скачать книгу бесплатно
Мы засели на несколько суток в архиве Блинова…
Впервые я увидела Блинова-младшего в день открытия стелы в честь первых алтайских коммунаров.
Дома, где великий просветитель читал крестьянам Гейне и Толстого, Гамсуна и Фета, давным-давно снесли и дорогу к «Майскому утру» запахали, чтобы не помнили никакого культурного родства. Сам просветитель был обвинен в том, что ядовитыми мелодиями Чайковского и Рахманинова разлагал бдительность революционного народа. Его арестовали и отправили в ссылку.
Мне рассказывал отец Германа Титова про концерты «Майского утра» в двадцатые годы.
– Идет какая-нибудь районная или городская партконференция. А потом полагается концерт: два притопа, три прихлопа. Частушки с балалайкой. Вдруг объявляют: «Ансамбль скрипачей «Майского утра». Григ «Песня Сольвейг»… Наверху уже готово решение про нашу контрреволюционность. Им было страшно от одних только слов: «Сольвейг, Григ, Чайковский»…
Я еще застала первое поколение коммунаров, которое не мыслило своей жизни без книги. На пепелище привезли одного из них, Григория Бочарова. Ему шел девятый десяток. Когда началась коллективизация, свободный труд свободно собравшихся людей был уничтожен. Старик вглядывался в заросшие бурьяном места, пытаясь вспомнить, где же стоял тот театр, в котором он играл Чехова.
– Вот здесь была пимокатная, а здесь фильму показывали, – указывал палкой то на одно, то на другое место, поросшее травой забвения.
Он так явственно (вопреки всему!) восстанавливал картины прошлого, что я не удержалась и спросила, откуда такая яркость видения.
– Только то, что здесь было, только это одно и помню. Вся остатная жизнь в тумане. Да и не было ее, этой жизни.
Потомки первых поселенцев держали в руках книги Топорова и статьи отца и сына Аграновских. По ним восстанавливали людей, события, годы, жизнь. Может быть, именно здесь я впервые почувствовала, какова цена журналистского слова. Это была истина в последней инстанции. Слово, которое защищало человека. Защищало его право на собственную жизнь.
Так вот где корни Блинова-младшего. Вот где начинается его культурная родословная…
ИГРУНОВ Н. С.[23 - Игрунов Николай Стефанович (1932 – 2016) – журналист и партийный деятель, второй секретарь ЦК Компартии Белоруссии (1987—1990).] И ПОСЛЕ НАС ЗЕЛЕНАЯ ТРАВА[24 - Текст печатается по изданию: Игрунов Н. С. И после нас зеленая трава. – Белгород: Истоки, 2006. – С. 140—141.]
…Мне хотелось углубить влияние всей нашей просветительской работы кардинальным образом. Организовать широкую пропаганду лучших книг, классической и народной музыки. К сожалению, только подступились к этой идее, как я уехал на работу в Москву. А заняться этим надо было всерьез! Воодушевлял пример А. М. Топорова. Земляк белгородцев, староосколец, он еще в далекие 20-30-е совершил прорыв на ниве просвещения народа. Учитель по профессии, человек редкой художественной одаренности, в алтайском селе, в коммуне «Майское утро», он много лет кряду собирал крестьян в клубе и читал им книги Гомера, Шекспира, Толстого, Гете, Пушкина, Мольера, Гейне, Шелли, Дефо, Тютчева, Некрасова. Островского, Ибсена. Чехова, советских писателей. Мне Адриан Митрофанович, в один из приездов в область, подарил свою книгу «Крестьяне о писателях», высоко оцененную Горьким. В мировой культуре нет ничего подобного. Топоров не просто читал крестьянам книги, он устраивал их обсуждение. Их мысли – оригинальные и глубокие – и составили основу книги. Также нетрадиционно учил он своих слушателей и музыке, окуная в творчество Баха, Бетховена, Глинки, Шуберта, Чайковского, Мусоргского, Вагнера… Учил осваивать музыкальную грамоту, играть на различных инструментах. У него научился игре на скрипке отец космонавта-2 Германа Титова. Остается сожалеть, что никому в области (в Белгородской области. – И. Топоров), не пришла в голову мысль о переиздании топоровской книги[25 - Во многом благодаря инициативе Н. С. Игрунова и при поддержке тогдашнего губернатора области Е. С. Савченко – книга А. М. Топорова «Крестьяне о писателях» была изумительно качественно издана в Белгороде в 2014 году.]. Сегодня, когда Центральное телевидение остервенело чернит отечественную культуру, сеет «чернуху» и «порнуху», пример Топорова сверхактуален.
Игрунов Н. С., Москва. Wikimedia Commons. Автор фотографии в источнике не указан
Существует такая притча:
Сократа, идущего с учеником, встречает проститутка. «Вот ты, – обращается к нему, – потратил годы, чтобы он пошел за тобою, а мне стоит только поманить его, и он пойдет за мной». – «Что же тут удивительного? – сказал мудрец. – Ты зовешь его вниз, а я – вверх».
Топоров знал, что делал: он звал народ вверх! И в этом всем нам наука.
КОПТЕЛОВ А. Л.[26 - Коптелов Афанасий Лазаревич (1903 – 1990) – русский советский прозаик. Лауреат Государственной премии СССР (1979).] АДРИАН ТОПОРОВ[27 - Текст печатается по изданию: Коптелов А. Л. Дни и годы // Сибирские огни, 2000. – №3.]
После обеда в крикливом ряду я покупал сыну поджаренных семечек, и мы отправлялись в редакцию газеты «Красный Алтай»[28 - Газета под этим названием выходила в г. Барнауле.], где я работал в январе 1925 года. Там был старый, наполовину протертый диван. На нем, я знал, спал по ночам Илья Мухачев, когда привозил стихи для «Красного Алтая». Я усаживал сына с семечками на этот диван, а сам разговаривал с друзьями-журналистами, всегда осведомленными о новостях.
И там я не раз встречался с редчайшим человеком, имя которого со временем станет известно всем книголюбам. То был самый активный селькор, приезжавший из коммуны «Майское утро», тридцатипятилетний на редкость общительный и увлеченный просветитель Адриан Митрофанович Топоров. Я знал его по заметкам, зарисовкам и статьям в газете, а также по рассказу, напечатанному в журнале «Алтайская деревня». Этот непоседливый учитель уже несколько лет по вечерам и в праздники читал коммунарам художественную литературу. Об этом подвиге учителя я уже писал в книге «Минувшее и близкое». Сейчас приведу некоторые дополнения и уточнения.
Топоров не просто читал коммунарам художественную литературу, а со стенографической точностью записывал их суждения о прочитанном. Вспомним: не было телевидения, еще молчало радио, еще не заезжали в глубинку актеры. В зимнюю пору деревня погружалась в темноту. Сельчанам редко удавалось раздобыть керосин. Чаще всего избы освещались сальными свечами и даже дымной лучиной. И вот в это-то нелегкое время вечера выразительного чтения учителя были единственным, глубоко полезным удовольствием: перед неграмотными людьми открывался большой мир с его сложной жизнью, с человеческими страстями, с борьбой за лучшее будущее, с вековой мечтой о народном счастье. И немалой радостью для всех слушателей было то, что они могли тут же сказать свое слово о прослушанном (и учитель тут же запишет в тетрадь!), похвалить чародея художественной речи или упрекнуть за невзыскательность и возмутиться неправдоподобностью. Знакомясь с русской и зарубежной классикой, с современными писателями, коммунары проходили своеобразный «университет словесности». Принимая или отвергая ту или иную книгу, они чувствовали свою ответственность: пусть порадуются другие (учитель напишет о крестьянском «приговоре») яркому сочинению, полному правды жизни, или не тратят время на знакомство с бесталанной чепухой. Вот как они, коммунары, говорили о гении русского народа:
Коптелов А. Л., Новосибирск. Wikimedia Commons. Автор фотографии в источнике не указан
– Стихами Пушкина не налюбуешься! Не шел бы домой!
– Для меня была беда при чтении Пушкина. Шут ее знает как и быть! Старухе моей надо слушать Пушкина, Ваське с Нюркой тоже надо и мне надо! А дома некому за маленькими глядеть. Никто не хочет домоседить. Так я уж так делаю: усыплю маленьких, хату на замок и в школу.
– Пушкин шибко радует меня… Как ребенок, я радуюсь на читке. Слушаю – и радуюсь и радуюсь. И хоть где печальное у него написано, а после на душе все-таки приятность. И даже где непонятное для меня немного – и то я чуяла ублаготворение. Как ровно вокруг меня был праздник, люди, цветы и музыка. Так гластилось.
Отбор произведений был самый взыскательный. Если слушателей одолевала дремота, чтение прекращалось. То, что ложилось на сердце, читалось повторно. На чтение больших произведений отводилось по нескольку вечеров. Было три требования – интересно, правдиво, познавательно. Неудачное коммунары решительно отвергали:
– Вранье! Прекратить чтение!
Так у чтеца накопилась груда тетрадей с записями.
– Лежат они без толку, – посетовал Адриан Митрофанович во время той встречи. – Куда бы их направить? Могут ведь пригодиться кому-нибудь. И, возможно, кто-нибудь последует моему примеру…
Я попросил прислать нам для литературной страницы наиболее весомые записи. Не сомневался, что Иван Григорьевич охотно напечатает своего давнего селькора, хотя Адриан и работает в ином округе.
Топоров прислал несколько тетрадей. Мы напечатали его записи в «Звезде Алтая»[29 - Газета с таким названием выходила в г. Бийске.] 29 мая, 19 июня и 3 июля. Пришли добрые отклики читателей. Адриан прислал еще тетрадь. Тем временем Иван Григорьевич уехал редактировать газету в Минусинске. Как-то отнесется новый редактор? Но ценность уникальных записей была очевидной, и 10 августа в нашей газете появилось окончание.
Я не сомневался, что «Сибирские огни» заинтересуются записями Топорова и отправлял Зазубрину вырезку за вырезкой. И уже 27 июня Владимир Яковлевич написал коммунарскому учителю:
«В „Звезде Алтая“ читал отрывки из Вашей работы. Это очень интересный почин. Пришлите нам для „Сибирских огней“».
Адриан отправил в журнал большую рукопись. Но тем временем Владимир Яковлевич уехал в горную деревню Кутиху (Западный Алтай) охотиться на медведей и ответил только поздней осенью:
«Я только на праздниках смог как следует посмотреть Вашу работу. Конечно, она необычайно ценна. Читал я ее, как самую увлекательную повесть или роман. Мы ее поместим в двух номерах…»
И тут же попросил прислать отзывы на свои произведения, а также на «Золотой клюв» Караваевой, на «Перегной» Сейфуллиной, на «Путь, не отмеченный на карте» Гольдберга, на стихи Ерошина, Мартынова, Изонги, Маркова и т. д. Словом, на произведения, печатавшиеся в журнале. И в том же письме:
«Это страшно освежает и взбадривает. Пусть меня разругают, но в такой ругани можно многое почерпнуть и многому научиться».
Труд Адриана Топорова появился в шестой книге «Сибирских огней» за 1927 год, и в первой и второй книгах за 1928 год. В Москве готовилась его книга «Крестьяне о писателях». В «Известиях» 7 ноября 1928 года была восторженная статья А. Аграновского (старшего) «Генрих Гейне и Глафира». Казалось, полный успех. И вдруг начались для учителя черные годы. Причина была простая: коммунары обо всем говорили прямо и открыто. Без обиняков. Без оглядки на славу некоторых авторов. Этим воспользовались «леваки» и обиженные. На учителя обрушивались беды. Одна за другой. Загуляла в воздухе критическая дубина. Так в одной из солидных местных газет напечатали разносную статью почти на целую полосу, в которой учителя-подвижника обозвали «одиночкой-реакционером» и даже «хитрым классовым врагом». Он, дескать, необъективен, протаскивает, дескать, то, что ему одному по душе.
Зазубрин написал Адриану Митрофановичу:
«Черкните, как живете. Коптелов говорил, что Вас жмали и опять хотят жмать или уже жмут».
А в «Сибирских огнях», к сожалению, при новой АППовской редакции придумали, мягко говоря, недобрый термин «топоровщина». И учитель на несколько месяцев оказался без работы. Ему запретили устраивать читки, и он, не выдержав преследования, покинул Сибирь.
Но доброе дело нельзя заглушить: книга «Крестьяне о писателях» воскресла. В 1963 году она была в отличном оформлении переиздана в Новосибирске под моей общей редакцией. Она посвящена «Памяти тех, кто простым чистым сердцем поняли величие коммунизма и своими трудовыми руками положили первые камни в строительство его светлого здания в Сибири».
Тут выяснилось, что отец Г. С. Титова был учеником Топорова, и в книге мы дали портрет космонавта-2 с автографом:
«Дорогой Адриан Митрофанович!.. Всю мою сознательную жизнь я о Вас слышал, а вот свидеться довелось впервые. Примите низкий поклон».
Мы дали также воспоминания его отца «Мой первый учитель». И книга была переиздана несколько раз в Москве и в Барнауле.
За мою скромную причастность к публикации бесценного труда Адриан Митрофанович в дарственной надписи на первом переиздании назвал меня «крестным отцом», вдохновившим его «на дерзкий опыт крестьянской критики художественной литературы» и поддержавшим «в черные годы гонений на этот опыт». Если это в какой-то степени заслуга, то я отношу ее целиком к редакции нашей газеты «Звезда Алтая».
МИРОШНИЧЕНКО Е. Г.[30 - Мирошниченко Евгений Гордеевич (род. 1939) – литературный критик и историк литературы, журналист.] «ПРОВЕРЬТЕ СЕБЯ – СДЕЛАЙТЕ ДОБРО»[31 - Текст печатается по изданию: Мирошниченко Е. Г. Проверьте себя – сделайте добро // Южная правда, 20.09.1984.]
К Топорову нужно было приходить в точно назначенное время. Он ценил в людях точность и видел в ней проявление общей культуры человека, его уважения к собеседнику. На этот раз время свидания оговорено не было.
Мирошниченко Е. Г., Николаев. Wikimedia Commons. Автор фотографии в источнике не указан
…Дежурная санитарка поставила перед ним на тумбочку немудреный ужин, и в ответ, естественно, последовало топоровское: «Благодарю вас». Учитель оставался учителем. Это было за три недели до кончины.
Конечно, он знал, что дни его сочтены. Передо мной блокнот с записью последней беседы.
– Смерти не боюсь, – говорил с паузами Топоров, – думаю вот еще встать на ноги, попасть домой, чтобы рассказать близким, где что лежит.
Да, он рвался домой, чтобы распорядиться богатством – итогом 75-летнего творческого труда: рукописями, архивом, книгами. Последние годы он работал над сборником педагогических воспоминаний и размышлений. Могли бы составить отдельную книгу и его статьи, выступления в защиту русского литературного языка. Ждет своего редактора и другая топоровская рукопись – «Настольная книга скрипача». Он подготовил также рукопись занимательного задачника по развитию мышления и речи учащихся. Адриан Митрофанович говорил еще об одной книге, которая должна быть опубликована издательстве «Днiпро» (вышла там уже после смерти А. М. Топорова – «Мозаика», 1985. – И. Т.).
Удивительное дело. Этот человек не уставал спрашивать, выслушивать, восхищаться, проявляя такое внимание к собеседнику, какое не часто встретишь в наш торопливый век. Возник разговор о пушкинских местах в Михайловском, где студенты-филологи мечтают побывать в будущем году. Мы говорили о подвиге С. С. Гейченко, бессменного директора Государственного музея-заповедника А. С. Пушкина. Я решился напомнить Адриану Митрофановичу слова из его письма в журнал «Нева» накануне собственного 80-летия:
«Смысл моей жизни – труд, – размышлял хранитель пушкинской музы. – Я работал всяко: и как каторжник, и как солдат, и как ученый. Изобретатель, художник, писатель, и как вообще человек одержимый. В моей груди всегда был кипяток».
После недолгого молчания Топоров произнес:
– И я бы мог так сказать.
Он всегда и охотно общался с работниками учительского ВУЗа, выступал перед студентами (последний раз в 90-летнем возрасте)…
Адриан Митрофанович умел мыслить масштабно и широко, умел сказать то, что воспринимается сегодня как мудрая истина. Передо мной письмо Топорова ученикам 44-й средней школы г. Николаева, отправленное 2 апреля 1983 года. Этим письмом я хочу закончить настоящие заметки. Письмо А. М. Топорова – завещание молодым:
«Учитесь в школе на „отлично“ и „хорошо“. Это ваш первый долг.
Но знайте, что настоящее, капитальное образование – это ежедневное, до последнего вздоха самообразование. Его вы получите не в учебных заведениях, а в библиотеках. Только там хранится сокровищница всей мудрости человечества, добытой в течение тысячелетий его культуры.
Неукоснительно исполняйте завет Льва Николаевича Толстого: „Украшай каждый проходящий день добрым делом“. Пусть оно будет самым незначительным, пусть будет сделано кому-то в семье, соседу. Товарищу, школе, больному человеку, инвалиду, обществу.
Всегда помните: доброе дело полезно не только тому, кому оно сделано, но и вам самим. Проверьте себя – сделайте добро. Вы непременно почувствуете в сердце радость. А это чувство усилит здоровье вашего организма. Желаю вам всяческого добра!»
ОСЕТРОВ Е. И.[32 - Осетров Евгений Иванович – советский писатель и литературный критик, исследователь и популяризатор истории русской культуры, памятников искусства и старины Москвы, библиофил.] АДРИАН ТОПОРОВ, КАКИМ Я ЕГО ЗНАЛ[33 - Текст печатается по изданию: Осетров Е. И. Адриан Топоров, каким я его знал // Литературная Россия, 28.08.1984.]
Когда почта приносила пакет, подписанный Адрианом Митрофановичем Топоровым, сердце невольно вздрагивало от радости, и перед глазами возникали лица и образы – родные, близкие, простодушные, красивые… Словом, такие, какими они нарисованы в одной из самых замечательных книг двадцатого столетья, вызвавшей в свое время сочувственные, полные доброжелательной радости отклики Максима Горького и Николая Рубакина, а также обширные писательские отзывы в печати.
Осетров Е. И., Москва. Wikimedia Commons. Автор фотографии в источнике не указан
Н. А. Рубакин, прочитав топоровскую книгу «Крестьяне о писателях», отметил, что ее ценность во «внутренней частности». Выдающийся просветитель писал в письме Топорову:
«С каждой страницы Вашей книги так и прет, так и сияет Ваша любовь к человеку, к читателю, да и их любовь и доверие к Вам просто-таки очаровывают».
Автор знаменитого в двадцатых годах романа «Два мира» Владимир Зазубрин писал в 1934 году Топорову о том, какое большое значение придает Максим Горький работе Адриана Митрофановича:
«Алексей Максимович очень Вас ценит и хочет с Вами познакомиться, чтобы Вам дать более широкое поле для продолжения Ваших занятий».
Учительствуя в коммуне «Майское утро на Алтае, Адриан Топоров стал постоянно устраивать читки книг и самым дотошным образом записывал то, что говорили ему читатели-слушатели. Позднее Топоров отмечал:
«Признаюсь: умная, искренняя критика, выражавшая непосредственные впечатления от прочитанного, удивляла меня глубиной мысли, оригинальностью и живописностью языка. Я решился придать своей работе по собиранию крестьянских отзывов систематический характер… Великое в художественной литературе потому и великое, что оно действует на большинство людей. Действует незримо, как вешняя вода под пластом снега. Люди ощущают больше, чем могут выразить».
Небольшая подробность, говорящая о движении времени. В числе тех, кто входил в топоровский кружок на Алтае, были Титовы, скромная супружеская чета, принимавшая посильное участие в размышлениях о читанном-перечитанном. Как и другие, они восхищались такими для них новыми словами, как «метеорит», «орбита»… Никому тогда и в голову не могло прийти, сын Титовых Герман станет космонавтом. Позже он скажет о Топорове, наставнике своего отца, что именно Адриану Митрофановичу он обязан своим воспитанием и первыми знаниями, приобретенными в жизни.
Но вот пришло из Николаева известие о смерти А. М. Топорова.
Теперь, когда мы взялись за изучение читательских вкусов, когда возник Большой Читатель, опыт Топорова имеет для нас поистине неоценимое значение. Многое из его наследия еще не опубликовано. В частности остались письма Топорова, их надо отыскать и опубликовать.
Думая об Адриане Митрофановиче, я невольно вспоминаю слова В. Г. Белинского о том, что умная и деятельная жизнь не может быть бесплодной. Плодами творческой жизни Топорова будут пользоваться еще многие.
ОСЫКОВ Б. И.[34 - Осыков Борис Иванович (род. 1937) – белгородский журналист, писатель, краевед.] ТОПОРОВ АДРИАН МИТРОФАНОВИЧ[35 - Текст печатается по изданию: Осыков Б. И. Родного Белогорья имена. – Белгород, 2010. – С. 229.]
Почти легендарный учитель и писатель, чьи книги восхищали Горького, Вересаева. Твардовского, Чуковского, Рубакина и вызывали живейший интерес в США, Германии, Швейцарии, Польше; тот, кто создал в смутные 1920-е годы знаменитую коммуну «Майское утро» и, наконец, тот, в честь которого земляки – первопроходцы КМА назвали экскаватор «Адриан Топоров».
Осыков Б. И. Автор фотографии неизвестен (из Интернета)
Судьба наделила Топорова ясным умом, большим сердцем, разнообразными дарованиями и изумительным долголетием – почти 93 года. Но «даровала» и полунищенское детство, батрачество. Всего два года церковноприходской школы да еще несколько месяцев семинарских учительских курсов. И все! Остальное – труд, самообразование. А он стал не только талантливым педагогом, скрипачом – даже пособие «Настольная книга скрипача» написал, стал эсперантистом – и тоже создал учебник.
А главное – он стал просветителем. Может быть, его путь – из бедности, из темноты – разбудил мечту: провести по этому пути познания и других простых крестьян. В своем «Майском утре» он не только учил, как по-новому вести хозяйство, растить урожай. Топоров наполнил жизнь односельчан духовным содержанием. Двенадцать лет каждый вечер – чтение вслух для всех, от мала до велика. Вчера еще неграмотные люди читали Гомера, Шекспира, Пушкина, Тургенева, Тютчева. Есенина…
Имя Адриана Топорова стало широко известно после полета в космос Германа Титова. Отец и мать космонавта-2, его деды и бабушки были учениками Топорова в том самом алтайском «Майском утре». И вскоре после полета Г. С. Титов сказал:
«Его имя с детства было для меня памятным – так часто говорили о нем в моем родном селе».
Самые теплые отношения связывали А. М. Топорова с земляками, особенно теплые и плодотворные – с журналистской братией.
В 1961 году на строительстве Стойленского рудника под Старым Осколом появились два необычных экскаватора. Металлолом для постройки этих машин собрали старооскольские школьники, они же придумали им имена: «Пионер Староосколья» и «Адриан Топоров». И через несколько месяцев, уже в 1962-м, Адриан Митрофанович приехал из Украины в родные места, чтобы повидаться со своим могучим железным тезкой и его хозяевами.
Мне не довелось тогда познакомиться, сблизиться с этим необыкновенным человеком, земляком. Побывать вместе с ним в его родном Стойле и в Каплине (где он учился), селе и мне столь памятном и близком со школьных лет. Не пришлось быть свидетелем и участником торжественно-ярких встреч в котловане, у огромного экскаватора, на борту которого жарко взблескивали под солнечными лучами крупные металлические буквы «Адриан Топоров».
Памятный экскаватор я смог увидеть лишь на снимках, которые мне передали друзья-фотокоры «Белгородки» после моего возвращения в родную редакцию после двух лет командировки на Балтийский флот. С тех пор снимки бережно хранятся в одной из папок личного архива.
Топоров А. М. на Стойленском руднике, Старый Оскол, 1962. Автор фотографии неизвестен. Белгородский литературный музей.
Конечно же, я крепко жалел, что не довелось познакомиться с замечательным, удивительным земляком. Но в начале 1970-х годов «затеял» я в «Белгородской правде» рубрику «Собеседник» – о книгах и книголюбах. Составил список «самых желанных» авторов-земляков, в который вошли и поэт Владимир Иванович Федоров, и кинорежиссер и актер Владимир Павлович Басов, и пушкинист Арнольд Ильич Гессен. И, конечно же, Адриан Митрофанович Топоров.
Заполучил его николаевский адрес и послал в южный украинский город пространное письмо, в котором постарался привести побольше доводов, чтобы убедить Топорова стать нашим постоянным автором. Была в письме и еще одна просьба. В то время по линии Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры составлял я сборник «Наши замечательные земляки», вот и попросил Адриана Митрофановича прислать биографические данные.
Ответ не заставил себя долго ждать. В пухлом конверте оказались и статья «Книги – мои наставники», и автобиография, и плотный лист сопроводительного письма с теплыми словами.
Статья о книгах в «Белгородской правде» всем понравилась и для нее вместо традиционной скромной «колонки» не пожалели даже четыре газетных «столбца». Три экземпляра газеты с публикацией я в тот же день отправил в Николаев. А в ответ получил довольно увесистую заказную бандероль с экземпляром вышедших в Новосибирске вторым дополненным и переработанным изданием «Крестьян о писателях». На белом форзаце книги – поразившая меня своей сердечностью надпись:
«Борису Ивановичу Осыкову, – подавшему мне теплую дружескую руку в дни ужасных бед, которые обрушила на меня безжалостная судьба-мачеха… С любовью, уважением и благодарной памятью до последнего вздоха. А. Топоров».
Листок письма, вложенный в книгу, был своеобразным комментарием:
«Дорогой и добрейший Борис Иванович! Сердечно благодарю за книги „Наши замечательные земляки“… В связи с постигшими меня великими несчастьями (смерть жены и паралич у сына) я переменил квартиру. Прошу писать мне по новому адресу: УССР, г. Николаев областной, ул. Плехановская…».
Через некоторое время из Николаева пришли воспоминания А. М. Топорова о Ф. И. Шаляпине. Для «Собеседника» они не подходили, и я в тот же день передал их в самый оперативный отдел газеты – информационный. Но – увы – они и там застряли. А Адриан Митрофанович тем временем подослал еще любопытные эпизоды о знаменитых писателях, ученых и философах. «Эпизоды» я отнес сразу же ответственному секретарю и сумел добиться от него положительного ответа. Но время шло, а материалы Топорова продолжали оставаться в гранках и рукописях. И осенью 1974-го года пришло из Николаева горькое письмо:
«Дорогой Борис Иванович! Еще 30 июня 1974 года я послал Вам для „Белгородской правды“ 14 любопытных эпизодов из жизни ученых и философов. Вы ответили, что вопрос о напечатании их был тогда согласован с ответственным секретарем редакции. К сожалению, до сего дня они где-то „киснут“. Если их „зарезала“ редколлегия, то убедительно прошу Вас вернуть их мне. Они пойдут в Киеве. Получилось нехорошо. Зав. информацией затерял мои эпизоды о Шаляпине. У зам. реда погибла моя статья „Из тьмы – к свету“. Таким образом, три моих „покойника“ погребены в недрах газеты. Очень прошу Вас помочь мне получить обратно упомянутые материалы. Сетую: мои земляки-старооскольцы так-таки и не прислали мне фотографию здания Каплинской средней школы. Эта иллюстрация нужна мне для „Автобиографической летописи“ (900 машинописных страниц), в которой запечатлена моя 62-летняя культурно-просветительная работа… Душевно А. Топоров».
После моих настойчивых обращений к ответ. секретарю, зам. редактора и, наконец, к самому редактору в «Белгородке» появилась довольно большая публикация «любопытных эпизодов» из жизни Л. Н. Толстого, А. П. Чехова (помогли именно эти имена). Больше, к сожалению, из присланного А. М. Топоровым не напечатали ни строчки.
А сколько интересного, доброго, полезнейшего мог подарить своим землякам Адриан Митрофанович со страниц областной газеты. Наверное, и для самого писателя благожелательное внимание редакции стало бы серьезным творческим стимулом…
Все это я понимал и тогда. Еще отчётливее понимаю сегодня. Понимаю и сожалею еще острей.
