь жить здесь после того, что увидел. Тебе будет скучно в крошечном городке, окруженном полями кукурузы и силосными башнями. И сойдешь с ума от тоски и одиночества. Если бы я прожил тут пару лет, никуда не выезжая, тоже бы спятил.
– И Грейс так говорит. Посмотрим…
– Грейс? Да, про нее я совсем забыл. Ты заработал и еще заработаешь много денег. Кто-то должен их тратить. Для этого и нужна Грейс. Она хорошая женщина, тебе повезло.
Тео женился молодым и небогатым и развелся молодым, но уже преуспевающим человеком. Его единственная дочь с мужем и внучкой живет где-то в Европе. И на родине отца последний раз была лет пять назад.
Зазвонил телефон, Тео вскочил, убежал в другую комнату и закрыл за собой дверь. Джон смотрел на огонь в камине и думал о вчерашнем свидании с Грейс, затем стал думать о доме, к его следующему приезду будет новая крыша. Пожалуй, надо позвонить, чтобы заодно уж дом покрасили в светло-желтый цвет.
Джон встал, подошел к стойке бара. На открытых и закрытых полках столько бутылок, что можно запросто напоить роту солдат. Он подлил бурбона в стакан, положил несколько кубиков льда, сел на диван и стал смотреть на огонь в камине. Он думал о том, что человек должен куда-то возвращаться, пусть его никто не ждет, но все равно легче жить, когда знаешь, что есть такое место, куда всегда можно вернуться. Он может вернуться в дом своего детства. Матери здешний климат никогда не нравился, но она прожила тут всю жизнь. А для Джона такая погода – в самый раз. И по дому он всегда скучает. А дом, он как человек, живет своей жизнью, стареет. И приятно чувствовать с ним душевную связь.
Джон сказал себе, что выпил слишком много. Он поставил стакан на стол, встал и положил в огонь пару поленьев.
Глава 10
Девяткин стоял возле покосившегося забора и голого куста рябины и разглядывал дом на противоположной стороне улицы. Ветер стих, по воздуху ползли белые клочья тумана. Раннее ноябрьское утро оказалось серым и холодным, моросил редкий дождь со снегом, а солнце, которое должно было подняться из-за дальнего леса, не появлялось. Подступы к дому, где скрывались предполагаемые убийцы банкира Лурье и его жены Ирины, были оцеплены бойцами отряда полиции особого назначения ГУВД.
Перемахнув невысокий забор со стороны дороги, вооруженные люди по одному проникли на территорию участка и заняли позиции. Командир отряда капитал Иван Соломин прятался за гаражом, по плану ровно в семь, он включит мегафон и предложит подозреваемым сдаться без сопротивления. Открыть входную дверь, лечь на пол, расставить в стороны руки и ноги. Никаких шансов уйти живыми у них нет. А дальше бойцы будут действовать по обстоятельствам. Девяткин посмотрел на часы, – ждать еще десять минут. Хотелось курить, но пока нельзя…
Осенью и зимой дачный поселок пустел, но какие-то люди все-таки здесь оставались, над одним из домов поднимался печной дымок, лениво лаяла вдалеке собака. Влажный воздух и туман глотали звуки, – рядом, за лесопосадками, железная дорога, вот идет товарняк, а стука колес и гудков локомотива, – почти не слышно.
Хорошо виден дом, занавешенный пеленой тумана, кирпичный, с двускатной железной крышей и мезонином, а на нем полукруглое окно в рост человека и балкон. Всего в паре метрах от дома – гараж и навес для дров. Через низкий штакетник забора можно без труда рассмотреть все мелкие детали. Вот бочка, она наверняка полна дождевой воды, вон пара старых карликовых яблонь с кривыми стволами и ветками. Верхнее окно закрыто шторами, оба нижних окна с внутренней стороны залеплены пожелтевшими газетами.
Девяткин подумал, что и сам бы купил небольшой домик в таком вот поселке, ездил бы сюда летом, ловил рыбу и катался на велосипеде. Даже отпуск можно здесь провести, почему бы и нет. В свободное время взять и перечитать роман "Война и мир" Льва Толстого, подумать о смысле жизни и еще раз придти к тому же выводу, к которому в свое время пришел классик: мало в этом мире счастья, мало в жизни смысла, – одна пустая суета.
Неясный гул поезда стих, но появились новые звуки. Собака залаяла громче. Скрипнув, распахнулась дверь на втором этаже. Мужчина, одетый в синюю спортивную куртку, выскочил на балкон, перемахнул перила и прыгнул вниз. Его фигура на мгновение застыла в воздухе, – глухой удар, это он приземлился на крышу гаража, пробежал по ней до забора, сиганул вниз, очутился на соседней улице, – и пропал из виду.
Все произошло так быстро и неожиданно, что Девяткин успел только проводить человека взглядом, – даже с места не двинулся. Тут раздалось несколько сухих хлопков, что-то вроде детских хлопушек. Что-то загремело, послышались человеческие голоса, несколько новых хлопков. Наступила тишина, но ненадолго, вдалеке снова залаяла собака, громче и чаще. Девяткин вышел из своего укрытия, остановился, сорвал с рябины гроздь красных ягод. Пару положил в рот и раздавил зубами. Рябину, видно, уже прихватило морозом, она была сладкой, но чуть горчила.
Девяткин шел вдоль улицы, по обе стороны – заборы, асфальта нет, дорога грунтовая, неровная. За углом прямо посредине проезжей части возле лужи, схваченной льдом, носом вниз лежал рослый парень в спортивном костюме. В нескольких шагах от него стоял капитал Соломин в куртке с надписью "полиция" на груди. В опущенной руке – пистолет. Девяткин подошел ближе, присел на корточки, перевернул человека на спину, прижал к шее два пальца, – пульса не было. Девяткин выплюнул разжеванные ягоды. Лицо мужчины было перепачкано грязью, белые ровные зубы крепко сжаты, глаза закрыты. На льду лежал какой-то иностранный пистолет.
– Хорошо стреляешь, – сказал Девяткин. – Почему ты никогда не промахиваешься?
Соломин не ответил, он поставил пистолет на предохранитель, сунул его под куртку и сказал:
– Кажется, второй еще жив.
Девяткин открыл калитку и вошел на территорию участка. С другой стороны дома возле крыльца на боку, согнув колени, лежал молодой мужчина. Он был в телогрейке и черной майке с надписью "Элвис жив". Выбегая, он забыл надеть штаны, только трусы и зимние ботинки на босу ногу. Парень получил две пули, одна раздробила ключицу и прошла навылет, второе ранение – слепое, в живот. Он стонал и глотал воздух широко раскрытым ртом, изредка кашлял. Рядом на земле лежал охотничий нож с коротким клинком. Девяткин присел на корточки, проверил карманы раненого, – пусто. Полицейские уже ворвались в дом и сейчас переворачивали там все вверх дном. Подошел капитан Соломин.
– Я вызвал "скорую", – сказан он. – Обещали скоро приехать.
– У него не было ствола, – сказал Девяткин.
– Ножик – тоже оружие, – ответил Соломин и ушел.
С крыльца спустился полицейский из отряда специального назначения, открыл аптечку, достал марлевый тампон и антисептик, чтобы засунуть его в рану и немного успокоить кровотечение. Девяткин облокотился на перила крыльца и стал жевать ягоды рябины.
* * *
"Скорая" приехала через четверть часа, Девяткин отправился в больницу вместе с раненым. До обеда он протирал кресло в приемной хирургического отделения, дожидаясь, когда кончится операция. В два часа вышел главный врач, – это был довольно молодой мужчина, темноволосый со щегольскими усиками по имени Эльдар.
– Состояние раненого удовлетворительное, – сказал он. – Выживет, если не разовьется перитонит. Но сейчас перевозить его в Москву нельзя. И вам тут нет смысла оставаться, потому что он без сознания. Я позвоню, как только будут новости.
– Мне хотелось бы задать этому типу всего три-четыре вопроса, – ответил Девяткин. – Это очень важно.
– Еще некоторое время он будет спать. А дальше… Даже не знаю, сможет ли он что-то ответить в таком состоянии. Ну, хорошо, ждите, если есть время. Если хотите, скажу, чтобы в палате вам поставили кушетку и дали постельное белье.
– Как раз сегодня я не взял с собой пижаму, – покачал головой Девяткин. – Где-нибудь посижу, мне не привыкать.
Чтобы не терять времени, он сходил в ресторан, что неподалеку, вернулся и занял другое кресло, в отделении интенсивной терапии. Он листал свежие газеты и ждал. После обеда позвонил капитан Соломин, сказал, что оперативники перевернули весь дом, обыскали каждый угол, простучали стены, осмотрели погреб и сарай. Были найдены еще два пистолета иностранного производства с патронами, три мобильных телефона, зарегистрированных на разные имена, пять тысяч долларов сотенными купюрами и некоторая сумма рублями.
В тайнике под кроватью нашли два паспорта, судя по всему, настоящие. Один на имя Игоря Ковалева. Это тот самый парень, которого пристрелили утром. И второй паспорт – на имя раненого Геннадия Ломова. Оба парня проживали в Питере, но не постоянно, они были временно зарегистрированы по одному и тому же адресу. И еще, кажется, важная находка, – бумажка из ученической тетрадки, на ней два телефонных номера, один мобильный и один стационарный, имен нет. Мобильный телефон дважды подчеркнут и обведен в кружок красной ручкой.
Девяткин записал номера и положил трубку, затем позвонил в Москву, в информационный центр, попросил узнать, на кого зарегистрированы телефонные номера. Оказалось, стационарный телефон – сбежавшего в неизвестном направлении Николая Айвазяна, сейчас он отключен. Мобильник принадлежит Игорю Биркусу, начальнику службы безопасности банка, совладельцем которого был покойный Лурье. Девяткин связался с лейтенантом Лебедевым и приказал срочно доставить в больницу фотографии Игоря Биркуса из полицейской картотеки.
Фото привезли под вечер, затем позвонил Лебедев: в Питере, в квартире, где были зарегистрированы предполагаемые убийцы, провели обыск, – обычная грязная дыра на окраине города, не найдено ничего, что могло бы заинтересовать следствие. Девяткин попросил у дежурной сестры несколько листков бумаги, сел в полутемной палате возле подоконника, на который поставил лампу, и уткнулся в газету. Около полуночи очнулся Геннадий Ломов, он застонал и попросил воды. Девяткин включил верхний свет, склонился над кроватью. Ломов был бледен, как простыня, на которой он лежал, но взгляд осмысленный. Девяткин придвинул стул, сел и сказал.
– Я следователь МУРа майор Девяткин.
– Значит, это вы меня…
– Гена, не будем зря тратить время. Ты ранен, ранение серьезное. Врач сказал, – если переживешь эту ночь, – наверняка выживешь. Впрочем, все в руках Бога. Но скажу по секрету: Бог сейчас, ночью, отдыхает. Ему ведь тоже иной раз отдохнуть не мешает. Поэтому здесь, в этой палате, – я вместо Бога. Мне решать: доживешь ты до рассвета или нет. Поступим так: я задам несколько вопросов и, если ты честно ответишь, – можешь считать, что второй раз родился. И жить будешь долго. Ну, согласен?
– Согласен, – прошептал Ломов, его губы растрескались, а сухой язык все время высовывался, будто он передразнивал полицейского. – Только пить дай…
Девяткин ответил, что пить нельзя ни глотка, ни грамма, и задал пять простых вопросов, записал ответы на листках бумаги, что взял у сестры, сунул самописку в руку Ломова, тот дрожащей слабой рукой чиркнул замысловатый каракуль, что-то вроде подписи. Тут на ум пришел еще один интересный вопрос, Девяткин достал фотографию Биркуса, чтобы показать Ломову, но тот вдруг задышал часто и неровно, закатил глаза и впал в забытье. Пришлось вызвать дежурного врача. Девяткин покинул больницу среди ночи, а до дома добрался только к утру, принял душ, упал на диван и заснул мгновенно, словно его подстрелили. Снилась утренняя заваруха на даче, красные ягоды рябины, сладко-горькие, снился Ломов, кое-как, на скорую руку, перевязанный окровавленными бинтами. Потом все образы куда-то пропали, сон сделался ровным и глубоким.
Он проснулся от телефонного звонка. Беспокоил Эльдар, тот самый хирург из районной больницы. Он извинился за плохие новости и сказал, что под утро у раненого развилось сильное внутреннее кровотечение, резко упало давление, дежурный врач сделал все, что полагается, но Ломов скончался, не приходя в сознание, – сердце остановилось. При пулевых ранениях в живот такое случается сплошь и рядом. Девяткин подумал, что Бог по ночам все-таки не спит, а работает, принимает важные решения, иногда эти решения, – неправильные, ошибочные. Ломову надо было пожить еще хоть неделю, он мог многое рассказать, но теперь уже ничего никому не расскажет.
Глава 11
В Москве самолет приземлился без опоздания, Джон прошел паспортный контроль, сел в такси и добрался до квартиры. Он принял душ и позвонил адвокату Олегу Моисееву. За те несколько дней его отсутствия кое-что изменилось. Свидание с братом, назначенное на четверг, перенесли на завтра, на десять утра, – хорошо, что Джон прилетел вовремя, не опоздал. Надо будет выехать пораньше, часов в пять утра. Закончив разговор, он сел у телевизора, минут пять он наблюдал, как один важный чиновник что-то говорит по бумажке, затем задремал, а когда открыл глаза было уже темно. На экране какая-то женщина, одетая в платье с блестками, пела грустную песню про луну. Джон перекусил галетами и холодным пивом, сел на диван и снова заснул, до утра.
Еще не рассвело, когда Моисеев позвонил, Джон спустился вниз и устроился на заднем сидении "Мерседеса". Рядом развалился юрист, который несмотря на ранний час много и громко говорил, стараясь выглядеть энергичным и полным оптимизма.
– Ну, рассказывай, как там Америка?
– Все так же. Чего ей сделается…
На полдороге пошел крупный снег, залеплявший лобовое стекло. Водитель, не проронивший и десятка слов, скорость не снизил, лишь подался вперед и мертвой хваткой вцепился в руль. Моисеев, поглубже натянул меховую шапку, задремал и проснулся, когда по правой стороне потянулась кирпичная стена с нитками колючей проволоки. Остановились возле каких-то приземистых построек, окна на первом этаже светились. Здесь снег сделался еще гуще. На крыльце здания и на тротуаре в полумраке раннего утра молча стояли люди, похожие на темных призраков, в основном женщины в шерстяных платках и мешковатых пальто, облепленных снежными хлопьями.
Моисеев подхватил портфель и пропал, но скоро появился, сказал, что все в порядке, только надо подождать. В своем кожаном пальто и шапке из соболя он, покуривая, нарезал круги вокруг машины. Элегантный и модный, среди угрюмых мужиков и теток в мешковатых пальто, он выглядел существом с другой планеты. Джон стоял в сторонке и ждал. Моисеев снова пропал, прибежал обратно с пропусками.
– Двоим нельзя посещать подследственного, но я обо всем договорился, – он потер указательным пальцем о большой, будто считал деньги. – Все вопросы снял. В пропуске указано, что ты помощник адвоката.
Он схватил Джона под локоть и потащил к крыльцу. На вахте, где дежурили люди в военной форме, предъявили документы и расписались в толстом журнале. Появился еще один офицер, приказал следовать за ним и потащил бесконечным лабиринтом хорошо освещенных узких коридоров, перегороженных решетками. У каждой перегородки, перед каждой новой дверью, приходилось останавливаться и предъявлять документы дежурному офицеру. Оказались еще в одном коридоре, лейтенант остановился перед одной из дверей, обитой листами железа, с табличкой "следственный кабинет", открыл замок своим ключом.
Бетонные стены внутри покрашены зеленой краской, три жестких стула, табуретка и письменный стол. Над дверью горит лампочка, спрятанная решеткой, а вторая лампочка в железном отражателе свешивается с потолка. Офицер велел ждать и ушел.
* * *
Через полчаса два контролера в военной форме привели Томаса. Джон подумал, что брат изменился. Лицо вытянутое и бледное с всосанными щеками, спина по-стариковски сутулая. Брат был одет в спортивный костюм, под которым толстый свитер, но все равно казался худым. Джон поднялся навстречу, они обнялись, Джон поймал себя на мысли, что едва-едва, с большим трудом сдерживает слезы. Он похлопал Томаса по спине и сказал, что ездил на родину видел маму, вытащил письмо от Перл.
Адвокат достал из портфеля папку с бумагами:
