Бисмарк. Русская любовь железного канцлера

скачать книгу бесплатно

Дальше они пошли молча. Далеко внизу, на пляже стояли две кареты, в сторонке лошади щипали траву, слуги и кучеры полдничали под тенистой оливой, а Орлов все смотрел в свою подзорную трубу.

Однако Бисмарка и Кэтти он видел лишь в просветах диких оливковых рощ, да и то, когда они спустились пониже.

На узенькой тропе Кэтти на ходу поправила волосы и показала Бисмарку свое плечо в синяках.

– Что мы скажем Николаю?

Он пожал плечами:

– Что «дядюшка» чудом спас «племянницу».

– Хм! И много у вас таких племянниц?

Он резко остановился, двумя руками взял ее за худенькие плечи и повернул к себе.

– Кэтти, вы единственная! И я люблю вас так, что готов съесть!

– И я вас! Это ужасно… – вдруг сказала она и своими крохотными кулачками стала снова колотить его по груди: – Ужасно!.. Я вас обожаю!..

Потом сорвалась с места и бегом помчалась вниз по тропе.

20

«22-летняя княгиня Орлова – ее звали Екатериной, урожденная Трубецкая – была совершенно очаровательной. Она выросла во Франции и говорила по-французски, английски, немецки и немного по-русски. До встречи в Биаррице она не была знакома с Бисмарком, но, согласно нашей скудной информации, возникшие между ними отношения довольно скоро вышли за пределы простого курортного приятельства» (В. Рихтер. «Бисмарк»).

21

Спустившись с горы, они подошли к каретам. Слуги и кучеры стали поспешно собирать свою снедь и «скатерть-самобранку».

– Николай, – обратился Бисмарк к князю. – Я очень перед вами виноват…

– Что случилось? – спросил Орлов, глядя на Кэтти.

Бисмарк показал вверх, на виадук:

– Там, наверху, карабкаясь с княгиней по виадуку, я увидел, как она оступилась на «живом» камне на самом краю обрыва. В ту же секунду я быстро шагнул к княгине и, обхватив ее одной рукой, спрыгнул в канал. В результате я, конечно, спас княгиню от увечий. Но – не уберег от синяков и царапин. Велите меня казнить.

Слово «княгиня» он произносил с особым подтекстом, понятным только ему и Кэтти.

Но Орлов этого подтекста не уловил, он перевел взгляд с Бисмарка на спину жены и снова на Бисмарка.

А Кэтти спокойно отвернулась и сорвала веточку с оливкового дерева.

– Катарина, – сказал ей Орлов. – Я вижу, вы в своем безрассудстве можете и жизни лишиться.

Кэтти независимо повела плечом, шагнула к карете и остановилась в ожидании, когда муж поможет ей подняться на подножку.

Он подал ей руку со словами:

– Всё, мон амур! Путешествие окончено. Мы едем в Женеву.

– Но я хочу к маменьке в Фонтенбло! – громко сказала она, усаживаясь на сиденье.

Князь Орлов повернулся к Бисмарку:

– Извините, барон. Служба требует моего присутствия в Женеве, – и он протянул Бисмарку свою левую руку. – Адьё!

Бисмарк пожал ему руку и ответил по-русски:

– До свидания.

Орлов сел в карету и приказал кучеру:

– Трогай!

Карета тронулась, Бисмарк стоял на дороге и смотрел ей вслед.

Через несколько секунд из окна кареты высунулась Кэтти с оливковой веткой в руке.

– Дядюшка! Это вам! – крикнула она и бросила веточку на дорогу.

Кучер стеганул лошадей, и карета Орловых унеслась прочь, подняв облако пыли.

Когда пыль осела, Бисмарк подошел к брошенной ветке, поднял ее и поцеловал. Ведь это была оливковая веточка, она обещала ему весь мир и встречу в Фонтенбло.

Запоздалое предисловие

Дух Бисмарка стучит в мое сердце…

Это, конечно, всего лишь красивая фраза.

Но что, если и на самом деле стучит?

Иначе какого рожна каждую ночь я, словно от толчка, просыпаюсь в три часа и до семи, а то и до восьми утра разговариваю с ним, а порой даже сажусь к компьютеру и записываю за ним?

Милостивый государь князь Отто фон Бисмарк! Давайте выясним наконец, что Вы от меня хотите? За сто лет со дня Вашей смерти сотни историков и Ваших биографов давно обсосали каждую минуту Вашей жизни, обсудили каждую строчку Ваших мемуаров и мемуаров Ваших друзей и врагов, даже каждое Ваше письмо Вашей жене, сестре, королям и министрам. Так зачем Вы будите меня мыслями о том, что они так старательно умалчивают, суют под ковер или маскируют?

Помню, в детстве я прочел статью о Рембрандте. В ней говорилось, что великий Рембрандт был очень хозяйственный малый и даже, кажется, скупердяй. Во всяком случае, после его смерти нашли амбарные книги, в которые он день за днем скрупулезно записывал все свои доходы и расходы, даже самые мелкие. И в статье было сказано – я запомнил это навсегда – что сотни историков и искусствоведов, как мыши, годами кормятся этими книгами. Это сравнение напрочь отбило у меня охоту писать исторические романы.

И вдруг – Вы, Ваша светлость! Почему именно меня выбрали Вы в свои конфиданты? Как-то в Киссингене, на курорте, когда Вы с кем-то из своих друзей шли от минерального источника по мосту над рекой, к Вам подошел пожилой раввин и сказал Вам, как создателю единой Германии, несколько комплиментов. А потом, отойдя от него, Вы сказали своему спутнику (а он записал): «Обратите внимание, у этого раввина, как у всех евреев, голова наклонена набок. Это очень удобно для гильотины».

О, как мне нравится ход Ваших мыслей при встречах с нами! И что бы Вы ни писали и ни говорили потом о своем хорошем к евреям отношении, о наших достоинствах, трудолюбии, сообразительности и даже пользе смешанных немецко-еврейских браков, эта первая, при встрече с евреем, мысль о том, как поудобнее отрезать нам голову, приводит меня в творческий «восторг»!

Но если, приходя ко мне по ночам, Вы первым делом думаете, как отрезать мне голову, то, повторяю, какого рожна Вы именно мне диктуете свою love story и подсовываете источники, в которых можно найти крохи ее документальных свидетельств?

Часть вторая

МИНИСТР-ПРЕЗИДЕНТ

1

Париж. 18 сентября 1862 г.

Юный парижский почтальон в новеньком почтовом камзоле рысью промчался на лошади по узкой улочке Ру де Лилль и остановился у каменного забора резиденции прусского посланника. Спешившись, он набросил поводья на стойку у ворот и дернул шнур колокольчика.

Усатый служитель посольства открыл железную и по-немецки тяжелую калитку.

– Телеграмма барону Бисмарку, прусскому посланнику! – поспешно выдохнул почтальон.

– Откуда?

– Из Берлина! Срочно!

Служитель взял телеграмму.

– Но барона нет…

– Вы читайте, мсье! – пылко сказал юный француз. – Тут всего пять слов: «Periculum in mora. Depechez-vous». Вы знаете латынь? «Промедление смертельно. Срочно выезжайте!»

– Но его нет, – беспомощно повторил служитель. – Он в Samois у Трубецких…

2

В Samois-sur-Seine, а еще точнее – в имение Трубецких «Ch?teau de Bellefontaine» Бисмарк приехал после обеда, к вечеру, не зная, что именно в этот день 18 сентября в Берлине на заседании ландтага решалась судьба бюджета Пруссии на будущий год и, следовательно, судьба короля Вильгельма и всего его кабинета министров. Показывая Бисмарку шато – свой замок и парк, княгиня Анна Андреевна, мать Екатерины, сказала:

– Кэтти мне телеграфировала. Она приедет поездом завтра или послезавтра. Но мы отведем вам покои, и вы ее дождетесь…

– У вас тут прекрасно! – заметил Бисмарк, любуясь ухоженными аллеями, клумбами и тенистыми беседками.

– Конечно, – скромно улыбнулась она. – Это замок семнадцатого века, до нас он принадлежал Николя Боргезе, а теперь долина носит наше имя – долина Трубецких. Мой муж очень щедрый благотворитель. Когда он перешел в католичество, то даже построил церковь в Самуа. Я вам ее покажу, мы там крестили Катарину. А вы знаете такого русского писателя – Тургенева?

– Я слышал о нем в Петербурге. Кажется, он живет в Париже с цыганской певицей… как ее?

– С Полиной Виардо. Но свой роман «Накануне» он написал здесь, у нас. Так что оставайтесь, мы любим гостей! Кстати, вы видели вечерние газеты? В Берлине ваш парламент заблокировал военный бюджет, министры подали в отставку, король собирается отречься от престола.

Бисмарк не успел ответить – в глубине аллеи появился слуга в чулках и темно-синем камзоле. С телеграммой в обеих руках он стремглав бежал к ним от шато.

– В чем дело, Франсуа? – нахмурилась княгиня.

– Депеша мсье Бисмарку!

Бисмарк взял телеграмму.

«Промедление смертельно. Срочно выезжай. Дядя Морица Геннинга».

Подпись была условной – «дядей Морица» был Альбрехт фон Роон, и он требовал Бисмарка в Берлин.

«Однако теперь, – напишет Бисмарк в своих мемуарах, – при мысли о том, чтобы уехать отсюда и сделаться министром, мне стало не по себе, как бывает не по себе человеку, которому предстоит выкупаться в море в холодную погоду».

3

Из исторических документов

18 сентября 1862 года на заседании нижней палаты ландтага предложение короля Вильгельма и его кабинета министров о военном бюджете на 1 863 год было отвергнуто большинством 308 против 1 1 голосов, и вместо требуемых 37 мил. талеров на расходы военного министерства было утверждено всего 32 мил. Такая неслыханная дерзость против правительства поколебала положение кабинета министров, министр финансов и министр иностранных дел вышли в отставку.

Но это было лишь частью событий.

На следующий день берлинские газеты на своих первых страницах напечатали следующее заявление Бокум-Дольфса, вице-президента палаты депутатов: «Подумать только, до чего бесстыдно правительство, если оно воображает, что палата пойдет на мировую…».

Это была уже не просто дерзость, а прямое оскорбление.

4

Девятнадцатого сентября Бисмарк сел в скорый поезд Париж – Берлин, и двадцать второго был принят Вильгельмом Прусским в его резиденции Бабельсберг на реке Хафель. Этот роскошный замок в стиле неоготики Вильгельм построил тридцать лет назад, и старая немецкая строгая готика сочеталась здесь с пышным британским декором, навязанным замечательному прусскому архитектору Шинкелю все той же Августой. Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что огромные неоготические окна придали интерьерам замка особую пышность и величественность – через них открывался совершенно роскошный вид на реку и гигантский парк, спускающийся к ней золотым осенним ковром. Да и внутренние дворцовые покои были озарены солнечным светом.

Однако настроение у Вильгельма было далеко не солнечное.

– Я не хочу править! – нервно сказал он Бисмарку, едва тот вошел в его кабинет. – Точнее: я не хочу править, если из-за этого парламента не могу действовать так, чтобы отвечать за это перед Богом, своей совестью и своими подданными! И у меня уже нет министров, готовых руководить правительством, не заставляя меня подчиняться парламенту. Поэтому я решил отречься, – и резким жестом король показал на лежащие на столе бумаги, исписанные его нервным почерком.

Бисмарк ответил, что «его величеству уже с мая известно о моей готовности вступить в министерство».

– Я уверен, – сказал Бисмарк, – что вместе со мною в кабинете министров останется и Роон, и не сомневаюсь, что нам удастся пополнить состав кабинета, даже если мой приход заставит еще кого-то из членов кабинета уйти в отставку.

Король предложил ему пройтись с ним по парку.

– Где сказано в конституции, что только правительство должно идти на уступки, а депутаты никогда? – горячился он. – Палата представителей воспользовалась своим правом и урезала бюджет! А палата господ отклонила бюджет en bloc (в целом)! Понимаете, они вообще, вообще! оставили армию без денег! Боже, была ли совершена когда-либо большая гнусность с целью осрамить правительство и сбить с толку народ?!

«У меня, – напишет впоследствии Бисмарк, – не было сомнений в том, что, в то время как король, прижатый этими обстоятельствами до последней крайности, решился, наконец, призвать меня в министерство, опасения относительно приписываемой мне консервативной прямолинейности возбуждались в нем его супругой Августой, о политических дарованиях которой он первоначально был высокого мнения; оно создавалось еще в ту пору, когда его величество на правах кронпринца мог позволить себе критиковать правительство брата, не будучи обязан показывать пример лучшего правления. В критике принцесса была сильнее своего супруга. Однако теперь, когда ему пришлось уже не только критиковать, а самому действовать, здравый смысл короля начал постепенно освобождаться из-под влияния бойкого женского красноречия; он усомнился в умственном превосходстве своей супруги, и мне удалось убедить его, что сейчас речь идет не о консерватизме или либерализме, а о том, быть ли у нас королевской власти или власть в стране перейдет к парламентскому большинству».

– Последнее, – твердо сказал Бисмарк, – следует предотвратить во что бы то ни стало, хотя бы даже установив на некоторый период диктатуру!

– Да? – удивился его решительности король. – Вы уверены?

– Да, ваше величество. Я абсолютно уверен!

– Гм… – король одернул на себе военный мундир. – И если я назначу вас министром-президентом, вы станете выступать в защиту моих указов?

– Конечно, ваше величество.

– Даже если большинство парламента будет против?

– Ваше величество, – снова твердо произнес Бисмарк, – я скорее погибну вместе с вами, нежели оставлю ваше величество на произвол судьбы в борьбе с социалистами.