скачать книгу бесплатно
– Да это правда, твоя правда. Сколько раз я говорил сам себе, что не буду с ним кутить. И голова болит, и гадко вспомнить, и денег стоит это пропасть. У меня опять нет, – сказал он, как будто удивленно.
– Я тебе дам еще, – сказал князь Андрей. Он достал красивый, новенькой портфель, разложил его, открыл пергаментную тетрадку. – Вот твой счет. Сколько тебе, 100 р. довольно? – Он достал кошелек с золотом из кармана и отсчитал деньги, потом неторопливо, чисто записал в пергаментную тетрадку и уложил в карман.
– Да сколько же я тебе должен? – тяжело вздыхая и преступно улыбаясь сказал Pierre. – Я забуду и забыл.
– Не бойся, я за тебя помню. За тобой нянька хорошая, – и ласковый, особенно поразительный нежностью, взгляд князя Андрея остановился на Пьере.
– Нет, я даю честное слово, что я больше не буду кутить с ним, – отвечал он на этот взгляд. – Этот Анатоль…
– Ну, они славные люди и оставь их в покое, – улыбаясь сказал князь Андрей, видимо умышленно переменяя разговор, – ты ведь мне тоже дал Гете[1054 - Во второй редакции вместо зачеркнутого: Гете – R?uber’ов [«Разбойников»] Шиллера.] баллады и велел прочесть. Я прочел.
– Ну чтож? неправда ли удивительно.[1055 - Зачеркнуто: Набор слов, фразы, скука.]
– Это не моя книга, не для меня. Я нахожу, что все это неправдиво, утрировано. И потом, comme dit Voltaire, tous les genres sont bons hors le genre ennuyeux,[1056 - [как говорит Вольтер, все жанры хороши, кроме скучного.]] a это скучно.
– Как, это скучно! – И Pierre начал декламировать Gott und die Baiadere. – Нет, я не понимаю, как ты умен, чувствителен и ты не понимаешь. Прежде, когда ты мне говорил, что Раеsillо для тебя хуже генерал-марша, я думал, ты шутишь, или в ушах у тебя чего нибудь недостает, но выходит, ты просто лишен поэзии.
– Не думаю. Расина я люблю. Это поэзия. Вольтера… но эти ручейки для меня всё равно, что сонаты. Que me veut cette sonate? и que me veulent ces vers?[1057 - [На что мне эта соната? и на что мне эти стихи?]] Voltaire другое дело и Rousseau я люблю, но только не Nouvelle Hеlo?se, a Contrat social. Эту поэзию я понимаю. C'est grand.[1058 - [Это великое.]] Я понимаю и твое одушевление к революции. Я аристократ, да, но я люблю великое во всем. Я не разделяю этих мыслей, но тут есть поэзия, я понимаю. Я понимаю, как можно обожать такого человека, как le petit caporal, хотя и не обожаю его, и с удовольствием пойду драться против него. Эту поэзию я очень понимаю. А остальное[1059 - Во второй редакции вместо зачеркнутого: Эти Илиады и Шекспиры и m-me Suza всё это… – твои Шиллеры и Матисоны и наши Мерзляковы и всё это… это хорошо.] эти Илиады и Шекспиры и m-me Suza все это для дамских альбомов. Ну эта твоя Gott und die Baiadere. Was soll das eigentlich bedeuten?[1060 - [Бог и баядерка. Что это должно означать?]] И когда это было, и зачем это все. И отчего это неясно. Признак величия – ясность.
Pierre с ужасом слушал святотатственные для него речи своего приятеля, но улыбался через очки, глядя на него.
– Нет, ты лишен этого. В тебе нет этого чувства. Подумай пожалуйста. Я понимаю и Гете, и Вольтера, и Nouvelle Hеlo?se, и Contrat social. Отчего же ты только одно? Ты лишен большого счастья. Вот я прочел эту пьесу и мне слезы выступили и не оттого, что я выпил. (Я выпью сколько хочешь <и мне не будет так хорошо, как от этого>).
32.
Князь Андрей спокойно улыбнулся, давая этой улыбкой чувствовать своему собеседнику, что он угадывал и ждал это возражение.
– Я тебе и[1061 - Зачеркнуто: завидовал бы, ежели бы я тебя не любил] завидую. Ты все любишь, и тебя всё и все любят. Ты слаб характером, ты каждый день изменяешь мнения, ты бестолков, но я бы желал быть таким, как ты, да видно каждому свое. Ты[1062 - Зач.: лучше] счастливее меня.
– Этак князь Иполит еще счастливее нас, – шутя сказал Пьер. Князь Андрей нахмурился. Он встал и велел подать вино в кабинет. Pierre хотел ехать, но князь Андрей задержал его.
– Погоди, посидим, допьем это вино.[1063 - Зачеркнуто: Мне очень скучно, грустно нынче.] – И он задумчиво глядел на налитой стакан. Пьер никогда еще не видал его таким. Спросить, что с ним, разговорить его, Пьер не смел и на него, на ближайшего человека, так действовало это взятое о себе убеждение всеобщего превосходства, что и Пьеру оно казалось несомненным.
Они молчали.
– Скверно жить, душа моя, – сказал князь Андрей, прямо взглянув на Пьера, вызывая его.[1064 - Зач.: Он начал [1 неразобр.]]
– Отчего?[1065 - Зач.: Ты говоришь, мне завидуешь, за что] Je suis un b?tard,[1066 - [Я внебрачный сын,]] я незаконный сын без замени, без положенья, в долгах,[1067 - Зач.: бестолковый человек, никому не нужный, а ты богат, хорош, умен, знатен, милая жена, будешь отец, любишь военное дело – дороги тебе открыты] а всё я ни с кем не променяюсь. А ты, всё то, что люди называют счастьем, то у тебя есть. Чего тебе[1068 - Зач.: Отчего тебе может быть дурно] еще?[1069 - Зач.: Стало быть есть что то другое, счастье выше того. И тебя опутывает пошлое людское счастье, связывает тебя и тебе нужна свобода… Да?]
– Никогда не женись, вот что, – вдруг начал князь Андрей,[1070 - Зач.: превращаясь весь в один комок напряженных нервов] приходя мгновенно в сильнейшее нервное раздражение, глаза его блестели, голос дрожал. – Не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что я сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не[1071 - Зач.: узнаешь] перестанешь любить женщину и не увидишь ее ясно. Женись стариком и женись без любви. Да. Ежели ты ценишь себя,[1072 - Зач.: свою честь] то тебя на каждом шагу мелкими булавками будут пронизывать твое сердце. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом. И где идиот нечаянно тебя будет мучать так, что ты не будешь в состоянии избавиться от него. – Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброты, и удивленно глядя на друга. – Моя жена, – продолжал князь Андрей, глядя на его удивленное лицо, – моя жена прекрасная женщина, я ни в чем не могу упрекнуть ее, но что бы я дал, чтобы разжениться. Ежели я тебе говорю, то я и ей говорил. Карьера моя – а, бог знает, какая она могла быть, я на малом не помирюсь – карьера погублена. Отец – видел его письмо – он мой лучший друг, и нет лучше его человека.[1073 - Зач.: которого бы я уважал больше его. Это сила] Нет другого. Отца я потерял почти; карьеры не может быть и не будет, и за всё это что? Видеть, как какой нибудь идиот хохочет из за угла, глядя на мою – на мою жену и ждет чего… чтоб я ему уши выдрал? Нельзя, я осрамлю себя.[1074 - Зачеркнуто: Нет, душа моя, не женись.] Нет, это ужасно.
– Я тебя не понимаю, решительно не понимаю, – отвечал Пьер, растирая себе переносицу.
– Не будем говорить об этом… не будем.
Разговор не шел дальше.[1075 - Зач.: Что же ты скоро поедешь?]
– Когда Кутузов едет?
– Через месяц. Поеду к отцу, коли он полюбит Лизу, оставлю ее у него и поеду. Иначе я должен отказаться от всего. Она должна родить.
Вошел лакей: княгиня[1076 - Зач.: нездоровы] приказали просить к себе.
– Сейчас.
Князь Андрей не шел и молчал.
– Ты странный нынче, – сказал Pierre, – прощай до завтрого.[1077 - Зач.: Прощай, смотри же, ты мне обещал разорвать все связи с князем Анатолем К[урагиным], – сказал князь Андрей, всегда называя из презрения Анатоля всем именем. – Слово закон.]
– А ты долго не будешь спать, я вижу по твоим глазам, – прибавил Pierre, оглядываясь.
– Да,[1078 - Зач.: Ты угадал] долго. Прощай.
– Andrе, я не могу заснуть, ты на меня сердишься? – сказала княгиня, розовенькая, в белом чепце и кофточке, лежа высоко на подушках. – Andrе, за что ты меня не любишь? Да? не любишь? – И она заплакала.
Но князь Андрей не сказал, как он обещал своему другу, не сказал, что он ее не любит, хотя он больше чем когда нибудь чувствовал это в эту минуту. «Она беременна, слезы могут повредить ей», и он насильно целовал хорошенькую плачущую женщину.
33.
Князь Василий, у которого гостил m-r Pierre, жил у Обуховского моста в огромном казенном здании, занимаемом тем управлением, в котором он был начальником. Внизу, с улицы, была его огромная квартира. Во дворе были подъезды квартир его сыновей. Пьер жил в комнатке, занимаемой прежде секретарем князя, на том же подъезде, где была и квартира Анатоля.
Когда он подъехал, он заметил свет в окнах Анатоля и у кры[льца] карету и несколько саней.
«Опять кутеж и игра верно. Не зайти ли?», подумал он и совершенно забыв обещание, данное князю Андрею, разорвать сношения с Анатолем. <«Спать не хочется, книжки нет, все прочел», подумал он и> так ему скучна показалась своя квартира, которую он себе живо представил с сводами на потолке, с одной свечкой, заспанным лакеем, он вошел к Анатолю. Дверь была незаперта. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, в углу гора изогнутых карт, плащи и шубы, догоревшие две свечи, которые, верно, начал переменять лакей и бросил, оторванный за другим делом. Он скинул шубу на ларь. Из покоев слышалась возня, хохот, крики, удары по чем то, как молотком, и опять говор и[1079 - Зачеркнуто: дикие] крики, не менее шести или восьми человек вместе.
Он вошел. Всякому, не видавшему того прежде, человеку показалось бы то, что он увидал, домом сумашедших. А это были все молодые, красивые и, многие из них, умные, образованные и даровитые люди. Человек шесть мущин,[1080 - Зач.: все молодых, без сертуков] только по штатским или кавалерийским с кантиками панталонам можно было различать[1081 - Зач.: военных и штатских] их звание, толпилось около окна, все что то кричали, принимая участие в работе лакея, выставлявшего раму.[1082 - Зач.: Лица были красны, волоса всклокочены, глаза мутные, голоса неровные, рубашки растерзаны]
– Я держу за[1083 - Зач.: англичанина] сер Чаплица 100 рублей, – кричал один.
– И, смотри, не поддерживать![1084 - Зач.: кричал другой.]
– А я за Долохова. Разними, Анатоль. Одним духом, иначе проиграно.
– Выбей. Скучно. Петров,[1085 - Зач.: брось играть] давай бутылки… так кричали все эти люди, перебивая один другого.
– Стойте, господа, вот он, Pierre, – закричал Анатоль. – Он будет судья. Согласны?
– А Петр! Петруша! Pierre le grand. Pierre le gros![1086 - [Петр великий. Петр толстый!]] – закричали со всех сторон, обступая его. Видно, князь Андрей был прав. Все любили этого Pierr’a и на всех[1087 - Зач.: пьяных] красных, бледных и с красными пятнами лицах выразилась[1088 - Зач.: веселая] радость при виде толстого лица Pierr'a, который, сняв очки и протирая их, улыбаясь смотрел на всю эту толпу.
– Ничего не понимаю; в чем дело? – сказал он.
Как это часто бывает с пьяными, как с детьми или с баранами, чувство, выраженное одним,[1089 - Зач.: быстро] мгновенно сообщается всем. Шумная радость Анатоля сообщилась всем его гостям.
– Качать его! – послышался голос.
– Качать! Качать! Федька, простыню. Нет, ковер.
– Стойте. Он не пьян. Дай бутылку целую.
Анатоль взял бутылку шампанского, отбил горлушко и с стаканом подошел к Pierr’y.
– Прежде всего, пей!
Pierre стал пить стакан за стаканом и покорно выпил почти всю бутылку. Анатоль стоял подле, серьезно глядя своими оловянными большими глазами попеременно на стакан, на бутылку и на рот Pierr’a.
Анатоль был красавец. Большой ростом, полный, белый, румяный; грудь у него была так высока, что шар – голова[1090 - Зачеркнуто: стояла] у него всегда откидывалась назад и что он, как будто, не мог сгибаться. Небольшие усы,[1091 - Зач.: курчавые] густые, русые волоса и навыкате черные глаза, которые похожи были на стеклянные глаза кукол. Глаза эти, казалось, были сделаны не столько для того, чтобы смотреть, сколько для того, чтобы на них смотрели. Они и губы никогда не изменяли выражения. Что он был пьян, видно было только по красному лицу, по еще более неестественно выпученной груди и по большей, чем обыкновенно, разинутости глаз.
– Ну пей же всю, а? – сказал он серьезно, как он все и всегда делал, подавая последний стакан Pierr’y. – А? – прибавил он, по своей привычке к каждому слову прибавлять вопросительное «А?».
– Нет, не хочу. Ну, в чем дело?
– Пей же всю. А? – продолжал Анатоль, разевая больше глаза и поднося своей мохнатой, белой, голой до локтя рукой недопитой стакан.[1092 - Зач.: Он делал это так серьезно и степенно, как будто совершал важное дело.] Он имел вид человека, делающего важное дело, и вид происходил в особенности от того, что он всю энергию свою в эту минуту употреблял на то, чтобы держать стакан прямо и сказать именно то, что он хотел сказать.
– Говорю, не хочу, – отвечал Pierre, надевая очки и отходя прочь. – Об чем вы кричите?
Анатоль постоял, подумал и, сообразив, что Pierre так и не выпьет стакану бросил его на пол.
– Эй! подбери![1093 - Зач.: Остальные обступили Pierr’a и рассказывали, как могли, в чем дело.]
34.
Вот в чем было дело. Они из театра приехали к Анатолю. Играли в фараон. Анатоль проиграл немного и бросил. Он не имел страсти к игре, а играл по привычке. Один конногвардеец проиграл много, а Долохов выиграл у всех. После игры стали ужинать.[1094 - На полях: P[ierre] терпим иначе замер [?] история [?]] Англичанин, который был в этом обществе, хвастал, что он перепьет всех.[1095 - Зач.: Составился пари на 500 рублей.] Англичанин предложил пари, что сразу выпьет бутылку рома.[1096 - Зачеркнуто: Анатоль поддержал пари] Долохов, который больше всех выиграл, сказал, что это выпьет всякой и что он предлагает выпить бутылку рому, не отпуская от рта и сидя на окне пятого этажа и спустив ноги наружу. Англичанин предложил пари. Анатоль держал за Долохова, т. е. что он выпьет, другие – против, т. е. что не выпьет; и в ту минуту, когда вошел Pierre, лакеи выставляли раму в окне, которое, хотя было только в третьем этаже, было достаточно высоко от тротуара, чтобы упавший с него убился до смерти. С разных сторон пьяные, но дружелюбные лица рассказывали Пьеру в чем дело, как будто видя в том, что Пьер будет знать дело – какую то важность.
Когда Пьер с трудом понял, он[1097 - Зач.: приятно] улыбнулся своей доброй и гнилозубой улыбкой,[1098 - Зач.: и обратился к Долохову по русски] ничего не сказал и только посмотрел на Долохова. Граф Долохов, тот, который выиграл в нынешний вечер и готовился делать опыт, был[1099 - Зач.: Семеновского] гвардейского пехотного полка офицер, среднего роста, мускулистый, весь сбитый, с широкой и полной грудью, чрезвычайно курчавый, с светлыми голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, составлявший поразительную черту его лица, был весь виден. Рот этот был чрезвычайно приятен, несмотря на то, что почти никогда не улыбался,[1100 - Зач.: и тонко энергически был сжат и изогнут] линии его, это[го] рта, были чрезвычайно тонко изогнуты. В середине верхняя губа энергически опускалась на толстую нижнюю острым клином; в углах образовывались постоянно что-то вроде двух презрительных улыбок, по одной с каждой стороны, а все вместе, и особенно в соединении с прямым, несколько наглым, но огненным и умным взглядом, составляло впечатление такое, что никто не проходил мимо этого лица, чтоб не заметить его и не[1101 - Зач.: спросить себя, что за человек этот курчавый] сказать себе:– вот так рожа! Красивое и странное лицо. Женщинам, без исключений, Долохов нравился так, что он искренно смеялся, когда ему говорили о безупречной женщине. Он еще не встречал таких, которые бы для него не готовы были[1102 - Зач.: броси[ть]] забыть всё. Долохов был молодой человек хорошей фамилии, но не богатый, однако он жил роскошно и постоянно играл. Он почти всегда выигрывал, но никто, и в отсутствии его, не смел бы приписать его постоянный успех чему нибудь другому, кроме [как] счастью и, главное, постоянно среди попоек, светлой голове и[1103 - Зач.: страшной] непоколебимой силе воли. Ежели он говорил раз, что сделает что нибудь, то все знали, что он исполнит свое слово. Теперь, когда он затеял свою опасную штуку, пьяное общество приняло особенное, живое участие в его намереньи именно потому, что знало, что сказанное им будет сделано. «Так я и знал – лихо!» сказала молчаливая улыбка Пьера. Остальное общество состояло из трех офицеров, англичанина моряка, известного своей способностью много выпить, одного москвича, старого кутилы и игрока, и одного известного в то время музыканта и повесы. Бутылка рому была принесена, раму выставлял лакей,[1104 - Зачеркнуто: торопясь и робея] привыкший ко всему, не робея и грубо отмахиваясь от советов господ.
Из всех этих людей, за исключением старого кутилы москвича и англичанина, человека[1105 - Зач.: уже истасканно [го]] иссушенного и уже не первой молодости, из всех этих людей, казалось, выпирал избыток молодости[1106 - Зач.: удали] и энергии. Несмотря на пьяное их состояние, все они были разнообразны, но все в своем роде хороши собой и преисполнены силы, которую не знали куда девать, и какой нибудь государственный человек, полководец или молодая одинокая женщина, ежели бы подсмотрели их в эти минуты, одинаково бы пожалели, что не нашли этим силам более сообразного с выгодами каждого употребления.
35.
Бросив стакан, Анатоль, не переменяя выражения, с выпученной грудью, не обходя и не прося сторониться, продавил своим тучным телом толпу у окна, подошел к раме и, так же бесстрастно как он все делал, обернув обе белые руки сертуком, валявшимся на диване, ударил в стеклы и пробил в двух местах обе рамы.
– Ну, вот, ваше сиятельство, – сердито сказал лакей, – только мешаете и ручки порежете.
– Пошел, дурак! А? – Анатоль видел, что то, что он сделал, было напрасно, и рассердился. Кто то догадался взяться за перекладины рам и тянуть наружу. Несколько рук взялись, потянули и выломали рамы так, что можно было сесть.
– Сломай верхнюю перекладину, а то скажет, что я держусь, – сказал Долохов.
Анатоль отвел Пьера в сторону.
– Понимаешь… Англичанин хвастался… А? вот национальность… А? Хорошо?
– Хорошо, – сказал Пьер, с замиранием сердца подходя к окну, из которого вдруг понесло холодом и на которое с бутылкой рому в руке влезал Долохов. Кое кто надел сертуки. Анатолю все еще было жарко. Долохов вскочил на подоконник и стоял выше всех.
– Слушать! – крикнул он. Все замолчали.
– Я держу пари с мистером Чеплицом – (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и не слишком хорошо) – на 50[1107 - Зач.: золотых] имперьялов – так?
– Оо! – сказал англичанин.
– что я выпью бутылку рому всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте. – (Он нагнулся и показал покатый выступ каменной стены за окном) – и не держась ни за что. Так?
– Оо! – сказал англичанин.
[Далее со слов: Анатоль повернулся к англичанину, кончая: Лицо его было бледно и весело. – близко к печатному тексту. Т. I, ч. I, гл. VI.]
– Пуста. – Он кинул бутылку англичанину и спрыгнул с окна.
Долохов[1108 - Зачеркнуто: выпил еще ви[на]] велел себе облить голову водой.[1109 - Зач.: и взял деньги]
– А? Каково? А? – спрашивал у всех Анатоль, как будто он это сделал.
– Чорт вас возьми совсем, – говорил старый кутила.
Англичанин расспрашивал Долохова о впечатленьи, испытанном им. Один офицер обещался сделать то же в первый раз, как он будет не пьян.
Пьер поцеловал Долохова и в совершенно растерянном виде ходил по комнате, улыбаясь.
– Господа! Кто хочет со мной пари. Я то же сделаю, – вдруг заговорил он. – И пари не нужно. Вели дать бутылку.[1110 - Зач.: Пьер был пьян]
Все расхохотались.
– Что ты, с ума сошел? У тебя на лестнице голова кружится.
– Это подло, что мы оставили одного Долохова рисковать жизнью. Нет, я пойду. – Его с хохотом схватили за руки.
– Ты пьян.
– Господа, вы знаете новость? – сказал Pierre. – Война!
– Ну, чорт с ней.[1111 - Зач.: Перешли в другую комнату] Кто то хотел ехать домой. Кто то предложил ехать не домой, а всем вместе куда то еще. Все согласились, надели шубы и поехали. Pierre поехал с ними. Англичанин уехал домой, а Долохов, пьяный, бесчувственным сном заснул на диване у Анатоля.
36.
[1112 - Зач.: Прошло два месяца. В Москве у графа Простого <были> праздновались именины жены.]Я пишу до сих пор только о князьях, графах, министрах, сенаторах и их детях и боюсь, что и вперед не будет других лиц в моей истории.
Может быть это не хорошо и не нравится публике; может быть, для нее интереснее и поучительнее история мужиков, купцов, семинаристов, но со всем моим желанием иметь как можно больше читателей, я не могу угодить такому[1113 - Зач.: желанию] вкусу, по многим причинам. Во первых потому, что памятники истории того времени, о котором я пишу, остались только в переписках и записках людей высшего круга – грамотных; интересные и умные рассказы даже, которые мне удалось слышать, слышал я только от людей того же круга. Во вторых потому, что жизнь купцов, кучеров, семинаристов, каторжников и мужиков для меня представляется однообразною, скучною, и все действия этих людей, как мне представляется, вытекающими, большей частью, из одних и тех же пружин: зависти к более счастливым сословиям, корыстолюбия и матерьяльных страстей. Ежели и не все действия этих людей вытекают из этих пружин, то действия их так застилаются этими побуждениями, что трудно их понимать и потому описывать.
В третьих потому, что жизнь этих людей (низших сословий) менее носит на себе отпечатка времени.
В четвертых потому, что жизнь этих людей некрасива.
В пятых потому, что я никак не могу понять, что думает будочник, стоя у будки, что думает и чувствует лавочник, зазывая купить помочи, галстуки, что думает семинарист, когда его ведут в сотый раз сечь розгами, и т. п. Я так же не могу понять этого, как и не могу понять того, что думает корова, когда ее доят, и что думает лошадь, когда везет бочку.
В шестых потому, наконец,[1114 - Зачеркнуто: что мне это кажется вовсе не занимательным, что] (и это, я знаю, самая лучшая причина), что я сам принадлежу к высшему сословию, обществу и люблю его.
Я не мещанин, как смело говорил[1115 - Зач.: с горд[остью]] Пушкин, и смело говорю, что я аристократ,[1116 - Зач.: и говорю это теперь с неменьшей смелостью, чем] и по рожденью, и по привычкам, и по положенью. Я аристократ потому, что вспоминать предков – отцов, дедов, прадедов моих, мне не только не совестно, но особенно радостно. Я аристократ потому, что воспитан с детства в[1117 - Зач.: знании] любви и уважении к[1118 - Зач.: образованию] высшим сословиям и в любви к изящному, выражающемуся не только в Гомере, Бахе и Рафаеле, но[1119 - Зач.: в любви к чистым рукам, к красивому платью, изящному столу и экипажу] и во всех мелочах жизни. Я аристократ потому, что был так счастлив, что ни я, ни отец, ни дед мой не знали нужды и[1120 - Зач.: не должны были бороться между] борьбы между совестью и нуждою, не имели необходимости никому никогда ни завидовать, ни кланяться, не знали потребности образовываться для денег и для положения в свете и т. п. испытаний, которым подвергаются люди в нужде. Я вижу, что это большое счастье и благодарю за него бога, но ежели счастье это не принадлежит всем, то из этого я не вижу причины отрекаться от него и не пользоваться им.
Я аристократ потому, что не могу верить в высокой ум, тонкой вкус и великую честность человека, который ковыряет в носу пальцем и у которого душа с богом беседует.
