скачать книгу бесплатно
– Необычное имя, вот и все.
– Все имена когда-то были необычными.
– И то правда, – он, кажется, удовлетворяется этим и ведет меня в свою комнату, таща за собой цепь. С обеих сторон от двери – по два огнетушителя и по ведерку с песком. Живущие здесь, должно быть, привыкли к звуку. Я замечаю, что цепь прикована к железному кольцу, приделанному к полу сбоку от двери в его комнату. Обиталище Лайи выглядит огромным и явно состоит из нескольких комнат, между которыми сломали стены. Западную стену из конца в конец занимают книжные полки метров двадцать в длину. Окна забраны решетками. Есть световой люк, на нем тоже решетка. В дальнем конце прямоугольного помещения – гири, боксерская груша и беговая дорожка. А еще – рабочее место с дисплеем-сферой. Я такие только в журналах видел. Это прозрачный пластиковый шар с проходом для пользователя компьютера. Вся внутренняя поверхность – это дисплей. Говорят, это лучше, чем голополе. В разных местах комнаты в полу утоплены еще несколько железных колец.
В жилище Лайи царит чистота на грани невроза. Нигде ни пылинки. Все на своем месте, и единственный источник беспорядка – мы, потому что мы движемся. Он открывает шкафчик и роется в нем, пока не находит старый, поломанный розовый мобильник. Экран разбит, но все кусочки на месте, словно фрагменты пазла.
Он передает телефон мне.
– Я купил его в Нимбусе.
– Тебя обманули. Он не заработает. Это машинка 2040, что ли, года.
– Я его купил не для того, чтобы звонить. Просто хотел показать тебе, откуда взялось видео.
– Какое видео?
Он щелкает пультом, и в воздухе перед нами формируется черное плазменное поле, и на нем проступает изображение. Изображение движется, и место, где его сняли, мне знакомо.
– Временных меток нет, но я уверен, что ты это уже видел, – говорит он.
Изображение с камеры наружного налюдения, день клонится к вечеру. В кадре незастроенная территория, за исключением единственной залитой гудроном дороги да одинокой цепочки столбов с проводами. На земле дымится рухнувший черный армейский вертолет, но толпу, что удивительно, он не интересует. Толпа вообще странная, потому что люди в ней неподвижны. Они смотрят на что-то за пределами кадра. Съемка дерганая, любительская, но я знаю, чего не хватает. Биение сердца подсказывает мне, что я нервничаю.
Камера дергается и резко перемещается на объект, к которому приковано внимание толпы.
Купол того, что будет названо Утопия-сити, растет, поднимается к небесам, точно одеяло из плоти. В полотне есть прорехи, но они закрываются с той же скоростью, с какой увеличивается купол, стремительно, точно раны, заживающие на ускоренной съемке. В прорехах можно заметить мимолетное, нечеткое движение силуэтов, напоминающих людей.
Купол становится непроницаем, и жидкость в мембране вихрится, преломляя свет. С угрожающим электрическим потрескиванием в небо устремляется ганглий. Погибнут девяносто два человека, прежде чем мы поймем, что это: источник энергии от щедрого божества.
Кадр застывает.
– Это ведь тот день, правда? Первый день Роузуотера. Историческое событие.
– Он получил статус города спустя…
– И я знаю, почему ты показался мне знакомым.
– Я не знал, что показался тебе знакомым.
Он указывает на молодого человека в толпе. Человек не смотрит ни на купол, ни на вертолет. Он глядит в другом направлении, и на лице его написано совсем не восхищение. Я это знаю точно.
– Это ты, Кааро.
Глава шестая. Роузуотер, Майдугури: 2055
– Я могу все объяснить, – говорю я Феми. – Я требую, чтобы меня сначала выслушали.
– Какое объяснение, чайник ты безмозглый, – говорит Феми. – У тебя было одно задание. Оно не требовало ни насилия, ни вообще применения силы, потому что мы все знаем, какой ты трус.
Мы в полевом штабе. Буквально. Это палатка в поле, хаотично усеянном лошадиным и коровьим навозом. Солдаты и агенты О45, наставившие на меня оружие, покрыты пылью. Большинство остальных людей в лагере – легкораненые. Воздух наполнен низким электрическим гулом, исходящим от купола и ганглия. Феми ухитряется быть безукоризненно чистой, будто пыль и грязь отказываются к ней липнуть. Она выглядит и пахнет потрясающе.
– Меня не учили говорить или торговаться с инопланетянами, Феми.
– Для тебя я миссис Алаагомеджи. И ты сказал, что можешь это сделать.
– Я сказал, что постараюсь. Это не одно и то же. Ты же меня не с отрядом солдат послала, хотя разницы бы никакой не было.
– Исполнительный орган О45 – все мертвы или в коме.
– А я тут при чем? Они проявили агрессию, и чужой среагировал соответственно. Я зашел внутрь после этого, помнишь? – Я сопротивляюсь искушению намекнуть Феми, что теперь командует она, а она этого хотела уже давно. На ней облегающий красный костюм и туфли на высоком каблуке. Кто прибывает в лагерь беженцев в такой одежке? Или источая запах… чем бы ни был этот божественный аромат. – Ладно, о’кей, я обосрался. Я не такой уж гордый, чтобы не признавать своих ошибок, но я не твой агент. Я этому не учился. Ты подставила меня, чтобы заманить сюда.
– Нельзя подставить того, кто на самом деле совершил преступление, голова ты ямсовая.
– Да плевать. Значит, спровоцировала. Просто заплати мне, и я уйду.
Тут Феми вообще начинает смеяться. Ей весело.
– У тебя в черепе термит, и он жрет твой мозг, Кааро. Позвонил бы ты доктору, или экстерминатору, или еще кому.
– Ладно. Не плати. Сходите, пожалуйста, нахуй, миссис Алаагомеджи. – Я пытаюсь уйти, но солдаты не позволяют мне. Я заглядываю одному из них в глаза, а там ничего нет. Ни любви, ни злобы, только пустое, бесчувственное подчинение. Он мясной робот, а вовсе не человек. Это меня пугает, и мой взгляд соскальзывает с его лица. Я сосредотачиваюсь на вене, что пульсирует у него на шее.
– Твои вольнонаемные дни кончились, Кааро, – говорит Феми.
Я поворачиваюсь к ней:
– Что тебе от меня надо?
– Ты становишься сотрудником сорок пятого отдела Министерства сельского хозяйства и работаешь с нами, чтобы разгрести это говнище, насколько возможно.
– Спасибо, нет. Хватит с меня этого цирка.
– Ты работаешь с нами или подыхаешь в тюрьме. Я отправлю тебя в Кирикири прямо сейчас. Сегодня. Без суда, без прощания с родителями.
В этот момент ее плеча касается помощник:
– Президент.
Она берет трубку, прикрывает микрофон.
– Так что? Не беспокойся, мы тебя обучим. Выплатим все, что мы тебе на сегодня задолжали, потом будешь получать зарплату. Очень хорошую зарплату. Я тебе услугу оказываю, Кааро.
В эту секунду я испытываю абсолютную ненависть к этой красивейшей из женщин. Мне хочется ее прикончить, хоть я и не склонен к насилию. Мое молчание – знак согласия. Феми кивает, и агент хватает меня за руку, когда она начинает говорить с президентом. Она не сводит с меня глаз, пока я не покидаю палатку.
– Да. Мы скажем, что это эксперимент с возобновляемыми источниками энергии и экологически чистой жизнью в биокуполе. Мы все в восторге от того, что Нигерия опережает весь мир…
Я звоню Клаусу с армейской базы, где прохожу начальную подготовку. Тело у меня ноет, челюсть болит. Несмотря на это, таким здоровым я еще никогда не был, потому что занимаюсь бегом. У меня плоский живот, загорелые руки и костяшки, сбитые от ударов по му рен джан [17 - Му рен джан – деревянный манекен для отработки ударов в китайских боевых искусствах.].
– Ненавижу это рукопашное дерьмо, – говорю я.
– Ты никогда не любил драться. Помнишь, как однажды в Иди-Оро мы ввязались в потасовку из-за шлюхи?
– Она не была шлюхой, Клаус.
– Я ей платил.
– Сколько раз тебе повторить, что местные женщины порой просят денег у своих мужчин?
– Но почему? Ты платишь им за любовь, или что? Они контрактницы?
– Клаус…
– Ладно. В общем, драться пришлось мне. Старичку.
– Ты не старый, Клаус, – я замолкаю. – Ты понимаешь, о чем я говорю, да?
– Ты говоришь, что нашему сотрудничеству конец из-за этих ублюдков.
– И сук. Не забывай про сук. Точнее, одну суку.
Клаус – что-то вроде моего агента. Он находит для меня задания, а я их выполняю. Комиссия – пятнадцать процентов. Он, однако, далеко не только агент. Он был мне отцом, с тех пор как мои родители меня вышвырнули. Он многому меня научил и сделал из бестолкового подростка-телепата чуть более толкового нелегального взрослого телепата с деньгами. Мы оба, он и я, лиминальны, всегда на окраине цивилизации.
– Все в порядке. Я много заработал на этой последней сделке. Ты ее заключил, можешь забрать деньги себе, – говорю я.
– Нет. Ты их заработал. Я положу их в банк на срочный депозит. Вот переживешь подготовку, вернешься в общество, тогда сможешь их забрать.
– Они мне не нужны, Клаус. Я… какой смысл?
Мне на самом деле не нужны деньги. Я на автопилоте, я автомат. Жизненно важная часть меня, еlan vitae, умерла, когда поднялся купол. Я скучаю по Ойин Да, а она там, навеки недостижимая.
Звонит колокол.
– Мне надо идти, Клаус, – говорю я.
– Собачка Павлова, – отвечает Клаус. – Не высовывайся.
– Не буду.
Вешаю трубку и пускаюсь трусцой в спортзал вместе с такими же, как я.
Я в классной комнате. Сто лет в такой не был.
Учеников всего десять, включая меня, и я – самый старший. Они – хамоватые детишки, мальчики и девочки. Я знаю, что мы с ними родственные души, и они это тоже знают, но это совсем не то же, что было со мной в юности, когда я обнаружил свой дар, а Селина и Кореде приняли меня, дав мне некое подобие семьи. Здесь же – tabula rasa безразличия. Это как прийти на семейную встречу и обнаружить, что ты – старик, а новое поколение срать хотело на тебя и твой опыт. Я знаю, где они прячут деньги, музыку и любовную переписку в своих телефонах. Я знаю, что они ценят и как до этого добраться, а они знают, что я знаю. Я среди них единственный искатель. Как и раньше, рядом с ними мои способности усиливаются.
В классе висит белая доска, на ней большими буквами написано и подчеркнуто слово «микология». Перед словом стоит щуплый мужчина в очках и свысока взирает на нас, точно Господь, излучающий благодать и судящий нас.
– Меня зовут профессор Илери. Я миколог. Я разбираюсь в грибах, и моя работа – сделать так, чтобы вы разбирались в грибах, – говорит он.
– Зачем нам разбираться в грибах? – спрашивает девочка.
– Вы провалили тесты по биологии для поступления в университет, – говорит сидящий за мной мальчик. Я узнаю об этом одновременно с ним. Илери, впрочем, это разоблачение не сбивает. Ни тени смущения или злости.
– Думаете, вы у меня первая группа сенситивов? Вот первый урок, дитя: не важно, чего ты не знал в прошлом. Важно, что ты знаешь сейчас. Так что вы можете тратить свое время на считывание случайных фактов из моего разума, пытаясь меня смутить, а можете позволить мне научить вас делать свое дело как можно лучше.
– Но почему грибы? – спрашиваю я без всякой иронии. – Серьезно, я ненавидел в школе это дерьмо.
Илери бросает взгляд на мою ИД и улыбается:
– Вы слышали о Токунбо Деинде?
Никто из нас не слышал.
– А про эктоплазму?
Никакой реакции.
Илери вздыхает:
– Люди больше не читают.
Он щелкает пультом, и вспыхивает плазменное поле. На него проецируется черно-белая фотография с какими-то белыми людьми вокруг стола. Они все смотрят на женщину в черном, которая изрыгает что-то вроде белого облака. В облаке видны лица. Волосы женщины собраны в пучок. Ей, кажется, не по себе. Экспозиция не слишком удачная, но люди за столом, похоже, под впечатлением.
– Спиритуалисты, ясновидцы, медиумы, сенситивы, пророки, парапсихологи, мистики, ведьмы, некроманты, телепаты, эмпаты, шаманы, адже, эмере, ивин, оккультисты, прорицатели, психоманты, мистики. Вот некоторые термины, которыми вас могли бы называть в прошлом и могут назвать в будущем. Эта фотография сделана в Англии в девятнадцатом веке. На ней запечатлен медиум, который извергает эктоплазму. Обычная практика в то время, очень впечатляла клиентов. Считалось, что это духовная материя, проявляющаяся как физическая субстанция, с помощью которой некоторые духи могут воплощаться в реальном мире.
Он показывает еще несколько слайдов, на которых эктоплазма выходит из ноздрей, ушей, рта и, в одном случае, между ног у женщины.
– Все они были мошенниками. Общество психических исследований изучило этот вопрос и обнаружило, что они делали это с помощью заглоченной ткани, хитрого освещения и самых лучших призраков-аферистов.
Класс хихикает, но остается внимательным. Я слышу, как тихо у них в головах. Мы стали ульем, который поглощает и обменивается всем как одно целое.
– И вот, бабалаво, ведьмы, сенситивы, викторианские медиумы – все считались в той или иной мере мошенниками. Ни один приличный ученый не верил в психические способности до 2012 года.
Упоминание 2012 года вызывает поток воспоминаний в нашем коллективном сознании. Вы – не сенситивы, и никогда этого не испытаете, но поток необработанной информации, грубой информации с ошибками, которые медленно отфильтровываются, похож на высекание скульптуры из куска мрамора. Корректируя информацию, мы приближаем ее к правде, по крайней мере к той правде, которую знаем мы вдесятером.
В 2012 году в Лондоне приземляется чужой. Размером с Гайд-парк, он мгновенно прорастает под землю, как аморфная клякса. В то время это считают первым контактом, но американцы зафиксировали три более ранних приземления. Это еще до того, как Америка скрылась во тьме. Два. Три приземления. Никаких звездолетов, только камень с большим разумным существом внутри. Оказывается, это существо, прозванное некоторыми Полынью, в итоге засевает всю биосферу новыми макро- и микроорганизмами, хотя нам, людям, потребуются десятилетия, чтобы это обнаружить.
– Токунбо Деинде был микробиологом, только что закончившим Унилаг [18 - Унилаг – сокращение от Университет Лагоса.], служил в Юношеском корпусе [19 - Национальный юношеский корпус – проект нигерийского правительства, согласно которому получившие высшее образование молодые нигерийцы проходят обязательную государственную службу сроком один год (месяц военной подготовки и одиннадцать месяцев работы в государственных учреждениях).] в Нсукке. Как многие в Корпусе, он хотел тихо прослужить этот год в сонном городишке. До него дошли слухи о могущественной пророчице в одной из деревень. Стопроцентная точность, сказали ему. Заинтересовавшись, он пришел к ней, заплатил и стал ждать. Во время визита предсказательницу стошнило, но это была странная жидкость, превратившаяся в пар, который не сразу рассеялся. Потом пророчица пересказала все, о чем он думал, и большую часть его детства. Он был поражен.
Токунбо остается с пророчицей, и в конце концов берет образцы эктоплазмы и анализирует их. Она состоит из нейромедиаторов – дофамина, серотонина, норадреналина – и того, что изначально он принимает за гриб.
– То, что мы зовем ксеносферой, психическая связь, которую все вы способны использовать, состоит из инопланетных волокон, похожих на грибные, и нейромедиаторов. Мы называем ксеноформу ascomycetes xenosphericus. Она есть везде, в любом месте Земли. Эти тончайшие гифы слишком малы, чтобы увидеть их невооруженным глазом, и хрупки, но они образуют множество связей с естественными грибками на коже человека. Их привлекают нервные окончания, и они быстро получают доступ к центральной нервной системе. Все, кто связан с этой сетью ксеноформ, этой ксеносферой, подгружают информацию непрерывно, пассивно, неосознанно. В самой атмосфере существует глобальное хранилище информации, мировой разум, доступ к которому есть лишь у таких, как вы.
Кто-то думает – фигня.
– Фигня, – говорит кто-то другой, но мы все так думаем.
Илери смеется:
– Чем ограничены ваши способности? Вы замечали, что вам удается полнее использовать ваши силы на улице, а не в закрытом помещении? Замечали, что во время дождя они могут подвести или вообще отрубиться? Вы не задумываетесь почему, или просто считаете, что это Боженька с вами шутки шутит?
