скачать книгу бесплатно
Князь Серебряный
Алексей Константинович Толстой
Школьная библиотека (Детская литература)
В романе А. К. Толстого рассказывается о коренном переломе в русской истории в XVI в. В центре повествования образ Ивана Грозного – деспотичного, жестокого, вероломного царя.
Автор знакомит читателей с многочисленными представителями русского народа: князьями, боярами, крестьянами, воинами, песенниками, разбойниками. В романе действует много исторических личностей: боярин Годунов, князья – отец и сын Басмановы, Вяземский, Грязной, а также жестокий палач Малюта Скуратов.
Им противостоят светлые образы князя Серебряного и боярина Морозова – патриотов, воинов, умных и честных людей.
Для старшего школьного возраста.
Алексей Константинович Толстой
Князь серебряный. Повесть времен Иоанна Грозного
At nunc patientia servilis tantumque sanguinis domi perditum fatigant animum et moestitia restringunt, neque aliam defensionem ab iis, quibus ista noscentur, exegerim, quam ne oderim tam segniter pereuntes.
Tacitus. Annales. Liber XVI[1 - А тут рабское терпение и такое количество пролитой дома крови утомляет душу и сжимает ее печалью. И я не стал бы просить у читателей в свое оправдание ничего другого, кроме позволения не ненавидеть людей, так равнодушно погибающих.Тацит. Летопись. Книга 16]
Художник И. И. Пчелко
Вступительная статья
В. Б. МУРАВЬЕВА
Иллюстрация на переплете
Б. КИРЕЕВА
АЛЕКСЕЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ТОЛСТОЙ[2 - Статья дается в сокращении. – Ред.]
(1817–1875)
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чем звените вы
В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?
(«Колокольчики мои…»)
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль ругнуть, так сгоряча,
Коль рубнуть, так уж сплеча!
Коли спорить, так уж смело,
Коль карать, так уж за дело,
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!
(«Коль любить, так без рассудку…»)
Каждый российский человек знает эти стихи, положенные на музыку, с детства. Они принадлежат замечательному русскому писателю и поэту Алексею Константиновичу Толстому, создавшему романы, драмы, повести и многие сборники лирических стихотворений. Его творчество вошло в сокровищницу русской литературы.
А. К. Толстой родился в 1817 году в Петербурге. Его мать, Анна Алексеевна Перовская, умная, образованная женщина, увезла сына вскоре на Украину, где и прошло все детство Алеши. Яркая украинская природа, поэтические украинские песни и предания, красочный быт украинцев, поэзия старинного и обширного помещичьего имения оставили в памяти мальчика самые светлые воспоминания. Его дядя, А. А. Перовский, блестяще образованный человек и талантливый литератор, входил в «Общество любителей российской словесности», вокруг которого группировались будущие декабристы, В. А. Жуковский и А. С. Пушкин.
Личность и дядино воспитание во многом предопределили будущий характер и взгляды А. К. Толстого. Царившая в доме Перовского атмосфера увлечения литературой и искусством, богатая библиотека – все это оказывало на Алешу большое влияние. С шести лет он начал сочинять стихи.
В 1826 году произошло событие, имевшее важные последствия для его дальнейшей жизни. Он был приглашен на именины наследника – будущего царя Александра II. Мальчики подружились, и с тех пор Толстой вошел в круг близких знакомых Александра II.
Алеше было десять лет, когда дядя повез его в первое заграничное путешествие, в Германию. Посещения музеев, университетов, дворцов завершились визитом в Веймар к Гёте, который благосклонно поговорил с Алешей Толстым. В последующие годы состоялось его знакомство с произведениями классического итальянского искусства в путешествии по Италии.
В 1834 году А. К. Толстой начал службу на государственном поприще. Однако в то же время он много занимался самообразованием, слушал лекции в университете и продолжал писать стихи. Перовский показал их Жуковскому и Пушкину. Пушкин отозвался с похвалой о стихах молодого поэта.
В мае 1841 года Толстой отослал в цензуру рукопись своей небольшой повести «Упырь»; она была разрешена к печати и вышла в свет. На выход повести откликнулся рецензией В. Г. Белинский: «Книжка носит на себе все признаки еще слишком молодого, но тем не менее замечательного дарования, которое нечто обещает в будущем».
Летом 1849 года в Калуге в обществе литераторов Толстой встретился с Н. В. Гоголем и прочитал первые главы романа «Князь Серебряный». Н. В. Гоголь очень доброжелательно отозвался о романе.
В 1850-е и последующие годы Алексей Константинович создает целый цикл лирических стихотворений. «Средь шумного бала…», «То было раннею весной…», «Осень. Обсыпается весь наш бедный сад…» и другие его стихотворения относятся к лучшим произведениям русской литературы, посвященным описанию чистой и благородной, одухотворенной и самоотверженной любви, природе, эпизодам героической истории России. Большое место в его творчестве занимают баллады на исторические темы.
Лирика Толстого патриотична. У него есть стихотворения, в которых он говорит о своей любви к родной земле, ее народу и природе, но и там, где об этом не говорится прямо, эта любовь проявляется не менее, а, может быть, даже более ощутимо. У поэта образ Родины всегда конкретен. Он рисует одну какую-нибудь картину, черточку, но эта черточка – часть огромного, которое и встает в сознании. Именно поэтому с такой силой отзываются в сердцах стихи о колокольчиках – цветиках степных, о рдеющих кистях рябины… Лирика Алексея Константиновича занимает заметное и важное место в русской поэзии XIX века.
В царствование Николая I основная исполнительная власть была в руках крупных бюрократов, педантичных и безропотных чиновников, которые к тому же считали себя компетентными во всех областях и с апломбом судили о литературе и науке. А. К. Толстой и его друзья, братья Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы, в веселые минуты сочиняли шуточные стихи, которые мог бы написать один из таких чиновников. Так родился вымышленный Козьма Прутков – действительный статский советник, директор Пробирной палатки, кавалер и поэт. В 1854 году в «Современнике» появились первые произведения Пруткова, а в 1884-м «Сочинения Козьмы Пруткова» вышли отдельной книгой.
Когда началась Крымская война (1854–1856), А. К. Толстой вступил в армию, пережил все трудности войны в Крыму, переболел сыпным тифом. На войне он увидел безграничную храбрость русских солдат.
В конце 1850-х и в 1860-е годы А. К. Толстым созданы самые значительные его произведения. В этот период был закончен роман «Князь Серебряный», написана драматургическая трилогия – трагедии «Смерть Ионна Грозного», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис», поэмы «Грешница», «Иоанн Дамаскин» и большое количество стихотворений.
В марте 1861 года был закончен роман «Князь Серебряный». Эпоха Ивана Грозного привлекла автора не случайно. Декабристам, а также А. К. Толстому, его современникам она представлялась прежде всего самым ярким выражением деспотизма. Несмотря на прогрессивные стороны правления Ивана IV, в частности борьбу за укрепление сильной централизованной власти и за выход России к Балтийскому морю, методы для достижения цели были слишком кровавы. В глазах современников и потомков положительные стремления царя часто заслонялись его жестокостью, выражавшейся в многочисленных казнях неповинных людей, в разорении целых городов. Но изображение Ивана Грозного и его эпохи у многих писателей страдает односторонностью. Поскольку царь воспринимался как олицетворение тирана и деспота, то размышления о нем и его правлении в подобных произведениях принимали характер размышлений о природе деспотизма. Не избежал этого и А. К. Толстой. Однако изданный в бурные годы демократического движения, отмены крепостного права и ожесточенной борьбы против крепостничества роман, рассказывающий о далеком прошлом, оказался отражением самых животрепещущих вопросов современности.
Писатель ставил перед собой задачу в первую очередь воссоздать в романе не какие-либо конкретные события в полной их исторической достоверности, а общий характер «целой эпохи и воспроизведение понятий, верований, нравов и степени образованности русского общества во вторую половину XVI столетия».
Автор описывает два общественных лагеря Руси. В одном, как бы иллюстрируя нравственное падение общества, – целый ряд приближенных слуг царя, исполнителей его кровавых замыслов. Простой народ – в другом лагере. Правда, и среди бояр были люди, которым претило палачество царя. В романе – это боярин Морозов и его жена Елена, князь Серебряный и Максим Скуратов. А. К. Толстой называет их «светлыми звездами». Вызывает восхищение верное и тонкое чувство эпохи, позволившее писателю создать их яркие образы, а также и персонажей из народа: крестьян, мельника, разбойников, передать так убедительно и достоверно их характеры, мысли, судьбы, что все они воспринимаются такими же историческими личностями, как Иван Грозный, Вяземский, Басмановы и Малюта Скуратов. Автор показывает великий патриотизм русского народа: в то время, когда на Родину напал враг, люди всех сословий, объединившись, разбили его.
Высокие художественные достоинства и увлекательность сюжета, и прежде всего гуманизм, ненависть к деспотизму и народный оптимистический взгляд на жизнь, обеспечили огромный успех «Князя Серебряного» вот уже на протяжении более 150 лет. Роман переведен на многие европейские языки и постоянно издается большими тиражами в нашей стране. Интерес к нему не ослабевает.
Алексей Константинович Толстой дорог и созвучен нам своей тонкой лиричностью, проникновением в область самых прекрасных и чистых человеческих чувств; он также дорог и созвучен нам проповедью уважения к человеку и человеческой мысли, своим проникнутым идеями подлинного гуманизма творчеством.
В. Б. Муравьев
Предисловие
Представляемый здесь рассказ имеет целию не столько описание каких-либо событий, сколько изображение общего характера целой эпохи и воспроизведение понятий, верований, нравов и степени образованности русского общества во вторую половину XVI столетия.
Оставаясь верным истории в общих ее чертах, автор позволил себе некоторые отступления в подробностях, не имеющих исторической важности. Так, между прочим, казнь Вяземского и обоих Басмановых, случившаяся на деле в 1570 году, помещена, для сжатости рассказа, в 1565 год. Этот умышленный анахронизм едва ли навлечет на себя строгое порицание, если принять в соображение, что бесчисленные казни, последовавшие за низвержением Сильвестра и Адашева, хотя много служат к личной характеристике Иоанна, но не имеют влияния на общий ход событий.
В отношении к ужасам того времени автор оставался постоянно ниже истории. Из уважения к искусству и к нравственному чувству читателя он набросил на них тень и показал их, по возможности, в отдалении. Тем не менее он сознается, что при чтении источников книга не раз выпадала у него из рук и он бросал перо в негодовании, не столько от мысли, что мог существовать Иоанн IV, сколько от той, что могло существовать такое общество, которое смотрело на него без негодования. Это тяжелое чувство постоянно мешало необходимой в эпическом сочинении объективности и было отчасти причиной, что роман, начатый более десяти лет тому назад, окончен только в настоящем году. Последнее обстоятельство послужит, быть может, некоторым извинением для тех неровностей слога, которые, вероятно, не ускользнут от читателя.
В заключение автор полагает нелишним сказать, что чем вольнее он обращался со второстепенными историческими происшествиями, тем строже он старался соблюдать истину и точность в описании характеров и всего, что касается до народного быта и до археологии.
Если удалось ему воскресить наглядно физиономию очерченной им эпохи, он не будет сожалеть о своем труде и почтет себя достигшим желанной цели.
<1862>
А. К. Толстой
Глава 1
Опричники
Лета от Сотворения мира семь тысяч семьям десят третьего*[3 - Объяснение слов и выражений, помеченных в тексте «звездочкой», см. в комментариях на с. 464–477. – Ред.], или, по нынешнему счислению, 1565 года, в жаркий летний день, 23 июня, молодой боярин князь Никита Романович Серебряный подъехал верхом к деревне Медведевке, верст* за тридцать от Москвы.
За ним ехала толпа ратников и холопей.
Князь провел целых пять лет в Литве. Его посылал царь Иван Васильевич к королю Жигимонту* подписать мир на многие лета после бывшей тогда войны. Но на этот раз царский выбор вышел неудачен. Правда, Никита Романович упорно отстаивал выгоды своей земли и, казалось бы, нельзя и желать лучшего посредника, но Серебряный не был рожден для переговоров. Отвергая тонкости посольской науки, он хотел вести дело начистоту и, к крайней досаде сопровождавших его дьяков* не позволял им никаких изворотов. Королевские советники, уже готовые на уступки, скоро воспользовались простодушием князя, выведали от него наши слабые стороны и увеличили свои требования. Тогда он не вытерпел: среди полного сейма* ударил кулаком по столу и разорвал докончальную грамоту*, приготовленную к подписанию. «Вы-де и с королем вашим вьюны да оглядчики! Я с вами говорю по совести; а вы всё норовите, как бы меня лукавством обойти! Так-де чинить неповадно!» Этот горячий поступок разрушил в один миг успех прежних переговоров, и не миновать бы Серебряному опалы, если бы, к счастью его, не пришло в тот же день от Москвы повеление не заключать мира, а возобновить войну. С радостью выехал Серебряный из Вильно, сменил бархатную одежду на блестящие бахтерцы* и давай бить литовцев, где только бог посылал. Показал он свою службу в ратном деле лучше, чем в думном, и прошла про него великая хвала от русских и литовских людей.
Наружность князя соответствовала его нраву. Отличительными чертами более приятного, чем красивого, лица его были простосердечие и откровенность. В его темно-серых глазах, осененных черными ресницами, наблюдатель прочел бы необыкновенную, бессознательную и как бы невольную решительность, не позволявшую ему ни на миг задуматься в минуту действия. Неровные взъерошенные брови и косая между ними складка указывали на некоторую беспорядочность и непоследовательность в мыслях. Но мягко и определительно изогнутый рот выражал честную, ничем не поколебимую твердость, а улыбка – беспритязательное, почти детское добродушие, так что иной, пожалуй, почел бы его ограниченным, если бы благородство, дышащее в каждой черте его, не ручалось, что он всегда постигнет сердцем, чего, может быть, и не сумеет объяснить себе умом. Общее впечатление было в его пользу и рождало убеждение, что можно смело ему довериться во всех случаях, требующих решимости и самоотвержения, но что обдумывать свои поступки не его дело и что соображения ему не даются.
Серебряному было лет двадцать пять. Роста он был среднего, широк в плечах, тонок в поясе. Густые русые волосы его были светлее загорелого лица и составляли противоположность с темными бровями и черными ресницами. Короткая борода, немного темнее волос, слегка отеняла губы и подбородок.
Весело было теперь князю и легко на сердце возвращаться на родину. День был светлый, солнечный, один из тех дней, когда вся природа дышит чем-то праздничным, цветы кажутся ярче, небо голубее, вдали прозрачными струями зыблется воздух, и человеку делается так легко, как будто бы душа его сама перешла в природу, и трепещет на каждом листе, и качается на каждой былинке.
Светел был июньский день, но князю после пятилетнего пребывания в Литве он казался еще светлее. От полей и лесов так и веяло Русью.
Без лести и кривды радел Никита Романович к юному Иоанну. Твердо держал он свое крестное целование, и ничто не пошатнуло бы его крепкого стоятельства за государя. Хотя сердце и мысль его давно просились на родину, но если бы теперь же пришло ему повеление вернуться на Литву, не увидя ни Москвы, ни родных, он без ропота поворотил бы коня и с прежним жаром кинулся бы в новые битвы. Впрочем, не он один так мыслил. Все русские люди любили Иоанна во всей земле. Казалось, с его праведным царствием настал на Руси новый золотой век, и монахи, перечитывая летописи, не находили в них государя, равного Иоанну.
Еще не доезжая деревни, князь и люди его услышали веселые песни, а когда подъехали к околице, то увидели, что в деревне праздник. На обоих концах улицы парни и девки составили по хороводу, и оба хоровода несли по березке, украшенной пестрыми лоскутьями. На головах у парней и девок были зеленые венки. Хороводы пели то оба вместе, то очередуясь, разговаривали один с другим и перекидывались шуточною бранью. Звонко раздавался между песнями девичий хохот, и весело пестрели в толпе цветные рубахи парней. Стаи голубей перелетали с крыши на крышу. Все двигалось и кипело; веселился православный народ.
У околицы старый стремянный* князя с ним поравнялся.
– Эхва! – сказал он весело. – Вишь как они, батюшка, тетка их подкурятина, справляют Аграфену Купальницу-то*! Уж не поотдохнуть ли нам здесь? Кони-то заморились, да и нам-то, поемши, веселее будет ехать. По сытому брюху, батюшка, сам знаешь, хоть обухом бей!
– Да, я чай*, уже не далеко до Москвы! – сказал князь, очевидно не желавший остановиться.
– Эх, батюшка, ведь ты сегодня уж разов пять спрошал. Сказали тебе добрые люди, что будет отсюда еще поприщ* за сорок. Вели отдохнуть, князь, право, кони устали!
– Ну добро, – сказал князь, – отдыхайте!
– Эй, вы! – закричал Михеич, обращаясь к ратникам. – Долой с коней, снимай котлы, раскладывай огонь!
Ратники и холопи были все в приказе у Михеича; они спешились и стали развязывать вьюки. Сам князь слез с коня и снял служилую бронь. Видя в нем человека роду честного, молодые прервали хороводы, старики сняли шапки, и все стояли, переглядываясь в недоумении, продолжать или нет веселие.
– Не чинитесь*, добрые люди, – сказал ласково Никита Романович, – кречет соколам не помеха!
– Спасибо, боярин, – отвечал пожилой крестьянин. – Коли милость твоя нами не брезгает, просим покорно, садись на завалину, а мы тебе, коли соизволишь, медку поднесем; уважь, боярин, выпей на здоровье! Дуры! – продолжал он, обращаясь к девкам. – Чего испугались? Аль не видите, это боярин с своею челядью, а не какие-нибудь опричники! Вишь ты, боярин, с тех пор как настала на Руси опричнина, так наш брат всего боится; житья нету бедному человеку! И в праздник пей, да не допивай; пой, да оглядывайся. Как раз нагрянут, ни с того ни с другого, словно снег на голову!
– Какая опричнина? Что за опричники? – спросил князь.
– Да провал их знает! Называют себя царскими людьми. Мы-де люди царские, опричники.
А вы-де земщина*! Нам-де вас грабить да обдирать, а вам-де терпеть да кланяться. Так-де царь указал.
Князь Серебряный вспыхнул.
– Царь указал обижать народ? Ах они окаянные! Да кто они такие? Как вы их, разбойников, не перевяжете?
– Перевязать опричников-то? Эх, боярин, видно, ты издалека едешь, что не знаешь опричнины! Попытайся-ка что с ними сделать! Ономнясь* наехало их человек десять на двор к Степану Михайлову, вон на тот двор, что на запоре; Степан-то был в поле; они к старухе: давай того, давай другого. Старуха все ставит да кланяется. Вот они: «Давай, баба, денег!» Зашикала старуха, да нечего делать, отперла сундук, вынула из тряпицы два алтына*, подает со слезами: «Берите, только живу оставьте». А они говорят: «Мало!» Да как хватит ее один опричник в висок, так и дух вон! Приходит Степан с поля, видит: лежит его старуха с разбитым виском; он не вытерпел. Давай ругать царских людей: «Бога вы не боитесь, окаянные! Не было б вам на том свету ни дна ни покрышки!» А они ему, сердечному, петлю на шею да и повесили на воротах!
Вздрогнул от ярости Никита Романович. Закипело в нем ретивое.
– Как, на царской дороге, под самою Москвой, разбойники грабят и убивают крестьян? Да что же делают ваши сотские* да губные старосты*? Как они терпят, чтобы станичники* себя царскими людьми называли?
– Да, – подтвердил мужик, – мы-де люди царские, опричники; нам-де все вольно, а вы-де земщина! И старшие у них есть; знаки носят: метлу да собачью голову. Должно быть, и вправду царские люди.
– Дурень! – вскричал князь. – Не смей станичников царскими людьми величать!
«Ума не приложу, – подумал он. – Особые знаки? Опричники? Что это за слово? Кто эти люди? Как приеду на Москву, обо всем доложу царю. Пусть велит мне сыскать их! Не спущу им, как бог свят, не спущу!»
Между тем хоровод шел своим чередом.
Молодой парень представлял жениха, молодая девка – невесту; парень низко кланялся родственникам своей невесты, которых также представляли парни и девки.
– Государь мой, тестюшка, – пел жених вместе с хором, – свари мне пива!
– Государыня теща, напеки пирогов!
– Государь свояк, оседлай мне коня!
Потом, взявшись за руки, девки и парни кружились вокруг жениха и невесты, сперва в одну, потом в другую сторону. Жених выпил пиво, съел пироги, изъездил коня и выгоняет свою родню.
– Пошел, тесть, к черту!
– Пошла, теща, к черту!
– Пошел, свояк, к черту!
При каждом стихе он выталкивал из хоровода то девку, то парня.
Мужики хохотали.
Вдруг раздался пронзительный крик. Мальчик лет двенадцати, весь окровавленный, бросился в хоровод.
– Спасите! Спрячьте! – кричал он, хватаясь за полы мужиков.
– Что с тобой, Ваня? Чего орешь? Кто тебя избил? Уж не опричники ль?
В один миг оба хоровода собрались в кучу; все окружили мальчика; но он от страху едва мог говорить.
