скачать книгу бесплатно
– Ты сидел тут с таким видом, будто ты и не ты вовсе, а просто какой-то неразумный бегемот.
– И ты туда же, – Бенедикт вздохнул и поднялся на ноги. – Что вы все заладили-то?
– Ты что, до сих пор не понял? Я думаю только то, что думаешь ты. Своих мозгов у меня нет. Я же нарисованный!
Бенедикт было пошёл за тряпкой, чтобы хоть как-нибудь прибрать кухонный беспорядок, и замер на месте.
– Значит, ты – это я?
– Наверное, не до конца. Вот ты, например, не предложил мне вон той вкусной еды, а налил какую-то жёлтую жижу.
– Ты что, ешь кошачий корм?
– Если это так называется, то да. Ещё хочу. Дай, а?
* * *
Бенедикт кое-как вытер суп с ковра, стен, холодильника и ножек стола. Конечно, сделать вид, что ничего не произошло, не выйдет и придётся всё рассказать папе, но, в конце концов, он же не специально. Так получилось. Бывает.
Котоног наелся кошачьего корма и теперь мирно лежал на столе Бенедикта, сложив щупальца на раскраску, со страниц которой появился днём. Он больше не говорил, что зол, и не высказывал желания душить и поджаривать окружающих. Ему было бы совсем хорошо, если бы он не чувствовал своей чуть шершавой тёплой кожей, какой неуютной тревогой веет от Бенедикта.
Папа всё не возвращался. Бенедикт уже сделал все уроки (хоть и обещал себе, что никогда больше в школу не пойдёт), и почитал Котоногу вслух книгу про Муми-тролля (с которым чувствовал какое-то внутреннее родство), и даже лёг в кровать и попытался уснуть в надежде, что во сне время пройдёт быстрее. Сон не шёл.
За окном темнело. Бенедикт знал, что осенью дни короче и что темнота ещё не обязательно значит, будто наступила ночь. Но душу сосала какая-то противная пиявка и хотелось плакать. Он снял с крючка в ванной большой папин халат, сунул руки в рукава и запахнул полы. Взял Котонога, положил его себе на грудь и сел на диван. Так папа сидел вечерами, пока ждал, когда Бенедикт выйдет из ванной, чтобы почитать ему книжку и уложить спать.
– Ну когда же он вернётся? – сказал Бенедикт.
– Ты же не у меня спрашиваешь, да? – откликнулся Котоног.
– Не у тебя.
Оба замолчали. Свет в квартире не горел, а шторы не были задёрнуты. Бенедикт, сидя на диване, видел, как за окном шли люди: мужчины и женщины, некоторые вели за руку малышей и о чём-то с ними беседовали.
– Теперь я чувствую себя совсем никому не нужным. И совсем не знаю, что мне делать, – после долгого молчания произнёс Бенедикт.
– Я тоже не знаю, что тебе делать. Но сейчас ты нужен мне.
Когда папа пришёл, Бенедикт спал, сползши набок и положив голову на жёлтую диванную подушку. Его ноги неудобно свисали, но он этого не чувствовал. Папа поцеловал Бенедикта в лоб и погладил по голове, отчего тот коротко и грустно улыбнулся. Потом папа поднял Бенедикта на руки и отнёс в кровать. Он заметил, как по дороге из рук сына выпала странная игрушка. Вернувшись, папа поднял её и, слегка пожав плечами (мало ли откуда такое чудо могло взяться в их доме), отнёс в спальню и положил к сыну в кровать. Конечно, папа не заметил, как блаженно растянул Котоног все свои восемь разноцветных щупалец по подушке у головы Бенедикта.
Глава 4
Утром папа проспал. Бенедикт слышал, как он выключил будильник на телефоне и снова прилёг, а потом задышал глубоко и ровно. Их кровати стояли по углам небольшой спальни, и разделял их только рабочий стол Бенедикта, поэтому следить за папой было нетрудно. Бенедикт не стал будить папу, он лежал, глядя в потолок и размышляя. В школу совсем не хотелось. Новая встреча с Женей и ребятами казалась пыткой, которую он перенести не сможет. Обида и гнев снова зашевелились в нём.
– Привет! – весело сказал Котоног в самое ухо Бенедикту. – О чём думаешь?
– О том, как бы в школу не пойти.
– Скажи, что заболел. Живот там, голова.
– Как-то это… нечестно, что ли.
– А не говорить тебе, чего можно ждать от этих од-но-класс-ни-ков – честно? Я бы твоего папу за это так и поджарил! – В глазах Котонога снова загорелся злой огонь.
– Не смей злиться на моего папу! – шёпотом прокричал Бенедикт.
Он отдёрнул одеяло и спустил ноги на пол. Прошлёпал к папиной кровати, залез в её тёплое нутро. Котоног смотрел на него со своей подушки и, к счастью, молчал.
– Пап, можно, я сегодня в школу не пойду?
Папа сонно открыл глаза, протянул руку к телефону, лежавшему на краешке стола Бенедикта.
– Мы проспали.
– Вот видишь. Можно, пожалуйста?
Видно было, что папе тоже совсем не хочется вставать.
– Ладно. Я напишу учительнице и спрошу, что проходили и что задали. Сделаешь всё сам, а я проверю вечером. Договорились?
– Спасибо, пап! – Бенедикт уткнулся носом в папину ключицу. Она пахла так же, как халат, только лучше. Бенедикт хотел было ещё что-то сказать, но папа снова задремал. Бенедикт не стал его будить, а тихо-тихо лежал, дыша папиным теплом и думая, что кому-то на свете он всё-таки нужен.
Днём папа работал. Бенедикт чувствовал себя так, будто снова оказался дошкольником: вот сейчас он немного поиграет в свои игрушки, а потом придёт няня Таня, и они вместе пойдут гулять – будут искать лягушек у берега крохотного прудика, а потом сядут на мягкую траву, стащат с ног кроссовки и примутся бросать в воду маленькие, как капельки дождя, камешки.
Но няня Таня не приходила. И папа был занят и почему-то нервничал больше обычного. Временами он даже начинал грызть ногти, чего раньше Бенедикт за ним не замечал.
Сидеть одному (точнее, с Котоногом, но ещё неизвестно, что хуже) в комнате было тоскливо. Бенедикт полез было в школьный рюкзак, чтобы достать учебники по русскому и математике и посмотреть, что ребята проходят в школе сегодня, но наткнулся на Женину записку. Она лежала среди учебников, скомканная, тревожная, отталкивающая. Бенедикт в задумчивости сел на пол и снова развернул её. Котоног влез ему на колени и тоже уставился на буквы.
– Наверное, я всё ещё могу задушить её и поджарить, – сказал он. Видно было, что он изо всех сил пытается разжечь в глазах огонь ярости. Но Бенедикту не верилось, что Котоног на самом деле способен сделать то, о чём говорит.
Так в одном спектакле в театре, куда они ходили с папой, взрослый актёр пытался изобразить непослушного ребёнка: он дрыгал ногами и кричал, но с первого ряда, где сидели отец и сын, была заметна тёмная щетина у актёра на лице, а глаза его были красными от усталости. Оказывается, иногда Бенедикт умел отличать настоящее чувство от поддельного.
– Перестань. Я же вижу, что на самом деле ты ничего такого делать не собираешься. Но мне не по себе, даже когда ты просто так говоришь, – сказал Бенедикт.
Он посмотрел в окно. Клён всё так же кивал ветками и ронял жёлтые листья, будто ничего не случилось. Будто не назвали его дурацким бегемотом, будто не высмеяли всем классом, будто не вынудили уйти и не возвращаться.
– Гулять пойдём, – решил Бенедикт.
– А папа пустит?
– Пустит.
Прозвучало уверенно, но на самом деле Бенедикт не был в этом убеждён: раньше он один мог выходить только на детскую площадку под окнами, но сегодня этот вариант не годился. Чтобы всё хорошенько обдумать, надо было уйти подальше.
Бенедикт пошёл к папе. Тот как-то особенно быстро стучал клавишами на своём ноутбуке.
– Пап, можно, я пойду гулять?
– Иди, – не отрываясь от экрана, сказал папа.
– Только я не на площадку пойду, а в парк, можно?
Стук клавиш вдруг стих. Папа повернулся и внимательно посмотрел на Бенедикта. Тот изо всех сил постарался не меняться в лице. «Только не заплачь, только не сопи, только не три глаза», – говорил он себе.
– Зачем?
– На площадке скучно и никого нет. Я надену часы, и ты будешь всегда видеть, где я. Я не уйду далеко, обещаю. Только лягушек проведаю.
У Бенедикта в самом деле были часы с джи-пи-эс-трекером, папа купил. По ним можно было даже разговаривать, как по телефону, а ещё они позволяли папе всегда знать, где Бенедикт находится. Он надевал часы в школу в те дни, когда домой нужно было возвращаться одному. Папа говорил, что так ему спокойнее, а Бенедикт не спорил. Ему нравился ярко-жёлтый корпус часов и встроенная в них игра, в которой нужно было на скорость решать примеры на сложение и вычитание.
Папа всё молчал и смотрел на Бенедикта.
– Ты уверен, что всё в порядке? Что-то мне не нравится эта история: сначала в школу не идёшь, потом собираешься гулять один.
– Пап, я уверен. Я просто погуляю. Когда ты позвонишь, я сразу прибегу домой!
Было видно, что затея папе не по душе. Но его ноутбук стал посылать всякие сигналы: приходили электронные письма и короткие сообщения в мессенджерах, высветилось напоминание о совещании. В конце концов папа отпустил Бенедикта, сказав, что ждёт его дома через час. Циферблат на жёлтом корпусе часов показывал 10:55.
Глава 5
Бенедикт собрался быстро: он очень боялся, что папа передумает. Вытряхнул из школьного рюкзака учебники, тетради и пакет со сменной обувью, на их место положил коробочку молока и упаковку печенья, а ещё пакетик кошачьего корма, маленький пластиковый контейнер и несколько кусочков подсохшего хлеба, завалявшегося в шкафу, – для уток. Подумал ещё и вытащил из книжного шкафа книгу про Муми-тролля и тоже положил её в рюкзак. Натянул любимую толстовку – голубую в оранжевую полоску, – сунул Котонога в большой карман на животе, кое-как справился со шнурками на кроссовках (Котоног недовольно кряхтел из кармана), крикнул папе «пока» и отправился в путь.
Мир на улице был таким же, как обычно. Разве что ветер дул чуть сильнее. С клёна сыпались листья, в песочнице стучали пластиковыми лопатками малыши, их мамы сидели на скамейках, уткнувшись в телефоны и изредка поднимая на детей глаза. Старушка из подъезда Бенедикта так же гуляла со своей смешной Венди, коротконогой лохматой собачкой с мокрым носом, консьержка в палисаднике с корнем выдирала высохшие цветы.
– Добрый день, – вежливо сказал Бенедикт консьержке.
– Здрасте, здрасте, – ответила она и внимательно осмотрела Бенедикта с головы до ног. – А чего это ты не в школе?
Бенедикт изо всех сил постарался придумать короткое и понятное объяснение, но не мог. Сказать «заболел» было бы глупо: чего тогда гулять вышел? Сказать «папа разрешил не ходить» значило бы вызвать ещё больше вопросов, причём не только к нему, Бенедикту, но и к папе. Сказать правду было невозможно не только консьержке, но и папе, и даже – почему-то – самому себе.
К счастью, пока Бенедикт раздумывал, к консьержке подошла хозяйка Венди, и они о чём-то заговорили, забыв про него. Он быстро развернулся и почти побежал по дорожке, которая огибала их квартал и вела в парк.
Бенедикту непременно хотелось оказаться на берегу того крохотного прудика, где они ещё летом сидели с няней Таней. Ему казалось, что стоит ему сесть на траву у кромки воды и начать считать лягушек, чьи смешные глаза то тут, то там торчат из воды, как всё встанет на свои места, сделается понятным.
Он шёл по мощёной дорожке парка так целеустремлённо, что рюкзак подпрыгивал у него за спиной. Котоног в кармане толстовки писклявым голосом распевал песню из старого мультфильма: «Ничего на свете лучше не-е-ту, чем бродить друзьям по белу све-е-ту…»
«И откуда только он её знает? – думал Бенедикт, а потом сам себе отвечал: – Ну я же знаю».
Вскоре он пришёл к пруду. И увидел совсем не то, что рисовало его воображение. Трава у кромки воды больше не была зелёной, пушистой и тёплой. Она стала бурой и влажной, холодной даже на вид, так что снимать кроссовки Бенедикту совсем расхотелось. Вода как будто зябла и из-за этого покрылась мурашками, ветер прибил к берегу несколько жёлтых листков. Лягушек не было ни видно, ни слышно. Бенедикт вздохнул, привалился спиной к шершавому стволу берёзы, росшей на берегу, и почувствовал, как тёплая слезинка потекла по щеке, скатилась под подбородок и упала на толстовку. Ветер тряхнул крону берёзы и подул в лицо. Щеке стало холодно.
– Эй, я есть хочу. Кажется, ты говорил, что мы поедим, – прозвучал из кармана на животе голос Котонога.
– Я не говорил, – тихо ответил Бенедикт.
– И всё равно поесть – надо, – продолжал настаивать голос.
«Я как будто чревовещатель», – неожиданно для себя подумал Бенедикт, и эта мысль его слегка развеселила.
О чревовещателях – людях, способных говорить не губами, а чревом, то есть животом, – Бенедикту рассказывал папа. Он говорил, что сейчас чревовещатели бывают только в цирке, чтобы смешить зрителей, а раньше считалось, что они могут предсказывать будущее и раскрывать тайны Вселенной. «Да, Котоног – настоящая тайна, – подумал Бенедикт. – Даже если очень захочешь, не придумаешь, как о нём рассказать».
– Мы с няней Таней ели прямо на траве. Но сейчас тут холодно и сыро, – вслух сказал Бенедикт.
– Вон скамейка есть, пошли туда! – Идеи, касающиеся еды, рождались в голове Котонога молниеносно.
И они пошли и сели. Бенедикт достал из рюкзака припасы, расстелил на сиденье скамейки свой черновик, случайно оставшийся в рюкзаке, поставил на него контейнер с кошачьим кормом и вытащил Котонога из кармана. Рот на его животе был плотно закрыт. «Проголодался, слюнки текут», – промелькнуло у Бенедикта в голове.
– Ешь на здоровье. – Бенедикт старался избегать слова «кушай»: бог знает, когда его можно употребить, а когда нет. Няня Таня всегда рассказывала ему, что культурно, а что – нет, а без неё он путался.
Бенедикт осторожно положил своего странного друга на скамейку и сел рядом. Котоног схватился поудобнее щупальцами за края контейнера и с удовольствием зачавкал, совершенно не заботясь о том, насколько культурно выглядит.
– Сейчас бы попить, – сказал он, дочиста вылизав прозрачные стенки контейнера.
– Молоко будешь?
– Давай попробую.
Бенедикт открыл коробочку с молоком и протянул Котоногу. Тот схватил её щупальцами, потянулся к кончику трубочки, но не удержал равновесия и повалился на спину. Молоко закапало ему на живот. Он захотел отбросить коробочку и встать, но пока раздумывал, молочная струйка нашла себе дорогу по его бархатистой коже – прямо в рот. «Очень удобно», – подумал Котоног и остался лежать на спине, причмокивая. Бенедикт посмотрел на его возню, улыбнулся, но тут же снова погрустнел.
«Надо что-то придумать, – думал он. – Надо что-то придумать».
С другой стороны, что тут придумаешь? Ты либо идёшь в школу в понедельник, либо не идёшь. Либо рассказываешь папе о том, что произошло, либо молчишь. Да и что, собственно, произошло? Какая-то девчонка назвала Бенедикта дурацким бегемотом и сказала, что его надо выгнать из их класса. Но ведь он с таким же успехом мог бы назвать её, например, царевной-лягушкой и сказать, что ей тоже в школе не место, пусть идёт в чисто поле искать стрелу Ивана-царевича.
– Это же не мои мысли, да? Это ведь ты так думаешь? – спросил Бенедикт Котонога.
– Я не думаю, я говорю. Тоже мне принцесса на горошине.
– Всё равно мне обидно. И папа ещё… Кажется, он меня совсем не поймёт. У него одни цифры в голове.
Так они и сидели на жёсткой и неуютной скамейке, подставляя лица осеннему ветру. Бенедикт думал, грыз ногти, смотрел на водную рябь. Действительно, вроде бы ничего особенно страшного не случилось, но сил двигаться с места не было совсем. Котоног тоже притих, как будто исчерпал все свои изощрённые идеи мести.
Тут в дальнем конце парковой дорожки появились два силуэта: повыше и пониже. Взрослая женщина вела девочку за руку. Не вела даже, тащила. Девочка временами вырывала руку и останавливалась, смотрела в землю. Тогда женщина чуть наклонялась к девочке и что-то говорила ей. Позы обеих были напряжёнными, жесты – резкими. Мира в этой паре не было.
Когда девочка с мамой подошли чуть ближе, Бенедикт узнал Женю. Её лицо было красным, а глаза блестели почти так же, как у Котонога, когда он только появился. Женя заметила Бенедикта, её взгляд больно ожёг ему лицо.
– Как же ты достала меня! В кого же ты такая тупица уродилась? Сколько ещё эта училка будет меня за твои двойки отчитывать? Смотришь в книгу – видишь фигу! И это в первом классе! А дальше что будет?
– Хватит, мама, – прошептала Женя.
Женщина как будто не услышала.
– Хватит, пожалуйста, – чуть громче повторила Женя, и её взгляд ещё раз скользнул по Бенедикту.
Женщина продолжала отчитывать Женю.
– Хватит! – взвизгнула Женя, вырвала руку и остановилась, как будто испугавшись собственного крика.
– Я покажу тебе «хватит»! Будешь ещё матери указывать!
Женщина замахнулась на Женю рукой, и Бенедикт от внезапного страха закрыл глаза. А когда открыл, женщина одна стояла на дорожке, глядя вслед убегающей по дорожке девочке.
