скачать книгу бесплатно
– А что такое скамья, она вам не объяснила? – уточнила я.
– Не-а, – ответила Полина. – Теперь она перед нами стоит.
– Скамья – это скамейка. Как в парке. Но говорят, что знакомы друг с другом со школьной скамьи, можно оказаться на скамье подсудимых…
– Марина Михайловна меня не любит.
– С чего ты взяла?
– Она всем пишет в тетради «молодец» или «умница» и наклейки клеит. А мне нет.
– Полик, у тебя слишком много ошибок. Кстати, твоя Марина Михайловна еще две не заметила. Вот, смотри. Ты опять пропустила букву.
В какой-то момент Полине надоело оставаться не-умницей, и она объявила учительнице:
– А вы, Марина Михайловна, знаете, с кем я домашку делаю? С писательницей Машей Трауб. Не знаете такую? Странно, все знают, а вы – нет. Она о-о-о-очень знаменитая. Стыдно не знать.
Полина – прирожденная актриса. Читает стихи так, что все слезы льют. Она даже заданный стишок учит с надрывом в голосе, отчего я сползаю от хохота под стол. Марине Михайловне она сообщала обо мне, будто речь шла как минимум о Пушкине.
– Полина, счастье мое, ты бы сообщила учительнице, с кем занимаешься, когда начнешь получать пятерки! – воскликнула я, когда Полина рассказала мне, что Марина Михайловна «не знает Машу Трауб». – Ну что обо мне подумает учительница? Что я плохой преподаватель.
– Пусть подумает, что надо больше читать, – хмыкнула Полина, явно копируя тон учительницы.
* * *
Я затеяла в доме небольшой ремонт – решила починить шкафчики в ванной, перекрасить кухонные фасады и покрыть их лаком. Их сняли и увезли в мастерскую на обновление.
– Маша, у вас все ящики из ванной исчезли. И из кухни тоже! – ахнула от восторга Полина. – Ты видела?
Пришлось придумывать для нее историю таинственного исчезновения ящиков. Практически детектив.
Мне вообще нравится придумывать для Полины истории – она в них верит. Как брошенная на пол юбка улетела на люстру и решила стать абажуром. А потом решила стать птичкой, раз она не нужна хозяйке, и улетела в форточку. И так поступает каждая юбка, забытая хозяйкой. А носки ищут себе пару. Бродят по ночам и гадают, куда потерялся правый или левый носок. Именно поэтому их нужно складывать вместе или скручивать в аккуратный комочек, иначе они не уснут. И будут ходить по ночам, как лунатики.
– А кто такие лунатики? – выпучила глаза Полина.
– Это такие люди, которые умеют ходить во сне, – объяснила я, – но утром ничего не помнят. Вообще. Многие великие люди страдали лунатизмом, точнее, правильно говорить сомнабулизмом. Гете, Ахматова.
– Тогда я тоже великий лунатик! – объявила Полина.
– Надеюсь, что великий, но не лунатик, – ответила я.
* * *
Встретились с Катей перед тренировкой девочек.
– Как дела? На тебе лица нет, – ахнула я.
– Еву потеряла, – ответила Катя.
– Как потеряла? – Я подумала, что Кате точно нужен полноценный сон, потому как малышка Ева в это время сладко спала в детском сиденье в машине.
– Ночью, – призналась Катя. – Я чуть не поседела от ужаса.
Катя проснулась ночью от духоты и сопутствующих кошмаров. Встала, открыла форточку и лишь после этого заметила, что в детской кроватке пусто. Младшая дочь, двухлетняя Ева, спала в родительской спальне, но с ее кроватки давно сняли заграждение. Малышка любила утром забраться в кровать к родителям и досыпать там. Или скакать по папе с мамой, чтобы те уже наконец проснулись. На мгновение Катя решила, что все еще спит и видит кошмарный сон. У каждой матери свои страхи и преследующие ее жуткие сновидения. Я, например, нередко во сне вижу триллер, как стою на вокзале с чемоданом и не знаю, куда ехать. При этом со мной дети, но не мои. А где мои – неизвестно. Но и за этими, чужими, я должна присмотреть и куда-то их доставить. Неизвестно куда. Катя же призналась, что ее кошмар – падение. Не важно откуда. В ее снах дети все время падают – то с крутой лестницы, то с пеленального столика, то с балкона. Еще у одной моей знакомой главный кошмар – как она несет ребенка на руках в больницу, бежит, а больницы нет. И она не понимает, почему нет больницы. Так и бежит всю ночь с ребенком. Просыпается, естественно, обессиленная.
Катя, как многодетная мать, умеет держать себя в руках. Но ночью это делать сложно. Прежде чем будить мужа, что было ее первым порывом, решила сама поискать младшую дочь. Тем более что муж, как многодетный отец, к третьему ребенку уже не подскакивал так бодро, как к первому. Даже когда Катя объявила ему, что рожает, он спокойно снова уснул, повернувшись на другой бок. Этого она ему до сих пор не может простить.
Катя отчего-то на цыпочках пошла в коридор, где натолкнулась на среднюю, Полину. Та, как это часто бывало, бродила по квартире. Врачи в количестве двухсот специалистов давно подтвердили Кате, что это не лунатизм, поэтому она успокоилась. Полина, бродя во сне, не делала ничего страшного – могла пойти водички попить или в окно посмотреть, после чего ложилась в кровать и спала до утра. Утром, конечно, ничего не помнила. Катя тоже не помнила, чем закончился вечер, так что прекрасно понимала свою дочь.
– Полина, ты Еву не видела? – спросила шепотом Катя у дочери.
Та помотала головой.
– Иди спать.
Полина послушно отправилась в кровать.
Свет в ванной горел. Катя его выключила, удивляясь, как ее супруг, который был ярым сторонником раздельного сбора мусора и радовался как ребенок, когда на мусорке появились отдельные контейнеры для стекла, пищевых отходов и прочего, при этой своей аккуратности всегда забывал выключить свет. Оставлял то в коридоре, то в ванной.
Ева не обнаружилась ни на кухне – к счастью, балконная дверь была закрыта, и Катя смогла выдохнуть хотя бы по этому поводу, – ни в комнате у старших сестер. В гостиной малышки тоже не было. Катя приняла решение немедленно будить мужа.
Она сходила в туалет и на всякий случай почистила зубы. Отчего-то в тот момент зубы для нее имели очень важное значение. И не спешите смеяться. Я, когда отправляла дочь в первый класс, делала тщательный макияж, собирала сумку, доставала все документы – от свидетельства о рождении до полиса медицинского страхования – и сидела, готовая к выходу. Меня отпустило к третьему классу. А еще одна моя приятельница, Оля, делала ровно наоборот. Если она вставала рано, собиралась и отправлялась по делам, ее обязательно вызывали срочно в школу. А если лежала в кровати до двенадцати, ничего не случалось. Надо ли говорить, что Оля придумала себе защитный ритуал – специально ходила в пижаме до полудня, чтобы потом собраться за полчаса и переделать все дела, носясь как ошпаренная.
Катя почистила зубы и зачем-то надела халат, вечером отправленный в стирку. Халат был любимым и красивым. Одно неудобство – слишком широкие рукава. Обычно по ночам все матери больно задевают угол дивана или шкафа – кто ногой, кто коленкой. Сдерживаются, чтобы не начать материться в голос и не перебудить всех домашних. По себе знаю, это очень непросто. У меня еще муж – любитель побродить в четыре утра по квартире – открыть или закрыть форточки так, чтобы направить воздушный поток в нужном ему направлении. После этого он обычно спотыкается о ножку дивана и падает на меня всем телом. Я в этот момент смотрю кошмар про вокзал, чемоданы и чужих детей. И вижу, как на меня обрушивается поезд и я пытаюсь заслонить своим телом детей.
Катя же, как правило, цеплялась рукавом за дверную ручку. И тут случилось именно это. Она зацепилась, но удержалась на ногах. И все было бы хорошо, не появись на полу новое препятствие, которое Катя решила преодолеть на всякий случай. Препятствием оказалась Ева, которая спокойно спала на коврике рядом с родительской кроватью. Катя пролетела над Евой и спланировала на мужа. Но в полете успела поорать. Поэтому муж, конечно, проснулся, хотя и не окончательно.
– Ты рожаешь? – уточнил он.
– Дурак! Я давно родила!
– Поздравляю, – сказал муж и тут же вырубился.
Если бы не ночь, Катя бы его, конечно, сначала разбудила, потом убила, и так еще раз сто.
Но она сползла с кровати, взяла Еву на руки и еще час носила ее по комнате – пела колыбельные, укачивала, как маленькую. Иным способом, учитывая все обстоятельства, Катя не могла сообщить ей, как рада, что она нашлась. И как счастлива, что ничего страшного не случилось.
Уже утром картина прояснилась. Ева пошла на горшок в ванную – именно поэтому свет был включен, – но до кроватки не дошла и уснула на коврике.
– Ты моя умница, – хвалила Катя младшую дочь.
– Мне ты так не говорила, – буркнула старшая Алиса. – А говорила «наконец-то до тебя дошло».
– А у меня и горшка не было. Я сразу на унитаз научилась, – поддакнула Полина.
После моего рассказа про знаменитых лунатиков Полина, бродившая среди ночи по направлению к холодильнику, всем домашним объявляла:
– Я Ахматова!
* * *
Косметический ремонт подошел к концу. Я водрузила на кухне новый холодильник – большой и красивый. Сделала роспись на стенах – лестницу с висящими травами, мешок с грецкими орехами, початки кукурузы, кирпичную кладку, чтобы хоть визуально обновить потертости на обоях. Куст олеандра, который был нарисован в углу, превратился в цветущее оливковое дерево. Положила новые сидушки на стулья, повесила люстру, завела дополнительные ящики под рабочей столешницей. Пришли Катя с Полиной, и я пошла показывать обновленную кухню.
– Ты вроде бы ничего не поменяла, – заметила Катя.
– Мама! Ну ты что! У Маши холодильник новый! Теперь я не могу дотянуться до варенья! – возмутилась Полина.
* * *
– Полина, ты будешь обедать? – спрашивает Катя у дочери.
– А я к Маше еду? – уточняет та.
– Да, – отвечает Катя.
– Тогда нет! – объявляет Полина.
* * *
Полина, несмотря на мои усилия, все еще очень смешно употребляет предлоги. Поделать с этим ничего нельзя. Я пробовала: «Буду играть со Симой, хочу пюре со сосиской, чай со сахаром».
Самое смешное, что мы все теперь тоже так говорим.
* * *
Младшая сестра Полины, двухлетняя Ева, покорила мое сердце с первого взгляда. Меня она знает со своего рождения и даже раньше, когда еще была в животе у мамы. Но до года она соглашалась посидеть у меня на руках, а после – ни в какую. Впрочем, Ева ни к кому на ручки не шла. Смотрела строго. Я отчаянно пыталась завоевать сердце малышки игрушками, вкусностями. Добилась того, что Ева меня начала узнавать через кухню. Точнее, она помнила, где стоит конфетница и на какой полке в холодильнике находится йогурт. Брала меня за руку и говорила: «Ы». Но и такой знак внимания с ее стороны был счастьем. Ева соглашалась поиграть со мной, пока мама ходит в туалет. Катя уже планировала романтический ужин с мужем, представляя, как оставит мне на вечер Еву. Чтобы закрепить успех запоминания, Катя показывала дочке мою фотографию в телефоне и повторяла: «Это Маша. Маша». «Ы», – отвечала Ева. Но тут приболела Полина, и я их не видела неделю. При встрече Ева сделала вид, что видит меня впервые в жизни и явно не рада знакомству.
– Не расстраивайся, попробуем еще раз, – приободрила меня Катя, хотя это у нее, а не у меня отменился запланированный романтический ужин.
* * *
Гуляли по парку. К моему мужу время от времени подходили поклонники. Его вообще часто узнают – от гардеробщиков в театре до кассиров в метро. В сауне фитнес-клуба обязательно встретится поклонник его творчества, и я успеваю выпить кофе, дожидаясь, когда появится муж, пересидевший в бане. Меня же вообще никогда нигде не узнают. Даже обидно. Я могу лежать на пляже рядом с женщиной, которая читает мою книгу, здороваться с ней каждое утро – бесполезно. Как-то, оказавшись в маленьком книжном магазинчике в южном городке, я не выдержала. Там на двери висел огромный плакат с моими книгами и портретом.
– Как здорово! Мне очень приятно, – воскликнула я.
В ответ на недоуменный взгляд продавщицы пришлось объяснить, что я – Маша Трауб.
– Ага. Тогда я – Дарья Донцова, – хмыкнула она.
Нет, в жизни я такая же, как на фотографиях. Никакого фотошопа.
Мужа узнали даже на смотровой площадке на Куршской косе.
– Можно с вами сфотографироваться? Это Людмила, моя супруга. Спасибо. Мы ваши поклонники. Пожалуйста, отойдите, вы мешаете. – Последняя фраза относилась ко мне.
– Ну почему? Почему меня никто не узнает? Ты, конечно, гений, но я же популярная! – воскликнула я на дорожке парка, пережив очередной удар по самолюбию. Мой супруг время от времени раскланивался с представителями прогуливающейся демократической интеллигенции.
– Мам, ну что ты хочешь? – подала голос Сима. – Тебя даже Ева не узнает.
* * *
Полину выбрали чтецом на последнем звонке. Первоклашки должны были по очереди читать выпускникам строчки стихотворения. Моей ученице достались аж четыре строфы, а не две, как остальным. Кто автор – неизвестно. Катя привезла мне Полину и попросила помочь срочно выучить.
Я продолжу твои начинанья, Уважаемый мной выпускник! И, свои расширяя познанья, Соберу все оценки в дневник!
Орфография и пунктуация сохранены.
Полина начала читать. Громко, на всю квартиру. С надрывом. Муж прибежал из кабинета.
– У вас все хорошо? – спросил он, поскольку слышал истошные крики из комнаты.
– Да, мы стишок учим, – ответила я. – Полина, ты понимаешь, что такое «начинания» и «познания»? Правильное окончание «ия», а не через мягкий знак.
– Нет. А зачем? – удивилась Поля. – Марина Михайловна сказала, что нужно громко, и все. И бантики еще нужны.
Каждый раз, оказавшись у нас, Полина с порога начинала голосить про «начинанья». Муж хватался за сердце и за живот. За сердце – оттого что боялся за Полину: она вопила так искренне, будто всерьез переживала за «начинанья» и «познанья» выпускников. А за живот – уже от хохота. Девочка вставала в третью позицию, как ее научили на гимнастике, поднимала голову, делала огромные глаза и начинала «выступать». Конечно, после чтения требовались аплодисменты, непременно бурные. Муж изображал публику и громко хлопал. Я кричала: «Браво!»
– Когда уже последний звонок? – спросил тихо муж.
– Потерпи, скоро, – ответила я.
– Я теперь тоже этот стишок все время повторяю. Привязался и в голове крутится.
* * *
Боже, кто придумывает эти задания для младших школьников, первоклашек? У вас сердце вообще есть? «Косогоры» – одушевленное существительное или нет? Конечно, Полина ответила, что очень даже одушевленное. Есть косые люди, которые косят косые горы. Или горы нормальные, а люди точно косые.
– Поля, косогоры – это склон горы, неодушевленное существительное, – объяснила я.
– Что такое «склон»? – удивилась Поля.
Да, первоклашки не знают, что такое «склон», не то что «косогоры». Я чуть не плакала, рисуя на листочке гору и объясняя, что такое «склон».
– А что такое «косят»? – спросила Полина.
– Боже… косят косой, такой инструмент был. – Я нарисовала косу.
– Ага, я знаю, это как у смерти. Смерть тоже за людьми с косой приходит! – воскликнула радостно Полина. – Мне больше нравится думать, что это косые люди и косые горы, – тут же хмыкнула она и немедленно изобразила, как это может происходить.
– Ну вот, кстати, интересная тема. Коса, которой косят, и коса, которую заплетают, твоя косичка, например. Такие слова называются «омонимы», вы их будете проходить. Они звучат одинаково, но имеют разное значение. Есть еще смешная шутка. «Косил косой косой косой». Как думаешь, как ее расшифровать?
– Маша, я даже произнести это не могу! – объявила Полина.
– Ну кого называют косым? Подумай… Нет? Не помнишь? Зайца. И тогда получается, что у нас заяц с косоглазием косил кривой косой.
Полина свалилась под стол и начала хохотать. А потом изображала то зайца с косоглазием, то косогоры.
– Кать, театральное училище, точно, – плакала от смеха я, глядя, как Полина косила глаза и ходила, шатаясь и размахивая руками.
