Цирк – это навсегда?

скачать книгу бесплатно


Дверь вагончика антрепренера резко распахнулась с громким стуком и на пороге появился сам капиталист Ричер, одетый в старомодный цилиндр и помятый фрак, с трудом сходившийся на животе. Капиталист Ричер зло обозрел враждебные кибитки и раздосадовано плюнул в сторону чужаков огрызком изжеванной сигары.

–– Во имя Клоуна! Опять эти паяцы опередили нас!

С этими словами он снова ушел внутрь вагона, хлопнув дверью.

Паяцами капиталист Ричер называл лицедеев, которые в большом количестве путешествовали по Межгородью и составляли конкуренцию бродячим циркам.

Из цирковых, лицедеев не любил никто.

Во-первых, они часто носили маски, чтобы скрывать недобрые помыслы. Да, клоуны, конечно, отчасти тоже прятали свои лица под гримом, но, по всеобщему мнению, это было совсем другое. Во-вторых, собираясь вместе, лицедеи периодически начинали петь. Это были очень неестественные звуки, которые раздражали артистов цирка и пугали дрессированных животных. И, в-третьих, лицедеи изображали из себя тех, кем они не являются, в результате чего им абсолютно нельзя было доверять. Представьте, лицедей заключает с тобой договор в образе Цезаря, а потом нарушает его, переодевшись Брутом. И здесь ведь ничего нельзя поделать – роль обязывает.

А самое главное, что вызывало особенное возмущение цирковых, лицедеи путешествовали небольшими группами кибиток в количестве от двух до пяти штук и были гораздо мобильнее цирковых, караваны которых могли содержать до тридцати-сорока повозок. По этой причине, лицедеи почти всегда первыми успевали опустошить карманы зрителей городишек, что являлось основным источником многочисленных конфликтов между лицедеями и цирковыми.

Ближе к ночи, когда центральный шатер почти установили, цирковые сгрудились небольшими группками вокруг ночных костров. Грустный Эл, Веселый Джо и конферансье Ник в молчании поедали жареную на углях кукурузу под далекое брачное уханье мышей, прятавшихся в ветвях деревьев чахлого окрестного леса.

–– Знаешь, Ник – ни с того ни с сего внезапно сказал веселый Джо, полное имя которого было Злой Веселый Джо и который, похоже, ни на миг не мог перестать быть злым. – Тебе следует пересмотреть свой конферанс. Такой беспомощности я, кажется, еще не видел.

Конферансье Ник обиженно крякнул, вгрызаясь зубами в початок, но спорить с клоуном не стал. В цирковой иерархии клоуны стояли выше всех, кроме, наверное, антрепренеров. Хотя и это не наверняка. К тому же, веселый Джо был молодым и пышущим здоровьем клоуном, у которого все впереди, а конферансье Ник – субтильным человеком в возрасте, с грузом всего того, что осталось уже позади, мучимый ревматизмом и осознанием собственной никчемности. Если бы дело дошло до рукоприкладства, отлупить веселого Джо у Ника, конечно, не было никаких шансов. "Да и у кого они есть?" – внутренне сокрушался конферансье – "Разве что у парочки акробатов и силача Боба".

Не везло конферансье Нику и с женщинами. Его старомодные комплименты, вроде "о чарующая мадемуазель…" или "услада для глаз старого циркача" почему-то не имели нужного эффекта на юных гимнасток и не вызывали ничего, кроме презрительного фырканья и обидных фраз, вроде "грязный старикашка". Приходилось конферансье Нику довольствоваться вялеными прелестями тех, кто постарше. В то время как веселый Джо регулярно сотрясал вагончики, чуть ли не со всей женской половиной труппы и даже заглядывался на бородатую женщину, с которой жил силач Боб.

Покорное молчание не спасло конферансье Ника от Злого Джо.

–– А вот это вот твое "Встречайте! Блистательный дуэт Джо и Эла с интермедией "кто украл нос?"… скучно и жалко… После такого анонса зрителей литаврами не разбудить.

–– Анонс – как анонс. – решился возразить конферансье Ник ворчливым тоном. – Номер тоже не фонтан. Лучше бы вам придумать что-нибудь еще к Фестивалю-всех-цирков.

–– Номер не фонтан?!! – взвился Джо, который как раз и был его автором – Да что ты вообще понимаешь в искусстве клоунады? Только и можешь что беспомощно бубнить: "встречайте!", "прямо сейчас!", "а сейчас на арене…"… Тьфу!..

–– Слушай, Джо, – внезапно вмешался грустный Эл, уводя разговор, грозивший перерасти в серьезный конфликт, в сторону. – Я вот никак не могу понять, почему все веселые клоуны берут себе имена на "Д"? Агрессивный Дик, Крикливый Джим, нехороший Ден, злой Джо… А грустные клоуны называются любыми именами?

–– Традиция. – пожал плечами клоун Джо – У меня, в династии, всех звали злой Джо: дед был злой Джо, отец – злой Джо и я злой Джо. – а затем, помолчав, продолжил. – Прадед был злой Джо, отец прадеда – злой Джо, дед…

–– Спасибо, Джо. Я уже понял.

Троица у костра продолжила поедать кукурузу в тишине, но тишина длилась не долго.

–– Эл, раз уж Ник завел об этом речь, – задумчиво проговорил Джо – я тут подумал, а не разнообразить ли нам номер? Не то, чтобы он был плох, но я хочу добавить ему зрелищности.

Эл вопросительно и с подозрением посмотрел на веселого Джо.

–– Скажем, ты мог бы прыгнуть через горящий обруч, убегая от меня, и слегка загореться. Вот смеху-то будет!

По выражению лица грустного Эла стало понятно, что идея прыгать через обруч и слегка загореться его не очень-то воодушевляет. Даже напротив – изрядно пугает. Эл лихорадочно обдумывал, как бы возразить Джо, когда его взгляд внезапно упал на расположенный поблизости театральный фургон.

–– Мне нужен не просто какой-то там номер! Мне нужна слава! – развивал меж тем свою мысль Джо. – Я не собираюсь всю жизнь таскаться с этим цирком по захолустью, развлекая деревенщин, как какое-нибудь ничтожество! – Джо многозначительно посмотрел в сторону Ника – Нас, Эл, ждет Центральный манеж!

–– Джо! Посмотри! Мне кажется или этот вагончик напоминает тот, который мы бросили в пустыне?! – внезапно прервал его Грустный Эл.

Циркачи внимательно посмотрели на припаркованную возле них повозку лицедеев, на которой красовалась надпись "театр Мефисто", выведенная крупными размашистыми буквами в вензелях. Повозка и правда была похожа на то самое транспортное средство, оставленное бродячим цирком во время бури из-за сломанной рессоры. Только это выглядело целым, заново окрашенным и практически новым.

–– Он! Он! – обрадовался конферансье Ник – Вот и следы от метательных ножей!

–– Во ворюги! – восхитился веселый Джо, который тут же, к облегчению Эла, напрочь забыл о теме разговора. – Ну сейчас мы им устроим!

С этими словами Джо покинул место у костра, нырнув в свою кибитку, и вылез оттуда с ведерком краски для грима и кистью. Подхихикивая, злой Джо замазал красную надпись "театр Мефисто" белым цветом, а поверх нее безграмотно намалевал черной фразу "Цырк – наш!".

–– Представляю, какое завтра будет веселье. – предвкушал провокатор Джо.

Жорж Мельес, создание кино и копатель (краткое отступление в историю Межгородья)

"А что, если?.." – тот самый вопрос, из-за которого происходят все открытия, нелепые случайности и неприятности: от малых до великих. Возьмем, к примеру, ребенка семи лет. Худого, чумазого, слегка голодного и очень любопытного. Ребёнка зовут Жорж, он сидит на корточках в своих коротких грязных штанишках, удерживаемых подтяжками через голые плечи, обутый в старые и не по размеру огромные башмаки брата, в которых он выглядит комично и нелепо. Но главное – Жорж уже задается вопросом: "а что, если?" и тыкает палкой в трухлявый пень с гнездом шершней внутри…

А вот уже двадцатилетний юноша Жорж работает инженером в театре и создает машинерию для смены декораций на сцене. У него уже вовсю растут усы, но пресловутый вопрос "а что, если?" по-прежнему преследует его. Как-то, перелистывая альбом художника с эскизами костюмов для пьесы, юный Жорж замечает, что если делать это достаточно быстро, то статичные картинки начинают оживать и двигаться. "А что, если?.." – задумывается Мельес и начинает экспериментировать с фотографиями одного и того же объекта, а, затем, и просто с проявленной плёнкой, перфорированной по краям и заправленной в специальный аппарат, подсвечивающий ее изнутри при проецировании на экран. Так в Межгородье появилось кино и первый кинематографист – Жорж Мельес. Примерно за шестьдесят лет до всех описываемых в истории событий.

Прошло еще двадцать лет и ещё множество "а что, если?..". Уже произошло и «внезапное падение сов», а у власти уже находился бургомистр Маг Дональд и его клоуны. Что до Жоржа Мельеса – он просто продолжал заниматься своим делом, обзавелся острой бородкой в дополнение к пышным усам и даже начал седеть. За двадцать лет с момента изобретения кино, Жорж стал самым узнаваемым и почитаемым в Кирк-тауне инженером, автором огромного количества фильмов и технических открытий, а, так же, сумасшедшим создателем причудливых машин.

"А что, если мир не плоский манеж, накрытый шатром неба, как считают одни, и вовсе не представляет собой мыльный пузырь, внутри которого мы все живем, как полагают другие?" – размышлял инженер Мельес, который был, к тому же, немного философ, ибо талантливый человек, как известно, талантлив во всем. "А что, если мир, это полый изнутри шар, а мы все живем на его поверхности? Тогда что может быть внутри этого шара?".

Мысль так поразила Мельеса, что он тут же схватил карандаш, листок бумаги и набросал чертёж аппарата, способного бурить землю и работающего на паровой тяге, ибо двигатели внутреннего сгорания в Межгородье еще не изобрели. Оценив профессиональным взглядом только что придуманный им механизм, Мельес окрестил его "копателем" и «буром».

–– Остается надеяться, что барахольщики найдут все необходимое! – задумчиво сказал самому себе Мельес. Как многие гениальные чудаки, он часто разговаривал вслух сам с собой, за неимением других достойных собеседников.

Однако, все это дела давно минувших дней. К моменту описываемых событий, Жорж Мельес числился пропавшим уже около сорока лет – то есть с самого своего изгнания из Кирк-тауна. Но вернемся к труппе бродячего цирка «Братьев Ричер».

Злоключения уборщика Сэма, мечты о кинематографе и попытки улететь на Луну

Первой своей порке Сэм подвергся почти сразу как устроился в цирк "Братьев Ричер". Причина была, как ни странно, в домашней крысе. Однажды, Сэм услышал жалобное мяуканье из под фургона со слонами. В начале он не понял что это и просто пошел на звук, обнаружив маленькую продрогшую бродячую крысу с свалявшейся от грязи и воды рыжей шерстью (на улице только что закончился страшный ливень), прятавшуюся у самого колеса повозки. Сэм пожалел крысенка, поселил его к себе со слонам и несколько дней подкармливал едой, украденной с полевой кухни карлика Фила. Это было чуть ли не самое счастливое воспоминание Сэма, омраченное одним из самых неприятных.

Крысенку Сэм дал имя "Кот". Во-первых, потому что с фантазией у Сэма, видимо, было не очень, а во-вторых, – в целях конспирации. Как известно, крыс держать строго запрещалось (в отличие от котов) и потому встречались они не так уж часто. Котов же всегда и везде было много и на крики Сэма "Кот! Кот!" мало кто обращал внимание, разве что задавался вопросом: "Чего этот дебил опять орёт? Он что? Котов не видел?".

Крысёнок рос буквально на глазах, сразу полюбив Сэма, ластился к нему урча, залезая на живот когда Сэм спал и трогательно будил по-утрам, осторожно прикасаясь к щеке Сэма мягкими подушечками своих шерстистых лап. Игриво, но аккуратно, чтобы не поцарапать. Так продолжалось не долго – до тех пор, пока крысёнка не обнаружил Эдгар.

Эдгар хоть и был дрессировщиком, но страшно боялся крыс и мышей. К слову, не боялся он только тех животных, которых мог избить хлыстом. Если где-то поблизости ухала или хотя бы пролетала мышь – никто на свете не мог выманить Эдгара из вагончика. А крысы вызывали в нем настолько дикий испуг, что он начинал истошно орать, яростно размахивая кнутом направо и налево – натуральный припадок. Естественно, что о наличии нового домашнего питомца уборщик за слонами Сэм ничего не сказал дрессировщику Эдгару. И, как впоследствии выяснилось, очень зря.

Дело было ранним утром, перед представлением цирка, на котором слоны под щелканье кнута дрессировщика и крики "але-опп!" должны были вставать на тумбы и поднимать хоботами Эдгара, раскинувшего руки, словно возносящегося на небеса святого. Как уже бывало сотни раз, но не случилось в тот.

В тот раз уборщик Сэм слишком долго спал, а ведь должен был встать спозаранку, чтобы почистить и нарядить слонов перед выходом на сцену. Хамоватый Эдгар, проснувшийся раньше Сэма, с криком "Доброе утро, балбес!" по обыкновению ударом ноги распахнул дверь фургона со слонами, в котором спал Сэм, и следующим же шагом наступил крысенку на хвост.

То, что произошло дальше, сложно описать словами, но легко представить. Крысенок с диким крысячьим воплем вцепился зубами и когтями в штанину Эдгара, легко располосовав и ее и ногу. Эдгар завизжал и начал выделывать по фургону дикие прыжки и кульбиты, пытаясь стряхнуть крысенка и одновременно размахивая во все стороны хлыстом. При этом, нельзя забывать, что в хоть и самом большом, но все же тесном для слонов фургоне, помимо Эдгара, Сэма и крысенка было аж целых два слона. И не карликовых, а самых натуральных. И хотя слоны привыкли к щелчкам кнута на манеже, но не привыкли к тому, что их бьют прямо по глазам в фургоне. Поэтому, следом за воплями крысенка и дрессировщика Эдгара, реветь и метаться по фургону начали уже слоны. Эффект был как в поговорке про слона и посудную лавку, но только как если бы в эту самую лавку засунули не одного, а сразу двух, к тому же весьма разъяренных слонов.

Эдгар получил такой удар хоботом по лицу, что выбил собой дверь фургона, лишился половины зубов, обзавелся орлиным профилем и всю оставшуюся жизнь говорил шамкая и исключительно в нос. Вовремя ретировавшиеся Сэм и крысенок почти не пострадали, а вот фургон инженеры потом очень долго собирали заново, при этом главный инженер Ральф озабоченно цокал языком. Через какое-то время слоны, конечно, успокоились, но представление дрессировщика Эдгара по причине полученных им увечий, было сорвано.

Что касается Сэма, антрепренер Ричер приговорил его к 10 ударам кнутом, которые осуществил клоун Джо в присутствии всех цирковых. Порол Джо с явным удовольствием и знанием дела, сделав вместо десяти целых пятнадцать ударов. Дрессировщик Эдгар сам провести экзекуцию по понятным причинам не мог, и слушал крики уборщика Сэма лёжа, злорадно кривясь разбитым лицом. Крысенок по имени "Кот" сбежал и больше его никто не видел, отчего уборщику Сэму было даже больнее чем от ран, оставленных кнутом на его спине и ягодицах.

После порки, Сэм лежал в "слоновьем" фургоне на соломенном матрасе, уткнувшись в него лицом, и тихо плакал, когда к нему подошел лоточник Эд. Эд молча присел рядом, сняв свой цилиндр и поставив его прямо на пол.

–– Как ты? Может, жареных каштанов?

Сэм несогласно мотнул головой, что было довольно сложно сделать лежа на животе.

–– Извини. Лимонада, как ты понимаешь, предложить не могу.

–– Он же сказал десять, а не пятнадцать ударов! Это не честно!

–– Сэм, – назидательно, но с сочувствием сказал Эд – тебе давно следовало понять, что справедливости и логики в законах Кирк-тауна нет. Наследие Сократа и Аристотеля здесь отрицают. А отрицание законов логики, рано или поздно сказывается и на арифметике.

–– Кто это, Сократ и Аристотель?

–– Это древние мыслители Кирк-Холл-Тауна. Они давно умерли.

–– Мой Кот исчез! – еще сильнее зарыдал Сэм. – Знаешь, Эд, наш цирк – совсем не веселое, а жестокое место. – проговорил Сэм сквозь всхлипывания. – У нас нет ничего: ни жизни, ни даже надежд на нее – только бесконечная пыльная дорога и однообразная работа без всякого смысла, прерываемая только побоями. Зачем эти клоуны все так устроили, Эд? Я хочу убраться отсюда!

–– Когда-нибудь, Сэм, все изменится. Клянусь котелком своего отца. И им придется смыть грим со своих лиц – все это гротескное веселье и пафосную трагичность. И тогда мы увидим обыкновенные напуганные рябые морщинистые рожи городских сумасшедших и деревенских идиотов. А пока тебе нужна мечта. Придумай себе мечту и живи ради неё.

Это была первая в жизни Сэма порка, но далеко не последняя. Однако именно после нее Сэм окончательно разочаровался в антрепренере Ричере, которого до этого за что-то уважал, возненавидел Эдгара, Джо, и весь цирк в целом. К слонам, к которым Сэм уже начал испытывать если не любовь, то что-то вроде привязанности, тоже были некоторые претензии, хотя в глубине души Сэм признавал, что слоны тут не причем.

Как и все происходившие в жизни Сэма самые значительные события, интерес к кинематографу возник совершенно случайно. Виноват конкретно в этой случайности был конферансье Ник, любивший травить байки из своей юности.

Это случилось между представлениями в очередной дыре Межгородья, когда Сэм ради пустого любопытства, просто потому что больше нечем было заняться, поинтересовался родителями конферансье Ника.

–– Мой отец из арлекинов Холл-сити, а мать была танцовщица шоу-бурлеск. – важно ответил Ник.

–– Это же такая родословная! Ты ведь мог стать клоуном!? – удивился уборщик Сэм, который к тому времени уже начал немного разбираться в цирковой иерархии.

Арлекины были не только театральной элитой Холл-сити, но даже признавались в силу жанрового родства с клоунами в качестве высшего сословия и в самом Кирк-тауне. Более того, бытовало мнение, что все нынешние клоуны произошли от первых арлекинов.

–– А мне было не смешно. – грустно ответил конферансье Ник, который, по-видимому, и сам не раз задавался этим вопросом. – В те времена, до "сентябрьского падения сов", быть клоуном еще не означало иметь все, как сейчас. В то время была мода на кинематограф.

–– Так ты, получается, и самого Мельеса мог знать? – перехватило дыхание у Сэма.

О Жорже Мельесе в Межгородье слышал, наверное, каждый. Слава изобретателя кинематографа, хитроумных машин и внезапное исчезновение, придавали персоне великого инженера некий флёр загадочности и таинственности в глазах всего населения Межгородья и Сэма в частности. Естественно, загадочное и таинственное не могло не волновать юношу, будни которого протекали за уборкой слоновьева дерьма.

–– А как же?! Как тебя. Эту идею с движущимися картинками думаешь кто ему подкинул?

–– Ты? – догадался Сэм.

–– А кто? Помнится, он тогда еще довольно юным инженером был.

Сэм смутился. Учитывая, что конферансье Нику было на вид лет шестьдесят и то, что Жорж Мельес исчез сорок лет назад, а кинематограф был известен к тому времени уже двадцать лет как, конферансье Ник должен был бы поучать юного инженера Жоржа Мельеса прямо с горшка. Однако, Сэм предусмотрительно не стал озвучивать вслух свои вычисления.

–– Вот, я ему и говорю: – продолжил конферансье – "Жорж, старина, а можешь смастерить мне такой аппарат, чтобы быстро-быстро менять картинки и создавалась иллюзия, будто они двигаются?". Естественно, он присвоил мою идею. Беспринципный был человек. Но инженер, безусловно, талантливый!

Сэм отнесся к рассказу конферансье Ника с изрядной долей скепсиса, который тут же отразился у него на лице. Поняв, что ляпнул глупость, конферансье Ник поспешил сменить тему на более близкую.

–– О! А сколько мы с ним мамзелей охмурили в свое время! Веселому Джо и не снилось! Второсортные актриски так и вешались на старину Жоржа! Кстати, знаешь какое у него было прозвище?

–– Нет.

–– А я тебе сейчас расскажу! – конферансье Ник радостно, в предвкушении, потер ладони. – Говорят, одна молодая актриса была так потрясена киномагией Мельеса, что захотела от него главную роль. И, они заперлись в гримёрке. Погоди… – внезапно прервался Ник. – Тебе вообще уже можно такое слушать?

–– Мне двадцать лет. – обиделся уборщик Сэм.

–– Так вот – продолжал конферансье Ник каким-то лающим, подвизгивающим голосом – вышла она крайне недовольная где-то через десять минут и, по слухам, произнесла: "И правда, короткий метр!". Не знаю, имела она ввиду длину или продолжительность, но фраза достигла ушей мима Чарли, соперника Мельеса по киноремеслу, который изобразил ее миму с каменным лицом Бастеру, а тот – антрепренерам братьям Пати, которые и растрепали историю всему Кирк-тауну и Холл-сити.

Последнюю фразу конферансье Ник произносил уже рыдая от смеха.

–– И с тех пор к бедняге Жоржу приклеилось прозвище "короткометражка Жорж". Мельес, до которого прозвище тоже вскоре дошло, говорят, страшно бесился. К тому времени он уже отснял более тысячи фильмов продолжительностью по 15-20 минут.

Конферансье Ника так развеселила рассказанная им же история, что он даже стал икать от смеха.

–– Так главную роль она получила? – невозмутимо спросил уборщик Сэм, на что конферансье Ник ответил новым приступом истерического хохота.

–– Роль… – рыдал он – получила…

Сэм не мог разделить радости конферансье Ника, да и вся история казалась ему сомнительной, больше походящей на один из тех пошлых анекдотов о Мельесе, которые очень любили травить клоуны в цирковой среде.

–– А где сейчас этот Мельес? – как можно более равнодушным тоном поинтересовался Сэм.

–– Да кто ж его знает? – все еще икал от смеха Ник. – После того как Маг Дональд изгнал его из Кирк-тауна, говорят, он отправился туда – Ник ткнул пальцем в небо.

–– Умер? – похолодело все внутри Сэма.

–– Может и умер. Не знаю. Но я имел ввиду – улетел на Луну. Была у Мельеса такая навязчивая мысль – он хотел заселить Луну.

"И правда. Довольно безумная идея." – подумалось Сэму. Если бы в тот момент Сэму рассказали, что он сам вскоре будет одержим полетами на Луну – Сэм бы этому ни за что не поверил.

–– Вот – продолжал конферансье Ник – он и создал огромную пушку, которая смогла бы забросить его прямо туда. Только по мне – глупость это все. Да, пушка есть. Я сам видел ее строительство. Вот только сможет ли выстрел достать до Луны? Что-то сомневаюсь. А потом, мы бы наверняка услышали звон, если бы ядро ударилось о Луну. Луна – это же гонг, в который бьют небесные клоуны, когда мы слышим гром.

Допустим, в небесных клоунов Сэму мало верилось, но раз пушка действительно существовала, значит Мельес был абсолютно уверен, что до Луны долететь возможно. Это наводило Сэма на определенные размышления… Сэм как-то видел выступление, на котором карликом выстреливали из пушки в защитную сетку. Правда, тогда для карлика все закончилось не очень хорошо.