скачать книгу бесплатно
Ремесленники вообще большие философы, особенно в нашей деревушке.
Так кто же ты? Может быть, турист из породы «диких», которые ненавидят пляж и систему all inclusive? Или путешественник, бесшабашный искатель приключений, такой же, как я, только более удачливый? Но кто бы ты ни был – умоляю: найди способ связаться с моими родителями (адрес и телефон записаны в конце, на отдельном листике) и сообщи, что их Лиза жива! Сделай это во имя всего, что тебе дорого на этом свете, для девушки, которая когда-то жила рядом с тобой.
Зовут меня Елизавета Бирт, мне двадцать семь лет. Родилась я в России, в городе Ростов-на-Дону, в 1983 году.
Мой дед по отцовской линии был англичанином родом из Дувра, по профессии – авиаконструктор. После войны он работал во Франции, потом его пригласили в Союз как консультанта по проектированию самолетов гражданской авиации. И представляешь, его не обвинили в шпионаже, не посадили и не расстреляли – наоборот, даже предоставили служебную квартиру и временную прописку. По окончании контракта он обратился в министерство иностранных дел с просьбой предоставить ему гражданство СССР.
Уж не знаю, почему (наверное, этот случай являлся образцово-показательным: вот, мол, приехал иностранец, понял, осознал и вместе с нами решил строить коммунизм), но гражданство ему дали. Заодно – постоянную прописку и комнату в коммуналке с пятью соседями.
Дед женился на бабушке, донской казачке из деревни Хохловка Ростовской области. Она несколько раз приезжала в гости к замужней сестре, проживающей в той же коммуналке, что и дед. Слово за слово – познакомились, погуляли, сходили несколько раз в кино, в парк, покатались на лодке. Поженились.
Я запомнила бабушку веселой, шумной, черноволосой толстушкой: вся коммуналка собиралась на кухне, чтобы послушать ее песни и угоститься блинами с малиновым сиропом.
Родители считают, что я очень похожа на бабушку. У меня тоже карие глаза, длинные темные волосы, смуглая кожа, высокий рост. Стряпню я заменила спортзалом, поэтому склонность к полноте еще не приобрела.
Потом у бабушки Настасьи и дедушки Джона-Ивана родился папа. Он стал геологом и постоянно ездил в экспедиции, в одной из которых женился на маме. Это случилось в Новом Уренгое, во время разведки нефтяных месторождений. Папа рассказывал, что в той поездке условия были сложны даже для мужчин. Метели и гиблый мороз делали работу невозможной на целые недели. Приехавшие для снятия проб нефтяники не выходили из запоя, растапливая в оловянных кружках замерзший спирт – в этих местах ты или работаешь, или пьешь. Один раз буровую установку замело снегом, и геологам пришлось пригласить местных, чтобы те помогли откопать инструменты. Папа и другие мужчины трудились в поле сами, а маме поручали делать какие-то чертежи и варить обед.
– Это, Лизок, большое искусство – из перловки и тушенки готовить разнообразные и вкусные блюда, – со смехом говорил отец, – поэтому я и сделал твоей маме предложение. Та экспедиция уже заканчивалась, и я подумал: « С кем в следующую-то попадешь? А вдруг больше не доведется таких деликатесов поесть?»
Мама для вида обижалась, когда слышала эту историю, но я знаю, что в душе ей было приятно. Родители зарегистрировали брак в Новом Уренгое, скромно отпраздновали это событие с коллегами там же, в бараке. Мама по случаю свадьбы надела «красивое» темно-коричневое шерстяное платье и приготовила «особенно вкусный обед» из перловки и тушенки; папа раздобыл у местных северного омуля и строганину, развел спирт. Гуляли все ночь, пели песни, танцевали. Утром, едва – едва протрезвев, обнаружили, что кто-то попытался разобрать бурильную установку. Помешал все тот же холод и отсутствие у воров необходимых инструментов. Решили идти бить местных, но мама охладила боевой геологический пыл, указав на численное преимущество и сплоченность врагов.
Родители большую часть года проводили в экспедициях, и все мое детство прошло у бабушки с дедушкой. Особенно я любила ездить с бабушкой в деревню – обожала лежать на пригорке в густой траве и следить за проплывающими облаками; наверное, все дети это любят. Мне нравилось срывать с грядки спелые розовые помидоры; спать в сарае на сене, подстелив под себя какую-нибудь мешковину; я была без ума от маленьких желтых цыплят – особенно мне нравилось осторожно гладить их пушистые головки и ощущать под пальцами трепет крошечных сердечек.
Время шло, и в 1994 году папа открыл свою фирму – продолжил заниматься любимым делом, работая уже на себя. Я же, постоянно общаясь с дедушкой, между делом выучила английский и французский языки: моя учительница, ни разу не слышавшая живую английскую речь, искренне пыталась убрать мой «неправильный» акцент. Пришлось познакомить ее с дедушкой, после чего все попытки привить ростовский акцент прекратились. Вообще же школа промелькнула, как одно мгновение: дни напролет в красном уголке, любовь к физике, химии, истории, пломбир по двадцать копеек, кино и импортная «bubble gum» из Эстонии – все эти счастливейшие времена навсегда останутся в моей памяти.
От факультета романо-германской филологи меня отговорил отец:
– Лизок, – сказал он, – зачем пять лет портить произношение? Лучше иди учиться тому, что тебе на самом деле интересно. Счастливее будешь.
Папа, как всегда, оказался прав: я окончила биологический факультет Ростовского государственного университета с красным дипломом по специальности «орнитология», осталась на кафедре и еще два года трудилась над кандидатской диссертацией. Должность преподавателя, которую я заняла сразу после защиты, поначалу нравилась – но со временем на авансцену вышел мой характер: стали давить чопорно-официальные рамки профессии, да и выполнять бесчисленные поручения вчерашних учителей просто надоело. Так или иначе, но я решила бежать – и как раз кстати подвернулась вакансия орнитолога в Ленинградском зоопарке.
По рекомендации профессора Вышеславского, имевшего немалый вес в определенных кругах, мою скромную кандидатуру моментально утвердили – и я отправилась паковать чемоданы для переезда. Однушка на Гороховой в Петербурге, белые ночи, романтика, разводные мосты и фонтаны Петергофа – все это манило со страшной силой. Я едва успела поцеловать родителей и попрощаться со знакомыми: Северная Столица уже ждала меня с распростертыми объятьями.
***
Первое впечатление от Питера оказалось неоднозначным. В ясный, солнечный день этот город дворцового великолепия, нерушимых гранитных набережных, старинных особняков и статуй отличался как от суетной Москвы, так и от сонного, провинциального Ростова.
Город великого искусства и сумасшедших цареубийц, монументов и притаившихся под ними ядовитых болот, он был как старая аристократка, скрывающая под слоем румян и роскошных одежд свое разрушенное болезнями, дряблое тело.
Первое время мне было очень неуютно. Одетая в камень Нева показалась мне чужой и холодной – совсем не такой, как привычный с детства Дон. В дождливую погоду Питер словно окутывался желто-серой завесой, его очертания становились зыбкими и расплывчатыми. Я изнемогала от духоты и влажности, с тоской вспоминая свой родной солнечный Ростов – и попутно развенчивала мифы, руша свои стереотипные представления о культурной столице: грубости, хамства и пьянства здесь было не меньше, чем в любом другом российском городе. Воровали, правда, меньше – скамейки и красивые резные урны стояли в садах и скверах нерушимо, тогда как у нас в Ростове давно бы перекочевали на дачи не в меру предприимчивых горожан.
Петербуржцы в своем большинстве показались мне замкнутыми и отстраненными. К тому же, они зачастую употребляли названия предметов и понятия, непривычные моему уху. «Поварешка» оказалась половником, а «точка» – башней, не говоря уже о классических «поребриках» и «парадных» вместо бордюров и подъездов. Были, конечно, и плюсы – например, внешний вид питерских женщин оказался максимально приближенным к европейскому: простая, удобная одежда в стиле «casual» и скромная косметика позволили мне легко вписаться в их ряды.
Место новой работы – Ленинградский зоопарк – пришлось мне по душе. Руководство заботилось о том, чтобы посетителям было интересно приходить снова и снова: детские и взрослые экскурсии, тематические дни, посвященные разным животным; проводились научные семинары, приглашенные специалисты читали лекции, организовывались конкурсы и викторины. Сказать, что дети были довольны – не сказать ничего: катания на лошадях и костюмированные конные шоу, аттракционы и пони-клуб приводили малышей в неописуемый восторг, а возможность отпраздновать здесь собственный день рождения была мечтой всех маленьких посетителей зоопарка. Не забывали и про сотрудников: помимо приемлемой зарплаты, были бонусы – премии и бесплатное посещение бассейна.
Попав в отдел орнитологии, я получила в свое ведение порядка ста пятидесяти видов птиц. Основной моей работой был сбор и обобщение материалов по содержанию и разведению пернатых. В феврале-марте начиналась подготовка к сезону размножения, а уже весной – в начале лета мы занимались выведением птенцов: далеко не все птицы способны высиживать их в неволе.
Я постепенно обживалась в новом, непривычном городе. Мне нравилось работать в зоопарке – он стал моим единственным другом. Единственное, чего не хватало, так это близких, хотя на жизнь я не жаловалась: денег было достаточно, да и одиночество, как правило, дело временное. Что-то мне подсказывало, что скоро все изменится – но я даже не могла представить себе, насколько сильно.
День, в который я познакомилась с Серегой Ждановым, ничем не отличался от остальных. Тесное, душное помещение за лекторием, которое руководство отвело мне под кабинет, летом более всего походило на душегубку. Я задыхалась, проклиная питерский климат, и одновременно пыталась разобраться с ворохом проблем, оставленных мне предшественником. Помнится, я как раз расписывала диету и витамины для египетских цапель, когда в единственном узком окошке возникла взлохмаченная, темноволосая и бородатая голова.
Ярко-голубые широко распахнутые глаза уставились на меня и принялись бесцеремонно разглядывать. Меня это здорово разозлило: наша игра в гляделки продолжалась не меньше минуты. Голова ухмыльнулась.
– Ну? – не выдержала я.
– Это ты – наш новый птицевед? – игриво поинтересовался нахал на удивление глубоким, приятным голосом.
– Птицевод, – буркнула я и наклонилась к своим записям.
– Послушай, птицевод, увеличь дозу витамина Д на 1,5 единицы!
– Это еще зачем? – раздраженно рявкнула я. – Я прекрасно знаю формулу расчета! И вообще, кто ты такой?
– Твои формулы хороши для Краснодара. Или Ростова. Или… откуда ты там? А здесь солнца в два раза меньше. Поэтому будь любезна, послушай старшего товарища!
– Тоже мне, товарищ, как гусь свинье…
Но все же, на всякий случай, я решила проверить журнал учета отпуска витаминов, который вел мой предшественник. Действительно, доза этой добавки была указана выше на 1,5 единицы.
Лохматая голова с усмешкой следила за моими манипуляциями.
– Слушай, а может, ты представишься, прежде чем давать советы?
– Сейчас зайду.
Голова исчезла, и в кабинете появился персонаж на вид лет тридцати пяти-тридцати восьми, среднего роста, крепкого телосложения борца, в забавной черной футболке с надписью «koma», линялых джинсах и сандалиях на босу ногу. Он нагнулся через стол, протянул мне волосатую лапу и ослепительно, белозубо улыбнулся:
– Серега…
«Шнуров» – успела подумать я
– Жданов.
– Елизавета, – я ответила на рукопожатие, – в каком отделе трудишься?
– Я тут на полставки в ветеринарке подрабатываю. Помогаю то тут, то там. Если что-то нужно, зови. Кстати, есть хочешь? Я могу за чебуреками сбегать, тут недалеко одна бабка продает… – предложил он, не переставая сверлить меня своими голубыми глазами.
Что выражал его пристальный взгляд? Нет, не восхищение, не желание познакомиться поближе и даже не любопытство. Скорее, в нем таилось непонятное для меня удивление. Захотелось взглянуть в зеркало – может, я чем-то испачкалась?
– Извини, за чем сбегать?
– Ну, за чебуреками!
– С котятами? – ехидно осведомилась я. Да уж, такого лакомства мне еще никто не предлагал. Другие хотя бы в ресторан приглашали.
– Не любишь котят? Правильно: в них мяса-то нету. А чебуреки – с сытыми, крупными питерскими крысами! На вкус, кстати, как крольчатина!
И тут я, вопреки собственной воле, представила жирный, лоснящийся чебурек с большими, твердыми кусками лука, с грязно-серым мясом непонятного происхождения, издающий интенсивный запах прогорклого масла. Видимо, этот живописный образ отразился на моем лице, потому что бородач немедленно захохотал и вышел вон. С его спины на меня в упор глянула голова козла. Рогатая, с серьгой в ухе.
– Не в бровь, а в глаз! – произнесла я вслух и попыталась вернуться к работе, но нахального Серегу все никак не удавалось выкинуть из головы. Что-то в таких мужиках есть, чем-то они меня цепляли, неформальные, неформатные, свободные…
Жданов стал забегать ко мне все чаще. Слово за слово, шутка за шутку – мы подружились. Он оказался весьма эрудированным, интересным собеседником, прекрасно разбирался в своем непосредственном деле – в орнитологии – и еще в тысяче предметов и наук. Его суждения были логичны, знания – обширны, а речь исполнена тонкого, острого сарказма, который приправляет любой рассказ, если не переходит в грубость и бестактность. Серега угощал меня вкуснейшими воздушными эклерами, которые выпекал сам, часто помогал в работе. Под его руководством я быстро освоилась и стала справляться с ежедневными обязанностями, не особо напрягаясь. О себе он не распространялся, да я и не задавала прямых вопросов, заметив, что ему они почему-то неприятны.
Все психологи в один голос утверждают, что самая лучшая тема для беседы с мужчиной – это он сам. Но Жданов и здесь оказался исключением. Конечно же, я постаралась навести о нем справки, собирая информацию по кусочкам, чтобы не выказать своего интереса. Мне удалось выяснить, что Сергей Николаевич Жданов – доктор наук, ученый с именем, которому предлагали кафедру в Питерском университете. Но, являясь более практиком, нежели теоретиком, он бумажной возне и преподаванию предпочитал выходы «в поле».
Серега вел самый экстремальный образ жизни, какой только позволяла работа. Он прыгал с парашютом, летал в аэродинамической трубе, сплавлялся на байдарках и плотах по горным рекам, занимался альпинизмом, дайвингом, ходил в суровые таежные походы. Видимо, адреналин был необходим этому человеку, как всем нам – кислород. Он любил приблизиться вплотную к грани, которая отделяет жизнь от небытия, ощутить ветер с ТОГО берега, на котором мы все когда-нибудь окажемся.
Не знаю точно, но думаю, что именно из-за такого образа жизни он и потерял семью – его жена подала на развод и переселилась в другой город, увезя с собой их маленькую дочь. Жданов зарекомендовал себя как веселый, энергичный, позитивный человек, но «с таракашками», как выразилась одна девчонка из вивария (отдела по выращиванию живого корма).
К примеру, ему периодически «срывало крышу»: Серега брал отпуск без содержания и на несколько месяцев уезжал в какую-то глушь. Что он делал там, в заповедных лесах, у холодных морей, в степях Казахстана – этого в зоопарке не знал никто. По туманным полунамекам женского персонала я догадалась, что Жданов свободен: у него нет постоянной подруги, и многие были бы рады занять это вакантное место.
Мы общались все больше, и однажды Серега позвал меня на экскурсию по Питеру. Это приглашение оказалось очень кстати: переехав, я с головой погрузилась в работу и как следует осмотреться в городе так и не успела.
В выходной день, на наше счастье оказавшийся сухим и солнечным, мы отправились бродить по интересным местам Северной столицы. Я вовремя сообразила одеться не как на свидание, а как в долгий поход: джинсы, футболка, кеды, вместо дамской сумочки – небольшой рюкзачок. Вид же моего спутника дарил глазу специфическое наслаждение: он нарядился в майку с лежащим на спине то ли пьяным, то ли обкуренным зайцем, бермуды, широкие, как шаровары гаремной наложницы, и неизменные сандалии. В Питере люди вообще одеваются более свободно, чем я ожидала – но не все, к сожалению, чувствуют границу между простотой и безвкусицей.
Для начала Серега показал мне несколько хрестоматийных экскурсионных столпов – Дворцовую площадь с атлантами, Михайловский замок с неупокоенным духом убитого царя Павла Первого и памятник Петру. Добрались и до здания Адмиралтейства; как водится, кинули монеты в живописный фонтан. По Малой Садовой вышли на Итальянскую улицу, где я с восторгом обнаружила памятник Остапу Бендеру – он сопровождал меня все детство и юность со страниц замусоленной книжки, и встретить его здесь было сродни свиданию с родным человеком.
А потом пришло время знакомства с истинным Питером, скрытым от глаз бесчисленных туристов. Мы побывали на стоянке местных байкеров, где выяснилось, что «Серега – свой в доску»; пообедали в «Адмирале», где не требуют соблюдения дресс – кода; посидели на скамейке в обычном дворе-колодце и выпили там водки с приезжими из Финляндии.
Осматривать Казанский и Исаакиевский соборы Серега меня не повел. – их величественные купола и колоннады и так были видны отовсюду с разнообразных ракурсов. Вместо этого мы посетили часовню Святой Ксении Блаженной на Смоленском кладбище – Жданов сказал, что это очень старая и «сильная» часовня. Действительно, в ней явно ощущалось некое Присутствие, истинная святость. Уходя, я решила обязательно вернуться в часовенку одна, без Сереги – постоять, подумать, помолиться, почувствовать.
Вечерело. На город опустились серые сумерки. Не спеша, мы бродили по освещенным улицам и проспектам, любовались фасадами старинных особняков, неоновыми витринами и знаменитыми мостами. У Академии Художеств Серега показал мне фигуры таинственных грифонов с золотыми крыльями, а потом мы побывали, по словам Жданова, «на дне» города, то есть на Сенной площади. Конечно, это уже не те трущобы, что описывал Крестовский, но все равно ощущения от этого места у меня остались не самые приятные.
Мы уже возвращались домой, на Гороховую, когда Серега кивнул в сторону старого на вид здания и загадочно произнес:
– А вот здесь скрывается знаменитая ротонда.
Я пожала плечами:
– И чем же она знаменита?
– Ты серьезно ничего не знаешь? – Жданов выглядел удивленным.
– Сережа, я же из Ростова. Эрмитаж, Невский проспект и тому подобное мы только в школе изучали. А про это здание я вообще впервые слышу. И вижу, кстати, тоже. Ну, кто в нем жил? Царедворец? Писатель? Художник?
– Долго рассказывать. Давай как-нибудь потом, – махнул он рукой.
– Хорошо. Потом – значит потом.
Мы подошли к парадному. Уже близилась ночь, я поблагодарила его за прогулку и дала понять, что уже поздно и мне пора домой, но Серега все не уходил. Стало неловко. Я опустилась на поребрик, достала сигарету, закурила. Он сел рядом.
– Лиза, пригласишь на чашку чая?
– Нет.
– Почему?
– Это было бы слишком банально.
– Кто об этом может судить?
– Я. Только я сама. Мне пока двадцать шесть, Сережа, но все это в моей жизни уже было. И никогда ничем хорошим не заканчивалось.
– А чем таким «хорошим», в твоем понимании, это должно закончиться? Свадьбой?
– Нет. Просто по утрам мне жутко неловко. Это чувство все перечеркивает. А я не хочу доставлять себе неприятных ощущений.
– Понятно.
Мы помолчали. Я поднялась – уже давно надо было уходить.
– Слушай, может, в следующие выходные рванем за город? Как насчет шашлыка в лесу?
– Я не против. Если только ты не станешь петь под гитару.
– Первый раз встречаю девушку, которая не любит песен под гитару. По-моему, это так романтично!
– Но не все умеют петь. А если это станешь делать ты, то образ окончательно сложится, и я поставлю на твой лоб клеймо.
– О, не волнуйся, я тебя еще удивлю!
На этой оптимистической ноте мы попрощались, и Серега ушел. Той ночью мне долго не удавалось уснуть.
* * *
Прошла неделя, другая. Жданов не показывался на территории зоопарка. Мобильник его все время был отключен, но мне не хотелось расспрашивать коллег об этом странном исчезновении, чтобы не давать повода для сплетен и слухов.
Потянулись унылые дни. Работа, дом, одинокие вечерние прогулки. Тоска. Я и не замечала, как Серега скрашивает мою жизнь, пока он не пропал. В какой-то момент я заволновалась: вдруг случилось что-то страшное, а мне не сообщают потому, что мы не афишировали нашу дружбу? Все эти его прыжки с парашютом, гонки… и мало ли что еще?
Я стала часто забегать в ветеринарный отдел в надежде услышать какие-нибудь вести, но не узнала ровно ничего. Зато Коля, один из ветврачей, стал обращаться ко мне игриво и фамильярно, усмотрев в моих частых визитах интерес к своей персоне. Тогда я решилась на серьезный поступок: обманом выманив начальницу отдела кадров, Ольгу Ивановну, из кабинета, нашла учетную карточку Жданова и переписала его домашний адрес.
Вечером я взяла такси и отправилась к нему. Гнала меня надежда, но не благоразумие: дверь могла открыть внезапно возвратившаяся жена или новая любовница, и в этом случае встреча завершилась бы очень неприятно. Так-то оно так, но чаще воображение рисовало мне другую картину: Серега в своей постели, больной, с переломанной ногой или ребрами, одинокий и никому не нужный – и тут появляюсь я: сестра-сиделка, няня, почти мама, и ухаживаю за ним.
Каждая женщина мечтает опекать заинтересовавшего ее мужчину, не правда ли?
Ответить на вопрос, сможет ли Жданов с переломанными ногами открыть мне входную дверь, я сама себе не успела – мы уже приехали. Машину я не отпустила – на всякий случай – взлетела по лестнице наверх, немного отдышалась перед массивной железной дверью, позвонила раз, другой, третий.
Тишина. Тогда пойдем другим путем.
Спустившись на улицу, я высчитала Серегины окна. Форточки плотно закрыты, шторы занавешены, цветов на подоконниках нет. Так обычно выглядят окна квартир, хозяева которых уехали надолго. Похоже, насчет нуждающегося в помощи Жданова я ошиблась. Не в силах сдержать слез досады и разочарования, я опустилась на заднее сиденье такси и попросила отвезти меня на Гороховую.
Он появился только через месяц и пять дней, когда муки неизвестности в моей душе уже сменились глухим отчаянием. Жданов шел по аллее зоопарка, заросший, темный от загара, сверкая своей ослепительной улыбкой. Страшным усилием воли я сдержала себя от неуместного проявления радости и желания повиснуть у него на шее. Нашла силы улыбнуться просто, по-дружески и спросить:
– Ну и где ты пропадал? Я соскучилась без эклеров, видишь, даже похудела!
– Прости, что не позвонил. Не было возможности. Мне пришлось срочно уехать, – он обнял меня и поцеловал в висок. – Зато я привез тебе маленький подарок!
Серега достал из пакета карманное издание стихов Омара Хайяма в богатом переплете с золотым тиснением. Между страниц, покрытых витиеватым восточным орнаментом, лежал засушенный нежный бело-сиреневый цветок с крупным соцветием, напоминающий морскую звезду.
