Сказания бабки Настасьи

Тото Нойдон

Сказания бабки Настасьи

Об авторе.

Тото Нойдон родился в 1973 году в городе Петрозаводске, столице Республики Карелия. Ещё в школьные годы он проявлял себя как творческая личность: писал стихи, участвовал в школьной самодеятельности, любил посещать музеи и театры. Повзрослев, Тото стал хорошим рассказчиком. Его можно было слушать часами. Не раз друзья и знакомые советовали ему записать свои рассказы, но молодой человек считал, что не сможет грамотно и красиво изложить на бумаге свои мысли. Поэтому Нойдон ограничился рукописным сборником стихотворений собственного сочинения.

И только в 35 лет он всё же попробовал себя в роли прозаика. Ещё на печатной машинке советского производства начинающий писатель засел за создание мистической истории коренного жителя Карелии – вепса. Так как он сам представитель этого малочисленного народа, автор с энтузиазмом взялся по крупицам собирать информацию об укладе, верованиях, обычаях и обрядах вепсов. Сам он мало что знал, потому что в определённый промежуток времени вепсы были подвержены сильным репрессиям, и многие документы, связанные с историей, верой и культурой этого народа, были уничтожены. Да и интернета в начале XXI века в каждом доме не было, и Нойдон пропадал в “интернет-кафе”. Из собранных скудных данных Тото стал составлять сюжет, переплетая археологию, культуру и фантазию в единое целое. Он работал по 8-10 часов ежедневно. Было написано около 300 страниц, как случилось непоправимое. В его жильё забрались воры и вынесли всё, в том числе и рукопись. К огромному сожалению, вернуть её не удалось… Это было большим ударом для автора, и он на несколько лет потерял интерес к прозе. И лишь в 2022 году Тото Нойдон снова решил попробовать себя на этом поприще. Он написал и опубликовал на сайте ЛитРес сборник рассказов, которые произошли с ним в Карелии. Интереса данная публикация у читателей не вызвала, и отчаявшийся Нойдон решил, что писательское дело – не его конёк. Он поэт. Стихи пишет с 80-х годов XX столетия, номинант премии “Поэт года 2015” в городе Москве, а также с 2021 года член Союза Российских Поэтов. Печатался в газетах города Петрозаводска и в московских альманахах.

Но всё-таки это будет неправильно, если рассказы уже не молодого вепса тоже исчезнут, как и первая рукопись автора! Ведь может так случиться, что эти небольшие рассказы со временем найдут своего читателя. Вот и вы уже оказались в их списке. Поэтому приглашаем вас скорее отправиться в необычные, порой необъяснимые приключения героев рассказов, легенд и преданий малочисленного и малоизученного народа вепсов.

Вступление

На северной окраине нашей необъятной Родины, по соседству с тихой Финляндией, раскинулась красавица Карелия – земля, сотканная из вековых тайн и северного очарования. История её уходит корнями в глубь тысячелетий, к тем далёким временам, когда отступивший ледник оставил после себя лишь суровую красоту скал, лесов и озёр. Именно тогда, в VII-VI тысячелетиях до нашей эры, на этих северо-западных землях современной России появились первые поселения. И до сих пор здесь живёт немногочисленный народ, чьё имя звучит как шёпот ветра в сосновом бору – вепсы, одни из древнейших представителей финно-угорской языковой семьи.

Окутанные дымкой времени, вепсы и сегодня остаются загадкой для учёных, спорящих об их происхождении. Лишь древние летописи хранят обрывочные упоминания о веси во второй половине I тысячелетия нашей эры.

По данным переписи 2010 года, всего около трёх тысяч вепсов продолжают жить в небольших деревнях Карелии, Ленинградской и Вологодской областей. Лишь изредка их можно встретить в других уголках России, но истинным домом для них остаются земли, пропитанные духом былин, преданий и неразгаданных тайн. К сожалению, немногое сохранилось о культуре, обычаях и дохристианских верованиях этого древнего народа. Но есть в Карелии неравнодушные люди, которые бережно собирают по крупицам уцелевшие свидетельства – в старых документах, пожелтевших книгах и в памяти старожилов.

Говорят, и по сей день в этих краях обитают духи – хозяева озёр, лесов, болот и лугов. Читать такие рассказы – уже приключение, а столкнуться с необычными явлениями лицом к лицу – невероятная удача.

Я тоже хочу поделиться с вами легендами и историями, услышанными от своей бабушки, знакомых и самих вепсов. Да и со мной в этих местах произошли необычные события, о которых я не могу молчать. Верить в это или нет – решать вам…

Сказания бабки Настасьи.(деревня Великие Луки, Заонежский район)1980 – 1985 года.

Любил я приезжать к бабушке Настасье. Она, как увидит меня, идущего по лесной дороге, выскочит на крыльцо и мило улыбается беззубой своей улыбкой. Морщинки на иссохшем лице только подчёркивают её вепсскую сложную натуру. Она хоть и худощава, низенького роста, но шаг у неё крепкий, рука жилистая, а если вдруг оплошность совершишь – глянет так, что по сердцу холодок пробежит. Но тут же расплывётся в улыбке, заворожив голубыми озёрами глаз, и ласковым голосом, словно журчанием ручейка в лесу, успокоит тебя. Если я слишком медленно иду, она звонким девичьим голосом поторопит: “Ка́литки на́ столе стынут, по́йдём уже чай фу́рындать, да калякать о досюлешнем!”

Её заонежский говор особенно мне полюбился. Сейчас уже никто практически так не разговаривает.

А как сядем мы с ней пить чай из самовара, с ароматным дымком еловых шишек, да с вкуснейшими, испечёнными в русской печке, калитками, то и заведёт бабка Настасья новый рассказ из своей молодости, да легенду, что слышала ещё от своей бабушки Агафьи или от деда Петро.

________________

“ Калитки ( карельская национальная выпечка) на столе остывают, идём уже чай пить и вспоминать прошлое.”

Гребень

Та деревня, где я родилась – погорела давно. Когда мы уходили оттуда только колокольня то и стояла, покосившись. Нынче то, поди, и её уж нет.. Мы, как себя помню, всё поля засаживали репою, картошкою, да пшеницею. Земля добрая была, рассыпалась в руках. Но не везде, в южной стороне, в аккурат у леса. Ну помню, как нужно место новое, отец мужиков соберёт и идут рубить тот лес, аж щепки летят.

Опосля уж выкорчёвывать пни нужно. То самая трудная была работа. Сопреют мужики, улягутся на траву отдохнуть, а мы уж бежим, детвора, с караваями да молоком к ним! Когда коренья да пни поубирают, бабы с деревни уж идут в вилами, да граблями сволачивать щепу, ветки, да хвою в кучи.

Отсюдова то и пошло слово “сволочи”, то бишь те, кто волочатся за барином или помещиком. Когда кучи собраны, тут самое интересное происходит. Начинают их поджигать. За огнём то блюдут в оба глаза. Всё поле прожгут, прогреют землю. А уж опосля россохой пропашут с золою вместе и дают отдохнуть, а там уж и засевают, что нужно. И называли это дело “подсечная” или “огневая”

Дело случилось как раз после волочения. Вечерело. Птицы в лесу слетаться уж стали на ночлег. Бабы вязали узлы и собирались возвращаться в деревню. Вдруг из лесу донёсся вой. Все замерли. Волк? Птицы голося, взмыли в небо. На минуту воцарилась такая тишина, что жутко стало. Мужики, стараясь не шуметь, подняли вилы и косы. Но ничего не происходило. Пошептавшись, решили некоторые в лес пойти, да проверить, что там и как. Ну если волка увидят, забьют. Будет лакомство к трапезе, а зубы на радость бабам для ожерелья пойдут. Через время вотораются те мужики и сказывают, что у Нойдоновского валуна они обнаружили гребешок костянной. Но не стали брать. Место недоброе, чего бы не случилось. Бабы запричитали, но мужики цыкнули и те замолкли.

На том и порешили, по домам разошлись. По утру же пошла Агафья старуха в хлев, корову доить, да как криком зайдётся:

Ой бяда, люди добрые! Как же теперь быть? Кормилица наша, Буря, за что ты со мною так?

Пол деревни сбежалось на причитания старухи. Глядь, а в хлеву корова лежит, глаза белёсые, язык высунут – не дышит. Стали думать, да гадать. Что приключилось? Пошли на околицу к Нойде Насто, что с Лапси водится.

Чё пришли? – пробурчала старуха – накликали беду и сразу ко мне? Раньше то не уразумели, запамятовали наказ не тревожить духов. Что теперь от меня хотите?

Да погоди ворчать то – остановил её староста дед Петро. Толком скажи что к чему.

Так вы не разумеете? Ока дело! Зачем у могильника посмели взять то, что не ваше?

Да не брал ни кто у валуна ничего. Себе дороже – ответствовал Петро.

Ах не брали. Вон Кевят на бученье пошла, (так у нас постирушки на озере назывались) идите гляньте как у ней дела, потом и поговорим.

Тут Коргий, муж Кевяты за голову схватился, взвыл и ястребом к озеру. Все за ним, еле управились.

По берегу бельё раскидано, кадушка перевёрнута, а на плоском камне лежит бездыханная Кевят. Лицом к солнцу, руки в стороны, будто обнять кого хотела, волосы вода омывает, а в них белеет костяной гребень. Пошёл между люду шёпот. Значит обманули мужики. Позарился видно Коргий на нойдовское добро и прихватил гребень. Да ещё и жёнке подарил, бестолковый!

Что теперь ждать то? – почесав затылок проговорил Петро.

Идём к Насто. Она знает! Отведёт беду. – стали выкрикивать люди.

Ну пойдём! – вздохнул Петро.

Нойда тем временем развела во дворе костёр, чугунок над огнём повесила и помешивая рябиновой веткой, подсыпала в варево киджин – траву.

Что, убедились? То тож – проворчала старуха.

Коргий, сейчас вар готов будет. Как луна взойдёт, выпьешь его, что сказать надо – научу. Сделашь как надобно – жив будешь. Гребень снеси сию минуту туда, откель взял!

С нами то что будет? Скот вон падать стал! Кевят как схоронить то надо? – загудела толпа.

Тихо! – крикнула Насто – не видите? Уже делаю. А там уж не моя беда. Как Ханду угодно будет.

Деревенские замолкли. С трепетом наблюдали, как нойда сливала вар в стеклянный бутыль, закупорила пробкой, протянула Коргию. Смотрели, как старуха шепча заклинания, ходила кругом возле кострища, дымила травою, из тряпиц связала кукол – оберегов и раздала каждой семье. Наказала за печь положить, слова заветные сказать. Корову Бурю за деревней сжечь на костре в дар Юмолле. Сгинула она, потому, что родом с того дома была Кевят. Вар, который дала старуха Коргию, наказала всем добавить в воду и промыть хлева во всей деревне. Тогда беда уйдёт.

Деревенские всё сделали, как сказано было. Кевят схоронили за церковью, отдельно от всех. Бельё тоже всё сожгли.

До сих пор неведомо нам что за вой в лесу был, кого забрал Нойдавский валун, чей гребень. Но большую беду он принёс в деревню. Надолго запомнили люди эту историю и передавали своим детям и детям их детей.

Вот и я тебе говорю, что бы не брал никогда чужого, где бы оно не было, как бы дорого не выглядело, чтобы не накликать беду себе и твоим домашним.

Кровавая скала

Недалече от деревни Шокша, нынче в посёлке Кварцитный стоит скала одна. Вся сплошь из розового камня состоит. В народе его кличут Пурпурным мрамором, а по науке розовым кварцитом. И нет боле на всей земле места, кроме краю Карельского, где бы ешё такой камень был. А батюшка наш, Император Российский Николай первый, разрешил французам добычу того камня. Откололи они красивейший кусок весом в тышу осемьсот пятьдесят пудов, вывезли к себе и вырезали в одна тыщю осемьсот сорок третьем году из него гроб для Наполеона Бонопрту, ихнего правителя. И доселе стоит та гробовина в Парижу, в музее ветеранов гражданской войны, в круглом зале, в аакурат посерёдке, да на гранитных столбах. А еще мой прадед сказывал легенду о Рустанмяги, где и говорится, почему та скала появилася. Стихом сказывал, да так ладно. Я то малёха была ешё тогда, запамятовала. Уж так ладно не скажу, а своим слогом, что помню, тебе поведаю.

В стародавние времена, когда вепсы были большим, крепким и сплочённым народом, случилось однажды, пошли руоччи* войной на их земли. Со стороны Ладоги шли и рубили всех, не разбирая – дитя ли то, жена ли, старицы ли. А в деревне Шокша, люд жил и не чуял бяды. Поля сеял, скотину держал, соседям вреда не чинил. Но вот прискакал на коне к ним Карельский воин. Ранен был он смертельно и испуская дух поведал, что идёт на их землю ворог. Мужики схоронили храброго воина с почестью, да принялись ковать стрелы и топоры точить. Бабы в лесу выкопали землянки. Туды перетащили запасы съестные, да дитяток перенесли и вернулись к мужьям своим, чтобы взять оружие и с ними насмерть стоять за землю родную.

Долго ли коротко, вот и к Шокше подошли руоччи. Вышли воеводы к ним на встречу, молвили:

Мир Вам гости непрошеные. Хлебом и рыбой приветствуем Вас. Проходите в дома наши, отдохните с дороги, отведайте угощения. Бани стоплены, попарьтесь, стряхните пыль дорожную, да проспитесь на печи.

Ой ли нам с вами пирствовать, да кров делить? Знамо ли вы кто мы? С чем пришли?

Так скажите нам – ответствовали мужи.

За податью пришли мы, чуди** лопари***. Не дружествовать, а воевать. С женами вашими ночевать, да дитятей ваших резать.

Ну раз так сказ пошёл, то и мы ответ дадим – не было на нашей земле господ и зло не жило в домах наших. А ежели пришли вы с войною, не дадим вам спуску. Домой не хлебом и рыбой спровадим, а мечём с топором погоним!

И схлестнулись две стороны не на жизнь. а на смерть. Полетели головы, потекла кровь. Долго бились. Уж и солнце за лес зашло. Вепсов полегло много, но и руоччи потеряли немало воинов. Устали они, удары ослабели, доспехи отяжелели.

А бабы наши тоже не промах. Как они били ворога. И вилами кололи, топором и серпом секли. До соседних деревень дошла молва за то сражение. Потянулись мужики, как реки Карельские к Шокшинским, Вливались в бой могучей силою! На место одного убитого вепса вставало новых два. Так вот и одолели ворога.

И выросла на месте том скала, пропитанная кровью героев. Вся пурпурного цвета. И добывают там, как давеча говаривала, камень кварцит, розовый да крепкий, как дух вепсский. И в память о той битве не идёт над скалою той дождь. Вокруг поливает, а место это стороной обходит.

Вот тебе и урок. Родину свою защищать стойко надобно, если беда пришла. А Родина то начинаться с семьи – с родных и близких. Не обижай их, а оберегай! И будет тогда о тебе память на века запечатана, как в Шокшинском камне.

_________________________________________________________

* Руоччи – внешние враги. Чаще всего имелись ввиду Шведы и Финны.

**Чудь – древнее название вепсов. Также чудью называли все северные народы.

*** Лопари. Северный народ, живший в Карелии до вепсов. Некоторые называют их Саамы. Сейчас проживают на Кольском полуострове.

Белая смерть

Есть на Муезере остров. В середине XVI века был выстроен там Муезерский мужской монастырь. Основателем его был Соловецкий инок монах Кассиан, ныне причисленный к лику святых как Кассиан Муезерский. По преданию, он искал уединения для молитвы и приплыл сюды на гранитном камне. До недавнего времени тот камень стоял на берегу острова. И отпечаталась на ней пята Святого Кассиана, потому и стали называть его “камень – следовик”. Теперича нет уж камня – разбили ироды. Только вот память в предании и осталося. Так вот. Ещё до христианизации обитали на острове том Лопари.

Они устроили в том месте капище и служили своим Богам. Потому и считается остров этот местом сакральной силы!

Как говаривала моя бабка Агафья, камень еще до Кассиана там был, а на нём гроб деревянный, беленый стоял. Стало быть сейчас гроб уже в другом месте лежит. Сила в том гробу великая. Всяк, кто хотел закончить земную жизнь, но не хотел слыть самоубийцей, должен был найти тот гроб и лечь в него. И тогда он получал обеление грехов земных, душа уходила к Богу, а тело становилось нетленным. И веками оно могло в том гробу лежать и ничего ему не делалось. Только если кто придёт, возьмёт из гроба тело и захоронит его, тогда и рассыпится оно в Земле Матушке. А человек тот должен сам лечь в гроб и упокоиться. Только так и не иначе следует поступить. Ежели просто вынуть тело и не ложиться самому, то беды будут преследовать того человека до погибели. Все отпущенные грехи предыдущего покойника лягут на душу этого и будет он вечно в аду мучаться. Да не вынуть, то же не к добру. Я тебе счас историю расскажу.

Было дело, жил на Клименецком острове купец один. Знатный был, в царевы палаты хаживал, да с батюшкой-царём чай за одним столом фурындал. А какой набожный был! На храм, что в Москве стоит, золота даровал около пуда! За то ему царь грамоту благодарственную выписал и приказал страже пущать того купца в палаты беспрепятственно. Так вот, случилась с ним беда. Корабль его, что из Архангельска шёл, должён был в Онегу зайти, уж не ведаю, какими путями да, проходами получалось ему то, но пропал корабль, не пришёл к сроку. Ни корабельных, ни купцов, что на ём шли, ни товару. Стал горевать купец о пропаже великой. Особливо за души невинные горесно ему было. А дед один, что в Сенной Губе тогда только избу себе срубил, стал допытывать у горемычного, не натворил ли тот чего перед Богом неугодного.

– Чую я, – говорил старец, – недоброе дело ты сотворил. Хоть Богу и душу отдаёшь, а разгневал его, видимо.

– С чего такой укор, отец? – горько вопросил купец.

– Да с того, что во сне мне привиделось давеча в ночи, что облако белое за тобою ходит, да ни на шаг от тебя не отстаёт.

– И что с того? Вразуми, старец! – взмолился купец.

– А вот что, с того думать надобно, – почесал седую бороду прозорливец. – Не на остров ли Белой Смерти ты хаживал и допрос там учинял?

Повесил голову купец, ручишами-то своими космы драть стал да жалиться:

– Ой, дедушка, твоя правда! Надоумила меня но́йда туды приволочься, да сыскать белую гробину, да и спросить с покойника, как быть в деле опасном. Ну, я послухал, да и снарядил ладью. Уж больно труден путь был, но с Охтой справились. Остров не сыскали бы сами, ежели но́йда слова заветные не нашептала. Ими-то к острову и причалили. Своим-то велено было на судне сидеть да не высовываться, а сам сыскал я ту гобовину. Стоит как новая, белёная что ль, иль как? Крышка-то у неё не заколочена, а прикрыта. Видно, сам покойник-то ложился туды без посторонней помощи. Вот я открыл гробовину ту, глянь – лежит. Будто прошлого дня кладеный. Кожа свежа, губы розовы, глаза ясны, пеленою смерти не покрыты. Испужался я да и передумал тревожить покойника. Крышку-то гробовины обратно водрузил и текать к ладье, что есть мочи. Ничего подручным сказывать не стал, лишь приказал воротаться взад. Уж не думал я, что, лишь открыв гробовину, нужно мне дело то до ума довести. Нойда сказывала, что ежели не трогать покойника, то и не будет беды.

– Дурень, ты дурень, – затряс бородою дед, – Не трогать покойника – означат не прикасаться к гробу тому вообше! А вопрошать то с почтением. А ты, считай, в избу к нему вломился, как вор в ночи, и "не здрасте – не до свиданица", дёру дал. Так что разумей топерь, как быть тобе – тужить от бед, что одна другой круче буде, иль упокоить в земле-матушке покойника того, да и самому туды лечь за грех твой. Может, Бог и смилутся над ошибкою и дарует упокоение душе твоей.

Погоревал купец тот, посетовал, да чё делать? Семью губить не гоже. Попрощался он с жинкою да с ребятышками и снарядился один в обратный путь к острову тому. Добрался туды али нет, мне не ведомо. Только по прошествии сорока дней объявился корабль пропавший. И прибыл он с дружиною, и с корабельными, и с товаром, да купцами. Живы все да целёханьки. Сказывали, что в туман попали, и увёл ветер их к чухонским землям. Уж когда туман-то рассеялся, они давай паруса-то менять, да в свою землю воротатся. Вот такую историю слыхивала я от деда своего. Не веришь? Погодь, сейчас что покажу тобе.

Настасья поднялась из-за стола, в спальню поковыляла. Слышу, заскрипела крышка сундука. Охает бабушка, ищет что-то. Наконец радостно так: "Нашла", и обратно за стол. А в руках белая льняная тряпочка. В ней завёрнуто что-то. Она бережно на стол свёрток положила и давай его раскрывать, а там старая, довоенная газета с пожелтевшими краями.

– Вон, глянь сюды, – она отвернула страницу, а там почти рассыпавшаяся от ветхости, клеенная старушечьими руками на картонку грамота. Да какая! Купцу Ермолину для прохода в палаты не препятствовать! И размашистая подпись. Я было потянулся, чтобы получше рассмотреть затёртые буквицы, да бабушка по рукам как хлопнет:

– Ручонки-то не тяни! Не вишь, рассыпатся уже вся. И так как могла починила. Это от того купца-то грамота осталась. Доказательство како, да не есь, чё не выжила из ума покедова!